Середина девятнадцатого века. Обедневший молодой аристократ Дэвид Гримвэйд в надежде разбогатеть отправляется в Австралию на золотые прииски штата Виктория. Предвидение, озаряющее иногда его молодую жену, помогает ему разбогатеть. Потомки Дэвида Гримвэйда владеют богатейшей в Австралии компанией. Однако брак его праправнука Дерека со странной русской женщиной Ольгой приносит несчастье всем членам семьи. Мать Дерека, Сильвия Нортон, в своем наивном желании объединить всех владельцев компании с помощью брака своего младшего сына Родерика с кузиной Мэгги и помыслить не может, что помехой ее планам станет любовь к русской девушке, вспыхнувшая в сердце юноши.

  Как говорил нам великий Шекспир,
 Люди – актеры, театр им – мир.
  
 Что ж, отыграем, о чем разговор,
 Фразу забудем – поможет суфлер.
  
 Смело на сцену, настал наш черед,
 Занавес поднят, спектакль идет.
  
 Каждые в нем должен сыграть свою роль,
 Встретить свой шанс, пережить свою боль.
  
 Что суждено тебе, жизни актер,
 Буря оваций, забвенье, позор?
  
 Как бы то ни было, нужно играть,
 Чтобы однажды с улыбкой сказать:
  
 Все, мы уходим, от сцены устав.
 Сменит нас новый актерский состав.
  
 (Галина Тер-Микаэлян, «Жизнь – театр») 

Пролог. Завещание старого Гримвэйда

Делая предложение хорошенькой Диане Беннет, сестре своего приятеля Вилли, Фрэнк Гримвэйд не скрыл катастрофического положения, в которое пришли его дела:

– Сейчас я беден, как церковная мышь, – откровенно признался он, – но в будущем должен получить наследство от дяди. Если вы согласны подождать…

Брат его покойной матушки, убежденный холостяк, тяжело болел. За последний год он исхудал, ослаб и постоянно твердил, что «из-за проклятого несварения» скоро переселится в мир иной. При этом он во всеуслышание называл Фрэнка, сына любимой сестры, своим единственным наследником. С учетом указанных обстоятельств Беннеты против брака не возражали, тем более, что Диана, глядя на своего жениха влюбленными глазами, сияла от счастья.

Будущие супруги – нет, ни в коем случае не желая смерти дорогому родственнику! – терпеливо ожидали естественного исхода. Год, два, три. Однако жизнь непредсказуема, и в один прекрасный день их надежды оказались повержены в прах – разменяв шестой десяток, дядюшка неожиданно воспылал страстной любовью к пухленькой вдове своего соседа. Забыв про несварение, он повел ее к алтарю, а спустя девять месяцев стал отцом очаровательных близнецов, мальчика и девочки. Принимая поздравления от племянника, с трудом скрывавшего свое разочарование, он отечески его наставлял:

– Женись, друг мой, скорее женись. Посмотри, как благотворно повлияла на мое здоровье семейная жизнь!

– Мы поженимся, несмотря ни на что! – твердо сказала жениху Диана, отвергнув его благородное предложение разорвать помолвку.

В следующем году ее родители, поехав навестить родственников в Уэльсе, погибли в сорвавшемся с обрыва экипаже, а вскоре из Испании пришло известие о гибели Вилли – то было время наполеоновских войн. Диана унаследовала небольшой доход и старый замок, родовое гнездо семьи Беннетов по выражению ее покойного отца. Она вновь отвергла предложение Фрэнка разорвать помолвку и заявила, что далее откладывать свадьбу нет смысла:

– Если, конечно, ты меня еще любишь.

– О чем ты говоришь, Ди! – с горечью воскликнул он. – В тебе вся моя жизнь!

Действительно, ждать от судьбы было больше нечего – неженатый кузен Фрэнка со стороны отца, владелец майоратного поместья, вернулся из сражения под Ватерлоо живым и невредимым. Разумеется, никто не желал кузену гибели, но на войне ведь всякое может случиться, разве нет?

Старый замок, где поселились молодожены, был построен в последние годы царствования королевы Елизаветы. Диана помнила, как покойный отец, сидя у камина холодными зимними вечерами, рассказывал ей и Вилли семейные предания, попутно обучая истории. Его рассказ об их замке звучал примерно так:

«Еще старая королева Елизавета Тюдор не решила, кому она завещает свой трон – кузине Арабелле Стюарт или шотландскому королю Якову, сыну несчастной Марии Стюарт, – а наиболее дальновидные представители шотландской знати уже начали перебираться в Англию. Наш предок Вильям Беннет был одним из первых. Строительство замка было закончено в 1602 году, за год до смерти Елизаветы.

В годы гражданской войны почти все сыновья и внуки Уильяма погибли, сражаясь за короля, а замок был до основания разрушен солдатами Кромвеля – предатель донес, что здесь скрывается принц Уэльский, будущий король Карл Второй. К счастью, принц успел ,бежать. Взойдя на трон после реставрации, Карл помог Генри Беннету, единственному оставшемуся в живых внуку Уильяма, восстановить замок. Мы – потомки Генри Беннета, и этот замок всегда будет родовым гнездом для нас, наших детей и внуков»

Фрэнк Гримвэйд, как и его покойный отец, заниматься хозяйством не любил и не умел, вследствие этого крохотное наследство, оставленное Диане родителями, постепенно таяло. В течение пятнадцати лет детей у Гримвэйдов не было, что не сильно их огорчало, однако, когда миссис Гримвэйд перевалило за сорок, она ко всеобщему – и своему собственному! – удивлению поняла, что ждет ребенка. Спустя девять месяцев у супругов родился мальчик, и они нарекли его Дэвидом.

Дети требуют дополнительных расходов, от этого никуда не денешься. Помимо услуг приходящих служанок, теперь требовалось оплачивать содержание няни, а позже и живущего неподалеку старого законника – тот обучал мальчика грамоте, истории и прочим премудростям, – поэтому с рождением Дэвида наследство стало таять еще быстрей.

Зимой из экономии топили только в спальнях, миссис Гримвэйд распоряжалась зажечь огонь в большом камине в гостиной лишь в ожидании визита кого-нибудь из соседей или родственников. Из-за этого стены в плохо отапливаемых помещениях сырели и начинали сочиться влагой, потолки осыпались, по темным коридорам, завывая, гулял холодный ветер. Старая няня Дэвида, пугая его, чтобы не озорничал и не бегал на чердак, уверяла, будто это бродит призрак казненного короля Карла Первого.

«Как стемнеет, так ходит, свою отрубленную голову ищет, а днем на чердаке прячется»

Короля Карла Дэвид побаивался, но на чердак все равно лазил. Там стоял огромный пыльный сундук, хранилище неведомых тайн, запертый на замок, из-за чего Дэвида тянуло к сундуку еще сильней. Ему было лет двенадцать или тринадцать, когда он отыскал на кухне огромную связку ключей и ночью, пробравшись на чердак, сумел-таки подобрать ключ к замку. Когда мальчик, замирая от волнения, откинул изъеденную древесным червем тяжелую крышку, рука его, державшая огарок свечи, дрожала от волнения. Увы, в сундуке не оказалось ничего, кроме старой кухонной утвари, которую нескольким поколениям владельцев замка жаль было выбрасывать.

Повзрослев, Дэвид стал понимать, почему жизнь их семьи со временем становится все более замкнутой, – родители не приглашали гостей, стыдясь царящего в замке обветшания. Поэтому и сами они перестали выезжать – в их обществе принято было обмениваться визитами.

Такая жизнь и для стариков тяжела, а уж юноше, еще не достигшему двадцатилетнего возраста, она должна казаться невыносимой. Однако куда можно податься с пустыми карманами? Разве что заглянуть к живущему неподалеку дяде – тому самому кузену отца, что невредимым вернулся из сражения при Ватерлоо. Но после того, как оба сына дяди уехали учиться в Оксфорд, у него в доме тоже воцарилась скука. Поэтому Дэвид чрезвычайно обрадовался, когда однажды, выглянув в окно, увидел подъезжавшую к замку коляску – хоть одно новое лицо.

Приезд живущего неподалеку богатого сквайра вызвал настоящий переполох. В гостиной немедленно затопили камин, устроившись возле него в кресле, гость перебросился с хозяевами парой слов о скверной погоде, а потом перешел к цели своего визита, стараясь выражаться как можно более тактично:

– Ваш замок великолепен, скажу вам… гм… однако содержание его, по-видимому, требует значительных вложений, я не ошибаюсь?

Мистер Гримвэйд смутился. Чувство вины отозвалось в левой стороне его груди грызущей болью. Сделав над собой усилие, он не очень вразумительно промямлил:

– Средств, м-да. Может, скоро у нас появится возможность, однако в настоящее время…

– Про то я и говорю! – добродушно подхватил сосед. – Без ремонта столь великолепное сооружение очень скоро просто-напросто превратится в развалины. В двух словах, у меня сейчас появилась возможность купить у вас замок и привести его в порядок.

– Это невозможно, мистер Уайт, простите! – Диана Гримвэйд стиснула руки, откинулась на спинку кресла, всем своим видом выражая страдание, и так побледнела, что сквайру стало неловко.

– Может, вы думаете, мадам, что я хочу воспользоваться… гм… неудачным для вас стечением обстоятельств? Нет-нет, что вы, я уплачу сумму, которую вы сами назовете, мы ведь все порядочные люди. Я даже подсчитал: этого будет достаточно, чтобы ваша семья приобрела небольшой дом и вела безбедное существование – достойную жизнь, которая вам подобает, и…

Он не закончил свою мысль, поскольку хозяйка решительно покачала головой:

– Нет-нет! Простите, мистер Уайт, об этом не стоит даже говорить.

Искренне недоумевая, сосед развел руками.

– Но почему? Назовите хотя бы причину вашего отказа, миссис Гримвэйд, возможно, мы сумеем ее преодолеть.

– Вряд ли, – она чуть помедлила, – видите ли, мистер Уайт, мой отец… он всегда говорил, что это наше родовое гнездо. Это значит, что здесь должны жить потомки нашей семьи. И теперь, после гибели брата и смерти родителей я… Поймите, друг мой, я не могу нарушить волю отца. Я благодарна вам за заботу, но вы не член нашей семьи и не можете жить в замке.

– Но я не имею намерения здесь жить, – простодушно воскликнул сквайр, – все, чего я хочу, это привести замок в порядок и сдавать его в аренду.

На щеках ее выступил багровый румянец возмущения.

– Превратить мое родовое гнездо в источник наживы? Тысячу раз нет!

Мистер Гримвэйд прекрасно понимал, что сосед прав, что предложение его могло бы стать для их семьи спасением в буквальном смысле этого слова. Разумеется, он не считал себя вправе противоречить супруге – в конце концов, замок действительно прежде являлся владением ее семьи, – однако все же нерешительно заметил:

– Может быть, мы вернемся к этому чуть позже, мистер Уайт?

Жена бросила на него испепеляющий взгляд:

– Никогда!

Позже, вспоминая этот разговор, Дэвид Гримвэйд не раз думал, что согласись тогда мать на предложение соседа, жизнь их могла бы сложиться иначе. Они жили бы в уютном маленьком домике, и он, Дэвид Гримвэйд, мог бы учиться в Оксфорде. Ах, мама, мама!

Спустя месяц после визита мистера Уайта Дэвиду принесли записку от дяди:

«Приехали на вакации твои кузены, – сообщал старик, – привезли занятных гостей, так что ты можешь нас навестить, не опасаясь, что тебя заставят изнывать от тоски со стариками»

У дяди Дэвид познакомился с известным путешественником Чарльзом Августом Грегори. Этот молодой человек, недавно вернувшийся из Австралии, уже стал в Англии живой легендой – ведь именно ему впервые удалось удачно завершить экспедицию вглубь материка, в то время, как оба его предшественника, Лейхгардт и Кеннеди, потерпели неудачу и бесследно сгинули в австралийской пустыне.

Рассказы о далеком материке, куда прежде ссылали лишь преступников, вскружили головы не только юному Дэвиду – газеты пестрели сообщениями об открытии огромных залежей золота в штате Нью Саут Уэллс. В недавно образованной колонии Виктория тоже нашли золото, богатейшие залежи – такого не видывал даже Клондайк! Золото, золото, золото! В воде, под землей – везде! – и много пустующих земель, пригодных для земледелия и животноводства. Жара – да, жарко. Особенно в декабре и январе, когда в Англии и Европе царит зимняя стужа. Но, тем не менее, растут города, в Сиднее недавно даже открылся университет. Вернувшийся из поездки по Австралии журналист написал:

«Знай Колумб о существовании этого маленького материка в Южном полушарии, он обогнул бы Африку и поплыл на восток, а не на запад. Это принесло бы испанской короне много больше золота и позволило бы избежать многочисленных человеческих жертв – австралийские аборигены, в отличие от американских индейцев, миролюбивы и безобидны…»

– Решено, я отправлюсь в Австралию, – объявил Дэвид матери, – а когда добуду золото, мы отстроим замок заново.

– Да, дорогой, – она ласково улыбнулась, не став напоминать сыну, охваченному юношеским пылом, что билет до Австралии стоит примерно столько же, сколько ремонт их замка.

Отец не сказал ничего, лишь тяжело вздохнул, потупился и незаметно прижал к груди руку. В последнее время боль там появлялась все чаще и чаще, а однажды за ужином стала невыносимой. Чтобы заплатить доктору, пришлось потратить часть денег, отложенных на дрова. Лежа в постели и еле шевеля заплетающимся языком, глава семьи говорил хлопочущей подле него жене:

– Из-за меня столько расходов. Не нужно, я умираю.

Она горько заплакала.

– Не говори так, дорогой! Доктор сказал, тебе скоро станет легче.

– Я был тебе плохим мужем, Ди, прости меня.

– Неправда, Фрэнк, нам хорошо было вместе! Помнишь, как мой брат Вилли впервые привел тебя к нам домой? Мне было всего четырнадцать, но я с первого взгляда тебя полюбила. Надо мной все подшучивали – никто не верил, что это всерьез. Даже ты. И я ждала нашей свадьбы. Вспомни, сколько лет я ждала! И теперь ты хочешь меня оставить?

– Я был беден. И если бы Вилли не погиб, а твои родители были бы живы, тогда…

Голос его прервался, жена заботливо отерла со лба мужа холодный пот и, покачав головой, спокойно договорила:

– Что ж, тогда у нас не было бы замка. У нас не было бы моего крохотного наследства. Возможно, мы не смогли бы пожениться, и у нас не было бы нашего Дэвида. Но Вилли погиб, папа с мамой умерли, и ничего тут не изменишь, так, видно, суждено. Не терзай себя, милый, в этой жизни мы, как актеры на сцене – у каждого своя роль, отыграв ее, одни уходят, на их место приходят другие. Никто не властен что-либо изменить.

– Дорогая…

Лицо больного разгладилось и, сжимая холодеющими пальцами руку жены, он покинул этот мир.

«Бедный папа, – думал Дэвид, провожая отца в последний путь, – всю жизнь он бился с нуждой. Когда заканчивались дрова, он начинал рассказывать мне, что скоро получит наследство – то ли от богатого родственника из Индии, то ли от какой-то заокеанской тетки. В детстве я ему верил – сначала тому, что поступлю в Оксфорд, потом тому, что он купит мне патент офицера. Все эти обещания заканчивались словами: «когда у нас появятся деньги». Деньги у нас так и не появились, но папа и не пытался ничего изменить, всегда плыл по течению. Я так не хочу. Поеду в Лондон, устроюсь клерком или приказчиком в магазин. Представления не имею, в чем заключается эта работа, но, наверное, смогу»

Та осень выдалась сырой и дождливой. На кладбище, следя за комьями земли, падавшими на гроб мужа, миссис Гримвэйд не ощущала холода, однако, вернувшись домой, она слегла в жару, и в течение нескольких дней простуда свела ее в могилу. Когда взгляд умирающей начал тускнеть, она что-то прошептала посиневшими губами. Сидевший рядом с ней сын поспешно наклонился.

– Что, мама? Что?

– Продай замок, Дэви.

– Нет, мама, что такое ты говоришь!

– Продай замок, сынок, – собрав последние силы, внятно произнесла она, – продай и устраивай свою жизнь.

Сразу после похорон матери Дэвид поехал к соседу, и вскоре сделка была совершена. Сочувствуя горю осиротевшего юноши, мистер Уайт даже вызвался помочь ему в приобретении нового дома, но Дэвид имел другие планы. Еще летом он прочитал в газете объявление Дженерал Скру Стимшип – эта крупнейшая в стране пароходная компания сообщала, что «в начале января следующего, 1854, года из Саутгемптона отплывает пароход «Крез», совершающий регулярные рейсы между Англией и Австралией». Разумеется, до продажи замка ему и думать нечего было о поездке, но теперь… Прикидывая и подсчитывая, он невольно вспоминал слова матери:

«Мы, как актеры на сцене – у каждого своя роль, отыграв ее, одни уходят, на их место приходят другие. Никто не властен тут что-либо изменить»

Отложив деньги на билет и дорожные расходы, Дэвид зашил остальное в двойной матерчатый пояс и надел его на голое тело под одеждой. Багажа у него было немного, только самое необходимое – молодые люди, отправляясь на поиски приключений, не любят обременять себя громоздкими чемоданами. В день отъезда он вручил мистеру Уайту ключи от всех помещений замка, с минуту помедлил на пороге уже не принадлежавшего ему родительского дома и, не оглядываясь, тронулся в путь.

Замок Гривэйдов в Шотландии

Будущие пассажиры «Креза» начали съезжаться в Саутгемптон за месяц до назначенной даты отплытия, и перед Рождеством город напоминал охваченный суетой муравейник. Кэбы развозили приезжих по гостиницам и постоялым дворам, по мощеным мостовым, разбрызгивая грязь и мокрый снег, грохотали тяжелые фургоны со скарбом и утварью. Прощаясь с родиной, рачительные хозяева увозили с собой нажитое имущество, включая скот и птицу. Запертые в загонах животные нервничали, время от времени воздух прорезал тревожный петушиный крик или слышалось тоскливое блеяние овец.

В зале постоялого двора, где остановился Дэвид, помимо него разместились еще десятка два постояльцев обоего пола. Кроватей не хватало, люди спали на матрасах, разложенных прямо на полу, однако на дрова хозяин не скупился, поэтому в камине всегда ярко пылал огонь. В плохо проветриваемом зале было жарко и душно, хотя в обеденное время тянувшийся из кухни аромат жареной индейки, смешанный с запахом сдобных лепешек, приятно щекотал ноздри, перебивая застоявшуюся вонь от немытого человеческого тела. Ненастная погода не располагала к прогулкам, поэтому постояльцы почти не покидали гостиницу. С утра до вечера в воздухе висело монотонное жужжание голосов, прерываемое взрывами смеха и выкриками разыгравшихся детей. Порою между подвыпившими фермерами вспыхивала потасовка, но спорщиков тут же разнимали и разводили по углам.

Дэвид, привыкший к тишине и покою старого замка, днем в любую погоду старался уйти из гостиницы – его раздражал постоянно стоявший там шум. Подняв воротник и сунув в карманы озябшие руки, он бродил по улицам или шел на причал, где над пенящимися валами возвышался могучий корпус «Креза». На борту судна, не обращая внимания на хлопья мокрого снега, падавшего с угрюмо нависшего тусклого неба, суетились матросы, заканчивая последние работы, и ветер, пронизанный запахами портового города, порывами доносил до берега их голоса.

Однажды, замерзнув на пристани и проголодавшись, Дэвид зашел в первый попавшийся бар, заказал гренки с кружкой пива и пристроился у окна, откуда видна была улица. Следя за пешеходами и проезжавшими колясками, он пытался отгадать, кому из них суждено вскоре стать его попутчиками. Вот прошлепал по лужам бледный юноша с тонким лицом – наверняка отпрыск благородной семьи, в пух и прах проигравший в карты свое наследство и на последние деньги купивший билет на «Крез». Изысканно одетый мужчина, проехавший в экипаже с женой, ребенком и няней, скорей всего, дипломат, направляющийся в Австралию с особой миссией. А вот еще одна живописная группа – нет сомнений, что это тоже будущие пассажиры «Креза». Судя по всему, лицедеи, решившие попытать счастья за океаном. Занятно!

Тут шумная компания, вызвавшая его интерес, ввалилась в бар, и Дэвид окончательно утвердился в своем предположении – актеры. Двое – мужчина с глазами навыкате и ярко накрашенная женщина лет тридцати пяти, – о чем-то яростно спорили. Остальные весело подтрунивали над горячностью своих товарищей. Одна из девушек, хорошенькая и черноглазая, что-то сказала распалившемуся мужчине. При этом она случайно повернула голову в сторону Дэвида и встретилась с ним взглядом. Мужчину ее слова, по-видимому, рассердили, надув щеки и еще сильней выпучив глаза, он закричал ей:

– Милли Гордон, тебе никогда этого не понять! Я рожден, чтобы играть Шекспира, а вместо этого вынужден изображать шута в третьеразрядном шоу!

Продолжая смотреть на Дэвида, Милли тихо ответила мужчине и неожиданно улыбнулась. От ее улыбки у юноши замерло сердце и перехватило дыхание.

«Эта Милли… она просто чудо, я никогда не встречал таких девушек»

В следующий раз он увидел ее в день отплытия – уже на борту «Креза». К тому времени, как корабельный колокол возвестил об окончании посадки, пароход напоминал рыночную площадь. Палубные пассажиры завалили корму мешками и мелким скарбом, над всем этим натянули брезент, защищавший вещи от мокрого снега, а для себя соорудили нечто вроде ротонд и шатров. Долгий прощальный гудок парохода сопровождался жалобным ревом быков, запертых в отделении для живности. До Дэвида донесся огорченный голос капитана Холла, беседовавшего с элегантно одетым человеком – тем самым, которого Дэвид видел из окна бара проезжающим в коляске и счел дипломатом.

– У нас вдвое меньше пассажиров, чем полагается при полной загрузке – всего пятьсот человек. 

На это предполагаемый дипломат вполне резонно возразил:

– Это при ваших-то ценах на билеты? Странно, что вы вообще наполовину загрузили пароход!

«Крез» вновь издал прощальный рев, и расстояние между пароходом и берегом стало быстро увеличиваться. Сгрудившиеся у борта пассажиры зашумели, замахали руками, и именно в этот момент Дэвид, случайно повернув голову, увидел черноглазую Милли Гордон. Увидел и мгновенно позабыл обо всем на свете. Девушка оживленно махала кому-то белым платочком, ее окружали другие актеры, некоторые из них перегибались через борт и что-то кричали провожающим. Вглядевшись в стоявших на берегу, Дэвид узнал споривших в баре мужчину и женщину – похоже, те в последний момент изменили свои планы и отказались от поездки.

Как известно, когда вокруг бескрайнее море, всегда хватает желающих развлечься, поэтому капитан Холл предложил труппе актеров организовать для пассажиров платные шоу. Салон перегородили занавесом, одна половина его служила сценой, другая – зрительным залом. Народу собралось достаточно, но Дэвид успел первым придвинуть свой стул почти вплотную к самодельной сцене. Герцогиня Болтон, вместе с внучкой плывущая в Мельбурн к сыну, бросила на него укоризненный взгляд, но никакая сила в мире не могла бы заставить Дэвида уступить свое место! И почтенной герцогине ничего не оставалось, как усесться за его спиной.

Дождавшись выхода Милли, Дэвид с восторгом зааплодировал еще до того, как юная артистка открыла рот. Под аккомпанемент расстроенного корабельного пианино она исполнила задорную шотландскую песенку на стихи Роберта Бёрнса:

Husband, husband, cease your strife,

Nor longer idly rave, Sir,

Tho’ I am your wedded wife

Yet I am not your slave, Sir.

(Муженек, муженек, хватит возникать, прекратите ненужные споры, сэр. Хоть я и ваша законная жена, но не раба, сэр)

Объективно следовало признать, что голос Милли, хоть и чистый, был довольно слаб, да и актерским мастерством она владела недостаточно хорошо, но Дэвид этого не замечал. Когда лукавый взгляд черных глаз, сопровождаемый обворожительной улыбкой, скользил в его сторону, сердце начинало колотиться с такой скоростью, что, казалось, вот-вот выпрыгнет. За спиной Дэвида герцогиня Болтон, явно страдавшая снобизмом, недовольно пробубнила:

– И тут шотландцы!

Она была глуховата, поэтому слова ее прозвучали громче, чем следовало. Милли, услышав, высоко вскинула голову.

– Я шотландка, – гордо заявила она.

Вскочив на ноги, Дэвид вновь бешено зааплодировал, и к нему, сглаживая бестактность герцогини, присоединились остальные зрители. Милли улыбнулась, поклонилась и с достоинством королевы протянула Дэвиду свою тонкую ручку.

– Благодарю вас, – сказала она, и это стало началом их дружбы.

Теперь Дэвида и Милли постоянно можно было видеть прогуливающимися по палубе рука об руку или весело болтающими в салоне. В Бискайском заливе налетел шторм, на три дня их разлучивший, поскольку оба, мучаясь морской болезнью, вынуждены были оставаться в своих каютах. Однако в середине января, когда «Крез» приблизился к Пиренейскому полуострову, ветер стих. Лиссабон встречал путешественников чистым небом и теплом юга, Милли стояла на палубе рядом с Дэвидом, и сердце юноши пело от радости, а воздух был напоен ароматом цветущих апельсиновых деревьев.

– Я люблю вас, Милли, – забывшись, прошептал он и испуганно оглянулся – девушка улыбалась, и непонятно было, долетели до нее его слова или нет.

Спустя четыре дня после того, как «Крез» покинул Португалию, вновь поднялась буря. Она едва не стала для парохода роковой – вода залила топки машинного отделения и повредила резервуар с питьевой водой. При попутном ветре «Крез» мог бы за три дня добраться до Кейптауна под парусами, но после бури наступил полный штиль, и гигантское судно беспомощно болталось на месте, покачиваемое легкой зыбью.

– Вчера я случайно услышала, как капитан Холл говорил кому-то, что дела наши идут неважно, – сказала Милли Дэвиду во время их вечерней прогулки по палубе, – он говорил, что пока не стоит сеять панику среди пассажиров, но следует быть готовыми ко всему. Кстати, вы заметили, что нам резко уменьшили порции жидкости за столом?

Он улыбнулся и постарался успокоить девушку:

– Ничего страшного, Милли, в этой части океана проходят морские пути, если не удастся выбраться самим, какое-нибудь судно нас выручит – завтра, через две недели или через месяц.

Ему было известно больше, чем Милли: после бури в днище «Креза» образовалась опасная течь, и, похоже, спасти корабль теперь могло лишь чудо. У них не оставалось в запасе ни двух недель, ни месяца, возможно даже, у них не было и пяти дней. Капитан Холл под большим секретом сообщил об этом нескольким мужчинам из пассажиров, на помощь которых рассчитывал опереться в случае возникновения паники.

– Я вовсе не тревожусь, Дэвид, – доверчиво опершись своей маленькой ручкой о сгиб его локтя, Милли улыбнулась ему в ответ, – просто я хотела сказать, что вообще пью очень мало жидкости, и если бы вы разрешили мне отдавать вам часть моей порции воды, то я…

– Милли! – возмущенно прервал ее Дэвид. – Вы меня оскорбляете!

Девушка сконфуженно потупилась и со вздохом извинилась:

– Простите, Дэвид, я не хотела вас обидеть, – она заглянула ему в глаза и вновь улыбнулась, – вы сердитесь на меня?

Сердиться, когда на тебя смотрят таким взглядом и улыбаются такой улыбкой, в высшей степени трудно. Дэвиду пришлось приложить немалые усилия, чтобы принять обиженный вид.

– Сержусь, – строго ответил он, – но у вас есть возможность получить прощение.

– Какая же? – в черных глазах запрыгали озорные искорки.

– Выйти за меня замуж, если… когда нас спасут.

Милли смотрела чуть в сторону, словно разглядывая нечто видимое лишь ей одной.

– Я буду счастлива стать вашей женой, Дэвид, – просто ответила она, – и мы обязательно спасемся. Я это знаю. Я это вижу.

И свершилось чудо – спустя два часа после их разговора корабельным механикам удалось починить поврежденный двигатель. В день, когда спасенный «Крез» вошел в порт Кейптауна, капитан Холл данной ему на корабле властью зарегистрировал брак Дэвида Гримвэйда и Милли Гордон. Дэвид доплатил за маленькую отдельную каюту, которую капитан согласился предоставить новобрачным, и даже бури Индийского океана не смогли омрачить начало их супружеской жизни. Лишь однажды в душу Дэвида закралось сомнение – когда его молодая жена вдохновенно продекламировала ему монолог Джульетты на балконе.

– Ты уверена, что для меня есть место в твоей жизни, любимая? Ты талантлива, твоя жизнь связана с театром, а я пока еще даже толком не знаю, на что способен.

Милли звонко засмеялась.

– Брось, Дэвид, театр мне надоел, да я и не очень хорошая актриса. В любом случае, если мне придется выбирать между тобой и театром, я выберу тебя.

 В апреле 1854 года, спустя три месяца после отплытия из Саутгемптона, «Крез» бросил якорь в бухте Порт Филипп, и Дэвид с Милли ступили на австралийскую землю. В этот день Милли рассталась со своей труппой, объявив, что решила посвятить жизнь мужу и семье.

Сразу по приезде они сняли половину плохо сколоченного деревянного дома в шести милях от Мельбурна рядом с деревней под названием Сэнт Килда. Поначалу Милли хотела работать вместе с Дэвидом на приисках – среди золотодобытчиков было немало женщин, и трудились они с не меньшим рвением, чем мужчины.

– Дорогая, – убеждал ее муж, – ты слишком хрупка для такой работы.

– И на что же я тогда гожусь?

– Истинной леди не подобает работать, – вспомнив слова, однажды сказанные матерью, Дэвид принял шутливо чопорный вид, – истинная леди должна вести хозяйство и заботиться о бюджете семьи.

– И это все? – в глазах Милли мелькнула лукавая искорка.

Оба рассмеялись.

– Ну, и еще любить мужа, – шепнул он ей на ухо.

Если честно, забота о бюджете при их жизни была делом нелегким. За две крохотные комнаты приходилось платить шестьдесят долларов в неделю – в доброй старой Англии цена считалась бы поистине фантастической! Шесть долларов стоила бочка воды, а в мае, когда похолодало, в несколько раз подорожали дрова, и при всем этом золотой песок, добываемый Дэвидом за день, торговцы из Мельбурна скупали за бесценок. Милли пыталась, но никак не могла свести концы с концами, приходилось постоянно обращаться к содержимому нательного пояса Дэвида.

– Возможно, мне стоит распрощаться с прииском, – угрюмо сказал он однажды, подсчитав то, что осталось от денег, уплаченных мистером Уайтом за замок, – буду зарабатывать на жизнь мощением дорог.

В те дни дороги в Австралии мостили каторжники – с утра до ночи забрасывали булыжниками рытвины и мелкие ямы. Однако рабочих рук не хватало, поэтому любой бродяга мог наняться на день-другой мостильщиком и, покидав камни, заработать себе на хлеб. В ответ на слова мужа Милли печально вздохнула и покачала головой.

– Дорогой, твой заработок мостильщика нас не прокормит.

Дэвид и сам это понимал, поэтому продолжал день ото дня просеивать песок в поисках крупинок золота. Пришла зима, в июне в горах выпал снег, а в июле зарядили дожди. В их деревянном доме начала протекать крыша, и однажды во время сильного ливня намокли все теплые вещи и шерстяные одеяла. Просушить их было негде – цена за дрова взлетела до небес, приходилось экономить даже на тепле. Милли сильно простыла, постоянно кашляла и мерзла, никак не могла согреться под влажным одеялом, а спустя два дня, возвращаясь с прииска, Дэвид подвергся нападению грабителей. Получив сильный удар по голове, он рухнул у края дороги и, придя в себя, не сразу понял, что произошло. Потрогал гудевшую голову, поднялся и, лишь сделав пару шагов, догадался себя ощупать – заветный пояс исчез.

Подходя к двери своего дома и еще плохо сознавая, что произошло, Дэвид услышал надрывный кашель Милли. Она лежала в углу комнаты на жестком матрасе, на столе стоял чугунок с овсянкой, приготовленной мужу на ужин, но какая еда могла бы сейчас полезть ему в горло! Он зажег огарок свечи, тускло осветивший маленькую фигурку, съежившуюся на полу под сырым одеялом, тонкое осунувшееся личико. Веки Милли чуть дрогнули, взгляд черных глаз тревожно скользнул по его лицу, но спрашивать она ни о чем не стала – сделала вид, что спит.

В ту ночь Дэвид лежал рядом с женой и в отчаянии думал, что дальше так продолжаться не может – нельзя приносить Милли в жертву призрачной надежде добыть золото.

– Нам нужно уехать отсюда, – забывшись, вслух проговорил он, – навсегда уехать, забыть о золоте и вернуться в Англию.

Милли слабо шевельнулась, шепот ее был еле слышен:

– У нас нет денег на дорогу.

– Я сумею заработать тебе на билет, а сам наймусь матросом на корабль.

– Нет, дорогой, – она с трудом приподняла голову, и взгляд ее, устремленный куда-то в пространство, стал таким же, как тогда, на корабле, – нам нельзя уезжать с приисков, здесь нас ждет удача. Я это чувствую. Я это вижу.

Ничего не ответив, Дэвид потеплее укутал жену, подождал, пока ее дыхание станет ровным, а вскоре и сам уснул, сломленный усталостью и отчаянием. Его разбудил ударивший в глаза свет заглянувшей в окно полной луны. Позже он никогда не мог объяснить, что заставило его торопливо одеться и выйти из дому. Застилавший дорогу туман постепенно рассеялся, луна освещала дорогу к прииску.  Добравшись до места, Дэвид вытащил припрятанные в тайнике инструменты и начал копать, а когда первый луч солнца рассеял ночную мглу, он понял, что наткнулся на золотую жилу, проходившую через его участок.

Спустя месяц Гримвэйды купили кирпичный дом на Викторианских холмах. Из окон его видны были город Мельбурн – справа, и морская гавань – слева. У подножия холмов катила свои воды река Ярра-Ярра, слева в долине лежала большая деревня Ричмонд. В их доме теперь стояла хорошая добротная мебель, и спали супруги не на разостланном на полу матрасе, набитом сухой травой, а на настоящей кровати. Весной Дэвид приобрел землю на берегу реки, нанял рабочих для строительства большого магазина, и заключил с капитанами трех крупных судов договора о поставках – цены в Австралии были столь высоки, что торговля заокеанскими товарами давала возможность за короткое время заработать миллионы.

Первый год выдался неудачным – во время бури в Тихом океане затонул пароход, везший муку из Чили, а сразу после этого в одну из ночей неизвестные разграбили склад товаров. В довершение ко всему сбежавший из больницы маньяк поджег почти отстроенный новый магазин, и тот сгорел дотла. Пришлось вновь нанимать строителей и искать надежных людей для охраны магазина.

На второй год предприятие принесло прибыль, но не столь высокую, как они надеялись, а зимой пятьдесят пятого пошел слух о возможном вторжении русских в Австралию – в самом разгаре была Крымская война. Однажды, отложив газету, Дэвид задумчиво проговорил:

– Если вторгнуться русские, они, скорей всего, атакуют западное побережье. Наверное, в Сиднее нам было бы безопасней.

– Русским до Австралии далеко, им хватит дел в Крыму, – возразила Милли, не отрываясь от вязания, – хотя подумать о Сиднее, наверное, стоит.

– Одно только меня смущает, – задумчиво продолжал Дэвид, – говорят, в Сиднее появились профсоюзы.

. О профсоюзах он знал мало, но помнил, что покойные родители считали их источником всех зол и беспорядков. Однако Милли, уроженка большого промышленного города, ничего плохого в профсоюзах не видела.

– Профсоюзы организуют забастовки, но не устраивают грабежей, как неудачливые золотоискатели, – брови ее сердито сдвинулись при воспоминании об их ограбленном магазине, – этим бродягам надоедает работать на приисках, они приезжают в Мельбурн искать легкой жизни, а здешняя полиция не в состоянии нас от них защитить. Во всех газетах пишут, что в Сиднее полиция работает лучше, и потом, – она слегка зарделась, – в Сиднее уже несколько лет, как открылся университет.

Дэвид равнодушно пожал плечами.

– Ну, университет для бизнеса особого значения не имеет.

Милли положила руку на свой живот, и лицо ее засияло столь любимой Дэвидом улыбкой.

– Это имеет значение не для бизнеса, – сказала она, – это будет нужно нашим детям.

– Что?! – на миг он потерял дар речи. – Детям? Ты…

– Да, дорогой, у нас будет ребенок.

Ошеломленный Дэвид посмотрел на жену, перевел взгляд на низкий столик, где лежал клубок шерсти. А маленький предмет, который она вязала…  Ведь это чепчик для ребенка!

Голос его дрогнул:

– Раз так, то сейчас нам никак нельзя ехать, переезд отнимет у тебя много сил. Думаю, малышу пока рановато думать об университете, к тому же и в Мельбурне университет вот-вот откроется, говорят, что ждут только указа властей штата Виктория.

Чуть склонив голову вбок, Милли задумчиво смотрела в неведомую даль.

– Дорогой, – сказала она, – в Сиднее тебя ждет удача. Я это чувствую. Я это вижу.

И вновь предвидение не обмануло Милли – после переезда в Сидней удача повернулась к Дэвиду лицом, и дела его пошли в гору. Он много работал, быстро богател, и к началу двадцатого века основанная им торговая компания Энвижен (что в переводе с английского означает «предвидение»), владела сетью магазинов в штате Нью Саут Уэллс и десятками крупных судов, бороздивших океаны.

Что касается остального, то в жизни семьи Гримвэйдов бывали как счастливые, так и горькие минуты. Их первенец родился уже в Сиднее, но вскоре умер. С тех пор Милли рожала почти каждый год, однако в жарком австралийском климате, где младенцы умирали, как мухи, из одиннадцати ее детей выжили лишь двое – Грэгори и Мэтью. Характерами братья были абсолютно несхожи, хотя, судя по фотографиям середины девяностых, лицами весьма друг на друга походили. Оба отличались крупным телосложением и недюжинной силой, но ни один из них, вопреки надеждам Милли, так и не получил университетского образования.

Грэгори, бывший десятью годами старше брата, с ранних лет отличался трудолюбием и делил с отцом все тяготы семейного бизнеса. Он рано женился, жил с женой в любви и согласии, и брак их омрачало лишь отсутствие детей. Что касается Мэтью, то его упрямая и необузданная натура постоянно приводила родителей в отчаяние. Подростком он увлекался азартными играми, часто становился зачинщиком драк и потасовок и неоднократно имел неприятности с полицией. Из-за этого между ним и отцом постоянно вспыхивали ссоры.

– В следующий раз я посажу тебя под замок, и ты шагу не сделаешь к своим приятелям, – грозил сыну Дэвид.

– А я подожгу дом и убегу, – дерзко отвечал юнец.

После одной из ссор Мэтью ушел из дому, и три года Гримвэйды ничего не слышали о младшем сыне. Милли осунулась и похудела, часто во время разговора она вдруг умолкала, прервав на половине фразу, и устремляла взгляд вдаль. Неожиданно Мэтью объявился – повзрослевший, подросший, с потемневшим от солнца лицом. Обнимая плачущую от радости мать, он сказал отцу:

– Нет-нет, папа, ничего не говори, я сам знаю, что был во всем неправ и принес вам много горя. Теперь с этим покончено, я буду фермером и начну работать.

Хотя Дэвид и был сердит, но что оставалось делать после такого заявления? Ему, конечно, хотелось малость отвести душу, отругав сына за старые грехи, но ради жены он не стал омрачать радость встречи и даже дал Мэтью денег на покупку фермы. Правда, не удержался при этом от короткой наставительной речи:

– Надеюсь, ты начнешь работать, женишься на порядочной девушке, и вместе с ней продолжишь наш род, – тут голос Дэвида дрогнул, и он, отбросив суровость, попросил: – Не тяни с этим, сынок, прошу тебя! Мы с твоей матерью уже немолоды и хотели бы увидеть внуков.

– Конечно, папа, – весело пообещал Мэтью.

 Слово свое он сдержал – купив ферму, сразу же женился, хотя родители узнали об этом последними. Новость им сообщила жена одного из клерков, работавших в конторе Дэвида. Земля ее отца граничила с фермой Мэтью, когда она однажды решила навестить стариков-родителей, Милли попросила эту женщину узнать, как идут дела у сына. Та, вернувшись в Сидней, на следующий день зашла к Гримвэйдам поделиться новостями и с первых же слов начала их успокаивать:

– Хорошо они живут, дружно, не ссорятся. Ну, что ж теперь поделаешь, раз так вышло! Потом своих ему народит.

Дэвид с Милли смотрели на рассказчицу, хлопая глазами.

– О чем ты говоришь, Рут? Кто живет, с кем?

До Рут не сразу дошло, что ее слушатели ни сном, ни духом не ведают о женитьбе младшего сына. А когда она поняла, это стало для нее манной небесной – как же, первой сообщить такое! Ну и, конечно, нельзя же было не расцветить рассказ от себя лично. По словам ее, жена Мэтью Джин имела крайне сомнительную репутацию и была выслана из Англии за убийство своего любовника, лорда Бэвила. Поскольку Бэвил плохо себя зарекомендовал во время войны в Южной Африке, адвокат сумел доказать, что преступление свое Джин совершила, защищаясь от побоев пьяного лорда. К тому же она была беременна, поэтому смертную казнь ей заменили поселением в Австралии.

Неизвестно, как эта ловкая обольстительница сумела окрутить Мэтью, однако факт остается фактом – он женился на женщине, беременной от другого, и спустя месяц признал новорожденного мальчика своим сыном.

В ту ночь Милли, плача, сказала мужу:

– За что такие беды свалились на нашу голову? Малыш связал свою жизнь с убийцей, а что если завтра эта женщина лишит жизни и его?

Дэвида волновало другое.

– Что же такое получается? Мальчишка этой девки по крови мне чужой, а по закону, выходит, он мой внук, и будет иметь все законные права на Энвижен?

Всхлипнув в последний раз, Милли вытерла слезы и уже чуть бодрее заметила:

– Ладно, раз она смогла родить, то опять родит. Может, скоро у нас и свои внуки пойдут.

Это их обоих немного утешило, подумав, они даже послали сыну письмо – поздравили с женитьбой и упрекнули, что скрыл от родителей свой брак. А Джин, как и надеялась Милли, в течение двух лет действительно родила от Мэтью – сначала девочку, потом мальчика.

 Появление внуков смягчило стариков – ведь жена Грэгори так и не смогла родить. По их просьбе Мэтью и Джин с детьми приехали на Рождество, последнее в девятнадцатом веке, в Сидней. Малышка Адель, которой уже исполнилось полтора года, притопала к Дэвиду на своих толстеньких ножках и забралась к нему на колени, пятимесячный Бобби прыгал на руках у Милли и заливисто смеялся, а Тим, трехлетний сынишка Джин от лорда Бэвила, не отходил от Мэтью – видно было, что он обожает отчима. В тот день Дэвид Гримвэйд, которому уже перевалило за семьдесят, неожиданно понял, что перестал бояться смерти – ведь если у Грэгори, давно уже взявшего на себя руководство компанией, так и не будет детей, то Энвижен перейдет к малышам Мэтью. А этот мальчишка Тим, которого Джин в своем брюхе притащила из Англии… Да бог с ним, можно будет и ему подкинуть деньжат! Хорошей женой оказалась эта Джин, за два года двоих малышей родила, добрая и неглупая, а что прежде вела непутевую жизнь, так что теперь вспоминать – девчонка красива, осталась сиротой, а тут этот лорд-негодяй к ней подкатил. 

Миновал Новый год, приближалось время отъезда дорогих гостей. При мысли о разлуке с малышами Милли затосковала, аж с лица спала. Джин, жалея свекровь, предложила:

– Почему бы вам, матушка, не отправиться с нами на ферму? Погостите с месяц, а в феврале Мэтт должен будет приехать в Сидней по делам, так вы с ним и вернетесь домой.

Милли вопросительно взглянула на мужа. Дэвид развел руками – как решишь, мол, так и будет. В сущности, он ее понимал – сам был бы рад каждый день видеть внучат, накануне даже намекнул Мэтью, что даст ему хорошо оплачиваемую работу в компании, если тот надумает продать ферму и перебраться в Сидней. Но ведь у сына такой характер, что к нему не подступишься – не хочет никому быть обязанным, даже отцу. Нужно будет поговорить и с Джин – похоже, в семье именно она всем вертит. Ладно, если не нынче, так через пару лет он перетащит их в город.

– Если не возражаешь, Дэвид, я и впрямь съезжу к Мэтту, – тихо сказала Милли и, глядя куда-то в сторону, прижала руки к груди.

 В начале января она уехала к сыну, а спустя неделю запылали лесные пожары, газеты запестрели сообщениями об огненном смерче, бушевавшем западнее Сиднея. Из-за стоявшей жары эвкалиптовые деревья взрывались, создавая все новые и новые очаги возгорания, у жителей маленьких ферм не было возможности погасить или хотя бы остановить огонь, уцелевшим оставалось лишь бежать от пламени.

В течение двух недель Дэвид не имел никаких известий о своих родных, а когда, наконец, хлынули дожди, и пожары пошли на убыль, приехал незнакомый человек. Он привез маленького мальчика и сообщил страшную весть: Милли с сыном и его семьей погибли в горящем доме, из всех уцелел лишь маленький Тим – ему чудом удалось добраться до реки, там его подобрали спасатели.

Неизвестно, горе ли помутило разум Дэвида или хвативший его удар, но достоверно известно лишь, что, придя в себя, он велел позвать старшего сына Грэгори и сказал:

– Это же надо – из всей семьи выжил только этот мальчишка Тим! Позаботься, о нем, потому что Бог учит нас быть добрыми к сиротам, но наследником моим ему не бывать – не для того я десятилетиями создавал Энвижен, чтобы компания перешла к узаконенному ублюдку.

– Папа, перестань, – укорил отца осунувшийся от горя Грэгори, – Тим ни в чем не виноват, он еще ребенок, а наш Мэтью любил его, как своего родного сына.

– Если бы у тебя были дети! – не слушая, говорил старик. – Когда ты умрешь, к кому перейдет Энвижен – к твоей бесплодной жене и ее родне? Нет уж, лучше пусть имущество достанется городу, позови нотариуса!

Оскорбленный до глубины души, Грэгори поднялся и, выйдя из комнаты, велел управляющему позвать нотариуса. В тот день Дэвид Гримвэйд составил знаменитое «завещание Гримвэйда».

«Владельцы Энвижен, – говорилось в завещании, – вправе завещать, дарить или продавать принадлежащие им акции компании только внутри семьи – имущество компании не отчуждается, Энвижен может принадлежать лишь потомкам Дэвида Гримвэйда, связанным с ним кровными узами и рожденным в законном браке. Мужья или жены владельцев компании не имеют права наследовать своим супругам. Опекуном малолетнего наследника может быть только один из владельцев Энвижен с одобрения независимого Совета директоров. В отсутствие живых кровных потомков Дэвида Гримвэйда компания переходит под опеку городского муниципалитета, а весь доход передается на содержание приютов и больниц».

Через неделю Дэвид Гримвэйд скончался почти счастливым – в его помраченном болезнью сознании до самого конца жила мысль, что месть удалась, и все виновные в его страданиях наказаны. Адвокаты советовали Грэгори оспорить завещание, но он отказался – потому, возможно, что жена незадолго до этого сообщила ему радостную новость: после двадцати лет бесплодного брака она ждала ребенка. Спустя семь месяцев на свет появились близнецы – Фрэнк и Делия Гримвэйд.

Шли годы, компания, благополучно пережив все войны и кризисы, богатела, близнецы подрастали, маленький Тим, пасынок Мэтью, воспитывался вместе с ними в семье Грэгори. Ни умом, ни прилежанием в учебе он не отличался, однако красотой пошел в свою мать Джин и с юных лет кружил головы женщинам. Малышка Делия, едва повзрослев, тоже пала жертвой его чар. Однажды, вытащив кузена на прогулку, она с упреком сказала:

– Неужели ты ничего не замечаешь, Тимми?

– А что я должен замечать? – удивился тот.

– Я думаю только о тебе и из-за этого не могу ни есть, ни спать! – отважно выпалила она.

Тим был поражен до глубины души – до сей минуты рыженькая веснушчатая кузина представлялась ему ребенком, к тому же, довольно уродливым. Он почесал затылок и подумал:

«Надо же! Хотя… может, все не так уж и плохо? Интересно, что скажет дядюшка Грэгори, если я женюсь на его девчонке? А то присвоил себе все, а мне кидает какие-то крохи, как нищему, хотя по закону я сын Мэтью Гримвэйда и ношу его фамилию. Никому бы и дела не было до того, кто мой родной отец, если бы не это идиотское завещание сумасшедшего старика»

Вслух же он нежно проворковал стандартное для такого случая признание:

– Дорогая, я любил тебя всю свою жизнь, и брак с тобой сделает меня счастливейшим человеком на свете! Только боюсь, дядя Грэгори будет возражать.

– Плевать я на все хочу! – тряхнув рыжими кудряшками, решительно заявила она. – Я хочу за тебя выйти и выйду! Сегодня же обо всем скажу папе.

Грэгори был ошеломлен.

– К чему торопиться? – увещевал он дочь. – Тебе только девятнадцать, Тиму двадцать четыре, вам следует немного подождать.

– Какая разница? – строптиво возразила она. – Я не могу без него жить!

– Следует проверить ваши чувства, мы с твоей матерью были год помолвлены перед тем, как вступили в брак. К тому же, есть обстоятельства, которые…

– Какие еще обстоятельства?! – закричала Делия. – Я люблю Тима, а все остальное мне неважно!

Грэгори чуть помялся, но потом решился говорить начистоту.

– После моей смерти ты станешь совладелицей компании и, разумеется, предоставишь Тиму возможность принимать участие в делах Энвижен – в хорошей семье иначе и быть не может, тем более, если у вас будут дети. Конечно, формально твой муж не получит никаких прав, но я должен быть уверен, что он достоин вместе с тобой трудиться на благо компании. Пока же я вижу только, что он еще ни за одно дело в жизни не взялся всерьез.

Она вспыхнула и зажала уши.

– Не хочу даже слушать, папа, это скучно и мелко! Дед выжил из ума, когда составлял свое завещание, это несправедливо – по закону Тим его внук.

– Возможно, это действительно несправедливо, – сдержанно согласился Грэгори, – однако, будь добра, не говори о своем дедушке в подобных выражениях. Он своим трудом создал Энвижен и вправе был завещать компанию кому угодно, изменить тут что-либо не в моих силах.

– Папа, мне плевать на завещание, я хочу выйти замуж за Тима!

– Прости, дорогая, но ближайшее время согласия на ваш брак я дать не могу.

Делия знала: когда отец говорит таким тоном, просить, возмущаться и спорить бесполезно. Элементарный выход из положения нашел Тим – он просто-напросто соблазнил девушку. Когда обнаружились последствия, Грэгори был вне себя, но что ему оставалось? Только дать согласие на брак. Тим же, не отличавшийся ни умом, ни дальновидностью уже через три месяца после свадьбы еще больше восстановил против себя и без того раздраженного тестя – открыто начал изменять жене с актрисой местного театра. Все это знали, кроме самой Делии, но та никому не хотела верить.

– Дорогая, неужели ты можешь сомневаться в моей любви? – вкрадчиво и нежно спрашивал ее Тим. – Нас с тобой хотят разлучить, неужели ты не понимаешь?

Нет, Делия не сомневалась в его любви.

– Вы все просто хотите поссорить меня с Тимом, – яростно шипела она на любого, кто пытался намекнуть ей на измены мужа, и глаза ее горели ненавистью, – можете говорить, что угодно, я верю только ему, он отец моего будущего ребенка!

– Нам лучше переехать в другой штат, – однажды заявил ей Тим, – здесь дядя Грэгори не оставит нас в покое, он сделает все, чтобы разрушить наше счастье.

Продав дом, купленный Грэгори на имя дочери, они переехали в Мельбурн, там и родился их сын Майкл. Спустя месяц после рождения ребенка Тим завел себе новую любовницу – хорошенькую певичку из кабаре. Дома он появлялся лишь тогда, когда нуждался в деньгах, выдумывал разные предлоги, чтобы оправдать свое отсутствие, и каждый раз Делия ему верила, потому что хотела верить. Грэгори, узнав обо всем, приехал в Мельбурн и потребовал, чтобы дочь развелась с мужем.

– Иначе ты больше не получишь от меня ни цента, – сухо заявил он, – я не желаю, чтобы твой бездельник-муж тратил наше состояние на любовниц.

– Никогда! – страстно возразила она. – Я люблю Тима и никогда с ним не разведусь. Не дашь мне денег – пойду работать, только и всего.

Чаша терпения Грэгори переполнилась.

– В таком случае, я лишаю тебя твоей доли в Энвижен, – заявил он. – Треть акций получит твой сын Майкл, когда вырастет, до тех пор они будут под опекой семьи. Остальное получит твой брат Фрэнк.

Вечером Тим, узнав о визите тестя, явился домой, и Делия сообщила ему о разговоре с отцом.

– Папа сказал, что больше не станет давать нам денег и лишает меня моей доли акций Энвижен, но мне все равно! – обнимая и целуя мужа страстными короткими поцелуями, рассказывала она. – Я никогда от тебя не откажусь, любимый!

Тим высвободился из ее объятий, буркнул что-то невнятное, и через час, собрав свои вещи, навсегда покинул жену. Спустя месяц он уехал в Европу, последовав за отбывшей туда на гастроли любовницей. Как ни странно, но в предательстве любимого Делия обвинила отца и за всю жизнь больше не сказала ему ни слова – даже тогда, когда спустя три года приехала в Сидней на похороны матери. Отказавшись принимать от него помощь, она устроилась работать учительницей и жила в Мельбурне, воспитывая сына Майкла.

Во время Второй мировой войны Майкл Гримвэйд воевал в составе союзных войск и получил тяжелое ранение в голову. Вернувшись с фронта, он женился, успел порадоваться рождению сына Роберта, но в пятидесятом полученная рана дала о себе знать – здоровье его начало стремительно ухудшаться. Поскольку ни Делия, ни сам Майкл, с детства находившийся под влиянием матери, не поддерживали отношений с Грэгори, тот узнал о смерти внука из газет и немедленно внес коррективы в прежнее завещание: наследником одной трети акций Энвижен должен был стать сын Майкла, маленький Роберт, или Бобби, как ласково называли его родители.

За год до своей кончины Грэгори распорядился в память о Майкле основать фонд помощи вернувшимся с войны больным и увечным ветеранам. Об этом он сообщил своей дочери Делии и вдове Майкла официальным письмом, пригласив их приехать на открытие памятника Майклу Гримвэйду в Сиднее. Делия отцу ничего не ответила, и смертельно обиделась на невестку, которая, с радостью приняв приглашение Грэгори, вместе с маленьким Бобби отправилась в Сидней.

– Мой сын и твой муж Майкл не желал знать деда, который лишил его отца, – в пылу гнева заявила Делия молодой женщине, – а ты предала нас обоих, не желаю впредь видеть ни тебя, ни твоего сына!

Возможно, именно эта ссора и добровольный отказ от встреч с внуком лишили Делию желания жить – подхватив пневмонию, она отказывалась лечиться до тех пор, пока не стало слишком поздно. Грэгори пережил свою дочь всего на несколько месяцев.

После его смерти в течение четверти века Энвижен возглавил Фрэнк Гримвэйд, брат-близнец Делии. Единственный сын Фрэнка, Джон, в шестьдесят втором погиб во время военных действий в Индонезии, оставив дочь Сильвию. На эту девочку, Фрэнк Гримвэйд возлагал все свои чаяния и надежды. Перед смертью он пожелал остаться наедине с внучкой и сказал ей:

– Выслушай меня внимательно, Сильвия. Я всегда уважал своего отца Грэгори, твоего прадеда, но теперь я умираю, а умирающий имеет право высказаться откровенно. Мой отец Грэгори Гримвэйд сделал глупость, когда завещал треть акций Бобби, внуку сестры Делии, – лучше бы он назначил ему пожизненное содержание. После смерти моего отца, я сделал для мальчишки все, что мог, но Бобби глуп, как пробка, и упрям, как осел. Имея право голосовать своими акциями, он во все вмешивается, хотя ничего не понимает, постоянно что-то выдумывает и фантазирует. Меня он почитал хотя бы за возраст, да и то перепортил немало крови, а тебе он ровесник и, боюсь, начнет вставлять тебе палки в колеса.

Старик отчасти был прав – сын Майкла, романтик по складу характера, в университете предпочел изучать искусствоведение, а не бизнес, но при этом воображал, что разбирается во всем на свете. Он был ленив, мечтателен, и в голове его постоянно рождались нелепые идеи, приводившие старого Фрэнка в ужас. Однако Сильвия Гримвэйд, в замужестве Нортон, знала, что сумеет совладать с любым, кто встанет у нее на пути.

– Не бойся ничего, дедушка, – со спокойной улыбкой ответила она, – уж с кузеном-то Бобби я сумею поладить!

– Я знаю, ты умная девочка, – пробормотал старик, – и получила хорошее образование. Ты энергична, сильна, умеешь работать, но у тебя есть слабое место – твоя любовь к мужу.

Сильвия удивленно пожала плечами.

– Что плохого в том, что мы с Патриком любим друг друга?

– Ничего, – старый Фрэнк закрыл глаза и помолчал, – ничего, пока эта любовь дает тебе силы работать для Энвижен. Поклянись, что никогда не принесешь Энвижен в жертву своей любви к Патрику Нортону.

– Какую странную клятву ты от меня требуешь, дедушка!

В голосе Сильвии послышались нотки возмущения, но дед настойчиво затряс головой.

– Клянись, внучка!

– Ну… хорошо, клянусь. Хотя, если честно, не вижу смысла в этой клятве.

Он не ответил. Сильвия подождала немного, потом взглянула на деда и вздрогнула – глаза старика закатились и остекленели. Глава компании Энвижен Фрэнк Гримвэйд был мертв.

После смерти деда Сильвии довольно быстро удалось преодолеть разногласия со своим троюродным братом Робертом, превратить его в своего единомышленника и убедить в необходимости проводимой ею политики. Скупая контрольные пакеты фирм-конкурентов, компания Энвижен под руководством Сильвии постепенно превращалась в крупный конгломерат и к началу девяностых годов двадцатого века получила статус холдинга материнской компании.

В девяносто пятом Роберт Гримвэйд скоропостижно скончался от инфаркта, оставив безутешными жену Анну и маленькую дочь Мэгги. Смерть его искренне опечалила Сильвию – в последние годы она привязалась к этому слабому, но доброму человеку, последнему из оставшихся в живых родственников со стороны отца. После смерти кузена Сильвия всерьез задумалась о будущем Энвижен – в последние годы своей жизни Роберт, во всем на нее полагаясь, почти не вмешивался в дела компании, теперь же его акции и право голоса унаследовала Мэгги. До ее совершеннолетия акции находились под опекой Сильвии, но время летело быстро, и дочь Роберта, наследница одной трети контрольного пакета Энвижен, взрослела. Задумчиво поглядывая на рыжеволосую малышку, лицом, судя по фотографиям, сильно напоминавшую свою прабабку Делию, Сильвия размышляла и строила планы.

Глава первая. Когда-то в Москве

В Москве бурлила весна, наполняя все живое ощущением предстоящего чуда. Как правило, подобное состояние относится к чисто сезонным явлениям и не имеет логически объяснимых причин – просто на душе легко, и хочется петь. Поэтому лихо вращавший баранку грузовика Василий Проханов напевал себе под нос:

«Шаланды полные кефали в Одессу Костя приводил, ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля!»

«Ля-ля-ля-ля» заменяло все остальные слова, которых он не помнил. Сидевший рядом с ним грузчик Гена Сычев выглянул в окно и подивился:

– Чего ты по Садовому поехал? Через центр же быстрее.

– Через центр сейчас нельзя, – возразил Проханов, – там технику нагнали к параду. Доедем, куда торопиться.

– Успеем-то до вечера наряды по плановым перевозкам закрыть?

– План, Гена, не волк, в лес не убежит, – нравоучительно проговорил Проханов, — сначала главные дела сделаем, а потом уже работать поедем.

– Да я-то ничего, мне только, чтобы нормально заплатили. А то один раз перевозили полковника милиции, так половину не доплатил. И не поспоришь с ним.

– Эти заплатят, не милиция. Мне знакомая из НИИ позвонила, уже в третий раз просит людей в новостройку перевезти. Знаешь, где на Вернадского от Академии наук кооператив заселяется? Туда интеллигенты и профессора въезжают, если правильный подход к ним найти, то и сверху заплатят.

– А в те разы с тобой какие грузчики перевозили?

– В те разы со мной Витька Смородин с напарником ездили, – Проханов сердито дернул плечом, – больше я их не возьму, сволочей. В первый раз-то они нормально, а во второй Витька начал: «Почему мы тебе должны четвертную отдавать, если мы грузим, а ты ничего не делаешь, в кабине сидишь?» И отдает только червонец. А ничего, что я им клиентов нашел и в рабочее время машину ради них гонял? Я ему сразу сказал: раз так, то оревуар, с другими буду работать.

Гена Сычев подхалимски закивал головой.

– Смородин всегда жопой был, а за нас ты не волнуйся, Васек, мы по-честному. Бери нас, если что подвернется.

Не ответив, Проханов напустил на лицо выражение, говорящее: «это уж, как ты себя зарекомендуешь», включил радио, и в кабине грузовика зазвучал бодрый голос диктора:  

«В соответствии с программой исследования космического пространства в Советском Союзе произведен запуск орбитальной научной станции «Салют»… Целью запуска является отработка элементов конструкции и бортовых систем, проведение научных исследований и экспериментов…»

– Видал как? – притормозив у светофора, Вася Проханов гордо глянул на Сычева. – Десять лет назад мы Гагарина в космос запустили, сегодня целую космическую станцию.

Настроение его, слегка омраченное воспоминанием о подлости бывшего компаньона Смородина, вновь поднялось, и он затянул теперь уже в полный голос: «Шаланды полные кефали…»  Мощное пение его проникло в забитый домашней утварью крытый кузов грузовика, и хорошенькая блондинка лет тридцати с небольшим, ойкнув от неожиданности, испуганно прижала к груди сумочку.

– Ой, Сережа, кажется, они выпимши, – прошептала она на ухо мужу, сидевшему рядом с ней на большой набитой вещами коробке, – у нас же гарнитур импортный, как они собирать будут? Вдруг испортят? Только купили.

Действительно, вся мебель была еще в магазинной упаковке, резко отличавшейся от обшарпанных коробок и ящиков, доверху набитых одеждой и книгами.

Сережа, слегка сутулившийся мужчина с интеллигентным лицом, пошевелил затекшими от неудобного положения длинными ногами и неловко покосился на дремавшего в другом конце кузова второго грузчика.

– Я тебе с самого начала говорил, Ксюша: нужно обратиться в службу перевозок, – таким же шепотом ответил он, – а ты заладила: Маша Савина обо всем договорится, Маша Савина поможет нам с переездом. Вот и результат.

– Так, Сереженька, ведь в государственных конторах на месяц очередь, все нормальные люди договариваются частным образом.

– Ну и все, теперь, уже ничего не изменишь. Положи голову мне на плечо и спи, ты всю ночь возилась с коробками.

Тяжело вздохнув, Ксения последовала совету мужа и, пристроив светловолосую голову на его плече, закрыла глаза. Пригревшись под обнимавшей ее большой рукой, убаюканная мерным движением грузовика, она не заметила, как задремала, погрузившись в обрывки сновидений и воспоминаний.

Ей снилось, что опять стоит шестьдесят первый год, везде по городу развешаны портреты Хрущева и Гагарина, а они с Сережей, студенты третьего курса мехмата МГУ, отмечают в ресторане свою свадьбу. Целуясь с мужем под крик «горько!», Ксюша краем глаза видит выскальзывающую из зала мать Сережи. Куда это она, интересно, собралась? Впрочем, теперь не до этого – начинает играть музыка, пора идти танцевать.

Когда молодые, запыхавшись после танцев, вновь садятся за стол, возвращается свекровь, и лицо у нее довольное. Отец Сергея и мать Ксюши смотрят на нее вопросительно.

– Дозвонилась? – спрашивает свекор.

– Дозвонилась и договорилась, – лицо его супруги расплывается улыбкой.

– Сколько она берет? – озабоченно спрашивает мать Ксюши.

– Сказала, много не возьмет. Она не ради денег сдает, просто одиноко. Муж у нее был заслуженным деятелем, поэтому ей разрешили оставить три комнаты, одну она и сдает. Целый час мне жаловалась – в прошлом году пустила студенток, так они ее обворовали.

– Да, сейчас всякие бывают, – сочувственно вздыхает Ксюшина мать.

Понятно – свекровь ходила звонить насчет комнаты. Проблема жилья для вновь испеченных супругов сейчас стоит во главе угла – у родителей Сергея двухкомнатная хрущевка, там еще один сын и бабушка, а Ксюша с матерью живут в комнате в коммуналке.

– Я уж ей наших по-всякому расписала, – рассказывает свекровь, – хорошие, мол, ребятки, умные, математики, честные, аккуратные. Москвичи, говорю, просто у нас места нет, где жить. Она даже растрогалась, говорит, пусть прямо завтра приходят и живут. Я, говорит, как добрая фея, буду стоять у истоков их супружеской жизни, – свекровь смущается и поясняет: – Манера у нее так заковыристо говорить. Ты уж, Ксюша, меня не подведи, смотри, чтобы везде чисто было.

– У меня Ксюшенька аккуратная, – в голосе матери Ксюши звучит легкий вызов – дочь она родила без мужа и очень гордится тем, что сумела одна ее вырастить и выучить.

Евдокия Николаевна на первый взгляд и впрямь оказалась похожей на добрую фею – пухлая, седовласая, велеречивая. Вот только недобрый прищур ее глаз постоянно светился подозрением, и каждый вечер она демонстративно пересчитывала на кухне ложки с вилками, а по утрам проверяла стоящий под вешалкой ящик с ботинками – все ли на месте. Ксюша и Сергей при этом чувствовали себя пойманными с поличным преступниками и, краснея, отводили глаза. По ночам дверь комнаты хозяйки была полуоткрыта, и, стыдливо пробираясь в ванную, Ксения ощущала между лопаток ее сверлящий огненный взгляд. Спустя пять месяцев Евдокия Николаевна все же недосчиталась одной пары ботинок и с позором изгнала своих молодых жильцов. Живот у Ксюши к тому времени был большой и круглый, поэтому искать новое жилье было бессмысленно – беременных жиличек хозяйки к себе не пускали.

Грузовик резко притормозил у светофора, Сергей придержал жену, чтобы она не соскользнула с его плеча. Усталая Ксения не проснулась, но теперь ей приснился другой сон – их комната в коммуналке на Красной Пресне.

Комнату разгородили двумя шифоньерами – половина им, половина матери. Рядом с их диваном стояла подаренная друзьями еще до рождения Андрюши старая, но добротная детская кроватка. Однажды, прислушавшись к сонному сопению четырехлетнего Андрюшки, Ксения с Сергеем решили, что он спит крепко, так что можно заняться любовью. Но когда страсть их достигла апогея, послышалось сонное:

– Мама, что вы с папой делаете?

И они с ужасом увидели: мальчик сидит и с интересом на них смотрит.

От стресса, вызванного этим сном, Ксения очнулась и огляделась.

– Еще не приехали?

– Спи-спи, – Сергей ласково похлопал жену по плечу.

 Она закрыла глаза, но сон к ней уже не шел, зато в голову полезли неприятные воспоминания.

…Маша Савина, приятельница Ксении и бессменный профсоюзный деятель института, куда их с Сергеем распределили работать, посоветовала:

– Сходи к начальству – сейчас кооперативный дом Академии наук будет строить. Правда, официально только для профессоров и заслуженных работников, но я точно знаю, что на некоторых наших тоже список подали, – она назвала Ксении несколько фамилий, – может, и вас включат. А что – Сережа в двадцать пять лет кандидатскую защитил, докторскую пишет, занятия с аспирантами ведет, у тебя тоже диссертация почти готова. Пусть в ваше положение войдут – молодые перспективные кадры, у вас ребенок.

Ксения записалась на прием к заместителю директора, но ничего хорошего из этого не вышло. Заместитель вежливо выслушал рассказ об их жилищных страданиях и развел руками.

– К сожалению, ничем не могу вам помочь, уважаемая Ксения Петровна, кооператив организован для профессоров, членов-корреспондентов и действительных членов Академии наук, а также заслуженных работников с многолетним стажем.

Он перечислял всех, кто имел право на кооператив, очень вежливо и корректно, даже сочувственно. Не улови Ксения в его взгляде равнодушного нетерпения – мол, объяснили тебе все, так иди и не надоедай больше, – она покорно извинилась бы за беспокойство и ушла. Но этот взгляд неожиданно вывел ее из себя и лишил равновесия.    

– Между прочим, я знаю сотрудников нашего института, которые не относится к данным категориям, однако вступили в этот кооператив, – нахальным тоном заявила она и перечислила услышанные от Маши Савиной фамилии, – среди них есть даже не кандидаты наук, так что не надо! Все у вас по блату делается!

Заместитель директора на миг порозовел, но быстро взял себя в руки.                                                   

– Ничего об этом не знаю, – сухо обронил он, – откуда у вас такая информация?

– Мне сообщили об этом в профкоме, и вы сами все прекрасно знаете! Я… я обращусь в ЦК!

– Что ж, это ваше право, – еще суше произнес заместитель, – до свидания.

На следующий день Маша Савина позвонила Ксении в отдел и попросила зайти к ней в профком, а там уже, наедине, отчихвостила почем зря.

– У тебя совести нет, Ксюха, зачем ты мне такую подлянку сделала? Меня с утра уже из-за тебя к директору вызывали. Я тебе по секрету сказала: этим, например, дают. Чтобы ты в ситуацию лучше вникла. А ты в кабинете у зама орешь, всех в голос пофамильно перечисляешь, да еще на профком ссылаешься – вообще что ли? Себе врагов наживаешь и меня решила подставить? Вообще тебе больше ничего не скажу!

Ксения разрыдалась.

– Прости, Машенька, я не подумала. Но я твое имя не назвала, честное слово! И что теперь, у тебя будут неприятности?

Маша Савина, как большинство полных людей, была добродушна и отходила быстро.

– Ладно, как-нибудь обойдусь. Кончай истерику, давай, я тебе чаю налью.

Всхлипывая и постепенно успокаиваясь, Ксения пила чай и жевала засохший пряник, а под конец, совсем отойдя, решилась робко спросить:

– Маш, так что же мне все-таки делать, куда пойти? Невозможно уже так жить, легче утопиться! И снять квартиру нигде нельзя – с ребенком никто не сдает. С одной недавно вроде совсем договорились, даже за полгода деньги вперед заплатили – она на север куда-то уезжала. Стали вещи перевозить, а она как раз зашла, игрушки Андрюшины увидела и сразу на нас покатила: с ребенком не беру, почему не сказали, что с ребенком? Деньги вернула, и ни в какую – ребенок, говорит, тут всю мебель попортит, мне потом ваши деньги боком выйдут.

– Ладно, хватит ныть, – сурово прервала ее жалобы Маша, – и хуже, бывает, люди живут. Меньше нужно было болтать, где не надо!

Тем не менее, она прижала указательный палец к виску – как обычно, когда, размышляя, искала выход. В душе Ксении проснулась слабая надежда.

– Может что-то еще можно сделать? Я на все готова!

– Ладно, – еще немного подумав, кивнула Маша, – пойдешь в горком партии к Ибрагимову Аслану Алиевичу, он по жилищным вопросам. Попроси его. Как следует, душевно попроси, может, получится. Я запишу тебя на прием, но смотри – чтобы без эксцессов.

– Что ты, что ты, Машенька! Клянусь!

 Ибрагимов, полный лысеющий мужчина лет пятидесяти с черными глазами и продолговатыми, как маслины, глазами, слушал рассказ Ксении, сочувственно кивал головой и одновременно просматривал написанное ею заявление.

– А почему же вы не встали на жилищную очередь по месту жительства? – спросил он.

Ксения вновь принялась с жаром объяснять:

– Я же говорю: у нас комната двадцать четыре квадратных метра, прописано четыре человека, на каждого члена семьи приходится шесть метров, а чтобы встать на очередь, нужно пять.

– Да-да, конечно, нужно пять. Так чего же вы хотите – у вас жилплощадь соответствует норме. Может, позже нормы в Москве пересмотрят, тогда вы и сможете встать на учет.

– А до тех пор нам что – всем четверым жить в одной комнате? Мама, я, муж и сын? – Ксения слегка повысила голос, но тут же вспомнила наставления Маши и, прижав к груди сложенные лодочкой руки, посмотрела на Ибрагимова полными мольбы синими глазами. – Помогите нам, Аслан Алиевич, пожалуйста, прошу вас! Неужели никакой надежды?

Щеки ее разрумянились от волнения, белокурые волосы очаровательно разметались по плечам. Ибрагимов откашлялся, прошелся по кабинету, а потом, встав за спиной Ксении, отеческим движением потрепал ее по плечу.

– Ну-ну, не нужно отчаиваться, – ладонь его внезапно стала горячей, вторую руку он положил ей на другое плечо, – но вы должны понять, что в стране сейчас сложная ситуация с жильем. Очень сложная!

   Ксения растерялась, не зная, что делать. Побагровев от стыда, она вывернулась и вскочила на ноги. Ибрагимов ее не удерживал, обойдя стол, он вновь опустился в свое кресло и с ласковой улыбкой смотрел на стоявшую перед ним молодую женщину, а глаза-маслины матово блестели.

– Я… я пойду уже, – попятившись, она зацепилась каблуком за ковер и чуть не упала.

– У вас в институте сейчас, насколько я знаю, формируются дополнительные списки в кооператив, – задумчиво произнес он, словно разговаривая с самим собой.

Кипя от возмущения, Ксения повернулась и выскочила из кабинета.

«За кого, интересно, он меня принимает?»

На этот день у нее был оформлен отгул, но, тем не менее, она помчалась в институт, чтобы рассказать обо всем Маше Савиной. Было обеденное время, поэтому Маша, впустив ее к себе в кабинет, заперла дверь и включила электрический чайник. Сняв с плитки уже разогретую кастрюлю с мясным рагу, она вытащила из тумбочки глубокую тарелку и пакет с нарезанным хлебом, а потом спокойно спросила:

– Ну, как там у вас с Ибрагимовым? Поешь со мной?

– Не хочу, – угрюмо буркнула Ксения, – ты не представляешь, что за тип этот Ибрагимов! Такая сволочь! Знаешь, на что он намекал?!

Пока Маша ела рагу, Ксения сбивчиво описывала свой визит к секретарю горкома. Подруга молчала, чуть кивая головой, – говорить во время еды Маша не любила, потому что в детстве не раз слышала рассказ о родственнике, задохнувшемся из-за застрявшей в горле рыбьей кости. Прежде, чем ответить, она подобрала остатки соуса с тарелки корочкой хлеба, тщательно прожевала и проглотила.

– Ну, ты вообще! Извини, Ксюха, я не понимаю, у тебя что в голове? Мозги есть? Упускать такую возможность! Ты что, девочка невинная?

– Да ты что, Маша, для меня подобное и подумать дико! Я люблю Сережу, у нас сын.

– Ну и люби, – Маша налила себе чаю и, бросив в стакан два куска быстрорастворимого рафинада, поболтала в нем чайной ложкой, – люби, смотри, как все они задыхаются в одной комнате. Смотри, как Сережа пишет свою докторскую диссертацию на сломанном стуле в углу, как Андрюша делает уроки, сгорбившись на старом сундуке. Сама недавно кричала, что на все готова за квартиру.

– Ну, не на это же! – Ксения с достоинством вскинула голову.

– А на что? – утерев рот салфеткой, добродушно спросила Маша.

– Даже если бы я, как ты говоришь, ради своей семьи и пошла на что-то… на что-то такое, то моя семья все равно была бы разрушена, потому что я не смогла бы смотреть Сереже в лицо. И он бы меня тоже никогда не простил.

Разгорячившейся Ксении самой понравилось, как гладко и хорошо она это сказала, но Маша ничуть не была тронута, наоборот, губы ее чуть презрительно скривились.

– Ну, прямо юная пионерка! Стыдно, Ксения, взрослая женщина, а лепечешь такой вздор! Во-первых, про такие вещи Сереже вообще не нужно знать, а, во-вторых, любовь… Да какая любовь в одной комнате с сыном и мамой за шкафом? Сколько так может длиться? От такой жизни твой Сережа через пять лет станет импотентом, а через десять на нервной почве заработает инфаркт или инсульт. Будешь бегать по докторам, выбивать ему пенсию, и везде тебя заставят по пять часов просиживать в очереди перед кабинетом, а в кабинете какая-нибудь фифа еще и нахамит в лицо, если не наорет. А Андрюшка? Думаешь, на его психике все это не скажется? И что ты тогда будешь делать со своим самоуважением, в музей Ленина его сдашь?                  

Ошеломленная нарисованной перспективой Ксения слушала подругу и растерянно хлопала глазами.

– Подожди, Машка, но как же это можно? Противно ведь! С каким-то чужим мужиком…

– А что там с чужим! Ибрагимов – мужик не такой уж и плохой, если что обещает, то делает. Я тебя к нему потому и послала.

– Так ты знала… А почему не сказала заранее?

– А что я знала? Что я могла заранее сказать? Он тоже не на каждую бабу бросается, мог бы вообще на тебя внимания не обратить. Но раз ты ему понравилась, воспользуйся, вот мой совет. Другой возможности у тебя не будет. Нет, конечно, как хочешь, никто тебя насиловать не собирается.

– Но это же… ведь тогда это же проституция получается.

– Да скажешь тоже! Проституция – это когда за деньги, а тут нормальный принцип: ты мне, я тебе.

– Все равно, я уже отказалась и ушла.

– Да брось ты, – Маша благодушно махнула рукой, – я позвоню знакомой девочке в горком, она тебя снова на прием запишет. Ничего страшного, мужикам даже нравится, если женщина не сразу соглашается.

У Ксении слегка закружилась голова, она на миг зажмурилась и, облизав пересохшие губы, хрипло спросила:

– И где же… где же мы будем это… ну…

Маша расхохоталась до слез.

– Ну, Ксюха, ты, как дитя малое! Не волнуйся, это его проблема, найдет место. Только ты, вот что, – она стала серьезной и наставительно подняла указательный палец, – не веди себя, как школьница или какая-то несчастная жертва. И бревном тоже не будь. Лучше всего, если расслабишься и сама получишь удовольствие. Один раз живем.

Окажись объятия Ибрагимова для Ксении физически противны, она ощутила бы моральное удовлетворение – сознавала бы, что терпит и приносит себя в жертву во имя семьи. Однако Аслан Алиевич прекрасно умел обращаться с женским телом и знал, как доставить партнерше удовольствие. Каждый раз, испытав с ним взрыв наслаждения, Ксения лежала, охваченная чувством гадливости и отвращения к самой себе – ведь с Сережей, безумно ею любимым, она никогда ничего подобного не испытывала. Да и как могло быть иначе, если даже в тех редких случаях, когда им с мужем удавалось заняться любовью наедине, где-то в подсознании у нее звучали скрип материнской кровати за шифоньером и хныканье проснувшегося сынишки?

Ибрагимов честно выполнил свои обязательства – через месяц научных сотрудников Сергея и Ксению Дориных включили в дополнительный список счастливцев, получивших пай в строящемся кооперативном доме. Спустя три месяца Ибрагимова перевели в Баку – он сам попросился на родину, поскольку плохо переносил северный климат. Особой печали при расставании с Ксенией Аслан Алиевич не испытывал, в последнюю их встречу выпил и, как юнец, разыгрался в постели, да так, что оставил у нее на груди большой синяк. Она заметила это только дома, и пришлось сочинить для Сергея целую историю про автобус, где ее во время посадки сбили с ног, ударив грудью о ступеньки.

 Кооперативный дом строили почти четыре года, и все это время Ксения старалась вычеркнуть из памяти свою связь со сластолюбивым Асланом Алиевичем, но получалось плохо. Каждый раз при воспоминании о нем ее охватывали тоска и отчаяние, и теперь, когда она, положив голову на плечо мужа, подъезжала, наконец, к своему новому жилищу, в голову опять полезли неприятные мысли, защипало в глазах и носу.

– Приехали, – громко сказал Сергей, – просыпайся, соня.

Незаметно утерев выступившие слезы, Ксения подняла голову и огляделась. Дремавший прежде в противоположном углу грузчик уже отодвинул щеколду и распахнул дверцу, впустив в полутьму кузова яркий свет. Забыв обо всем, Ксения выпрыгнула из кузова, едва не угодив в жидкое месиво – по всей Москве дворники уже очистили от снега свои участки, но пустырь около дома-новостройки еще не был приписан ни к одному ЖЭКу, поэтому жил жизнью грязной и снежной. Шофер Проханов выглянул из кабины и, крикнув всем отойти, осторожно подогнал машину еще ближе к крыльцу. Сычев с напарником немедленно принялись выгружать на крыльцо коробки.

– Сережа, – поправляя съехавшую набок вязаную шапочку, озабоченно проговорила Ксения, – ты посторожи вещи возле машины, а я поднимусь с грузчиками, дверь им открою. Только никуда не отходи, слышишь?

Сергей послушно кивнул и прочно встал возле выгруженных вещей. Водитель Проханов вылез из кабины размяться, раскурил папиросу и вытащил из кармана свежий номер газеты «Известия».

– Утром купил, не успел прочитать, – сказал он Сергею, – видали, что пишут? «Салют» отстающим американцам!». Снова мы буржуев с носом оставили.

– А, да, конечно, – рассеяно ответил Сергей, вежливо скользнув взглядом по строчкам.

Шофер поковырял в носу, перевернул страницу и удовлетворенно констатировал:

– В Америке опять народ против войны во Вьетнаме волнуется.

Из подъезда вышли уже побывавшие в квартире грузчики и Ксения.

 – Короче, как договаривались, – проговорил Сычев, пока второй грузчик примеривался, как лучше ухватить набитый книгами ящик, – за мелкий груз отдельная плата, за сборку отдельно, и за крупногабаритное десять рублей этаж.

– Десять? Но ведь с утра, когда мы договаривались, вы говорили восемь, – возмутилась Ксения, – и Маша мне тоже сказала, что вы восемь берете.

– Если бы лифт работал, то было бы восемь, – объяснил он, – а так придется на руках таскать.

– Вы же знали, что дом новый, и лифт еще не работает! Маша сказала, что вы сюда уже людей возили.

– Лично я никого не возил, откуда мне знать – новый, не новый. Не нравится – можете других грузчиков взять, только за провоз и погрузку нам заплатите. Или мелкий груз мы вам снесем, а с мебелью с другими договаривайтесь.

Разумеется, все его предложения и рассуждения были чистой воды демагогией – на пустыре у дома, где даже телефонной будки поблизости не было, найти других грузчиков было чисто физически невозможно. Поэтому Ксения с тяжелым вздохом согласилась:

– Ладно, пусть десять.

– Самая тяжесть в книгах, – бурчал второй грузчик, обвязывая такелажной веревкой две коробки сразу. – Эх, взяли!

  Водворив, наконец, все имущество супругов в новую квартиру, грузчики начали привычно и споро собирать мебель. Когда собранные шкафы и кровати были расставлены по местам, Сергей с застенчивым видом вытащил бумажник, и Проханов вновь начал перечислять:

– Значит, за мебель десять рублей этаж и пятьдесят рублей за сборку, за мелкий груз отдельно двадцать рублей и десятка шоферу за ожидание.

– Погодите, шоферу за ожидание мы не договаривались! – возмущенно закричала Ксения, придержав руку мужа, приготовившегося уже отсчитать десятку за ожидание.

– А чего договариваться, самим понимать надо, – снисходительно прогудел грузчик, словно объясняя малолетнему ребенку прописную истину, – человек время на простой тратит, а ему семью кормить надо.

– Так Маша сказала, что оплата водителю входит в общую сумму! – запальчиво возразила она.

Проханов запихнул деньги в карман и, не глядя на нее, с презрением в голосе обратился к своему напарнику:

– Эх, люди есть! Страна станцию в космос запустила, а они десятку у трудящегося человека готовы зажать.

Сергей, покраснев до корней волос, сунул ему десятку.                                             

– Пожалуйста, передайте своему водителю. Это все, или мы вам еще что-то должны?

  Ксения пожала плечами и отвернулась – в самом деле, не отбирать же ей теперь было эту злосчастную десятку! Однако, когда грузчики покинули квартиру, она не удержалась и выговорила мужу:

– Ты ничего в людях не понимаешь, Сережа, они видят, что интеллигентный человек, и наглеют. И как мы теперь, скажи, дотянем до зарплаты? У меня все было до копейки рассчитано, мы им и без того десять рублей этаж вместо восьми заплатили.

– Ладно, дотянем, в крайнем случае, займу у Гришки Плавника, – беспечно ответил Сергей и, опустившись на свежесобранную кровать, притянул к себе жену. – Иди ко мне, Ксюша, я так соскучился! Знаешь, мне просто не верится, что мы с тобой одни и в собственной квартире.

Блаженно закрыв глаза, она потянулась, как кошка, и прижала к своей полной груди руку мужа.

– Мне тоже не верится. Хорошо, правда, что мы не взяли с собой Андрюшку? Хоть вдвоем побыть. Ой, Сережа, погоди, надо сначала простыни….

– Да шут с ними, с простынями! Давай, будем делать все, что хотим.

На непокрытой бельем и пахнувшей свежим деревом новой кровати они шептали друг другу нежные слова, и впервые в жизни Ксения закричала от страсти в объятиях мужа. Они очнулись, когда наступили сумерки. Приподнявшись на локте, Ксения озабоченно тряхнула растрепанной головой.

– Ой, Сережа, нам ведь еще придется новоселье устраивать, народ у нас в отделе меня уже теребит.                                 

– Устроим, – погладив ее по голове, согласился он, – только подожди до следующей зарплаты, хорошо?

– Я просто поверить не могу, Сережа, три комнаты! У нас с тобой своя спальня, у Андрюши своя, а в большой комнате будем принимать гостей. Назовем ее гостиной, ладно?

– Как хочешь, любимая, – рассмеялся муж, – хоть космодромом.

Ксения побежала в душ и тут же с недовольным видом вернулась.                                            

– Абсолютное блаженство в стране Советов, как всегда, недостижимо – нет горячей воды.

Подложив под голову локоть и глядя в потолок, Сергей беспечно ухмыльнулся.                         

– Зато наши ракеты бороздят просторы космоса, – весело сказал он.

 С этого дня Ксению перестало мучить воспоминание о ласках Аслана Алиевича. Спустя месяц супруги Дорины отпраздновали новоселье, и друзья подарили им хрустальную люстру, а Маша Савина от имени профсоюза вручила полотер – пол в квартире был паркетный, хорошего качества, и при включенном свете на нем бликами играл отблеск свечей люстры. И когда спустя полгода та же Маша Савина как бы невзначай сообщила, что Ибрагимов скончался от инсульта у себя в Баку (как поговаривали, в постели с молодой любовницей), в душе Ксении абсолютно ничего не шевельнулось.

Бежали дни, уходили годы. Обретя душевный покой под сенью новой квартиры, Сергей защитил докторскую диссертацию, читал лекции в университете, спустя два года получил звание доцента, еще через пять лет – профессора. Ксения же, наоборот, после переезда всю себя посвятила созданию уюта в столь тяжкими трудами обретенном домашнем гнезде. Она забросила кандидатскую, так ее и не защитив, а на огорченные увещевания мужа со смехом отвечала:

– Надоело все это, Сережа, не хочу никакой науки, мне достаточно быть женой доктора наук. Ну, окончу жизнь в должности простого научного сотрудника, и что теперь? Хочу посвятить тебе всю свою жизнь, ты против?

– Нет, конечно, но я у тебя тихий и вполне самостоятельный, ты вполне можешь совместить меня с наукой.

– Я, между прочим, не только жена, но и мать, все мое время должно быть отдано сыну.

– Ну, тут уж тебе грех жаловаться, Андрюшка у нас нормальный парень и много времени у тебя не отнимает.  

Сергей был прав – сын даже в подростковом возрасте особых хлопот им не доставлял. Болел он редко, время между занятиями и отдыхом всегда распределял сам и вполне грамотно, так что родители старались в его дела не вмешиваться. Еще в школе, выбирая будущую профессию, Андрей твердо решил идти по стопам родителей. Окончив с «красным» дипломом мехмат МГУ в двадцать один год (его отдали в школу с шести лет), он поступил в аспирантуру и вполне успешно работал над диссертацией. Поэтому все ссылки Ксении на необходимость посвящать свое время сыну были отговорками – ее просто не тянуло к науке. Когда Сергей, наконец, понял, что не может заставить жену измерять жизнь его мерками, и перестал теребить ее с недописанной диссертацией, в их трехкомнатной квартире окончательно воцарились мир и спокойствие.

Летело время, на улицах и площадях сменялись портреты вождей. И вот в дружном тандеме Маркса-Энгельса-Ленина появился человек с багровым пятном на лысине, а вместе с ним в страну пришел «сухой» закон. В марте восемьдесят шестого года Андрей защитил кандидатскую диссертацию, и, конечно, Дориным хотелось бы отметить это событие по всем правилам, но в ученых кругах поговаривали о неофициальном указе сверху – «обмытую» диссертацию в ВАКе не утверждать.

Во избежание неприятностей Ксения решила приурочить празднование защиты сыном диссертации к юбилею их с Сергеем серебряной свадьбы – юбилей в середине апреля, сторонние недоброжелатели его с защитой никак не свяжут. Тем более, если собраться не в ресторане, а в тесном семейном кругу – слава богу, жилплощадь позволяет.

Гости начали собираться ближе к семи вечера, в прихожей сразу стало шумно от веселых голосов и тесно от оставленных гостями сапог. Тем, кто забыл принести с собой туфли, со смехом искали тапочки. Столы накрыли в двух комнатах – иначе всех друзей родителей и сына негде было бы усадить. Как всегда в дни семейных торжеств, в гостиной горела на полную мощность хрустальная люстра, и свет ее тысячью огней отражался от зеркально натертого паркета – гордости Ксении. Празднование началось с тостов в честь диссертанта и юбиляров, потом гости занялись поглощением салатов и холодных закусок. К тому времени, как загодя поставленное Ксенией в духовку мясо протушилось до полной готовности, первое чувство голода было уже утолено, новое еще не пробудилось, поэтому на предложение хозяйки подавать горячее, все дружно ответили «позже», и начали расчищать место для танцев.

Сначала под плавно льющиеся звуки музыки немного покружили юбиляры и гости постарше, затем поставили румбу, и пустилась в пляску молодежь. Ксения, присев на краешек стула, следила, как Андрей скользит по сверкающему паркету, крепко обнимая талию своей девушки Аэлиты, золотоволосой черноглазой красавицы, изящной и тоненькой, как тростинка. Материнское сердце раздирали противоречивые чувства – хорошо, конечно, что у Андрюши уже два года одна и та же девушка, ведь прежде родители не раз ему пеняли, что он меняет подружек, как перчатки. Но, с другой стороны, Аэлита Ксении не нравилась. Почему? Вряд ли она смогла бы объяснить даже самой себе, почему ей так хотелось отыскать недостатки у вполне вероятной будущей невестки. Перехватив полный любви взгляд Андрея, устремленный на танцевавшую с ним девушку, Ксения ощутила легкий укол в сердце. От смятенных мыслей ее оторвала присевшая на соседний стул Маша Савина.

– Ксюша, – сказала она к юбилярше, – тут местком на меня миссию возложил – уточнить по поводу подарка вам с Сережей на юбилей. Короче, сначала хотели стиральную машину, но я сказала, что ваша пока нормально работает. Тогда предложили выделить вам обоим на август путевки в Пятигорск, ты как?

– Ох! – Ксения от досады чуть сморщила нос и качнула головой. – В этот Пятигорск мы уже раз пять ездили. А в Кисловодск путевок нет?

– В Кисловодск нет, но я им тоже сказала, что ты на сто процентов в Пятигорск не захочешь. Волынская носом крутила, крутила, потом все-таки еще вариант предложила – круиз по Черному морю. Остановки в Одессе, Новороссийске, Сочи, Ялте, где-то там еще, уже не помню. Разве плохо?

– А на какой месяц? – недоверчиво спросила Ксения, знавшая по опыту, что путевки на черноморские курорты профком обычно предлагает сотрудникам в зимнее время или ранней весной.

– То-то и оно, что конец августа, бархатный сезон – день на каждой стоянке, пляж, море. Я тебе по секрету скажу, но только никому: Волынская эти путевки для внучки директора выбила, та в свадебное путешествие собиралась. Но у них с женихом что-то там расклеилось со свадьбой, короче, не едут. Ну, я и насела на Волынскую – у вас юбилей все же. Ты, конечно, сама решай, но я тебе от души советую, такие путевки институту каждый год не выделяют.

  «Действительно, – размышляла Ксения, – надо брать, хотя… Сергей ведь говорил, что в конце августа в институт приедет группа из Белграда, ему нужно будет их встретить.  У него уже с руководством института договоренность, да и ему самому будет интересно»

– Я бы хотела, но Сережа, наверное, не сможет, – неуверенно сказала она, – и что я тогда с его путевкой буду делать?

 Маша всплеснула руками.

– Да что ты, как дите малое! Не сможет Сергей, поезжай с Андрюшей.

– Он ведь после аспирантуры только начал работать.

– Да неужто не договоритесь с Борисом Михайловичем? И ведь какое удовольствие для парня будет!

Борис Михайлович, начальник отдела института, куда устроился работать Андрей, когда-то учился на одном курсе с Сергеем и Ксенией, а сейчас сидел в их доме за одним из столов. Попросить его перенести отпуск сыну было проще простого.

– Ладно, Маша, уговорила.

– А уж в крайнем случае, если что-то не получится, то одну путевку продашь. Да я хоть сама у тебя ее куплю.

– Андрюша наверняка поедет, он обожает Черное море.

Однако сын, которому она с радостным видом сообщила о предстоящем круизе, огорченно развел руками.

– Не смогу, мам, я ведь работаю.

– Ничего, мы попросим Бориса Михайловича перенести тебе отпуск на август.

Андрей насупился и покраснел.

– Не надо!

– Но почему? В августе почти весь институт уходит в отпуск.

– Ну… видишь ли… Короче, я уже говорил с Борисом Михайловичем – попросил его дать мне отпуск в сентябре. Мы с ребятами идем в поход по Военно-грузинской дороге.

– В поход?! – ошеломленно переспросила Ксения. – Да ведь ты всегда говорил, что терпеть не можешь турбазы и палатки.                                                                                             

– Ну, надо же когда-нибудь начинать.

– И Аэлита тоже идет?

   Лицо Андрея расцвело нежной улыбкой.                                                                                  

– Конечно, мам, мы все вместе. Да ладно, не обижайся, чего ты?

  Скорбно поджав губы, она сказала:                                                                                            

– Раньше ты радовался, когда нам вместе удавалось куда-то выбраться, а теперь…

– Мамуля, я понимаю, что ты сейчас начнешь все шишки валить на Аэлиту, но ведь, мне уже двадцать пять, я взрослый и имею право на личную жизнь.

– Дело твое, – сухо ответила мать, – думаю, эта девушка достаточно умна – дергает за ниточки, и ты пляшешь под ее дудку.

   Андрей вспыхнул.

– Знаешь, мама, это ты всю жизнь меня дергаешь за ниточки, если на то пошло! И не надо трогать Аэлиту!                                               

– Понятно. Вижу, эта девушка ведет тебя прямой дорогой в ЗАГС.

– Ну и что? Хочешь сказать, я еще не дорос до брака? Возможно, осенью мы действительно подадим заявление.

– Ах, вот как! – и, не зная, что на это можно возразить, Ксения как можно более язвительно выдохнула: – Что ж, поздравляю!

– Спасибо, – словно не заметив тона матери, улыбнулся Андрей и, обняв ее, ласково проворковал: – Не понимаю, чем тебя не устраивает Аэлита – интеллигентная девушка, способный экономист, окончила университет, пишет диссертацию. К тому же, ее родители разошлись и оставили ей шикарную двухкомнатную квартиру на Ленинском проспекте, так что мы не будем здесь жить и вертеться у вас с папой под ногами.

Пожав плечами, Ксения попыталась отвернуть лицо от его поцелуя, но он все же сумел чмокнуть ее в висок и шутливо дунуть в ухо. Тая в сыновней ласке, она пробурчала:                   

– Квартира и диссертация – еще не все. Главное – душа!

  Андрей рассмеялся и все последующие месяцы был очень нежен и предупредителен с матерью. Ксения ждала до последнего – вдруг еще передумает.  Сын не передумал. За месяц до круиза она, махнув на все рукой, позвонила нетерпеливо ожидавшей ее решения Маше Савиной и продала ей вторую путевку.

  Тот день расколол жизнь семьи Дориных на две эпохи. Утром Андрей брился в ванной, собираясь на работу, когда до него из гостиной донесся сдавленный крик отца. Сергей Денисович, белый, как мел, даже не взглянул на вбежавшего сына – трясущейся рукой он указал на экран телевизора, где полным торжественной скорби голосом диктор сообщал подробности гибели парохода «Адмирал Нахимов».

 Машу Савину живой подняли на борт подоспевшего катера, Ксении в списках спасенных не оказалось. Муж и сын в течение нескольких дней обходили уложенные рядами трупы, но так и не обнаружили ее тела. Позже, когда уже завершены были поисковые работы, стало ясно, что Ксения Дорина оказалась среди тех шестидесяти с небольшим пассажиров, кого «Адмирал Нахимов», этот Титаник советской эпохи, навечно увлек за собой на дно Цемесской бухты в пятнадцати километрах от Новороссийска. 

Они вернулись в Москву черными от горя. Сергей Денисович еще держался, но Андрей, казалось, совсем обезумел.                                                                                                                     

– Это я виноват! – повторял он. – Если бы мы поехали вместе, я бы ее спас!

– Андрюша, не говори ерунды! – увещевал его отец. – Ну, оба бы вы погибли – было бы легче? В те каюты сразу хлынула вода, там невозможно было спастись.

Аэлита примчалась к Дориным в день их возвращения из Новороссийска. Открывший ей Сергей Денисович обнял девушку, и она, плача, уткнулась ему в плечо.

– Ну-ну, – ласково гладя ее по голове, говорил он, – тихо, тихо, моя хорошая. Ты пойди к Андрюше, побудь с ним.

Он подтолкнул ее к комнате Андрея, а сам направился было на кухню, чтобы заварить чай, но тут же метнулся обратно, потому что тишину разорвал яростный вопль сына. Андрей, стиснув плечи Аэлиты, тряс девушку с такой силой, что копна золотых волос металась из стороны в сторону.

– Все из-за тебя! Из-за тебя! Если б не ты, я поехал бы с мамой, я бы ее спас! Ненавижу! Убирайся, не хочу тебя больше видеть! Никогда!

Ошеломленный Сергей Денисович не видел лица Аэлиты – его закрывали растрепанные пряди волос. Придя в себя, он бросился к сыну и вцепился в рукав его рубашки.                          

– Андрей, ты с ума сошел! Очнись!

Сразу обессилев, Андрей разжал пальцы и закрыл глаза. Отшатнувшись от него, Аэлита споткнулась, но удержалась на ногах. Она отбросила упавшие на лицо волосы, и Сергей Денисович увидел ужас в ее глазах. Не говоря ни слова, девушка повернулась и бросилась прочь из квартиры Дориных.

Через два дня Сергей Денисович позвонил Григорию Плавнику, с которым в детстве жил в одном дворе и дружил чуть ли не с пеленок. Григорий Абрамович Плавник был психиатром и, как знал Сергей Денисович, работал в закрытом институте над чем-то сверхсекретным, поэтому обычно на профессиональные темы не говорил, но с кем же теперь было посоветоваться, как не с верным школьным другом?

– Гриша, что мне делать? Андрей ведет себя очень странно, я боюсь за его психику. Может, какие-нибудь таблетки?

 Друг успокоил:

– Это реакция на пережитую трагедию, я привезу ему препарат – очень хороший, импортный, в Союзе таких нет.

 Препарат действительно помог, Андрей успокоился, перестал себя бичевать, но с Аэлитой так и не помирился. Полгода он ходил хмурый, потом внезапно загулял. Вечерами Сергей Денисович работал допоздна, ожидая возвращения сына и отгоняя прочь мысли о возможном несчастном случае. Иногда Андрей возвращался под утро и часто навеселе. На замечания отца он реагировал резко:

– Я живу такой жизнью, какая мне нравится. Сюда баб не вожу, ничем тебе не мешаю, так что оставь меня в покое.

 Миновал год со дня гибели Ксении. Однажды теплым сентябрьским днем, когда Сергей Денисович был дома один, ему стало безумно тоскливо. Вытащив из буфета заветную бутылку, он плеснул себе в рюмку коньяку, выпил до дна и, ощутив приятную расслабленность, хотел было добавить, но в это время в дверь квартиры позвонили.

  Когда-то в другой жизни Ксения постоянно пугала мужа и сына:

«Сразу не открывайте, сначала спросите, в глазок посмотрите. Все может быть – по голове стукнут, потом квартиру ограбят, а то и вообще убьют»

Теперь все это осталось в далеком прошлом, и Сергею Денисовичу было абсолютно безразлично – убьют, так убьют. Не спрашивая даже, он распахнул дверь и удивленно уставился на стоявшую на пороге девочку лет пятнадцати-шестнадцати.

– Здравствуйте, – с достоинством сказала она, – вы профессор Сергей Денисович Дорин? Я Ольга Васильева, и мне нужно с вами поговорить по важному делу. Очень важному!

– Здравствуйте, да, конечно, – растерянно пробормотал профессор, отступая назад и пропуская гостью в квартиру. – Вот сюда, пожалуйста. Можете не снимать обувь, у нас тут… немного не прибрано.

Скептически скользнув взглядом по скопившейся на мебели пыли, Ольга прошла в кабинет, опустилась на краешек стула, предварительно проверив пальцем – не грязно ли, – и, подождав, пока Сергей Денисович сядет напротив нее, сразу перешла к делу.

– Вы продавщицу Ларису Васильеву знаете – ну, из продмага, что рядом с вашим домом? Это моя сестра.

– А, ну… да, конечно, конечно, помню, – из вежливости солгал Сергей Денисович, но получилось у него не очень убедительно.

Если честно, то Ларису он не знал и в продмаге рядом с домом никогда не был – продмаг открылся всего пару лет назад, а еще года за четыре до того Ксения добилась, чтобы ее мужа, как доктора наук со званием профессора, получившего государственную премию в области математики, прикрепили к магазину ученых. Там без очереди и толкотни можно было купить все, что способна возжелать душа советского человека, включая черную икру, индийский чай «со слониками» и ставший дефицитным после введения «сухого» закона сахарный песок. Овдовев, Сергей Денисович заходил в «свой» магазин раз в неделю, и купленных там продуктов им с Андреем за глаза хватало, поскольку оба они, как правило, обедали в институтской столовой.

Девочка Оля посмотрела на профессора с понимающей усмешкой, и от ее взгляда у него почему-то закололо в затылке.

– Ладно, в универсаме вы не бываете, сестру мою не знаете, я уже вижу. Но вот ваш сын Андрей ее очень даже хорошо знает – она от него беременна, а жениться он не хочет.

От растерянности и смущения лицо Сергея Денисовича стало багровым.

– Позвольте, – пролепетал он, – я не очень хорошо понял – это ваша сестра просила вас сюда прийти и со мной поговорить?

– Лариса? – девочка пренебрежительно махнула рукой. – Да что вы, я сама пришла, она мне вообще ничего никогда не говорит.

– А, понятно, – Сергей Денисович почувствовал некоторое облегчение – возможно, у девочки просто разыгралась буйная фантазия, и она насочиняла неизвестно чего, – но если ваша сестра вам ничего не говорит, откуда вы знаете, что дела обстоят именно так – ну, что она ждет ребенка, и что отец ребенка мой сын?

На лице Оли появилось снисходительное выражение, и она презрительно пожала плечами.

– Не понимаю, зачем ей нужно что-то говорить? Да я и без ее рассказов все знаю! А отец ребенка – точно ваш сын, потому что у нее никого больше и не было. Просто, вы сами подумайте, он ей мозги запудрил, потом говорит: иди делать аборт, я тебе найду хорошего врача, а она боится, что потом детей не будет. Плачет, говорит: не пойду, ты не бойся, я рожу, но никому не скажу – в смысле не скажет, что это его ребенок. И теперь как же получается – мы с Лариской и мамой и без того втроем в однокомнатной квартире живем, а теперь еще и ребенок?

Сергей Денисович прямо-таки обомлел.

– Неужели они при вас все это обсуждали? – с дрожью в голосе спросил он. – Или, может… Вы подслушали?

– Ну… может, подслушала, – без всякого смущения ответила девочка Оля, – а чего вы пугаетесь? Мне кажется, что пусть ваш сын сам своего ребенка жильем обеспечит, у вас тут места много. Так как?  

Внезапно Сергей Денисович вновь ощутил покалывание в затылке, столь острое, что ему даже стало страшновато – скоро пятьдесят, в таком возрасте на мужчин наваливаются разные болячки, а Ксении рядом с ним больше нет. Одного из сотрудников у них в институте недавно парализовало, ему тоже было где-то сорок семь, так за ним хоть жена ухаживает.                           

– Я поговорю с сыном, непременно, – с трудом двигая языком, сказал он.

– Ладно, – девочка поднялась и, оглядев комнату, чуть поджала губы, – когда они поженятся, Лариса хоть порядок у вас тут наведет, а то точно грязью зарастете. И сами вы еще можете жениться, вы же не старый. Вот и будет жена за вами ухаживать.

В тот вечер Сергей Денисович долго работал в зале, ожидая сына. Андрей появился около часу ночи, и от него разило перегаром. Проходя мимо отца в свою комнату, он слегка покачнулся и, уцепившись за стол, с ухмылкой спросил:

– Папа, ты еще не лег? Много работы? Смотри, переусердствуешь.

Сергей Денисович уже мысленно прикинул, как поделикатней начать разговор о Ларисе, но нагловатый тон Андрея вывел его из себя, он вскинул голову и резко сказал:                                                                                                              

– Сядь! Что у тебя с продавщицей Ларисой? Она действительно от тебя беременна?

– Что?! – Андрей застыл на месте, как вкопанный, потом опустился на стул. Лицо его начало медленно розоветь и, в конце концов, приобрело свекольный цвет. – Вот фрукт! Эта… Она что, была здесь и высказала тебе какие-то претензии? 

– Нет, продавщица Лариса, если ты ее имеешь в виду, здесь не была и не высказывала никаких претензий – она ведь, кажется, обещала тебе, что одна будет растить вашего ребенка, и ты на это согласился. Так или не так?!                                                                                                   

– Папа, не кричи, я не глухой. Давай, договоримся: это мои дела, и я разберусь с ними сам.

– Нет, это не твои дела! Ребенок, это уже не только твои дела – ты мой сын, так что придется нам с этим разбираться вместе.

– Ну и чего ты хочешь? – иронически спросил Андрей. – Да, допустил промашку, не отрицаю, но кто из нас не ошибается? Все же, откуда ты об этом узнал?

– От сестры Ларисы – она, кажется, подслушала один из ваших разговоров. И ты зря надеешься, что о ребенке не станет известно – узнают и в институте, и в комсомольской организации. Тебе ведь еще год быть в комсомоле.

– Да плевать, сейчас уже не то время. Папа, честно, ну в чем я виноват? Жениться не обещал, она мне с самого начала особо была не нужна.                                                                                    

– Ну и зачем было связываться, ставить себя в такое положение?

– Да случайно получилось – прятался от дождя и забежал в их магазин. Смотрю, она стоит за прилавком, смотрит на меня и улыбается – аж вся сияет. Говорит: здравствуйте.  На прилавках пустота, народу никого. Ну, я сказал ей от нечего делать пару комплиментов. Она мне: а я тебя знаю, тебя Андрей зовут, и ты в этом доме живешь. Короче, тыры-пыры, я сначала думал, нормальная девчонка, приятно проведем время, потом только понял, что она на меня давно уже глаз положила – сидит там в своем магазинчике, товару нет, делать нечего, каждый день видит, как я из подъезда выхожу и прихожу, вообразила себе невесть что. Да знай я, что она девушка, да еще и залетит, я бы ее пальцем не тронул! Что я, враг себе? 

– Вполне возможно, – сухо сказал отец, – ладно, что ты теперь думаешь делать?

– Я нашел прекрасного врача, ей бы за пять минут сделали аборт под наркозом, но она ведь фокусничает! Не пойму, чего она добивается, я ей сто раз объяснял, что не женюсь.

  Сергей Денисович пожал плечами.                                                                                            

– Если родится ребенок, другого выхода нет, и ты это знаешь.

– Папа, ты сошел с ума? Люди спят друг с другом, чтобы получить удовольствие, потому что требует организм, а брак – совсем другое. В крайнем случае, если Лариса сделает такую глупость и родит, я ей всегда помогу, но жениться…  Мы абсолютно разные люди, у нас разные интересы, разный уровень мышления, какой между нами может быть брак? О чем с ней говорить – она двух слов связать не может, нигде не училась. Если бы мама была жива, она с ума бы сошла, приведи я в дом такую жену!

Упоминание о покойной жене больно резануло Сергея Денисовича. Стукнув кулаком по столу, он надтреснутым голосом закричал:

– Если б твоя мама была жива, она никогда – слышишь? – никогда не допустила бы, что бы ее внук рос, как брошенный щенок, не зная своего отца! В наше время были другие понятия о порядочности.

Неожиданно закрыв лицо руками, профессор заплакал – от тоски по ушедшей юности, от безысходности и от того, что ему, не старому еще мужчине, придется доживать свой век в одиночестве. Потому что Ксения была его единственной женщиной, на другой он никогда не женится, а вступать в связь, как говорит сын, только потому, что организм требует, противно моральным устоям, с юности вбитым в его голову.

Андрей, впервые в жизни видевший отца плачущим – даже гибель жены тот перенес с сухими глазами, – испугался.

– Папа, не надо, папа, что ты! Хочешь, чтобы я женился – да женюсь, хоть завтра! Женюсь, разведусь, дам ребенку свою фамилию – разве это проблема! Только не надо плакать, умоляю тебя!

Пышную свадьбу справлять Андрей не пожелал, но все же в гостиной у Дориных накрыли стол. Пригласили только родственников и близких друзей семьи, невеста с матерью и подругой, набросив фартуки на нарядные платья, ловко и быстро накрыли на стол, заставили его салатами и закусками, чуть позже принесли из кухни чугунки с горячим.

«Господи, когда же это они успели все наготовить? – с некоторым смущением подумал Сергей Денисович. – Неловко как-то – мы все сидим, а невеста суетится. Но расторопная девочка, ничего не скажешь, а Оля, сестра ее, видно, балованная – сидит и даже пальцем не шевельнет помочь, как принцесса. Интересно, что это она Грише Плавнику рассказывает? У него такой вид, словно он тигра повстречал»

Действительно, Ольга что-то тихо говорила сидевшему с ней рядом Григорию Абрамовичу, уже изрядно подвыпившему, и казалось, что тот испытывает сильнейшее потрясение, чуть ли не смятение. Потом лицо его внезапно вспыхнуло восторгом, и он начал что-то доказывать, активно жестикулируя правой рукой.

– Давай, потанцуем, Сережа, – ласково положив руку на плечо Сергея Денисовича, сказала Анна Семеновна, жена Плавника, – покажем пример молодым.

Они плавно заскользили по зеркальному полу под звуки старинного танго – со дня гибели Ксении паркет потускнел и потемнел, но накануне Лариса его отчистила и прошлась полотером.

«В общем-то, у меня, кажется, неплохая невестка, – думал Сергей Денисович, – совсем неплохая. Хорошо бы у них с Андреем все сложилось».

Спустя семь месяцев Лариса родила близнецов – девочку и мальчика, – и несмотря ни на что Андрей был рад. Детям решили дать имена их погибших на войне прадедов – Денис и Александра.

Со временем Андрей иногда ловил себя на мысли, что быть женатым человеком не так уж и плохо – тихая, молчаливая Лариса создала в доме невиданный уют, такого не было и при Ксении. Теперь Андрей с отцом завтракали, ужинали и даже старались обедать дома, поскольку то, что подавали в институтской столовой, даже рядом не стояло со стряпней Ларисы. Их дом опять стал домом, а семья семьей – так, во всяком случае, казалось Дорину старшему.

Прежде Ксения приучала своих мужчин на равных с ней делать домашнюю работу, но Лариса от любой помощи отказывалась, хотя помимо дел по хозяйству на руках у нее было двое малышей.

– Нет-нет, спасибо, я лучше сама, – застенчиво говорила она, – только если погуляете с Дениской и Сашенькой.

– Кажется, твоя жена боится доверить нам кухонные дела, – шутливо жаловался сыну Сергей Денисович, – она думает, что мы с тобой способны только на самую примитивную работу – толкать коляску.

Андрей пожимал плечами – он с детства знал, что домашняя работа необходима, но не мог понять, как может человек получать удовольствие, готовя салаты с борщами, крахмаля занавески, и до блеска начищая кухонную утварь. Лариса же не просто получала удовольствие – она в буквальном смысле слова всем этим наслаждалась. Впрочем, свою часть работы – прогулку с детьми – Андрей с Сергеем Денисовичем тоже любили и с гордостью катали в парке большую «близнецовую» коляску нежного кремового цвета.

По заведенному Ларисой порядку теперь после ужина отец с сыном уже не пытались наскоро ополоснуть под краном свои тарелки, а сразу уходили в гостиную и, уютно устроившись перед телевизором, начинали обсуждать транслировавшийся съезд и заседания с их бурными «перестроечными» дебатами. Пока мужчины спорили в гостиной и развлекали гукавших в кроватках малышей, Лариса, довольная, что отучила мужа со свекром вмешиваться в кухонные дела, мыла посуду, придирчиво разглядывая и ощупывая тыльную сторону каждого блюдца, каждой тарелки. Потом, накормив и уложив спать детей, она, помешивая, варила что-нибудь на плите и смотрела сериал «Богатые тоже плачут» – на кухне для нее поставили маленький черно-белый телевизор. В эти минуты ей становилось так хорошо, что, казалось, сердце вот-вот должно разорваться от счастья, и до слез жаль было Марианну Вильяреаль, которая никак не могла найти счастье со своим Луисом Альберто.

Денис, любимец отца, рос живым и веселым мальчиком. В отличие от брата, Сашенька была тихой девочкой, очень застенчивой и робкой, но иногда вдруг закатывала истерику. Во время одного из таких приступов она разбила любимую чашку Андрея – подарок Ксении. Сергей Денисович тогда всерьез обеспокоился – припомнил вдруг, как после смерти матери Андрей чуть душу не вытряс из Аэлиты. Может, у отца и дочки подобные вспышки – результат какой-то наследственной генетической аномалии?

Как всегда, он решил посоветоваться со своим другом психиатром Плавником и на следующий день после инцидента прямо из института поехал к нему домой – не по телефону же обсуждать подобные вещи. К величайшему его изумлению у Плавников сидела Ольга, сестра Ларисы. При виде Сергея Денисовича она ничуть не смутилась, весело протянула ему руку и сказала:                                                                                                                                        

– Здрасте, как там у вас дела? А то я Лариску сто лет не видела.

Анна Семеновна принесла в кабинет мужа чаю с печеньем и тут же вышла. Развалившись в кресле, Ольга и пальцем не шевельнула, чтобы помочь пожилой женщине. Григорий Абрамович выглядел задумчивым, на Ольгу смотрел странными, чуть ли не влюбленными глазами.

– Я, собственно, на минутку, хотел только тебя проведать, – повертев в руке свою чашку, сказал Сергей Денисович, поскольку Ольга вроде бы не собиралась уходить – не при ней же обсуждать семейные дела.                                                                                                                                 

– Что ты, Сережка, посиди еще, – возразил Плавник, раз в год заходишь. Давай, по маленькой. Тебе, Оленька, не стану наливать, ты уж извини.

Они выпили, расслабились, Анна Семеновна принесла еще чаю, а потом у Сергея Денисовича внезапно сильно закололо в затылке, и он, поспешно поставил чашку на стол, чтобы не расплескать.                                                                                          

– Как у тебя дела в институте, Оля? 

После школы Ольга поступила во второй медицинский институт, и это несказанно всех удивило – она не отличалась особым усердием в учебе, а конкурс был исключительно велик.  

– Все нормально, спасибо, – Ольга хмыкнула и поднялась. – Ладно, я пошла, надо к коллоквиуму готовиться. Лариске и Андрею привет.

Плавник вышел ее проводить и достаточно долго отсутствовал, за это время голова у Сергея Денисовича прошла. Когда друг вернулся, он с привычной для их приятельских отношений откровенностью задал крайне интересовавший его вопрос.                                                                                   

– Гриша, я, наверное, чего-то недопонимаю – что эта девочка у тебя здесь делает?

– Видишь ли, – туманно ответил Григорий Абрамович, – это очень интересная девушка, м-да, очень интересная. К тому же, у них с матерью сейчас довольно сложное материальное положение – девочка учится, работает одна мать, помощи никакой. Поэтому я нашел для Оли кое-какую работу, соответствующую профилю медицинского института.

Сергей Денисович удивился – кому, как не ему было известно, что Лариса мать с сестрой голодными и холодными не оставит. Иногда, когда Андрей задерживался на работе, она его просила:

«Сергей Денисович, вы сегодня вечером с детьми не посидите? Я пирогов напеку, и маме с Олей тоже отвезу». 

Пару раз прибегала с работы домой вся встрепанная:

«Сейчас ужин разогрею и обратно побегу – в универмаге импортные сапоги дают, я очередь заняла, чтобы Оленьке купить».

Короче, Плавник явно юлил и, нахмурившись, Сергей Денисович сказал:

– Нет, Гриша, что бы ты ни говорил, но твой интерес к этой девице мне непонятен. Извини, конечно, это твое дело, но Ане, кажется, она тоже не особо нравится.

Плавник слегка покраснел и заерзал.                                                                                           

– Оставь глупые намеки, Серый, я тебе уже все сказал!

– И кем же ты ее устроил? На медицинском у студентов днем практически нет свободного времени, а я в жизни не поверю, что Оля пойдет работать ночной нянечкой.

– Ничего, девушка способная, справляется. Она… ну, что-то вроде лаборантки. Ладно, Сережка, давай переключимся – ты ведь пришел ко мне поговорить о Сашеньке, так?

Сергей Денисович был поражен.

– Откуда ты знаешь, неужели… неужели Андрей сам решил тебе позвонить? Да-да, я понимаю, его и самого беспокоит нервозность девочки.

– Думаю, Андрею лучше будет не знать о нашем с тобой разговоре, – странно усмехнулся Плавник, – это очень личное. Расскажи мне все сам.

Домой Сергей Денисович возвращался немного успокоенный – друг объяснил ему, что маленькая Сашенька с возрастом, скорей всего, научится держать себя в руках, а если не научится… Что ж, в таком случае ей, как и Андрею, можно будет попить импортных таблеток.

Про Ольгу Сергей Денисович с другом больше не говорил, но почувствовал огромное облегчение, когда она год спустя вышла замуж за своего однокурсника.

Обстановка в стране менялась с нарастающей скоростью – события в Литве и в Закавказье, ГКЧП, развал Союза. С молниеносной быстротой таяли сбережения на многочисленных сберкнижках Сергея Денисовича, и эпоха глобального дефицита сменялась эпохой невыплаты зарплат. Вскоре после развала Союза, Григорий Плавник уехал за океан, и теперь жил в Нью-Йорке. Сергею Денисовичу он писал:

«Особой культуры здесь не встретишь, но, как ты понимаешь, уровень жизни намного выше. Если хочешь, я постараюсь вытащить сюда твоего Андрюшку с семьей – хорошие математики здесь ценятся». 

Однако в начале девяносто четвертого Андрей решил окончательно поставить крест на своей научной карьере.                                         

– Все, папа, ухожу из института, – сказал он.

– Ты с ума сошел, – испугался Сергей Денисович, – как это уйдешь из института? У тебя наполовину готова докторская, кроме того, ты ведь знаешь, что Гриша связался с Массачусетским университетом – есть большая вероятность, что через полгода тебя пригласят в Штаты читать лекции.

 Андрей упрямо мотнул головой.                                                                                                   

– Устал от науки, хочу заняться бизнесом.

– Каким бизнесом, что ты понимаешь в бизнесе? Бизнес – это торговля, это то, что раньше называли спекуляцией! Что ж, иди на рынок, сейчас таких много – вчера ракеты строили, сегодня картошку продают. Пожалуйста, присоединяйся!

– Брось, папа, – спокойно возразил сын, – ты же знаешь, что на рынок я не пойду, но у меня появилась другая возможность. Не хотел тебе говорить… да ладно, скажу. На днях я встретил Аэлиту…

Сергей Денисович даже ахнул.

– Кого?! Аэлиту? Но ты же сам с ней порвал, ты же…

– Папа! – Андрей порозовел, но лишь чуть-чуть. – Это было давным-давно, все уже в прошлом. Она замужем, у нее муж, дочка. Так вот, у них с мужем уже налажен бизнес – они привозят и продают компьютерную технику. Это в наше время самое выгодное дело, они буквально купаются в деньгах, а сейчас им нужен грамотный партнер. Аэлита предложила мне работать на их фирме.

– И ты согласился? – в голосе отца звучала горечь. – Неужели ты окончил мехмат, защитил диссертацию и всю жизнь занимался топологией для того, чтобы продавать компьютеры?

– Только не надо пускаться в патетику! – зло фыркнул сын. – Кстати, компьютеры это не только купи-продай, здесь нужны люди, разбирающиеся в вычислительной технике.

– А мне кажется, что дело здесь не в вычислительной технике, а в твоей Аэлите, – неприязненно пробурчал Сергей Денисович и добавил с непривычными для него бестактностью и откровенностью: – Потому, может, она тебя и зовет, что вспомнила старое, вот и вся вам вычислительная техника. Интересно, ее муж знает, что у вас была любовь? А то он, может, и не согласится взять тебя к себе на фирму.

Андрей снисходительно вздохнул

– Какие глупости ты говоришь, да мало ли у кого что было! Я ведь тоже не ради себя стараюсь – хочу обеспечить Ларису и детей. Надоело, знаешь, сидеть и гадать – выдадут мне в этом месяце мои заработанные деньги или нет?

Он начал приносить домой толстые пачки долларов. Часть «зеленых» Лариса бегала менять на рубли в обменный пункт за углом, остальные прятала в тюфяке – от воров. На себя она ничего не тратила, только на хозяйственные нужды, потому что создание уюта в доме было ее любимым занятием, но однажды робко спросила:                                                                              

– Андрюша, можно мне Оле дать пять тысяч долларов из отложенных? Она хочет уехать.              

– Куда? – поразился Андрей.                                                                                                                       

– Во Францию – договорилась где-то, что будет там работать.                                                                     

– Погоди, а институт? На каком она сейчас курсе?

– На четвертом, но она институт хочет бросить – говорит, что заграницей наши дипломы все равно не годятся. Говорит, ей и неинтересно, это Григорий Абрамович, пока был, уговаривал ее на психиатра учиться и в каком-то закрытом институте у себя на работу устраивал.  А теперь институт закрыли, Григорий Абрамович в Америку уехал, а врачи у нас вообще совсем мало получают.                                                                                                                                                 

– Понятно. А ее муж тоже бросает институт и едет с ней во Францию?

– Так они уже заявление подали разводиться, их через две недели в ЗАГСе разведут. Я даже и не знала ничего, мне только недавно Оля сказала, что они разводятся. Она говорит: на что он мне, я во Франции себе миллионера найду, а в Россию уже не вернусь.                                          

– Гм, а твоя мама не оторвет мне голову, если я дам твоей сестре деньги на поездку?

– Андрюшенька, а что мама может сделать? Оля у нас всегда всем командует. Может, мама даже и рада – она хочет выйти замуж, а если Оля разведется и придет обратно домой, то где они все станут жить – все втроем в одной комнате?

Андрей был поражен – замуж? Его теща, с ее рано поблекшим лицом и искривленными за тридцать лет работы на станке пальцами, всегда казалась ему глубокой старухой. Хотя, ведь если разобраться, ей только пятьдесят.

– Думаю, твоей маме надо быть осторожней, сейчас много охотников вступить в брак, чтобы поселиться в московской квартире, – рассудительно заметил он.

– Ой, да что ты, дядя Миша очень хороший! Когда отец нас бросил, он с Дальнего Востока приезжал, даже деньгами помог – он ведь маму еще со школы любит. Только тогда он не мог семью оставить, а теперь жена умерла, дети выросли, у него военная пенсия. Они с мамой и решили, что теперь до конца будут вместе.

– Что ж, твоей маме видней. Можешь дать своей сестре пять тысяч долларов, и попутного ей ветра.

Первое письмо от Ольги пришло только через год – она просила выслать ей переведенную на английский язык и нотариально заверенную копию свидетельства о разводе.  После этого в течение нескольких лет от нее опять не было ни слуху, ни духу.

Денис и Сашенька пошли в школу в девяносто пятом, и как раз в это время женское чутье подсказало Ларисе, что муж начал ей изменять. Нужно сказать, что Андрею удавалось крепиться больше года прежде, чем случилось неизбежное – во время поездки в Германию за новой партией компьютеров.

– Почему ты так долго делал вид, что ничего нет? Я уже решила, что ты действительно разлюбил меня, – плача и целуя его, говорила Аэлита, – почему ты сам своими руками разрушил наше счастье? Что нам теперь делать?                                                                                                   

– Не знаю, – искренне ответил он, – не вижу выхода.

– А я вижу – развод. Я вышла за него замуж только для того, чтобы забыть тебя. Наш бизнес – моя идея и процветает благодаря мне, но я отдам ему одну треть. Две трети принадлежат мне и дочери, и нам с тобой этого хватит, чтобы продолжить дело.                                                             

– Лариса не отдаст детей, к тому же, ей некуда идти.                                                                          

– Мы что-нибудь придумаем, купим ей квартиру.                                                                                

– Это тоже не выход – папа хочет жить с внуками.

– Тогда еще лучше – пусть Лариса остается с твоим отцом, а мы будем жить в своем доме, я верю, что он у нас скоро будет. Милый, мы сейчас наплаву, но чтобы наш бизнес процветал, необходимо безоговорочно доверять друг другу, а для этого нам необходимо зарегистрировать наш брак, понимаешь?

– Понимаю, – со вздохом ответил Андрей и в неожиданно нахлынувшем порыве откровенности добавил: – Я бы отдал ей Сашку, но Дениса… Я не могу расстаться с сыном, а суд его мне не отдаст, детей всегда оставляют матери.

– Попробуй с ней договориться – может, она согласится разделить детей. В конце концов, ей можно заплатить.

Лариса, выслушав мужа, поначалу ничего не поняла, потом пришла в шоковое состояние, а под конец, с ней случилась истерика. Прибежавший из своей комнаты Сергей Денисович схватился за сердце, и обсуждение развода на какое-то время было отодвинуто в неопределенное будущее. Андрей ушел жить к Аэлите, но к детям приходил почти ежедневно.

Спустя полгода Аэлита расторгла свой брак и покончила со всеми формальностями. Они с Андреем уехали в Германию, а после того, как закончили все дела, отправились в турне по Европе. В Москву вернулись лишь в сентябре, и на следующий же день после приезда Андрей отправился навестить детей, подгадав время, когда отец должен был быть в институте. Предварительно он позвонил и, услышав ответивший ему детский голос, с облегчением вздохнул – стало быть, жены тоже нет, поскольку Денис и Саша подходили к телефону только в отсутствие взрослых.

В тот день Лариса, отпросившись с работы, повела Дениса, у которого болело ухо, к отоларингологу, а Сашенька в это время делала уроки. Услыхав, как открылась входная дверь, она побежала в прихожую встретить мать и брата, но, увидев отца, застыла на месте.

– Здравствуй, Сашенька, – Андрей шагнул к дочке, чтобы ее поцеловать, но она отшатнулась и, прижавшись к стене, замотала головой.                                                                                                  

– Нет!                                                                                                                                                          

– Ты не узнала своего папу? – удивился отец. – Что с тобой?

– Я… ты не мой папа! – выпалила Сашенька, и в бешенстве затопала ногами. – Ты продажный, я не хочу тебя видеть! Тебя купила богатая женщина, я тебя ненавижу, ненавижу! Ненавижу!

И чем громче она выкрикивала слова ненависти, тем сильнее была в ее душе любовь к отцу, и тем больнее рвалось сердце от всех тех разговоров, что довелось ей услышать за это время от соседок во дворе. Ошеломленный Андрей дал ей пощечину. Удар был несильный, но Сашенька дернулась и замолчала.

Отец и дочь стояли, меряя друг друга яростными взглядами и даже не подозревая, до чего они в эту минуту походят друг на друга. Наконец, Андрей опомнился.

– Ты ошибаешься, дочка, потому что ничего не знаешь, – сказал он насколько мог ровным голосом, – я твой отец и всегда буду любить вас с Дениской, но если ты не хочешь меня видеть, я буду приходить только к нему – он меня, наверное, все еще любит.

Об этом инциденте никто из близких не узнал, но теперь каждый раз, когда отец приходил к ним в дом, Сашенька убегала и пряталась в другой комнате.

Прошло около года, и неожиданно Лариса получила письмо от сестры – из Австралии. Ольга писала:

«Я вышла замуж за парня из очень богатой семьи Дерека Нортона, и скоро должна родить. Приезжай ко мне, поживешь немного в Сиднее – сама развеешься и мне поможешь. Ты ведь и мир никогда не видала, всю жизнь провела в Москве. Сходи в ОВИР и получи загранпаспорт, а все хлопоты с визой я беру на себя – хочешь, можешь приехать даже на три года».

Ольга ни словом не упомянула о Дениске и Сашеньке, скорей всего, она в своем обычном равнодушии ко всему, что ее не касалось, вообще забыла о существовании племянников.

Лариса задумалась. В глубине души она чувствовала себя глубоко униженной поведением Андрея – действительно, прожили вместе столько лет, она его любила, всю душу ему отдала, двоих детей родила, а он повстречал старую зазнобу и тут же хлопнул дверью. И что теперь? Придет к детям, а ей, жене, только и скажет:

«Привет, Лариса. Вот тебе деньги, Лариса, если что еще нужно, сообщи».

Даже в глаза никогда не глянет, смотрит на нее поверх головы, как на пустое место, словно она тряпка или мусор. Сам со своей этой по Европам катается, а жена… Нет, нужно ей тоже уехать, да неплохо бы на целых три года – пусть знает! Только детей нужно взять с собой – как же их одних оставить?

Однако все оказалось не так просто – для вывоза детей заграницу требовалось разрешение отца, а Андрей давать его не собирался.

– Хочешь – езжай одна, – с кривой усмешкой процедил он, – а за ребят можешь не переживать, они без присмотра не останутся. Кстати, они и не могут ехать, у них школа.

– Но как же я без них – ведь на целых три года. Я Оле написала, она говорит, у них там тоже можно в школе учиться, и английский они там выучат.

– Ничего, я найду им учителей, они и в Москве английский выучат. Короче, я все тебе сказал, нового ничего не жди.

Лариса заплакала, Андрей пожал плечами и ушел. Сергей Денисович в это дело не вмешивался, но неожиданно решение нашла Аэлита.

– Поставь ей условие: вы разводитесь, и она официально оставляет тебе Дениса, а Саше ты подпишешь разрешение на выезд. Намекни, что через пару месяцев, позволишь ей забрать Дениса, но ничего конкретного не обещай.

После долгих раздумий Лариса согласилась с условиями мужа и, уезжая с Сашенькой в Австралию в июле девяносто восьмого, была твердо уверена, что вскоре вновь увидит сына. Однако спустя месяц в России разразился кризис, дефолт рубля разорил многие некрупные компании, в том числе и фирму Аэлиты. Позвонив в Сидней, Андрей коротко сообщил бывшей жене, что у него неприятности, денег для дочки он выслать пока не сможет, и писать временно не будет.

В то время как Лариса терпеливо ожидала сообщений из России, Андрей и Аэлита метались по Москве и Подмосковью, скрываясь от кредиторов. Аэлита продала свою квартиру и коттедж, который великодушно оставил ей первый муж, но это позволило им погасить лишь часть долга.

Когда кредиторы начали в открытую угрожать, Маринку, дочку Аэлиты, поспешно отправили к родственникам в Саратов, сами Андрей с Аэлитой прятались у друзей и знакомых, а Дениса оставили с дедом, который не выпускал мальчика из дому даже в школу – боялся, что его похитят, чтобы заставить отца вернуть долг. Вечерами, отчитав лекции в университете, профессор Дорин садился с внуком за стол и проходил с ним школьную программу.

В конце концов, не видя выхода, Сергей Денисович сам предложил сыну продать их трехкомнатную квартиру на проспекте Вернадского и взамен купить однокомнатную в Люблино. За счет разницы в стоимости удалось полностью рассчитаться с кредиторами, хотя при продаже квартиры и пришлось уплатить немалую мзду инспекторам из органов опеки и попечительства – сделка серьезно ущемляла интересы несовершеннолетних Дениса и Александры Дориных.

Выйдя из вынужденного подполья, Андрей и Аэлита начали свой бизнес с нуля. Для себя и Аэлиты с Маринкой Андрей снял двухкомнатную квартиру в Подлипках, но внука Сергей Денисович пока оставил у себя в Люблино.

– Я, Андрюша, знаю, что такое жить на съемной квартире, – сказал он сыну, – мы с твоей мамой помаялись. Одной хозяйке не понравятся дети, другой вдруг померещится, что ее обокрали или поцарапали мебель, и она среди ночи выставит вас на улицу. Вы наверняка будете постоянно кочевать с места на место, так пусть хотя бы мальчик спокойно живет и учится, он и без того много пропустил в школе. Если что, так я и Мариночку к себе возьму – комната у меня большая.

Последнее было сказано чисто из вежливости – Денис с дочкой Аэлиты, заносчивой и высокомерной девчонкой, терпеть друг друга не могли и вряд ли согласились бы жить в одной комнате, – поэтому Андрей с улыбкой отказался:

– Нет, папа, спасибо, Марина у нас девочка с претензиями, она может жить только в отдельной комнате.

– Ну, это дело хозяйское. Думаю, Андрюша, что раз уж дела у тебя налаживаются, то нужно написать Ларисе – узнать, как они там с Сашенькой. Мы почти полтора года ничего о них не слышали, пока скрывались от ваших кредиторов, – и писать, и звонить боялись.

Андрей недовольно сдвинул брови.

– Хорошо, папа, я напишу, но если Лариса захочет вернуться в Россию, то даже не знаю, что и делать – ведь квартира продана, приезжать им с Сашкой некуда.

Сергей Денисович тяжело вздохнул.

– Да, конечно. Лариса, как мать, имеет полное право предъявить нам претензии – мы ведь лишили ее детей нормального жилья, но для нее, думаю, главное узнать, что Денис жив и здоров. Насчет квартиры постарайся объяснить, она поймет – ей ведь известна ситуация в России

Он ошибался, Лариса абсолютно ничего не знала – ни о «черном вторнике», ни о дефолте рубля в России.  Да и откуда ей было знать, если она не говорила по-английски, не читала местных газет и не слушала новостей по телевизору? Ольга эту тему при ней не поднимала, но в начале декабря девяносто девятого неожиданно обрушила на голову сестры все новости и, отведя глаза, с легкой запинкой добавила, что Дорины больше не живут по старому адресу.

Тон, каким Ольга это сказала, заставил Ларису похолодеть от внезапно нахлынувшего ужаса.

– Куда же… куда они переехали?

Голова Ольга столь выразительно поникла, что внезапно все вокруг Ларисы начало ходить ходуном. Без сил, ничего не видя и не слыша, она упала на диван, а когда к ней вернулось сознание, рядом суетились сестра и ее муж Дерек, которому Ольга что-то объясняла по-английски.

– Лариса, – Дерек взял ее за руку, и взгляд его был полон сочувствия, – I’m sorry. Please, accept my condolences (сожалею, прими мои соболезнования).

– Что? Что он говорит? – прижав ладони к белым, как мел, щекам, Лариса дрожащим голосом спросила: – Что с Денисом?

В голосе Ольги зазвенели слезы:

– Родная моя, в России сейчас страшное время. Я узнала, что Андрей влез в большие долги, и… Ты знаешь, что в нашей стране делают с теми, кто вовремя не отдает деньги.

Посиневшие губы Ларисы еле выговорили:

– Но ведь Денис маленький! Оленька, обзвони всех, напиши, спроси, может, кто про него знает, умоляю тебя!

– Лариса, милая, ты не представляешь, как мне тяжело тебе это говорить! Фирмы в России разоряются, должников вырезают целыми семьями – не щадят даже детей. Денис погиб вместе со своим отцом. Прости, сестричка, мне сообщили еще два дня назад, но у меня просто не было сил тебе сказать.

Она обняла сестру, прижав к себе, ласково гладила по голове. Лариса горько плакала:   

– Денис, сыночек! Боже мой, как я могла его там оставить!

– Кто же мог знать! Но в любом случае в Москву теперь тебе возвращаться некуда, квартиру взяли за долги.                                                                                                                                           

– Как же мне быть?

– Оставайтесь с Сашкой в Австралии – я продлю тебе визу, а через пять лет получите австралийское гражданство. Ты согласна?

Осунувшаяся от горя Лариса слабо кивнула.

– Да, Оленька, что же мне еще делать? Спасибо тебе, что приютила нас. Сашеньке только… Сашеньке только ничего не говори про Дениску. Андрей, господи, Андрей! Как же он мог такое допустить!

В середине декабря Андрей приехал в Люблино днем, когда Денис был в школе. Лицо его опухло, глаза покраснели, и от него сильно несло перегаром.  Не сказав ни слова открывшему дверь отцу, он скинул сапоги, сбросил в прихожей на пол покрытую снегом куртку и, пройдя в комнату, почти упал на диван. Сергей Денисович последовал за сыном, опустился на стул напротив него и молча ждал.                                                                                                                   

– Папа, – глухо произнес Андрей, – Ольга сообщила мне, что Лариса и Сашка погибли.

Сергей Денисович сидел неподвижно, взгляд его скользил по лежавшей на столе статье, над которой он работал, до прихода сына.

– Как погибли? – голос его внезапно охрип, и ему не сразу удалось продолжить: – Этого не может быть! Ты пьян!

– Да, я пил! Потому что… На, читай, Ольга прислала мне вырезку из газеты – второго декабря под Сиднеем столкнулись грузовой и пассажирский поезда, много жертв. У нас по телевизору тоже об этом говорили в новостях, ты забыл? Ольга пишет, Лариса с Сашенькой ехали тем поездом и…

Не договорив, он закрыл лицо руками. Сергей Денисович взял у него газетную вырезку и начал медленно читать вслух, переводя с английского:

– …второго декабря девяносто девятого…много жертв, – он судорожно втянул воздух, прижал руку к сердцу и тяжело откинулся на спинку стула, – Дениске… Дениске пока ничего не говори, пусть подрастет, потом… Дай… накапай мне корвалол, Андрюша… на кухне.

Испуганный Андрей бросился на кухню за корвалолом.

Глава вторая. Хоспис в Гаденвэйле

Белое двухэтажное здание на Норд-стрит архитектурой своей походило на старинный замок, как, впрочем, многие дома в этом красивейшем районе Мельбурна – Гаденвэйле. По всему периметру второго этажа тянулась открытая веранда с колоннами, главный вход венчала круглая башня. Верхний этаж башни занимал кабинет Анны Гримвэйд.

Сидя за своим столом, Анна могла свободно обозревать всю примыкавшую к зданию территорию и теперь, случайно бросив взгляд в окно, она увидела коляску, съезжавшую с веранды по пологому настилу. Тут же зазвонил телефон на ее столе, и в трубке гулко зазвучал встревоженный голос медсестры Марты Даллас:                                                                                                                                       

– Простите, Анна, Эндрю Торнклиф спустился в сад.

Анна поморщилась.

– Вы должны были ему помешать, – недовольно сказала она. – Очень душно, собирается гроза. 

– Я пыталась его остановить, но он неожиданно заявил, что хочет посетить мемориал.

– Не понимаю, – тон Анны стал резким, – ведь я с утра напомнила всему персоналу, что Торнклифу не следует знать об уходе Билла Ларсона. Вы профессионал, Марта, и должны знать, как отвлечь больного в подобных случаях. Почему вы сейчас не с ним?

Марта всхлипнула.

– Он велел мне оставить его в покое и…  Да, я плохо справляюсь со своими обязанностями, потому что… Анна, я больше не в силах здесь работать, я уже говорила вам!

Действительно, полгода назад Марта Даллас говорила, что хочет перейти на работу в госпиталь. Осенью Анне удалось убедить ее остаться, хотя уже тогда было ясно, что делать этого не следует – Марта явно находилась на грани срыва. Однако что остается, если сотрудников в хосписе постоянно не хватает? Даже при том, что оплата труда здесь раза в два выше, чем, например, в Королевском госпитале – ведь хоспис финансируется фондом Энвижен. И все же люди уходили – Анна знала, что у многих длительное общение с тяжелобольными приводит к проблемам с психикой, может настать момент, когда человек теряет выдержку и контроль над собой.

– Хорошо, мы обсудим это позже, – ей пришлось сделать усилие, чтобы произнести это абсолютно спокойно, – а теперь, Марта, возьмите себя в руки.

Выйдя из здания, Анна глубоко вдохнула пряный аромат цветов. Свернув в боковую аллею, она остановилась перед мемориалом, изваянным из серого камня в виде огромной раскрытой книги в обрамлении роз – тончайшая работа, выполненная искусным скульптором. На одной из страниц этой книги были столбиком вписаны имена, золотом на камне.  Перед мемориалом сидел человек в инвалидной коляске с лицом землисто-серого цвета. Взгляд его, неподвижно устремленный на золотые буквы, казался застывшим, губы беззвучно шевелились.

– Привет, Эндрю, – Анны ласково улыбнулась.

– Привет, Анна, – вежливо отозвался человек в коляске, не поворачивая к ней головы и не отводя глаз от мемориала, – приятный день, не так ли?                                                                     

– Очень душно, Эндрю, тебе не кажется? Собирается гроза, не лучше ли тебе вернуться к себе?

– Не лучше, – отрезал Торнклиф, – от кондиционеров тянет могильным склепом, и это портит мне настроение. – Я вижу имя Билла Ларсона, почему мне никто не сообщил?

В молодые годы Эндрю Торнклиф и Билл Ларсон были хорошими приятелями, и случилось так, что на закате дней неизлечимая болезнь в одно и то же время подвела их к грани между жизнью и смертью. Накануне ночью Билл переступил эту грань, но Эндрю все еще стоял по эту сторону, и Анна, боясь негативной реакции, велела персоналу скрыть от него смерть друга – к сожалению, безрезультатно. Теперь, настороженно наблюдая за насупившим брови человеком в коляске, она мягко и спокойно пояснила:

– Его имя внесли только сегодня утром, Билл покинул нас этой ночью, и я просто не успела тебе сообщить.

Это была идея Сильвии Нортон, урожденной Гримвэйд, – возвести в саду мемориал в виде книги и на каменных ее страницах высекать имена усопших в стенах хосписа. Анна поначалу возражала, сочтя это, мягко говоря, нелепостью, но к ее удивлению мысль оказалась удачной – пациентов, решивших провести последние дни жизни в хосписе, словно завораживало то, что имена их будут не позже, чем через два часа после кончины, выписаны на камне золотыми буквами.

Почему? Как врач и опытный психолог Анна постоянно пыталась найти этому объяснение. Умирающие надеялись, что золотые буквы на камне продлят им жизнь? Или полагали, что таким образом им гарантирована вечная память? Пациенты часто подъезжали к мемориалу в креслах и долго смотрели на каменную страницу – словно пытались определить на ней «свое» место. Вот и Эндрю Торнклиф, внутренности которого пожирал рак поджелудочной железы, с какой-то детской досадой в голосе обиженно молвил:

– Чертов Билли, как обошел меня, а? Я-то думал, следующее имя после Стюарта будет моим. Знаешь, Анни, сегодня с утра болей совсем не было, я даже не велел этой противной Даллас делать мне укол. От уколов в голове туман, а я думал, мы с Биллом после ленча немного поболтаем в гостиной – вчера он говорил, что ему лучше. Говорил, что ему лучше, а сам ушел.

Здесь, в хосписе, принято было говорить «ушел», а не «умер». Анна перевела дыхание и сказала то, что полагалось говорить в подобном случае:

– Что поделаешь, Эндрю, жизненный путь каждого из нас конечен. Это закон природы, его не изменить, поэтому нужно жить настоящим. Билл Ларсон завершил свой путь, но он продолжает жить в наших сердцах и в нашей памяти.

Однако Торнклиф думал о своем и явно ее не слушал.

– Бедняга Билл! – говорил он. – Наверное, теперь ему впервые в жизни удастся отдохнуть – всегда работал, как вол, только о своих девчонках и думал.

    Что ж, разговор о Билле Ларсоне отвлекал Торнклифа от мыслей о собственной участи, поэтому Анна с готовностью вступила в дискуссию.

– Любой из нас тревожится о своих детях, Эндрю, ведь когда-то всем нам придется уйти, чтобы освободить место молодым поколениям. Однако Сюзьен и Грэйси – прекрасные молодые женщины, те зерна разумного, что заложил в их души отец, помогут им в жизни.

– Красиво говоришь, Анни, – проворчал Торнклиф, – ты хорошо усвоила в университете науку утешать умирающих, а? Только по мне Билл сделал глупость, когда завещал девчонкам свой бизнес.

Удивленно приподняв брови, она улыбнулась.

– Не понимаю, Эндрю, что тебя так удивляет – кому же еще Ларсону было завещать свое агентство, как не дочерям? Его отец болен, с женой они давно разошлись.

– Понятно, она была француженка, что с них взять! Наставила мужу рога и сбежала, даже на дочек не оглянулась. Нет, про жену и речи нет, я про то, что частный сыск не для девчонок. По мне бы избавиться Биллу вовремя от сыскного агентства и купить девчонкам ферму – пусть бы разводили коров!

Анна засмеялась.

– Думаю, Агата Кристи с тобой бы не согласилась. Однако, Эндрю, скоро пойдет дождь, не лучше ли нам вернуться в холл и там продолжить наш разговор?                                                    

– Не хочу! – зло отрезал он и, откинувшись назад, закрыл глаза.                                                          

– С моря идет гроза, слышишь гром? И ветер поднимается.

Торнклиф равнодушно дернул плечом, пергаментные веки его дрогнули.

– Я не хочу внутрь, – капризным детским тоном повторил он, – мне и здесь хорошо. Дождя еще нет, посиди со мной, Анни.

Голос его звучал слабо и жалобно. Взглянув на потемневшее небо и подумав о массе неотложных дел, ожидавших ее в кабинете, Анна слегка поежилась и незаметно вздохнула, но все же опустилась на каменную скамью.                                                                                                       

– Хорошо, Эндрю, но недолго – скоро приедет твоя жена.

– Ну и что? – с губ его сорвался смешок. – Думаешь, она станет меня к тебе ревновать? Летти не ревнива, к тому же, я сейчас немного не в форме. Вижу, я тебя утомил, но не желаю видеть эту противную Даллас.                                                                                                                            

– Бог с тобой, Эндрю, Марта очень милый человек и…                                                                         

– Видеть ее не могу! По мне эта русская девочка Сандра Дорин гораздо приятней.

Анна засмеялась и погрозила ему пальцем.

– Ах ты озорник! Что ж, Сандра действительно очень мила, и, если хочешь, я попрошу ее составить тебе компанию вместо Марты.

Взгляд сидевшего в коляске человека затуманился, уголки губ скривились усмешкой, и он равнодушно качнул головой.  

– Мне это уже безразлично, однако эта девочка… Она чем-то напомнила мне Сильвию Гримвэйд в молодости. Я давно хотел спросить тебя, Анни…

Прилив сил уже покинул Торнклифа, и теперь разговор давался ему с большим трудом, а лицо, и без того землистое, приобрело сероватый оттенок.                                                               

– Буду рада ответить, – мягко сказала она, – если только смогу.

Торнклиф вновь оживился, и щеки его на миг даже слегка порозовели.

– Мой вопрос тебя шокирует, но умирающему дозволено быть нескромным. Сильвия… Она счастлива?

Анна растерялась, потому что именно этого вопроса ожидала меньше всего. В далекой юности Эндрю Торнклиф и Сильвия – ныне Нортон, а тогда еще Гримвэйд – были близки, но с тех пор пролетело столько лет! Оба они, и Сильвия, и Эндрю, давным-давно имели детей и внуков, а Эндрю за прошедшие годы успел дважды развестись.

– Бог с тобой, Эндрю, о чем ты? – в голосе Анны зазвучали нотки смущения, с которым ей не сразу удалось справиться. – Патрик и Сильвия женаты более тридцати лет, у них трое взрослых детей.

– Мы с Сильвией были счастливы, Анни! Как счастливы мы были, пока она не встретила Патрика Нортона!

Анна всплеснула руками.                                                                                                               

– Эндрю! Столько лет прошло, неужели в твоем сердце до сих пор живет обида?

– Нортон – ничтожество, болтун и бабник! – возбужденно проговорил Торнклиф. – Ему нужны были только деньги Сильвии, а женившись, он изменял ей направо и налево!

– Прости, Эндрю, я не могу с тобой это обсуждать, – твердо возразила Анна, – давай поговорим на другую тему.

Вновь откинувшись назад, Торнклиф равнодушно дернул плечом.                                         

– Теперь уже все равно, – пробормотал он.

Внезапно крупная капля дождя упала на щеку Анны, совсем близко, над самой ее головой сверкнула молния, и почти сразу же раскатисто заворчал гром, налетел порывистый шквал ветра.

– Тебе нужно вернуться в палату, Эндрю, – она торопливо поднялась, шагнула к сидевшему в коляске человеку, и внезапно осеклась – взгляд Торнклифа, устремленный в сторону, медленно тускнел.

Дотронувшись до безжизненно повисшей руки, обтянутой коричневатой кожей, Анна покачала головой и вздохнула. Повернувшись спиной к смешанному с влагой потоку воздуха и придерживая одной рукой разлетавшиеся пряди волос, она вытащила из кармана телефон и связалась с медсестрой.

Через два часа имя Эндрю Торнклифа высекли на каменной странице строчкой ниже имени Билла Ларсона. Под хлещущим с неба декабрьским дождем мужчина в защитных очках старательно выводил золотые буквы. Глаза неподвижно смотревшей перед собой Летти Торнклиф оставались сухими, широкий купол зонта защищал ее от падавших сверху потоков воды.

Когда были выполнены все формальности, она зашла в кабинет Анны, пожала ей руку и просто сказала:

– Благодарю вас за все, Анна. Знаете, когда Эндрю принял решение окончить свои дни у вас, я поначалу возражала. Однако он оказался прав – вы сумели скрасить его последние мгновения лучше, чем это сделала бы семья.

Неожиданно голос супруги Торнклифа задрожал, выдержка покинула ее, на глазах выступили слезы.

– Здесь работают профессионалы, Летти, – мягко ответила Анна.                                                                      

– Он чувствовал себя здесь, как дома, – всхлипнув, продолжала Летти Торнклиф.

– Так и должно было быть. Наш хоспис – не больница, а дом и семья для его обитателей и их родных. Вам не в чем себя упрекнуть, Летти, вы сделали для мужа все, что должны были сделать. 

Именно так полагалось говорить родственникам тех, кто покинул этот мир в стенах хосписа. Слова и тон Анны сняли напряжение с лица вдовы Торнклифа, взгляд ее просветлел.        

– Передайте Сильвии мою благодарность, – сказала она уже почти спокойно.

Все родные усопших в стенах хосписа обязательно передавали Сильвии Нортон слова благодарности, ведь именно она основала хоспис, финансируемый благотворительным фондом холдинга Энвижен – богатейшей компании Австралии, основы которой были заложены прапрадедом Сильвии Дэвидом Гримвэйдом. В ответ Анна, сохраняя доброжелательное и сочувственное выражение лица, произнесла стереотипную фразу:                                                                   

– Непременно передам, благодарю вас.

Проводив гостью до машины, она вернулась к себе и опустилась в кресло, но едва на минуту закрыла глаза, перед мысленным взором вновь заплясали искры частиц раскаленной каменной пыли – как два часа назад, когда сварщик высекал на камне золотые буквы. Искры были сигналом того, что в данный момент ей следует напрячь волю, и изгнать из памяти все, связанное с усопшим Торнклифом, – постоянно соприкасаясь со смертью, нельзя расслабляться, иначе можно сойти с ума. Однако прежде, чем отключиться от мыслей об Эндрю, Анна сделала последнее, что обязана была сделать – вытащила телефон и позвонила в Сидней Сильвии Нортон, кузине своего покойного мужа.

– Анни? – голос Сильвии, обычно бодрый и торопливый, звучал устало и глухо. – Привет, дорогая, как дела?                                                                                                                                    

– Привет, Сильви. Звоню по твоей просьбе – сегодня Эндрю Торнклиф…

Она не договорила, потому что и без слов все было ясно. Из груди Сильвии вырвался печальный вздох.

– Эндрю! Когда-то мы были… хорошими друзьями. Сообщи мне, как связаться с его семьей – я распоряжусь послать соболезнования.

– Перешлю информацию твоему секретарю. Сильвия, мне надо еще кое-что с тобой обсудить. Марта Даллас не хочет больше у нас работать. 

– Печально, очень печально! – озабоченно проговорила Сильвия. – Марта одна из самых квалифицированных наших медсестер. Попробуй с ней поговорить – фонд готов увеличить ей заработную плату, нам не хватает дипломированных специалистов.

– Дело не в этом, она действительно больше не может работать – у нее постоянно возникают проблемы. Думаю, сегодня я даже была с ней излишне резка.                                                           

– Что ты предлагаешь, Анни, у тебя есть варианты?                                                                             

– Эта девочка, Сандра Дорин, неплохо справляется с работой, и у нее отличный диплом. Однако без твоего согласия я не имею права заключить с ней длительный контракт – формально у Сандры еще не закончился испытательный срок.                                        

Пораженная Сильвия переспросила:

– Сандра Дорин? Ты хочешь заключить контракт с Сандрой? Что ты, дорогая, это несерьезно и против правил – наши медсестры имеют дело с сильнодействующими препаратами и испытательный срок обязателен, а эта девочка работает у тебя меньше месяца.

– Но ведь ты сама рекомендовала ее мне, Сильви, – с недоумением возразила Анна, – поэтому я и решила, что ты не станешь возражать. Тем более, что Сандра словно создана для нашей работы – она ответственна, понимает указания с полуслова, у нее прекрасные руки. А какая удивительная легкость в обращении с тяжелобольными! Знаешь, даже у опытного профессионала не всегда так получится – вовремя пошутить, развеселить, отвлечь. Но, конечно, если ты против…

– Я рада, Анни, что ты довольна этой девочкой, – мягко ответила Сильвия, – и передам твои слова моей дочери, это ее порадует – они с Сандрой очень дружны, Нора опекает эту девочку с самого детства. Однако хочу, чтобы тебе сразу стала ясна ситуация: желание работать в хосписе после медицинского колледжа возникло у Сандры под влиянием Норы. Моя дочь попросила меня рекомендовать тебе свою приятельницу, и я решила, что вреда от этого не будет – у Сандры диплом MSN, да и у тебя в хосписе постоянно не хватает сотрудников. Однако моя Нора… Видишь ли, моя девочка немного оторвана от реальности, и не понимает, что таких молодых и здоровых девушек, как Сандра, работа в хосписе не привлекает. Возможно, Сандра поработает у тебя пару-другую месяцев, поскольку ей нужны деньги, а фонд Энвижен предлагает достаточно высокую зарплату, но дольше она не задержится, уверяю тебя.

– Не знаю, Сильви, – голос Анны стал задумчивым, – может, ты и права, может, и нет. Кстати, я была немного удивлена, когда узнала, что Сандра – племянница твоей невестки.

Дружелюбный до сих пор тон Сильвии мгновенно стал холодным и неприязненным. 

– Да, – коротко отрезала она, – Сандра племянница Ольги

Анна прекрасно знала, что Сильвия на дух не выносит жену своего старшего сына Дерека, поэтому, не обратив внимания на ледяные нотки в голосе собеседницы, спокойно продолжала: 

– Так вот, я поручила Сандре курировать Билла Ларсона, и, знаешь, смешно, но Эндрю мне перед смертью признался, что завидовал приятелю. Я сейчас вспоминаю – однажды Сандра ставила Биллу капельницу, что-то ему говорила, он отвечал, и оба они смеялись. Потом Билл объяснил мне, что Сандра учит его русскому языку, а он никак не может освоить произношение. Один раз, когда ему стало немного лучше, они с Сандрой даже играли в шашки, но обычно она просто рассказывала ему что-нибудь смешное. Кажется, Билл так и умер – смеялся, а потом вдруг сразу уснул. Конечно, решать тебе.

Сильвия ответила не сразу, и чувствовалось, что ее тронули слова Анны.

– Да, Анни, я знаю, что Сандра хорошая девочка и ничуть не похожа на свою тетку. Недаром моя дочь ее обожает, а Нора прекрасно разбирается в людях. Хорошо, дорогая, мы вернемся к этому разговору перед Рождеством – я буду в Мельбурне недели через две-три. Кстати, мне нужно серьезно поговорить с тобой и нашими детьми.  Ты часто их видишь?

– Очень редко, – сказала Анна, и Сильвия поняла, что ее собеседница улыбнулась, – у молодых своя жизнь, Сильви, к чему им мешать? Мэгги звонила мне два дня назад, говорит, что сейчас очень занята – готовит свои работы к выставке.

– А Родди? – в голосе Сильвии внезапно послышалась тревога. – Они сейчас вместе, у них нет проблем?

– Думаю, у них все в порядке, иначе моя дочь сообщила бы мне. Тебе мои принципы известны, Сильви, я никогда не пристаю к молодым с вопросами.                                                                                                                                       

– Хорошо, сейчас позвоню Родерику. Увидимся, Анни, береги себя.

Закончив разговор с Анной, Сильвия Нортон с минуту сидела ссутулившись, словно на плечах у нее лежал безмерно тяжелый груз, потом тряхнула головой, поднесла к глазам трубку и нажала кнопку вызова телефона младшего сына.                                                                                 

– Привет, малыш, как у тебя дела?                                                                                                               

– Все хорошо, ма, скучаю по тебе, – весело отозвался Родерик, – как ты?

Закрыв глаза, Сильвия представила себе лицо своего мальчика, и на губах ее мелькнула нежная улыбка.                         

 – Я в порядке. У вас в Мельбурне все еще идет дождь?

Родерик добросовестно выглянул в окно своих апартаментов на тридцать пятом этаже здания Фреш Уотер. По Квинс-бридж стрит, спрятавшись под широкими зонтами, сновали крохотные фигурки пешеходов, туман густой пеленой навис над Мельбурном и плотно окутал высотки Сити. 

– Да, ма, сильный дождь, – доложил он.

– Мэгги сейчас с тобой?

– Мэгги? Нет, ма, она… она сейчас очень занята со своей выставкой, все время торчит у себя в студии. Нескольким студентам их художественной школы предложили выставить свои работы в галерее Яна Поттера, и Мэг попала в их число, она сейчас вообще ни о чем больше думать не может – кажется, забыла даже, что я существую.

Сильвия тихо засмеялась.

– Ничего, дорогой, не стоит обижаться на Мэгги, ты должен научиться уважать интересы своей будущей жены.                                                                                                                                          

 – Понимаешь, ма…

– Да, я все понимаю, мой мальчик. Передай привет Мэгги и будь осторожен, когда ведешь машину. Целую.                                                                                                                                       

– Я тоже. Пока, ма.

Отключив телефон, Родерик повернулся к сидевшей на диване хорошенькой светловолосой девушке в сиреневой футболке и белых джинсах, лицо его выражало крайнее смущение. Хмуро сдвинув брови, она покачала головой.                                                                                                                                  

– И что я тебе говорила, Родди? Сильвия до сих пор носится со своей идеей о вашем с Мэгги браке, а ты-то решил, что она уже к этому охладела.

– Я утверждал и продолжаю утверждать, что для мамы нет ничего дороже моего счастья. Ты поймешь это во время рождественского обеда, когда мы сообщим о нашем браке.

Несмотря на все старания Родерика говорить весело, в тоне его проскальзывали нотки неуверенности. Сандра отвела глаза в сторону и вздохнула.

– Ох, Родди, Родди! Извини, конечно, дорогой, но я слышала ваш разговор, и мне почему-то не верится, что Сильвия оплатит нам покупку дома в случае рождения у нас маленького бэби. Похоже, она всей душой настроена на ожидание внука от Мэгги.

– Нет, дорогая, мама никогда не изменяет своему слову! Она утверждает, что Энвижен в настоящий момент остро нуждается в наследнике. Поэтому, если у меня сейчас будет ребенок, компания возьмет на себя все расходы по его воспитанию и покупке дома, – опустившись на ковер у ног Сандры, Родерик обнял ее колени, – ты получила сертификат месяц назад, освоилась на новой работе, но я все молчу и жду, пока ты сама примешь решение. И буду ждать столько, сколько ты пожелаешь.

Проведя рукой по лбу, Сандра задумчиво сказала:

– Дом это, конечно, аргумент. Но я еще раз спрашиваю: ты уверен, что правильно все понял?

– Я что, похож на идиота?

– Твой старший брат уже обзавелся двумя наследниками, зачем ей еще один?

– Наследники – мамина слабость, – пошутил Родерик, – может, у нее появились лишние акции Энвижен, и ей некому их завещать.

– Ты действительно хочешь ребенка, Родди, или желаешь выполнить каприз твоей мамы?

– Я хочу иметь от тебя ребенка, – медленно проговорил он, – безумно хочу. Но решать тебе. А ты хочешь иметь от меня ребенка, Сэнди?

 – Да, – она чуть поколебалась, – хочу. Конечно, я предпочла бы родить чуть позже, но дом – это действительно серьезно. Только я абсолютно не знаю, как воспитывать детей. И вообще – с чего начать.

Родерик в восторге вскочил на ноги и заключил жену в объятия.

– Сэнди, я счастлив! – его дыхание коснулось волос Сандры, вкрадчивый шепот заставил ее сердце гулко забиться: – Начать-то, детка, как раз проще простого – будем крепко-крепко любить друг друга и обо всем забудем.

Он увлек жену в спальню, а она только и успела сказать:                                                                                            

– Менять подгузники будешь сам.

– Считай, договорились.

Время замедлило свой бег, и мир застыл на месте. Они вновь и вновь сливались в одно целое и лишь под утро, утомленные любовью, забылись сном. Когда луч восходящего солнца проник в комнату, разбуженный им Родерик бросил взгляд на окно и сонно пробормотал:

– Шары уже выпустили!

Сандра поднялась, накинула на плечи халат и подошла к окну. Улицы были еще влажны от недавнего дождя, но небо уже очистилось от туч, и в яркой синеве его плыли воздушные шары, медленно уходя ввысь.

– Мне безумно нравится этот обычай – каждое утро в шесть выпускать над Мельбурном воздушные шары! – она с улыбкой обернулась к мужу, и белокурые волосы ее вспыхнули золотом в лучах солнца. – А тебе?

– Мне тоже, – Родерик сунул голову под подушку, чтобы спрятаться от бьющего из окна яркого света, и попросил: – Опусти жалюзи, Сэнди, будь добра, я хочу еще немного поспать.

Подняв руку, Сандра потянула шнурок и опустила жалюзи.                                     

– Что ж, поспи, ты и вправду устал. Возможно, после сегодняшней ночи Энвижен получит нового наследника. 

Она беззаботно тряхнула волосами и рассмеялась. Родерик не слышал последних слов своей юной жены – едва комнату окутал полумрак, он крепко уснул, повернувшись лицом к стене.

Она беззаботно тряхнула волосами и рассмеялась. Родерик не слышал последних слов своей юной жены – едва комнату окутал полумрак, он крепко уснул, повернувшись лицом к стене.

Глава третья. Все идет своим чередом

Время не смягчило горечь утраты Ларисы Дориной, но с годами боль стала не столь острой. Пытаясь найти забвение в своем любимом занятии — хлопотах по дому, — она добровольно взяла на себя обязанности кухарки, уборщицы и няни маленького племянника Тэдди. Спустя три года Ольга родила второго ребенка — девочку, — и на плечи Ларисы легли также заботы о маленькой Лили. Мужа Ольги, Дерека Нортона, это сильно смущало. Однажды он даже сказал жене:

— Нам следует оплачивать услуги твоей сестры.

— Ты шутишь, дорогой, — удивилась Ольга, — неужели ты хочешь предложить Ларисе деньги? У нас в России так не принято. Лариса смертельно обидится — ведь она моя сестра. И потом, она любит этим заниматься.

— Да, но за любимую работу тоже платят деньги, — резонно возразил он, — Лариса не только убирает и нянчит детей, но еще и готовит. В конце концов, это не обязательно — мы могли бы заказывать еду.

— Дорогой, успокойся, пожалуйста, Лариса обожает готовить. К тому же, Тэдди и Лили привыкли к ее стряпне, они в рот не возьмут ничего другого. Так что, если тебя смущает сложившаяся ситуация, можешь поучиться у Ларисы кулинарному делу и взять кухню на себя.

— Ну и поучусь! — весело ответил Дерек, но вскоре благополучно забыл о своем намерении.

Ларису волновало другое — в соответствии со сложившимися у нее представлениями о жизни ни один мужчина не мог быть доволен постоянным пребыванием в доме лишних ртов.

— Ты, Оленька, честно скажи, из-за нас у тебя с мужем неприятностей не будет? — однажды робко спросила она у сестры. — А то ты нас и кормишь, и одеваешь, Сашеньку на свои деньги в частной школе учишь — мне ведь с вами никогда не рассчитаться. Я ведь много не могу — только если по дому что-то сделать и с детьми помочь.

Ольга, вертевшаяся в это время перед зеркалом, небрежно отмахнулась.

— Успокойся, дорогая, Дерек только рад, что вы с Сашкой сумели выбраться из этой ужасной России.

— Не знаю, как мне вас обоих отблагодарить. Я уж и Сашеньке всегда говорю: смотри, дочка, мы тете Оле и дяде Дереку по гроб жизни обязаны, что по-человечески живем.

— О чем ты говоришь, Лара, мы же не чужие, — оглядев себя со всех сторон, Ольга скорчила недовольную гримаску, — думаю съездить на Джордж-стрит и поискать юбку к этому блузону — в торговом центре будет распродажа. Кстати, тебе тоже нужно купить другой топ к серой юбке — твой фиолетовый мне не нравится. Поедем вместе?

Составлять целое из единых деталей было любимым занятием Ольги. Как-то раз, купив на распродаже великолепную дамскую сумку, она с неделю ездила по магазинам и рыскала по Интернету в поисках подходящих к этой сумке костюма и туфель.

— В другой раз, Оленька, — уклонилась Лариса, — если тебе что для меня понравится, сама купи, ты размер мой знаешь.

Ольга пожала плечами.

— Странная ты стала, Ларка, — в Москве тебя было хлебом не корми, а дай побегать по магазинам. Тебе что, в Австралии не хватает хамства и очередей?

Как всегда, она попала в точку — Лариса действительно тосковала по московским универмагам, где горластые тетки в очередях шумно выясняли, кто за кем стоит, а продавцы покрикивали на покупателей и даже порою оскорбляли грубыми словами. Но оскорбляли-то по-русски! В Бонди Бич, где жила семья Ольги, было много русских семей, и Лариса, постоянно встречая в магазинах соотечественников, нет-нет да перекидывалась с ними парой слов. В центре же Сиднея доносившаяся со всех сторон чужая речь вызывала у нее тоску — за годы жизни в Австралии ей удалось выучить не более двадцати английских слов, позволявших кое-как общаться с продавцами в универсамах и делать заказы по телефону. Объяснить это Ольге Ларисе было бы трудно, поэтому она начала оправдываться:

— У меня нынче дел накопилось, да и Лили с няней не любит оставаться — начинает плакать.

— Ох, какие нежности, поплачет и перестанет, — Ольга приложила к блузону одну из разложенных на кровати юбок и тяжело вздохнула, — нет, цвет не сочетается. Так я насчет Лили — меньше ее балуй, а то она будет такая же плакса, как Сашка.

Лариса виновато вздохнула — сестра, хоть и шутливо, но постоянно напоминала, что по приезде в Австралию Саша с утра до вечера плакала, ни на шаг не отходя от матери. Ольгу это раздражало — вызывая к себе сестру из России, она со свойственным ей эгоизмом полагала, что Лариса все свое время должна уделять маленькому племяннику, а не успокаивать свою хныкающую дочку. Сашу отвели к детскому невропатологу, и тот прописал ей микстуру, но ни микстура, ни искренняя доброта Дерека, пытавшегося развлечь девочку новыми игрушками, не помогли Саше избавиться от тоски по брату и дедушке. Устав плакать, она сидела в детской, притулившись где-нибудь в уголке, и глазами затравленного зверька следила, как мать возится с Тэдди.

Жизнь Саши круто изменилась после того, как в детскую заглянула Нора, младшая сестра Дерека. Это была худенькая и бледная восемнадцатилетняя девушка с ласковым взглядом и нежным мелодичным голосом. Такая маленькая, что Лариса поначалу приняла ее за ребенка, а Саша сочла своей ровесницей. Играя с Тэдди, Нора время от времени поглядывала на заплаканную девочку, потом внезапно что-то ей сказала. Саша, естественно, ничего не поняла, но вошедшая в комнату Ольга перевела им, что Нора приглашает дочку Ларисы провести рождественские праздники у них в Потс Пойнт.

— Это другой район Сиднея, — пояснила она сестре, не скрывая откровенной радости по поводу возможности на какое-то время избавиться от племянницы, — там живут родители Дерека и Норы, это один из самых фешенебельных районов Сиднея. Не бойся, никто Сашку не съест, пусть развлечется — там есть дети ее возраста.

«Детьми ее возраста» оказались Родерик, младший брат Норы и Дерека, и дальняя родственница семьи Мэгги Гримвэйд — бойкая девчушка с коротко остриженными рыжими кудряшками. В компании сверстников Саша почувствовала себя лучше, сразу ожила и уже через пару дней весело повторяла английские слова. Новые приятели переделали ее имя на английский лад, и Саша превратилась в Сандру.

После Рождества Ольга решила отправить племянницу в школу. Встревоженная Лариса поначалу возражала — ребенок-то языка не знает, понаставят в школе двоек. Ольга посмеялась над российским менталитетом сестры, и Нора на этот раз оказалась ее союзницей.

— Сандре нужно учиться, — перевела Ларисе ее слова Ольга, — не волнуйтесь, учителя все поймут.

Языковая проблема Сандры волновала Нору меньше всего — с тех пор, как она взяла под свою опеку эту русскую малышку и стала приглашать ее в Потс Пойнт, прошло всего-то ничего, а Сандра уже свободно сыпала английскими словами. Ольга этого не знала, потому что особо не интересовалась племянницей, а Лариса по незнанию языка просто не могла судить.

Понимая, что девочке тоскливо в доме, где тетке нет до нее дела, а мать с утра до вечера в делах и заботах, Нора часто заезжала за Сандрой в школу и по окончании занятий увозила ее к себе. Проводя большую часть времени в англоязычной среде, Сандра уже через пару месяцев свободно болтала по-английски, хотя иногда не совсем понимала смысл услышанного.

— Что значит «вставить палки в колеса»? — спросила она однажды у Норы. — Ольга говорила Дереку, что нынешний Совет директоров Энвижен пытается вставить палки в колеса владельцам компании.

Нора смутилась и немного встревожилась — Ольга, очевидно, понятия не имеет, что девочка уже прекрасно понимает по-английски, поэтому в ее присутствии разговаривает с мужем достаточно откровенно. Может, стоит с ней поговорить? Предупредить, чтобы была осторожней в высказываниях — если Сандра случайно повторит при посторонних то, что сейчас сказала, и это дойдет до Совета директоров Энвижен, неприятностей не оберешься. Хотя, если честно, то лишний раз общаться с женой брата Норе не очень хотелось.

— Я думаю, Ольга ошибается, — мягко сказала она, — во главе Совета директоров Энвижен стоит мой отец, а он всю свою жизнь посвятил этой компании.

— Нет, они говорили не о твоем отце, а о каком-то Эвенеле, — беспечно возразила Сандра, — Ольга его ругала, потому что он вмешивается не в свои дела. А какое красивое имя — Энвижен! Сначала я думала, это имя принцессы из сказки, — взяв со стола маленький веер, Сандра закатила глаза и начала им обмахиваться, — подать мою карету, я еду на бал! — она весело засмеялась и положила веер на место. — Но потом я поняла, что это компания.

Нора невольно улыбнулась.

— Да, Энвижен — это холдинговая компания. В девятнадцатом веке ее основал мамин прапрадед, и наша семья владеет Энвижен уже больше ста лет.

— И ты тоже владеешь?

— Сейчас во главе Энвижен стоит моя мама, ей принадлежит контрольный пакет, а мы, ее дети, пока только наследники. Мэгги тоже владеет пакетом акций, поскольку ее отец умер, но распоряжаться ими она, разумеется, не может — акции будут под опекой мамы, пока Мэгги не достигнет двадцати одного года.

— Мэгги? — заинтересовалась Сандра, вспомнив свою рыженькую приятельницу, постоянно гостившую у Нортонов. — Ольга говорит, что Сильвия случает Мэгги с Родериком, как двух собачонок, чтобы напакостить Дереку. Что это значит?

Благодаря прекрасной памяти она, даже не поняв смысла услышанного, могла абсолютно точно все воспроизвести. Однако Нора-то, разумеется, поняла, и лицо ее багрово вспыхнуло. У нее невольно вырвалось:

— Не нужно подслушивать разговоры взрослых, Сэнди, это нехорошо!

В глазах Сандры мелькнуло недоумение, она обиженно шмыгнула носом.

— Я не подслушивала, мы сидели в гостиной — я, мама с Тэдди, Ольга и Дерек, — и они разговаривали. Ты можешь мне объяснить другими словами, что значит «вставлять палки в колеса», «случать собачонок» и «пакостить»? Если нет, я спрошу у кого-нибудь в школе.

— Нет-нет, — испугалась Нора, — то, что ты слышишь дома, не следует нигде повторять. Видишь ли, Энвижен — огромная компания, кто только ни крутится рядом с ее владельцами, чтобы подхватить информацию — репортеры, конкуренты, завистники. Ты поняла?

Сандра легко согласилась и даже ввернула недавно услышанное выражение:

— Понятно, это коммерческая тайна, да?

— Ну… что-то вроде того.

— Ладно, я никому, кроме тебя, ничего не скажу.

Нора с облегчением вздохнула и решила, что говорить с Ольгой не стоит — Сандра умела держать обещание.

— Вот и хорошо, Сэнди, а теперь лучше поговорим о другом.

Сандра, видя, что разговор их огорчает Нору, решила узнать значение непонятных ей английских идиом позже — можно ведь выяснить окольным путем, не сообщая никому, где ей довелось это услышать. Прошло несколько лет, она повзрослела и стала понимать гораздо больше — и в жизни, и в английском языке. Как-то раз, приехав в Потс Пойнт, она вновь подступила к Норе с расспросами:

— Сильвия хочет поженить Мэгги и Родерика, я знаю. Это коммерческая тайна, да?

Нора чуть помедлила с ответом, но потом решила, что Сандре уже почти тринадцать, и с ней можно говорить о серьезных вещах.

— Нет, — ответила она, — это не тайна, мама не скрывает, что теоретически брак Родерика и Мэгги был бы желателен для Энвижен.

— Почему?

— Потому что тридцать процентов акций Мэгги должны работать в интересах компании, а кто знает, что случится, если ее мужем окажется жадный и недалекий человек? Мэгги может ввести его в Совет директоров или под его влиянием голосовать своими акциями за ошибочные решения. Сейчас политика Энвижен четко определена, у нашей компании большие перспективы, и мама хочет, чтобы в будущем все так и оставалось.

— Но что будет, если Мэгги и Родерик не поженятся?

Нора пожала плечами.

— Все может быть, в двадцать первом веке нельзя сочетать людей браком из деловых соображений. Однако завещание мамы составлено так, чтобы заинтересовать их обоих в браке. Если они поженятся, Дерек получит пятьдесят процентов акций, а Родерик — двадцать, вместе с Мэгги у них будет пятьдесят.

— Вот это да — целых пятьдесят!

— Если же Родерик и Мэгги не поженятся, — продолжала Нора, — то Дерек получит шестьдесят процентов, а Родди — всего десять, это довольно мало. С другой стороны, тридцать процентов Мэгги дадут ей право в своих интересах блокировать решение Совета директоров, а это в будущем может отрицательно сказаться на Энвижен.

— Почему же тогда Ольга не хочет, чтобы Мэгги с Родериком поженились? — недоумевала Сандра. — Конечно, Дерек при этом получит на десять процентов меньше, но ведь интересы Энвижен важнее.

— Я не знаю, чего хочет или не хочет Ольга, — при всем своем миролюбии Нора не могла скрыть неприязнь к жене брата, — для ее детей — да, для них важно, чтобы компания процветала, но самой Ольги дела Энвижен не касаются.

— Почему? Конечно, из-за завещания Гримвэйда она не может унаследовать долю Дерека в компании, но деньги-то у них общие.

— В наши дни простые акции Энвижен — это, скорее, власть и право определять политику компании, а не деньги, — объяснила Нора.

— А какие еще есть акции? — удивилась Сандра.

— Есть привилегированные акции, их может купить каждый желающий. Они приносят дивиденды, но не дают права голоса. После выплаты налогов часть дивидендов Энвижен идет на выплату владельцам привилегированных акций, часть направляется на расширение сферы влияния компании и ее нужды, включая заработную плату служащим, часть идет на благотворительные цели. Определенная сумма выделяется также не работающим на Энвижен наследникам — мне, детям Дерека и Мэгги с Родериком. Мама же с Дереком, работая в компании, получают заработную плату наравне с остальными.

Сандра была искренне поражена — ей припомнились рассказы матери о московской жизни.

— Ты хочешь сказать, что Дерек с Ольгой живут на одну его зарплату? — недоверчиво спросила она. — И им этого хватает?

Улыбнувшись, Нора пояснила:

— Пока Энвижен процветает, эта зарплата столь велика, что Дерек имеет возможность вкладывать деньги в недвижимость, а эта недвижимость уже сама приносит доход и служит гарантией стабильности на тот случай, если дела компании пойдут неважно. Например, когда папа с мамой поженились, дела Энвижен шли много хуже, они даже не могли позволить себе вторую машину. После смерти своего деда Фрэнка мама круто изменила политику компании, и теперь Энвижен имеет статус холдинга международного значения.

— А твой папа? Я хочу сказать, он так и остался бедным? Ведь он не имеет права ничего получить по наследству.

— Что ты, дорогая, — рассмеялась Нора, — тот, кто столько работает, у нас в стране бедным не бывает. Папа много лет возглавляет Совет директоров и преданно служит Энвижен. Он заработал столько денег и так грамотно их вложил, что его можно считать одним из богатейших людей страны.

— Но почему же ты не работаешь для Энвижен, Нора? Ты могла бы вести дела не хуже Дерека, ты такая умная!

— Мама освободила меня от всех забот, связанных с Энвижен, и она права — мне это будет не по силам, — спокойно ответила Нора, — я владею недвижимостью и имею фиксированный доход, получаю определенную сумму от Энвижен. Мама считает, что прежде всего я должна заботиться о своем здоровье.

— Почему, разве ты больна?

Лицо Норы неожиданно погрустнело, и, опустив голову, она вздохнула.

— Прежде я не говорила тебе об этом, Сэнди — в детстве у меня обнаружили злокачественную опухоль. Операцию сделали вовремя, сейчас моей жизни ничто не угрожает, но после той операции я уже… я уже не такая, как все.

— Не такая? — растерянно переспросила Сандра. — А какая же ты?

— Ну… хорошо, тебе лучше это узнать. Мне все удалили, понимаешь? Все внутренности.

— И ты… никогда не сможешь иметь детей?

— Хуже, — губы Норы искривила горькая усмешка, — даже в туалет я хожу не так, как другие — на поясе под одеждой у меня подвешены мешочки для мочи и кала, мне их регулярно меняют. Мне вводят гормональные препараты, чтобы я… чтобы я выглядела, как нормальная женщина. Я никогда не смогу жить с мужчиной, как другие, поэтому никогда не выйду замуж. Зачем мне акции Энвижен, я никому не смогу их завещать — ведь у меня никогда не будет детей.

Неожиданно она разрыдалась, закрыв лицо руками.

— Нора! — Сандра обняла ее, впервые осознав, что никогда прежде не задумывалась о том, почему так мала и физически хрупка ее подруга — сама-то Сандра к тринадцати годам вытянулась и уже вполне развилась, как женщина.

— Не надо, уходи, — судорожно вздохнув, Нора попыталась ее оттолкнуть, — наверное… наверное, я все же зря тебе рассказала.

— Почему зря? — Сандра прижала к своей щеке крохотную ручку. — Мы ведь подруги.

Высвободив руку, Нора утерла слезы и криво улыбнулась.

— Да, пока еще подруги, — с невыразимой горечью произнесла она, — у меня в жизни было много подруг — и в школе, и в колледже. Стоило им узнать о моих проблемах, как они начинали обращаться со мной, как с хрустальной вазой, а потом… потом словно испарялись. Нет, многие из них мне регулярно звонят — как живешь, как здоровье и все такое. Но это ведь не то, что посидеть вдвоем, поболтать, излить душу. Одна моя приятельница в колледже прежде постоянно рассказывала мне о своем парне, а когда узнала… Возможно, она подумала, что мне больно слушать о том, что мне недоступно. Или, что я неспособна понять. Наверное, будь я просто инвалидом в коляске, люди относились бы ко мне иначе, но все эти мешочки для мочи и кала… Иногда мне кажется, что людям со мной просто противно. Вот и ты теперь знаешь. Из вежливости пожалеешь меня немного и тоже исчезнешь.

Ошеломленная Сандра какое-то время смотрела на нее широко открытыми глазами, а потом разрыдалась.

— Как ты могла подумать! — всхлипывая, повторяла она. — Как только ты могла так обо мне подумать!

Нора гладила ее по голове и говорила:

— Перестань, дорогая, ну что ты? Не плачь, не надо.

Годы шли. Постепенно Сандра свыкалась с жизнью в Сиднее, в прошлое уходило проведенное в Москве детство, но иногда в памяти ее внезапно и ярко вспыхивали воспоминания — широкий двор, куда выходили окна их квартиры на проспекте Вернадского, дедушка, отец, брат Денис. Лариса на все вопросы дочери отвечала лишь: «не знаю я ничего», и на глазах у нее выступали слезы. В четырнадцать лет Сандра втайне от всех послала письмо на свой старый московский адрес, но оно вернулось обратно. В семнадцать она решила наконец серьезно поговорить с матерью. Однажды вечером, когда Лариса, уложив Тэдди с Лили спать, села вязать шарф в гостиной, Сандра устроилась рядом с ней на широкой софе и осторожно начала:

— Ма, мы когда-нибудь вернемся в Москву или нет?

При упоминании о Москве Лариса, как обычно, расстроилась.

— Сашенька, ну что нам там делать?

— Как это «что делать»? Там наш Денис, ты забыла, что он — твой сын и мой брат?

— Я не….

Внезапно горло Ларисы сжал спазм, и она разрыдалась.

— Мама, что с тобой? — испуганная Сандра бросилась к матери, но та, сумев взять себя в руки, отстранила дочь.

— Ничего, Сашенька, просто нервы, не обращай внимания. Ты говоришь, уехать в Москву, а как нам там жить? Порядки в России теперь другие, за работу платят мало, а у нас ничего нет.

— А здесь что у нас есть? — резонно заметила Сандра. — Любой, кто работает столько, сколько ты, имеет в Австралии свой дом и постоянный доход. Ты с утра до ночи готовишь, убираешь, возишься с детьми, а мы ничего не имеем. Тетя Оля нас кормит и поит, Дерек платит за мою школу и дает мне карманные деньги, потому что у тебя самой нет ни цента.

— Не говори так, Сашенька, тетя Оля мне родная, и Тэдди с Лили мне как собственные дети.

— Тете Оле они еще больше собственные, — проворчала Сандра, — но почему-то о них заботишься ты, пока она разъезжает по магазинам. Ладно, будем считать, она тебя для этого наняла и вызвала из России, но тогда ты знаешь, сколько она должна была за все это время тебе заплатить? Знаешь, сколько в Австралии сейчас получают няни и уборщицы? А ты выполняешь всю работу по дому бесплатно.

— Тебе не стыдно? — мягко упрекнула ее Лариса. — Тетя Оля столько для нас делает, а ты хочешь, чтобы я еще с нее деньги брала?

— Ты прекрасно готовишь и запросто могла бы устроиться поваром в ресторане, — упрямо возразила ей дочь, — у нас бы тогда давно был свой дом, был бы счет в банке. Конечно, мне дадут кредит, чтобы получить образование, но для дополнительных курсов, да и просто, чтобы жить, пока я не начну работать, нужны деньги. Я не хочу ни у кого просить, пусть даже у родных.

Лариса вдруг припомнила.

— Нет-нет, доченька, тебе не придется просить. Ты знаешь, когда тетя Оля уезжала из России, мы с твоим отцом дали ей с собой немного денег. Так вот, когда мы только приехали в Австралию, тетя Оля сказала, что хочет вернуть мне этот долг. Я, конечно, не брала, поэтому она купила на мое имя какие-то акции и сказала, что это на твое образование.

Сандру слова матери живо заинтересовали.

— Акции? Ты никогда мне не говорила, а где ты их хранишь?

— Господи, да я к ним и не прикасалась, что я в них понимаю? Лежат где-то у тети Оли. Она меня возила в какой-то офис, чтобы я расписалась, мне даже название запомнилось — Мэйджик Би.

— Хорошо, я сама спрошу об этом у тети Оли.

— Спроси, доченька, я-то в этом не смыслю.

Вечером следующего дня Сандра начала разговор с теткой, когда ты сидела в гостиной, разглядывая присланный по почте журнал мод.

— Тетя Оля, я просмотрела проспекты Мэйджик Би. Оказывается, это дочерняя компания Энвижен, и стоимость ее акций с конца прошлого века резко возросла.

Ольга, оторванная от своего любимого занятия, недовольно посмотрела на племянницу, но поняв, о чем та спрашивает, приподняла бровь и весело рассмеялась.

— Так ты, оказывается, интересуешься бизнесом, детка? Неужели ты хочешь стать менеджером?

— Я хочу получить диплом медсестры, — хмуро возразила Сандра, — государство дает субсидии студентам медицинских колледжей, но есть много платных курсов, поэтому я и хочу выяснить, что мы с мамой имеем.

— Деньги не должны тебя волновать, дорогая, я оплачу все, что потребуется.

— Почему ты, если у мамы есть акции? Я просмотрела биржевые новости — акционеры Мэйджик Би стабильно получают хорошие дивиденды, это процветающая компания.

— Да-да, но Лариса доверила мне распоряжаться этими акциями. Поэтому забудь о них и подумай, где лучше всего получить образование. Ты говоришь, что хочешь быть медсестрой? Я бы на твоем месте выбрала колледж MSN в Мельбурне — он дает хороший диплом.

Сандра растерялась.

— В Мельбурне? А мама?

Ольга снисходительно улыбнулась.

— Нельзя все время держаться за мамину юбку, — сказала она, — ты уже взрослая и должна сама пробивать себе дорогу в жизни. Мельбурн — культурный центр Австралии, даже Сильвия отправила своего ненаглядного Родди получать образование в Мельбурнском университете, потому что школа права там считается одной из лучших в мире.

В словах этих была немалая доля истины — школа права при университете Мельбурна действительно считалась достаточно сильной. Впрочем, если исходить из этих соображений, Сильвия Нортон вполне могла бы отправить любимого младшего сына учиться и в Штаты, но желание объединить всех владельцев акций Энвижен в одну семью стало для нее в буквальном смысле слова навязчивой идеей. После того, как Родерик окончил школу, она предложила ему и Мэгги сопровождать ее в двухмесячном турне по Европе. Во время этой поездки молодые люди постоянно оставались одни, и свершилось то, что не могло не свершиться — об этом Сандре рассказала сама болтушка Мэгги, лишенная каких-либо комплексов и посвятившая в свои новые отношения с Родериком всех приятельниц.

…Случилось все так: однажды девушкам довелось вдвоем поплавать в домашнем бассейне Нортонов в Потс Пойнт, и Мэгги, начала рассказывать Сандре о своей недавней поездке в Европу. Перескакивая с предмета на предмет, она взялась за бортик бассейна, выплюнула попавшую в рот воду и снисходительно заявила:

«В принципе я ничего не имею против брака с Родди — трахается он неплохо»

Ошеломленная Сандра ушла под воду, успев лишь булькнуть:

«Что?!»

Вынырнув, она начала усиленно отфыркиваться, но пыталась скрыть свое смущение так явно, что в легком прищуре устремленных на нее глаз Мэгги мелькнула насмешка.

«У тебя что, еще ни с кем не было секса? — снисходительно спросила она и с легкой ехидцей в голосе извинилась: — Ой, прости, Сэнди, что я об этом заговорила — не знала, что ты девственница»

Уязвленная Сандра высокомерно вскинула голову над водой и нахально соврала:

«Шутишь, Мэг? Я в первый раз была с парнем в тринадцать лет!»

«Точно? Тогда ладно. Так я про что говорила? Ах, да, про Родди. Так вот, у него…»

И она с увлечением начала излагать пикантные подробности. Сандра не все поняла, но придала своему лицу умудренное жизнью выражение и, улучив момент, когда Мэгги сделала короткую передышку, снисходительно заметила:

«Круто, конечно. Но только вот у меня был случай…»

Припомнив нюансы, описанные в книге о сексе, и призвав на помощь всю свою фантазию, она завернула такое, что Мэгги с уважением приоткрыла рот.

«Да, классно, надо попробовать!»

«Обязательно попробуй, испытаешь кайф! — и Сандра, решив, что в достаточной степени утвердила свой авторитет, перевела разговор на другую тему: — Ну и что, вы с Родди теперь поженились? Сильвия ведь спит и видит вас на брачном ложе»

«Ага, еще бы — вдруг я захочу сама распоряжаться своими акциями, — практичная Мэгги, вытащила из воды руку и почесала свой усеянный веснушками нос, — или выскочу замуж и потребую ввести моего мужа в Совет директоров. Вот она и пыхтит. В принципе, я не против Родди, только, двадцать процентов мне мало, я выдвину свои условия»

«Какие условия?» — удивилась Сандра.

Неожиданно лицо Мэгги приняло странное выражение, и во взгляде ее мелькнула хитрая усмешка.

«Не скажу, еще расскажешь об этом своей тетушке»

«Тетушке?»

Сандра растерянно приоткрыла рот, а Мэгги засмеялась и, шаловливо брызнув в ее сторону водой, поплыла прочь, крикнув:

«Догоняй!»

Когда они оказались у противоположного бортика, Сандра, запыхавшись, спросила:

«Подожди, я не поняла — о какой тетушке ты говорила?»

«Да ладно тебе! Передай Ольге, что пока она может не волноваться — я еще окончательно не решила, сколько акций отберу у них с Дереком. И вообще еще не решила, выйду за Родди или нет. Может, он так и останется при своих десяти процентах»

Сандре, оскорбленной тем, что ее приняли за шпионку, захотелось уколоть приятельницу.

«А ты уверена, что Родди настолько в восторге от вашего секса, что захочет на тебе жениться? Может, он предпочтет остаться при десяти процентах?»

Ничуть не задетая Мэгги весело ухмыльнулась:

«Господи, Сэнди, ты что, ребенок? Причем тут секс? Это бизнес, семейное дело. Сильвия сказала: „надо!“, а Родди всегда слушается свою маму. Вот тебе пример: она решила, что нам с Родди не следует разлучаться, поэтому я должна приехать в Сидней — здесь, мол, национальная картинная галерея неизмеримо богаче подлинными шедеврами, и прочее и прочее. Но со мной этот номер не пройдет, я ей так и заявила: поступлю в школу искусств в Мельбурне. Тогда она быстро все в мозгах переиграла наоборот и решила отправить Родерика в Мельбурн. И что? У него даже и мысли не было возразить! Так что решать буду я, Сильвии придется делать по-моему, а Родди будет слушаться»

«Надо же, — Сандра насмешливо фыркнула и покрутила носом, — и что же вы решили, ваше величество?»

«Мы вступим в брак не раньше, чем в тридцать лет. Я хочу продолжить образование в Европе, а там есть классные парни, зачем мне себя ограничивать? У меня твердые принципы: в браке никаких измен, типа верность и в горе, и в радости, пока не разлучит смерть. Ну, или, может, развод. Родди со мной полностью согласен. К тридцати мы, конечно, еще не совсем состаримся, но секс для нас уже не будет иметь первостепенного значения, тогда и поженимся. Пока же я предоставляю Родди полную свободу, трахни его, если захочешь, я не стану возражать. Кстати, можешь научить его той штуке, о которой сейчас мне рассказывала?»

Ничего не ответив, Сандра выбралась из бассейна и побежала в душ. Тогда, конечно, она здорово разозлилась, но позже ей стало смешно — на веселую болтушку Мэгги вообще долго дуться было невозможно…

Теперь, в разговоре с теткой, прокрутив в памяти этот эпизод прошлого, Сандра с трудом удержалась от смеха.

— Вспомнила, что-то веселое, Саша? — Ольга пристально разглядывала племянницу.

— Да нет, просто, — Сандра тряхнула головой, чтобы избавиться от неприятного покалывания в затылке.

— Думаю, Саша, — тетка смотрела на нее, слегка прищурив глаза, — в Мельбурне ты оценишь возможности, которые откроет перед тобой самостоятельная жизнь. Я, например, в твоем возрасте только об этом и мечтала, но, к сожалению, в России не было таких возможностей, как здесь. Вокруг меня всегда суетились старшие и без конца давали мне указания.

— Понятно, — с легкой насмешкой протянула Сандра, — тебе пришлось провести всю молодость в неволе, и ты хочешь свободы для меня, своей любимой племянницы.

— Старшие давали мне советы, — пропустив мимо ушей ее колкость, продолжала Ольга, — мне приходилось вежливо выслушивать всю чушь, что они говорили, однако главные решения в своей жизни я принимала сама. Поэтому-то и добилась неизмеримо большего, чем все мои советчики. Например, я в свое время решила уехать из России и вот результат: я счастлива, живу в цивилизованной стране и имею все, что нужно человеку для самоуважения. Россия же разворована, разграблена, оттуда бегут все, у кого есть такая возможность. Когда-то твой покойный дед Сергей Денисович, крупный ученый и человек с большим жизненным опытом, не советовал мне уезжать из России. Он предвещал, что в чужой стране я погибну, что человеку нужна родина, и прочую ерунду. Как видишь, он ошибался.

Сандра на миг словно оцепенела.

— Почему ты говоришь «покойный», разве дедушка умер? — голос ее задрожал.

— Значит, Лариса так и не рассказала тебе, что произошло с вашей семьей?

Будь Сандра не столь взволнована, удивление Ольги показалось бы ей слегка преувеличенным, но у нее вдруг гулко заколотилось сердце, охваченное ужасным предчувствием.

— Мама никогда ничего мне не говорит. Когда я начинаю спрашивать о Денисе и дедушке, она только отворачивается, а в прошлый раз даже заплакала. Тетя Оля, ты знаешь, где они? Один раз я написала им в Москву, но письмо вернулось назад.

Лицо тетки внезапно стало печальным, она подошла к Сандре и, обняв девушку, прижала к себе ее голову.

— Девочка моя, Лариса не хотела тебе говорить, да ты и слишком мала была, когда все это произошло. Но раз уж так вышло… Хорошо, я тебе расскажу — ты уже взрослая и имеешь право знать.

Сандра слушала рассказ Ольги, и лицо ее было неподвижно.

— Кто конкретно сообщил тебе, что дедушку, Дениса и папу убили? — спросила она, когда тетка замолчала. — Их убийц нашли?

— Боже, детка, в России никто сейчас не ищет преступников, там царит полный произвол. Нет, мне сообщили обо всем оставшиеся в России друзья.

Сандра упрямо выпятила вперед подбородок.

— Тетя Оля, я хочу с ними связаться и узнать, как все произошло!

— Это случилось много лет назад, — Ольга ласково пригладила пушистые волосы племянницы, — тех людей уже нет в живых. И что могут изменить подробности? Однако тебе не следует говорить об этом с мамой — Лариса тяжело пережила гибель твоего брата, и не нужно ворошить старую боль. Делай вид, что я тебе ничего не говорила, обещаешь?

Отвернувшись, Сандра угрюмо буркнула:

— Ладно.

— Так что ты решила насчет колледжа MSN? Кстати, Родди на днях звонил моему мужу, Дерек говорит, что мальчик в восторге от жизни в Мельбурне.

— Тетя Оля, я ведь не Родерик Нортон, которому Сильвия купила апартаменты в Сити в здании Фреш Уотер — в Мельбурне мне негде жить, а чтобы снять квартиру, нужны деньги.

Ольга улыбнулась.

— О, это не проблема, в Мельбурне у нас есть недвижимость. Дом в Ричмонде мы обычно сдаем четырем студенткам из Азии — предпочитаю девушек, они аккуратней. Поговорю со своим агентом — четвертой будешь ты. Район заселен в основном вьетнамцами и греками, на каждом шагу маленький магазин или аптека, до Сити поездом пять минут, очень удобно.

— Сколько я должна буду платить за эту твою квартиру?

— Тебя не должны волновать деньги, детка, мы родственники.

— Почему? Ричмонд дорогой район, а я не нищая — в биржевых ведомостях пишут, что акции Мэйджик Би приносят хорошие дивиденды.

Лицо Ольги выразило возмущение.

— Даже говорить об этом не хочу, — в сердцах проговорила она.

Глава четвертая. Сандра и Родерик

Черные и красные круги, обрамленные белыми точками, длинные линии, странный силуэт в нижнем углу — картина Лоуренса Пеннингтона шестидесяти лет, который принадлежит к племени Валлавару, Острохвостых Орлов. Чуть шевеля губами, Сандра внимательно читала описание:

«…Валлавару и его жена, оставив собственных птенцов беззащитными, искали яйца лесной куропатки Нганамары. Нганамара знала, что ее преследуют, и пыталась увести Орлов от гнезда, где спрятала яйца. Красные следы на картине принадлежат Нганамаре, черные — племенным Орлам»

Стоя перед полотном, Сандра внимательно вглядывалась в странный рисунок и в очередной раз поражалась своеобразию менталитета коренных жителей страны. Она помнила аборигена в национальной раскраске, в теплый сезон постоянно сидевшего в Сиднее на Сёкьюла кэй — у причала, откуда катера возили на Парамату приезжих туристов. Абориген играл на диджериду и собирал деньги в стоявшую перед ним корзину. Сандра читала, что диджериду, национальный инструмент коренных австралийцев, изготовляется очень сложно — в молодой эвкалипт помещают особого червя, и он в течение многих лет прогрызает дерево вдоль ствола, а когда проест насквозь, то дерево срезают, очищают и окрашивают. Получается нечто вроде длинной толстой свирели. Настоящий диджериду стоит бешеных денег, но и хорошие подделки продаются по сто долларов. Аборигены завлекают туристов на рынках, наигрывая на красиво раскрашенных диджериду, но европейцы, купив инструмент, как правило, не могут научиться даже издавать какие-либо звуки и, в конце концов, просто вешают его на стену, как сувенир.

Послушав музыку мужчины в раскраске, Сандра обязательно кидала ему монетку. Ей, как и всем жителям Австралии, известно было, что премьер-министр страны Кевин Родд перед всем миром принес аборигенам извинение — за то, что в течение ста лет представители белой расы проводили политику изъятия детей из семей аборигенов и уничтожения национальной культуры. Кидая деньги в корзину, Сандра считала, что вносит свою лепту в это извинение. И, тем не менее, всерьез интересоваться искусством коренных жителей материка она начала после одного смешного и крайне нелепого случая.

…В последний год ее обучения в колледже MSN. Они с однокурсницей решили зайти в супермаркет ДИЭФО, а там забежали в туалет. Пока делали свои дела, переговаривались из кабинок, и приятельница Сандры сказала:

«Нет, что ни говори, а мне та юбка в „Кристине“ жутко не понравилась — какой-то аборигенский стиль»

Когда же девушки вышли из кабинок, то лицом к лицу столкнулись со стоявшей снаружи женщиной-аборигенкой, слышавшей их разговор, и полное коричневое лицо ее было искажено от ненависти.

«Вы не любите аборигенов, да?»

«Что вы, что вы!»

Испуганным девушкам не сразу удалось избавиться от разъяренной мегеры, никоим образом не походившей на представительницу угнетенной расы — одета аборигенка была по последней моде, а одна ее сумка стоила не менее шестисот долларов. В тот же день они прочитали объявление об открытии в галерее Яна Поттера экспозиции работ аборигенов, и Сандра предложила приятельнице:

«Давай, сходим»

Приятельница еще находилась под сильным впечатлением недавнего инцидента в туалете и в ужасе замахала руками.

«Иди одна, если хочешь, с меня аборигенов достаточно!»

Сандра пошла и с тех пор стала посещать выставки постоянно…

Осмотрев все полотна и вернувшись к картине «Много женщин» Гарри Тьютьна из племени Питьянтьятьяра, она перечитывала пояснение:

.«Углубления в песке — это девушки, усевшиеся в круг. Они занимаются милпатьюнами — без слов рассказывают друг другу о своей любви к мужчинам с помощью изображений, создаваемых ими руками на песке».

«Национальный менталитет, — думала Сандра, — или отличная от нашей философия жизни? Что так волнует в этих картинах?»

Ей не хотелось сразу уходить, она решила пройтись по залу современного искусства, и возле одного их полотен увидела Мэгги — та сидела на полу, что-то усердно зарисовывала в своем блокноте, и медные локоны ее прыгали от усердия. Сандра плюхнулась рядом и заглянула в блокнот, но ничего не поняла в штрихах и набросках.

— Привет, — громко прошептала она.

Мэгги, не отрывая карандаша от бумаги, глянула через плечо и чмокнула Сандру в щеку.

— Привет. Подожди минутку, я сейчас закончу.

— Что это ты делаешь, Мэг?

— Изучаю эффекты линейной перспективы, — Мэгги переползла в другое место и, продолжая работать, пояснила сместившейся следом за ней Сандре: — Перспектива — это система изображения объёмных тел на плоскости, учитывающая их пространственную структуру и удалённость отдельных их частей от наблюдателя. Ясно?

— Почти, — улыбнулась Сандра.

— Ну и ладно, я сегодня уже устала, ты сейчас куда?

— Никуда, ходила на выставку к аборигенам.

— Да, я вчера тоже заходила. Пойдем на ленч?

Перейдя по мосту реку Ярру, они свернули направо по набережной Саутбэнка и немного потусовались в толпе, которую развлекал веселый мужчина, в костюме факира. Постояли у изображенной прямо на асфальте картины — ее старательно дописывал парень лет двадцати пяти. Рядом с ним стояла шапка-котелок для пожертвований, а надпись мелом на асфальте гласила:

«Внеси свою лепту и загадай желание. 50 центов — полжелания, 1 доллар — одно желание, 2 доллара — 3 желания, 5 долларов — счастливый уикенд, 50 долларов — этой дорогой попадешь в Краун Казино».

Внеси свою лепту и задумай желание

Сандра бросила в шапку доллар и со смехом заметила:

— Дорогу в Казино я и без того знаю, хватит с меня одного желания — пообедать.

— Разделишь его со мной, — Мэгги потянула ее дальше, — не выкидывай деньги на ветер.

— Обожаю смотреть, как они рисуют на асфальте, неужели тебе не нравится? Мне кажется, среди них есть талантливые ребята.

Мэгги небрежно отмахнулась.

— Чушь! Я бы в жизни не стала мазать асфальт, зная, что завтра все будет смыто. Искусство должно быть вечным, а талант существует, пока его признают. Мы с ребятами хотим снять зал в Брайтоне и устроить выставку — заявить о себе миру. Приходи.

— Постараюсь. Много вас?

— Пять человек. Есть один парень, очень талантливый — Дэн Пренстон. Единственный недостаток — трахается с Лолой Вудсток, серенькой мышкой, и это сказывается на его способности видеть перспективу. Придется мне в ближайшее время выправить ситуацию.

Сандру всегда умиляла способность Мэгги стыковать философско-творческое с вульгарно-обыденным.

— И как ты будешь выправлять ситуацию? — со смехом поинтересовалась она.

— Обычно — отобью его у Лолы, и все.

— А Родерик? Вдруг он от ревности заболеет и умрет, что скажет Сильвия?

Мэгги с досадой дернула плечом.

— Да пошла она, надоела уже! Нет, я понимаю разные там ее брачные планы и все такое — это бизнес. Но она ведь достала — каждый раз звонит маме и начинает свою песню: как поживают Мэгги и Родерик? Ну почему «Мэгги и Родерик»? Мы с ним что, семейная пара?

— Погоди, а я думала, вы с ним живете в здании Фреш Уотер.

— Еще чего! Я взяла кредит и купила себе хорошенькую квартирку в Порт Мельбурн, теперь я сама по себе, он сам по себе, загляни ко мне как-нибудь. У тебя машины нет? Тогда на шестнадцатом трамвае до конца, как выйдешь — налево по набережной.

— Спасибо. А Сильвия знает?

— Естественно, адвокаты докладывают ей о моих финансовых делах. Пришлось сказать, что моей душе художника нужна студия для работы с видом на море — шум прибоя за окном и все такое. Родди меня поддержал, он в принципе нормальный, с ним можно иметь дело. Нет, но она стерва, да? Как можно насильно заставлять людей жить вместе? Ладно там, трахаться, но ведь жить вместе это тот же брак!

— Брось, кто тебя может заставить, если ты не хочешь?

— Э, не скажи! — Мэгги энергично дернула себя за рыжую кудряшку. — По завещанию Гримвэйда до двадцати одного года мои акции под опекой, Сильвия имеет право вообще не выделять денег на мои карманные расходы, а того, что дает мама, мои потребности художника не обеспечивает. Вот через семь месяцев, в марте, мне исполнится двадцать один, и тогда я плюну всем в лицо, а пока приходится терпеть.

— А Родди? Его все это устраивает?

— Родди еще тот тип! Сам рад до чертиков, что я не мешаю ему жить, а на людях ведет себя, как мой официальный бойфренд, тебе это как? Делает вид, что не хочет огорчать свою обожаемую мамочку. Конечно, он тоже зависит от Сильвии, я понимаю. Да, кстати, Сэнди, у тебя сейчас есть постоянный парень?

Переход был столь неожиданным, что Сандра растерялась и не сразу сумела растерянно промямлить:

— Ну, как тебе сказать, сейчас вроде бы… как бы…

— Ну, значит, нет. Короче, у меня к тебе просьба: в следующую пятницу мы идем в концертный зал смотреть аборигенские пляски, я тебя приглашаю с нами — отвлечешь Родди. По дружбе, а? Пока я займусь Дэном. Честно, Сэнди, очень тебя прошу, чего тебе стоит?

— Да ты с ума сошла!

— Почему? Можешь даже потрахаться с ним, тебе понравится.

— Прости, не могу.

— Да почему? Мы ведь подруги, неужели тебе трудно мне помочь? Аборигенские пляски, а? Ты же интересуешься аборигенским искусством.

— Да какая тут связь?

— Слушай, — Мэгги дернула себя за волосы так, что Сандра испугалась, как бы ее приятельница себя не скальпировала, — я бы не просила, но тут, понимаешь, какая штука? Помнишь, в этом году мы все слетелись в Потс Пойнт по случаю дня рождения Норы?

— Да, конечно. За столом вы с Родди сидели рядом, и у тебя был вполне довольный вид.

— Ну, довольный вид я делать умею. Так вот, помнишь, как Патрик после обеда затеял возню с Лили и Тэдди?

…Разумеется, Сандра это помнила — из-за Норы. Та поначалу приняла участие в игре с племянниками, а потом вдруг почувствовала сильную усталость — однажды она объяснила Сандре, что так с ней бывает из-за постоянного приема гормональных препаратов. Чтобы не тревожить мать, Нора сказала всем, что хочет поболтать с Сандрой в своей комнате — та, конечно, сразу все поняла и отправилась с ней. Однако на этот раз приступ слабости затянулся, Нора лежала бледная, с закрытыми глазами, а Сандра сидела рядом и держала ее за руку. Потом пришла медсестра, чтобы поменять Норе мешочки, и Сандра вернулась в гостиную. Там уже никого не было, кроме Ольги с Дереком, но и они собирались уходить, а из сада доносился веселый детский смех — Патрик на площадке за домом играл с внуками в теннис. Сандра вышла на крыльцо и, следя за весело носившейся с ракеткой Лили, ждала, пока уйдет медсестра. Дерек, выйдя вместе с Ольгой, спросил у нее:

«Ты поедешь домой с нами, или Патрик потом привезет тебя с Тэдди и Лили?»

Сандра неожиданно решила:

«Поеду с вами»

Ей захотелось побыть с матерью — на следующий день она улетала в Мельбурн. Но потом мучила совесть — наверное, следовало остаться и еще немного поговорить с Норой…

Чувство вины, как известно, не забывается долго, поэтому в ответ на вопрос Мэгги Сандра, недовольно сдвинув брови, буркнула:

— Ну, помню. А что?

— Так вот, вы тогда с Норой ушли потрепаться, а нас с Родди Сильвия повела к себе в кабинет и там деликатно промывала нам мозги.

— В каком смысле деликатно?

— В том смысле, что хитро — не прямо, а намеками. Будто в настоящий момент дела обстоят так, что компания в случае появления в семье наследника готова полностью оплатить родителям дом, расходы и все такое. Но это, мол, только конкретно в настоящий момент. Кажется, Родди клюнул, ведь дом, расходы — все это серьезно. Когда мы летели обратно в Мельбурн, он мне в самолете даже намекнул, что, может, не стоит ждать до тридцати лет. Потом, правда, мы с ним об этом больше не говорили, но, если я сейчас захочу начать с Дэном серьезные отношения, Родди начнет строить из себя обиженного и все такое, а мне нужно будет полностью сосредоточиться на Дэне. Я с ума по нему схожу, а эта дура Вудсток на нем обеими лапами висит. Помоги по-дружески, а?

— Попроси кого-нибудь еще.

— На другую он, может, и не клюнет, а ты такая хорошенькая, такая грациозная! Он мне сам сто раз это говорил, не веришь?

Конечно, Сандра не поверила — в Сиднее они с Родериком пару раз в год сталкивались на семейных торжествах, но никакого интереса к ней он не проявлял. Как, впрочем, и она к нему. Поэтому от столь наглого вранья своей приятельницы Сандра порозовела и даже не сразу нашлась, что ответить, а пока подбирала слова, насмешливый взгляд Мэгги сделал ее лицо из алого багровым. Разозлившись на саму себя, Сандра решила вообще не отвечать на глупости этой рыжей нахалки, она отвернулась и неожиданно заметила, что они уже битый час стоят у металлического ограждения на набережной Ярры и болтают, а недалеко от них, вытянувшись во весь рост на скамейке, мирно дремлет заросший бородой бродяга.

На противоположной стороне Квинс Бридж, прямо перед ними, светилась огромная надпись CROWN CASINO.

Кивнув в сторону надписи, Сандра сказала:

— Пошли, а то в Калатраве мест не будет.

Пока они шли через Краун Казино — гигантское скопление кафе, супермаркетов и всевозможных увеселительных комплексов, включающих кинотеатры, концертные залы и казино, — общительная Мэгги каждую минуту здоровалась с приятелями и знакомыми, поэтому разговор о Родерике естественным образом прервался. Она вновь подняла эту тему, когда они уже сидели в Калатраве — большом обеденном зале Краун Казино.

— Слушай, я все-таки не понимаю, что за проблемы — так трудно на вечер занять парня?

В этот час в Калатраве обычно собиралось много молодежи и семей с детьми, казалось, весь зал представляет собой один сплошной шум, поэтому Сандра решила, что вполне пристойно сделать вид, будто она не расслышала.

— Прости? — переспросила она и выразительно помахала рукой возле уха. — Так кричат кругом, что вообще ничего не слышно, потом поговорим.

Лицо Мэгги расплылось в широкой улыбке, ее кудряшки задорно подпрыгнули.

— Ладно, — сказала она, — я понимаю, ты права, ты не обязана за просто так мне помогать. Могу взамен предложить тебе услуги риэлтора. Недалеко от меня в Порт-Мельбурн продают недорогую квартиру, не хочешь купить? Сразу честно говорю: зимой там довольно сыро из-за того, что море рядом, зато летом отлично — пляж, дно песочное, рядом пирс. С ноября по апрель можно будет сдавать в аренду за хорошие деньги.

— Спасибо, у меня пока нет денег на покупку квартиры.

— Проблем-то! Возьми кредит на тридцать лет.

— Не выйдет — обеспечения нет, я еще не работаю.

— Ну и что? Я тоже пока не работаю, кредит взяла под акции. Попроси свою мать дать тебе обеспечение под какую-нибудь ее недвижимость. Все равно ей нужно будет во что-то вкладывать деньги, а квартира в Порт-Мельбурн, да еще по такой цене — что может быть выгодней?

— Извини, не получится, у мамы нет ни недвижимости, ни денег.

— Как это нет? Она сто лет работает у Дерека, ей же там такие деньги платят! У нее что, с налогами проблемы?

— Она не работает, она просто помогает, — хмуро возразила Сандра и неожиданно для самой себя обрисовала Мэгги сложившуюся ситуацию, излив перед приятельницей всю скопившуюся в душе досаду на мать и тетку. Пораженная Мэгги слушала, открыв рот. Когда Сандра закончила свой рассказ, она почесала затылок и сморщила веснушчатый нос.

— Да, дела! В первый раз такое слышу, но не будем это обсуждать — пусть они сами свои дела решают. Короче, я поняла: тебе нужны деньги. Я тебя нанимаю, сколько ты хочешь в час?

— Что?!!!

— Скажем, двадцать долларов в час. Официально договор оформлять не будем, чтобы тебе не платить налог.

— Не говори глупости, Мэг! — рассердилась Сандра.

— Почему глупости? Хотя да, я поняла, это действительно глупое предложение — неизвестно ведь, сколько времени отнимет у тебя Родди. Ладно, пятьсот долларов, если ты отвлечешь его, пока мы с Дэном не укатим. Отвлекай, как угодно, это твое дело. Хочешь — обещай потрахаться, хочешь — упади в обморок. Пятьсот баксов за такое нормально, Сэнди, не торгуйся.

Сандра поддела вилкой парочку лежавших перед ней на тарелке чипсов, отправила их в рот и долго жевала. Заставив Мэгги прождать ответа минуты три, она проглотила чипсы, сделала пару глотков сока и, опустив вилку, с достоинством произнесла:

— Боюсь, я не смогу выполнить для тебя эту работу, Мэг.

Мэгги ободряюще шлепнула ее по руке.

— Ладно, тысяча баксов. Учти, что за твой билет я плачу сама, так что ты еще и бесплатно увидишь шоу.

— А как же Сильвия — она тебе позволит такой расход?

— А то! Да она счастлива будет — мы с Родди идем в театр, как семейная пара. Это же мечта ее жизни! Ну, если еще прихватим с собой парочку друзей дома, Энвижен от этого не разорится. Короче, я закажу билеты для всех — мне, Родди, тебе, Дэну и Шерон, девушке из нашей группы. Лолу Вудсток, естественно, я приглашать не буду, пошла она в задницу, — в ее голосе прозвучала такая злость, что Сандре стало смешно.

— А если этот твой, как его, Дэн без нее не придет?

— Придет, он не дурак, чтобы не попользоваться на халяву, билет шестьсот баксов стоит.

— Ну и как ты собираешься провести операцию?

Обрадовавшись, Мегги начала излагать свой план:

— Значит так: я тебя посажу рядом с Родди — пофлиртуй с ним немного, в перерыве займи разговором, не давай ему на меня отвлекаться. После спектакля зайдем в кофешоп, посидим, а потом мы с Родди пригоним свои машины из Фреш Уотер, чтобы развезти вас по домам — Шерон с Дэном будут без машин, потому что там абсолютно негде припарковаться. Я повезу Шерон с Дэном, а Родерик тебя. Ну и все, остальное на твое усмотрение.

— Не работа, а синекура, — хмыкнула Сандра.

— Это точно. Неужели тысячу баксов за это мало?

— Да нет, Мэг, я просто не уверена, что у меня получится… А не может Шерон за тысячу баксов заняться Родди?

— Не может, — отрезала Мэгги, — у нее-то точно не получится с ее лошадиным лицом и постоянной сыпью. Иначе, сама понимаешь, я бы ее вместе с Дэном не пригласила.

— Тогда зачем ее вообще приглашать?

— Я попросила Шерон позвонить Дэну и пригласить на шоу — ни с кем другим Вудсток его в жизни не отпустит. Шерон живет близко, в Брайтоне, я ее завезу, а дальше мы с Дэном вдвоем поедем к нему в Сэндрихэм. Дорога длинная, у меня каждые пять километров мотор будет глохнуть, представляешь, сколько времени будет в моем распоряжении? Гениально, правда?

— Да, — с невольным уважением согласилась Сандра, — ты великий стратег, Маргарет Гримвэйд. Ладно, так и быть, я постараюсь заработать свою тысячу баксов.

За день до концерта Сандра купила себе на распродаже костюм. Юбка и кофта сидели отлично, цвет с отливом голубого шел к пушистым светлым волосам и ярко карим глазам. Мэг, увидев ее, одобрительно кивнула и незаметно указала хитрым взглядом в сторону Родерика. Сандра обменялась со всеми стандартными приветствиями, Родерик широко и приветливо ей улыбнулся:

— Ты даже не представляешь, до какой степени я счастлив тебя видеть, Сэнди!

— Спасибо, я тоже счастлива.

Сандра была несколько ошарашена столь откровенным изъявлением радости, ей ведь было невдомек, что накануне вечером Мэгги позвонила Родерику и затараторила в трубку:

«Ой, Родди, ты не представляешь, кого я встретила — Сандру Дорин, племянницу Ольги. Мы с ней поговорили, и, представляешь, что я узнала? Ее мать с утра до ночи работает в семье твоего брата, а они не платят ей ни копейки, никуда не выпускают, фактически держат на положении рабыни. Какая-то ненормальная ситуация!»

Родерик растерялся.

«Что ты Мэг, Дерек не может поступать так непорядочно, ты что-то перепутала»

«Ничего я не перепутала, это все Ольга — ей нравится держать в доме бесплатную прислугу. А мать Сэнди не знает английского, и вообще ничего не знает о своих правах, представляешь?»

«Ну… я не знаю, что тут можно сделать, — осторожно заметил Родерик, — нельзя же вмешиваться в их семейные дела, если Ларису это устраивает»

«Да, конечно. Знаешь, я пригласила Сэнди с нами на концерт, бедняжка, оказывается, мечтает посмотреть аборигенские пляски, а у нее нет денег на билет. Так что, если в моем банковском отчете за этот месяц будет превышение кредита, подтвердишь Сильвии, что я купила Сэнди билет. Кстати, между нами, ты никогда ничего не замечал? Сэнди безумно в тебя влюблена, она такими словами о тебе говорила! Приласкай девочку, у нее никогда не было парня, она с детства думает только о тебе»

Ошеломленный Родерик открыл и закрыл рот, потом смущенно пролепетал:

«Не пори чушь, Мэг!»

«Нет, правда, я сама удивилась! — и, бессовестно перефразируя героиню одного из своих любимых фильмов, Мэгги с дрожью в голосе добавила: — Она сказала, что ты никогда не ответишь на ее чувство, потому что обязан слушаться свою маму. Бедняжка Сэнди, она была так печальна!»

«Мэг, что за чушь ты порешь, причем тут мама?»

Разумеется, Родерик не поверил словам болтушки Мэгги, но все же… И когда хор аборигенов на сцене начал взывать к Матери-земле, он незаметно скосил глаза, чтобы приглядеться к сидевшей рядом Сандре. Надо же — пугливая малышка, которую его сестра Нора когда-то привела в их дом, превратилась в очаровательную девушку с тонким одухотворенным лицом, стройной фигуркой и грациозными движениями. И как он этого не заметил?

Почувствовав взгляд Родерика, Сандра не удержалась — скользнула глазами в его сторону и тут же отвернулась. Мэгги незаметно приободрила ее толчком локтя, а потом коснулась коленом ноги сидевшего с другой стороны Дэна.

Все шло согласно плану Мэгги — после концерта посидели немного в кафе, а потом Родерик повез Сандру в Ричмонд. По дороге они перекинулись парой слов, и Сандра задумалась о своем, а Родерик размышлял, наврала Мэгги или нет. Ладно, решил он, это можно будет выяснить по ее реакции при прощальном поцелуе. Однако до поцелуя не дошло — едва машина притормозила у дома Сандры, как та открыла дверцу и грациозно выпрыгнула из салона.

— Спасибо, что подбросил, Родди.

— Как, и это все, Сэнди?

Тон у Родерика был вкрадчиво-насмешливым, взгляды их встретились, и Сандра немедленно сообразила, что Мэгги наплела ему о ней с три короба.

— Как-нибудь увидимся, — она дружески улыбнулась и, помахав рукой, взбежала по ступенькам крыльца.

После короткого перерыва начались занятия в колледже. С утра, выходя из дома, Сандра выключала мобильный телефон и включала его только вечером — просматривала непринятые вызовы, перезванивала, кому нужно, и очищала память. Номер Родерика среди ее контактов не значился, поэтому ему она ни разу не перезвонила и была крайне удивлена, когда в пятницу вечером, ответив неизвестному абоненту, услышала его голос.

— Привет, Сэнди, это Родерик. До тебя трудней дозвониться, чем до Барака Обамы.

— Привет, Родди, извини, сейчас у меня напряженное время, я с утра выключаю телефон — нам не разрешают им пользоваться на занятиях. Что-нибудь случилось?

— Нет, всего лишь хотел тебя увидеть. Как насчет завтрашнего дня?

— Завтра? Ладно, днем на Элизабет-стрит — где-нибудь возле почтового отделения, мне нужно отправить маме посылку.

В субботу днем у входа в кафе и рестораны Сити обычно стояла табличка с надписью «Просим подождать, пока освободится место». Пока Сандра отправляла посылку, Родерик, терпеливо отстояв в небольшой очереди, занял уютный столик на втором этаже небольшого ресторана. Улыбающийся мальчик-китаец принял у них заказ и отошел, Сандра, глядя в окно, с преувеличенным интересом наблюдала за катившим по Элизабет-стрит трамваем. Ее смущал постоянно устремленный на нее ласковый взгляд Родерика — в нем она читала любопытство, ну… и еще что-то, ей непонятное. Родерик решил первым нарушить затянувшееся молчание.

— Отправила посылку, проблем не было? — спросил он.

— Главное не отправить, — обрадовавшись появившейся теме для разговора, ответила Сандра, — сложнее выбрать, что отправлять.

— Но почему нельзя выбрать онлайн и заказать доставку? Это ведь проще и дешевле.

Сандра засмеялась.

— Что ты, Родди, какая доставка! Мама обожает получать посылки, это у нее осталось с тех пор, как она жила в России. Я целый час бродила по магазину, нашла какой-то комикс с рисунками.

— Комикс с рисунками? — не веря своим ушам, переспросил Родерик. — Для мамы?

— Мама не знает английского, — с улыбкой пояснила Сандра, — Тэдди и Лили ей читают и переводят с английского на русский, а у них не очень богатый запас русского. Приходится выбирать что-нибудь эдакое, — она выразительно повертела пальцами, — всем доступное. Конечно, у нее есть и русские книги, и фильмы, но она обожает, когда Тэдди с Лили ей переводят комиксы. Не знаю, почему — маленькая слабость, наверное.

Ларису, мать Сандры, Родерик видел лишь пару раз, да и то мельком. Из-за того, что Сильвия недолюбливала жену старшего сына, дни рождения Дерека и его детей, обычно отмечали в два этапа — сначала в Потс Пойнт, в доме Патрика и Сильвии, потом в Бонди Бич, в доме Дерека и Ольги.

На все семейные торжества в дом свекрови Ольга приезжала, однако сестру с собой не привозила. Второй этап праздника — в доме Дерека и Ольги — проходил без Сильвии. Ее супруг и Нора вендетты не придерживались и к Дереку с Ольгой в Бонди Бич приезжали, но Родерик, понятия не имевший о причинах трений между матерью и Ольгой, считал себя обязанным проявлять солидарность с Сильвией, и у брата в Бонди Бич не был уже лет десять. После сказанного Сандрой он вспомнил недавний рассказ Мэгги, и ему стало неловко, что он почти ничего не знает о Ларисе.

— Я могу себе представить, как это ужасно — не иметь возможности прочитать газету, послушать новости, хотя бы просто поговорить с людьми на улице. Но почему она не учит язык? Для эмигрантов есть специальные бесплатные курсы, там можно овладеть хотя бы элементарным уровнем.

Вздохнув, Сандра пожала плечами.

— Мама пыталась ходить на какие-то курсы, но потом сказала, что уже стара для этого.

— Ерунда! Моя мама, например, пару лет назад занялась японским — ей показалось, что переводчики не могут уловить всех нюансов ее проекта. И ничего, справилась. Хотя у моей мамы вообще большие способности к языкам. Не знаю, как у твоей, но идея фикс насчет старости однозначно создает порог, она непременно должна через него перешагнуть, — убежденно заявил Родерик.

Вспыхнув, Сандра посмотрела на него исподлобья.

— У каждого своя идея фикс, Родди, моя мама не принуждает меня вступать в брак и не укладывает в постель с кузиной из деловых соображений.

Как раз в этот момент подошел улыбающийся официант. Пока он расставлял на столе тарелки со спагетти и салатом, Родерик сумел взять себя в руки и решил не обижаться на бестактное упоминание о его семейных делах — в конце концов, он первый использовал выражение «идея фикс» в отношении Ларисы.

— Извини, — сказал он, когда юный китаец оставил их одних, — я не хотел сказать ничего обидного о твоей маме, мне просто стало смешно, когда ты сказала о старости — я видел Ларису всего пару раз, и она показалась мне совсем девочкой.

— Ей сорок один, — опустив глаза и ковыряя вилкой салат, угрюмо ответила Сандра, — а когда ты ее видел, было и того меньше. Но дело не в возрасте — когда мама узнала о гибели моего брата, в ней что-то сломалось.

— Я не знал, Сэнди, прости. Когда погиб твой брат?

— Я не верю, что он погиб, мы с Денисом близнецы, мне кажется, я бы почувствовала. Я буду искать, пока не узнаю все точно. Но ведь мама… Она так сразу всему поверила, даже не попыталась ничего выяснить. Это ее подкосило, она находит успокоение лишь в домашней работе и заботе о Тэдди и Лили. Кстати, Мэгги ведь не умеет держать язык за зубами, она наверняка сообщила тебе о нашей с мамой ситуации?

— Э… ну… как бы…

Бросив взгляд на порозовевшее лицо собеседника, Сандра криво усмехнулась и кивнула.

— Конечно, я и сама могла бы догадаться. Видишь ли, у меня вдруг случился приступ меланхолии, и я излила ей душу — не надо было этого делать. Скажу одно: прежде я пыталась заставить маму изменить нашу жизнь, спорила, убеждала. Но она… она от моих слов только расстраивалась и даже впадала в панику. Теперь я взрослая, начну работать, смогу взять кредит и купить квартиру, а мама… Захочет — будет жить со мной, захочет — останется у Ольги. Лишь бы ей было спокойно. Знаешь, Родди, — она прижала к раскрасневшейся щеке кулачок и посмотрела на него сияющими глазами цвета шоколада, — я много думала и убедилась, что все проблемы в жизни возникают от того, что люди пытаются изменить друг друга. Своих близких мы должны принимать такими, какие они есть. И… прости, если я плохо сказала о твоей маме.

— Сэнди, — Родерик покраснел еще сильней, — ты ведь поняла, наверное, что все это ерунда — мой брак с Мэгги, акции Энвижен и прочее?

— Нет, почему ерунда? — сморщив нос, как это делала Мэгги, Сандра сказала, подражая ее интонациям: — Пятьдесят процентов лучше, чем десять, да еще плюс дом от компании для наследника! Может, и не стоит ждать до тридцати лет!

— Так она тебе и это разболтала! — Родерик от души расхохотался. — Ох, Мэгги! Нет, Сэнди, даже за сто процентов акций Энвижен я на ней не женюсь, а уж вариант ребенка от Мэг я вообще никогда не рассматривал — мы родственники, хоть и четвероюродные. Конечно, сейчас генетический анализ на уровне эмбриона и все такое, но я уверен, что у нас с Мэгги обязательно выскочил бы какой-нибудь ненормальный ген Гримвэйдов.

— Так чего же ты морочишь всем голову? — удивилась Сандра. — Я уже десять лет только и слышу о вашем браке.

— Ну, ты же сама сказала — близких надо воспринимать такими, какие они есть. Говорят — я молчу, им хорошо, а мне спокойно.

— И до каких же пор ты будешь так молчать?

Родерик пристально посмотрел на нее и улыбнулся.

— До тех пор, пока у меня не появятся причины нарушить молчание, — медленно и торжественно произнес он.

— Понятно, — смущенная его взглядом Сандра отвела глаза и вновь начала усиленно наматывать на вилку спагетти, — и когда же они появятся?

— Так сразу я не могу ответить, Сэнди, — тон Родерика стал вкрадчивым, — мне сначала нужно кое с чем разобраться. Мэгги тут на днях сказала, будто бы у тебя нет и никогда не было бойфренда. Ты извини, конечно, мне чисто из любопытства — она опять наврала?

Подняв голову, Сандра посмотрела ему в глаза, и лежавшая на столе левая рука ее нервно скомкала бумажную салфетку.

— Нет, — поколебавшись, ответила она, — на этот раз наша Мэгги попала в точку, с бойфрендами, как это ни глупо в моем возрасте, у меня полный облом. И что она тебе еще сказала?

Не отводя взгляда, Родерик накрыл ладонью сжимавший салфетку кулачок.

— Будто ты говорила, что я тебе очень нравлюсь, и ты ни о ком другом думать не можешь.

Сандра улыбнулась, и на щеках ее заиграли ямочки, а в карих глазах мелькнул веселый огонек.

— Ну, тут уж она реально наврала, я такого не говорила, — увидев, что на лицо Родерика набежала тень, она поспешно добавила: — Но, может быть, это правда. А может, и нет.

— Наверное, стоит проверить, как ты думаешь?

Голос его звучал глухо, в глазах было странное выражение, и неожиданно для самой себя Сандра согласилась:

— Похоже, что стоит.

Следующие три месяца стали для них обоих волшебной сказкой. Совместную жизнь они пока решили вести у Родерика, в купленных ему Сильвией апартаментах на тридцать пятом этаже здания Фреш Уотер, но уже следующей весной планировали приобрести небольшую квартирку в Торнбери — там находилась адвокатская контора, где Родерик иногда подрабатывал и рассчитывал по окончании университета получить постоянную работу. Учиться ему оставалось полтора года, а вот Сандра намеревалась получить сертификат квалифицированной медсестры уже в ноябре.

О новых отношениях Сандры и Родерика никто из родных пока не догадывался — потому, возможно, что пронырливая Мэгги вообще исчезла с их горизонта и даже не звонила. Она с утра до ночи готовила свои работы к выставке и тратила много сил, отбивая Дэна Пренстона у «серенькой мышки» Лолы Вудсток. При этом еще и интересоваться личной жизнью своего официального жениха ей было явно не по силам. Когда в начале сентября Сильвия Нортон позвонила ей лично и напомнила о ежегодном семейном торжестве — дне рождения Дерека, — Мэгги что-то промычала в ответ и тут же забыла об этом звонке.

Сильвия, давно привыкшая к выходкам своей юной родственницы, на этот раз почему-то сильно обиделась и больше приглашать ее не стала. Родерик полетел в Сидней один — они с Сандрой полагали приехать вдвоем, а заодно и сообщить семье, что они теперь «пара», однако Сандра оказалась так загружена практическими занятиями в колледже, что ей не удалось выкроить себе ни единого свободного дня.

Впервые за много лет Родерик приехал в Бонди Бич к старшему брату — принять участие во «втором этапе» празднования и, главное, повидать Ларису. В этой женщине его поразило умение все делать расторопно и незаметно. В доме Дерека и Ольги Нортонов царили уют и чистота, от тающих во рту яств, приготовленных руками Ларисы, ломился стол, Тэдди и Лили постоянно вертелись возле тетки, то и дело обнимая ее или прижимаясь к ее рукам, — словно желали получить от нее тепло, недодаваемое им холодной по природе матерью.

«Этой женщине сорок с небольшим, — думал Родерик, — она могла бы вновь выйти замуж и даже родить ребенка, теперь и в пятьдесят рожают. Вместо этого она живет в замкнутом мире чужой семьи. Как Дерек с Ольгой могут такое допускать? Я уж не говорю о том, что она столько лет на них работает, не получая ни цента. Их дом просто сверкает, даже у нас в Потс Пойнт не так уютно, хотя мама платит фирме, присылающей ей уборщиц, огромные деньги. Все утверждают, что молодые должны жить отдельно от родителей, но если мы с Сэнди поженимся, я, честное слово, не буду возражать, чтобы Лариса жила с нами».

Ему самому стало смешно от собственных мыслей, почувствовав чей-то взгляд, он поднял голову — Ольга Нортон смотрела на него и улыбалась. От этой улыбки у Родерика неприятно закололо в затылке, но он тут же прогнал это чувство и вдруг вспомнил, что ночью у него самолет.

— Извините, Дерек, Ольга, мне действительно уже пора — ночью самолет.

Дерек проводил его до машины.

— Поцелуй маму, — сказал он брату, когда Родерик уже сел за руль, — вчера мы были в Потс Пойнт, она мне очень не понравилась.

Действительно, Сильвия чувствовала себя неважно. Когда Родерик приехал от брата, она спала, и спустилась вниз лишь за полчаса до его отъезда.

— Мы так с тобой и не поговорили, Родди, мальчик мой, почему ты меня не разбудил, когда вернулся из Бонди Бич?

— Да ладно, ма, мы еще успеем поговорить, у нас с тобой все впереди.

— Конечно, маленький. Я только еще раз хочу напомнить тебе о нашем прошлом разговоре — подумай о женитьбе и о наследниках, это крайне важно для Энвижен. Если ты будешь действовать в интересах компании, она возьмет на себя затраты, связанные с покупкой дома для твоей семьи. Мы будем также регулярно выплачивать пособие, покрывающее расходы на воспитание ребенка. Помни: главное для меня, чтобы ты был счастлив.

Об этом разговоре Родерик сообщил Сандре на следующий день после возвращения в Мельбурн. Было воскресенье, но она с раннего утра устроилась за столом у окна и с сосредоточенным видом о чем-то думала, то заглядывая в толстую книгу, то щелкая мышью своего ноутбука и перемещая на экране какие-то изображения — что-то вроде капельницы, как показалось Родерику.

— Хватит, — решительно заявил он, отбирая у нее книгу и отодвигая ноутбук, — ты уже на себя не похожа, поехали на океан.

Она хотела рассердиться, но Родерик обнял ее сзади и, зарывшись лицом в пушистые светлые волосы, зашептал на ухо придуманные им для нее одной ласковые слова. Против такого аргумента Сандра была бессильна и, поворчав немного, побрела одеваться.

Припарковав у дороги машину, они спустились на берег. Было еще по-зимнему холодно и ветрено, прибрежный песок, кружа вьюном, рассыпался в воздухе мелкой пылью, волны набегали и отходили, оставляя за собой пенистый след. Сандра и Родерик укрылись в пещере, которую тысячи лет назад выдолбила в скале морская вода. С тех пор линия прибоя отодвинулась вглубь океана метров на сто, поэтому брызги до них не долетали, а каменный козырек, нависая над входом, защищал от песка и ветра.

Глядя на волны, Родерик сказал:

— Сэнди, детка, у меня есть к тебе предложение.

— Холодно, — прижавшись к нему, возразила она, — я сейчас хочу только кофе и шарлотку с яблоками, остальное получишь дома.

— Да нет, я не про секс. У меня есть предложение пожениться.

— Может, когда-нибудь и поженимся, а что?

— Нет, у меня конкретное предложение пожениться именно сейчас и завести ребенка.

— Ты сошел с ума? — изумилась она. — Кто женится и заводит детей в двадцать лет? Мы пока не работаем, нам нужно будет покупать дом. К тому же, я хотела немного поездить по миру — тебя ведь Сильвия возила в Европу, а я нигде не была. И еще мне нужно попробовать найти брата… если он жив.

— Понимаешь, не знаю почему, но мама все время твердит, что для Энвижен очень важно, чтобы у меня родился наследник.

Рассердившись, Сандра высвободилась из его объятий.

— Извини, Родди, — сухо проговорила она, — при всем моем уважении к Сильвии, я сама решу, когда мне иметь детей. К тому же, у меня есть сильное подозрение, что она имеет в виду наследников от Мэгги, а не от меня.

— Ты не права, Сэнди, мама сказала мне перед отъездом, что для нее нет ничего важней моего счастья, а я нашел свое счастье с тобой.

— Это еще надо проверить — люди живут вместе годами, а потом оказывается, что все дым. Мой отец ушел к другой женщине, а ведь у них с мамой уже было двое детей! Я помню, как он приходил к нам — смотрел на маму, как на пустое место, а она потом по ночам лежала и плакала. Очень тихо, но я все равно слышала.

— Сэнди, любимая, — невзирая на сопротивление девушки, Родерик опять обхватил ее за плечи и крепко прижал к себе, — у нас с тобой такого никогда не будет, я раньше умру, чем обижу тебя. Но, слушай, мама сказала: если у меня сейчас родится ребенок, компания приобретет на мое имя дом и возьмет на себя расходы по воспитанию малыша.

— Ой, Родди, не смеши! Тоже мне новость, я все это слышала от Мэгги, да ты и сам мне сто раз это рассказывал.

— Ты что, не поняла самого главного? Когда мама в последний раз со мной говорила, она ни словом не упомянула Мэгги, понимаешь? Она имела в виду именно моего ребенка!

Сандра недоверчиво хмыкнула.

— Может, она забыла, а потом вспомнит и лишит тебя не то, что дома, но и твоих десяти процентов акций.

— Зачем ты так говоришь? — в голосе Родерика послышалась обида. — Конечно, мама много думает о компании, но всегда говорит, что мы, ее дети, самое дорогое, что у нее есть. В любом случае, она свое обещание выполнит. Ты представляешь, что это значит? Мы получим свой собственный дом, не связываясь с банковским депозитом, не подсчитывая в течение тридцати лет, сколько нужно отстегнуть от бюджета, чтобы выплатить кредит. Малыш за счет компании получит образование в лучшей частной школе, потом в колледже. Мы инвестируем свободные средства в недвижимость, а года через три я получу степень доктора права и открою свою адвокатскую контору.

— Кажется, ты размечтался, — строго заметила Сандра, — я, конечно, подумаю, но о малыше и речи не может быть, пока я не получу сертификат медсестры. Подожди два месяца, потом вернемся к этому разговору, у меня сейчас нет времени даже съездить в Сидней и повидать маму, а я жутко соскучилась, и она тоже.

— Да, конечно, — сочувственно согласился Родерик, вспомнив тихую и расторопную Ларису, — кстати, ты никогда не думала, что твоя мама еще совсем молода и вполне могла бы устроить свою личную жизнь? Конечно, она очень привязана к Тэдди с Лили, но ведь у них, в конце концов, есть родители.

Сандра тяжело вздохнула и покачала головой.

— Мама испытала в браке жуткое унижение. Иногда мне кажется, что даже сообщение о гибели Дениса не так сильно ее подсекло, как отношение отца. Поэтому я и хотела бы сначала проверить наши чувства. Дом — это очень хорошо, но все же не главное. Вдруг…

Горячие губы Родерика приникли к ее рту, не дав договорить. Когда они, наконец, оторвались друг от друга, у Сандры кружилась голова, и она совершенно забыла, что хотела сказать.

— Никаких «вдруг»! — твердо сказал он.

Несмотря на занятость, съездить в Сидней ей все же пришлось — после дня рождения Дерека Лариса заболела. Сандре не сообщили, она узнала совершенно случайно — говорила с Норой по скайпу, а у той в гостях были Тэдди с Лили. Лили, увидев на экране Сандру, подбежала поболтать и с детской непосредственностью сообщила:

— А у Ларисы пневмония, ее папа в госпиталь возил, и ей уколы делали!

Встревоженная Сандра, позабыв обо всем на свете, заказала по Интернету билет и помчалась в аэропорт. Родерик в это время был в университете, она не стала ему звонить, отправила сообщение:

«Мама заболела, лечу в Сидней. Если все хорошо, вернусь завтра»

Лариса, осунувшаяся и побледневшая, возилась на кухне — протирала тряпочкой раковину.

— Сашенька, зачем ты приехала? — она всплеснула руками. — У тебя же занятия, экзамены!

— Как ты себя чувствуешь? — встревожено спросила дочь.

— Прекрасно чувствую, мне, как антибиотики покололи, так я сразу поправилась, уже и во двор погулять выхожу.

— Почему ты не лежишь, крутишься на кухне?

— Меня же никто не заставляет, устану — лягу, уже устала лежать. Пока болею, еду из ресторана приносят, убирать эти «клине» приходят — Дерек договорился с той фирмой, что у его матери убирает. Только они ведь как — шваброй помахали, и все, а карнизы и кафель в ванной кто будет чистить? Там нужно зубной щеточкой всю грязь между плитками выскоблить, за что им деньги платят?

— Почему ты мне не сообщила, что болеешь? — сердито прервала ее сетования Сандра.

— Ну, чего тут сообщать? Выживу, так выживу, помру, так никуда не денешься. Я, доченька, если честно, пока болела единственно, насчет этих акций Мэйджик Би волновалась — чтобы ты у меня не осталась безо всего. Оля мне один раз что-то про них говорила, объясняла, сердилась, что я ничего не понимаю, потом мы с ней куда-то съездили, я что-то там подписала, а теперь и спрашивать боюсь. Спроси у нее сама, ты же ученая.

— Ладно, — хмуро проворчала Сандра, — спрошу.

Ольга, игравшая у себя в комнате в преферанс с компьютером, встретила племянницу приветливой улыбкой и подставила для поцелуя щеку.

— Привет, Сашка, молодец, что приехала! Я хотела тебе позвонить, когда Лара заболела, но ты же ее знаешь, она такой крик подняла!

— Прошу тебя, тетя Оля, в будущем всегда мне все сообщай о маме.

— Обязательно, — послушно согласилась та, — как у тебя дела, расскажи.

— Все нормально, спасибо. Тетя Оля, я хотела поговорить с тобой о маминых акциях.

Тетка слушала ее, недоуменно подняв бровь.

— Саша, я так и не поняла, о каких акциях ты говоришь.

Сандра растерялась.

— Как это? Об акциях Мэйджик Би. Три года назад ты сама говорила, что хранишь их у себя.

Ольга развела руками.

— Детка, у меня столько дел, я, наверное, забыла. Хотя… Да, теперь вспоминаю — у Ларисы действительно были акции Мэйджик Би. Но ведь она их продала.

— Продала?! — Сандра была ошарашена — если Лариса решила продать акции, то зачем ей было, просить дочь поговорить с теткой?

— Да-да, акции Мэйджик Би немного понизились в цене, и она вдруг вспомнила компанию МММ в России. Тогда акции МММ молниеносно росли, но в один прекрасный день неожиданно упали в сто с лишним раз.

В памяти Сандры остались смутные воспоминания о том, как родители бегали покупать и продавать акции МММ, а потом у них в семье горячо обсуждали крах пирамиды и потери, но, все равно, что-то в словах Ольги ее насторожило.

— Ты хочешь сказать, что мама следила за биржевым курсом? Да она ни читать, ни писать по-английски не умеет!

Ольга холодно передернула плечом.

— Я не понимаю твоей иронии Саша, естественно, за биржевым курсом следила я, но считала своей обязанностью обо всем информировать Ларису. Отец Дерека, как ты знаешь, возглавляет Совет независимых директоров Энвижен, а Мэйджик Би — их дочерняя компания. Он что-то сказал мне о проблемах Мэйджик Би, я передала это Ларисе, а она ни с того, ни с сего запаниковала и поспешила избавиться от их акций.

— Я все это время следила за курсом акций Мэйджик Би, он стабилен, колебания незначительны. Когда это случилось?

— Не помню, — Ольга недовольно поморщилась, — у меня достаточно своих дел. Я пробовала втолковать Ларисе, что продавать акции не стоит, но она все время нервничала. Наконец я ее отвезла в офис Мэйджик Би, и мы избавились от этих акций.

«Именно тогда мама, наверное, и поставила свою подпись, — сообразила Сандра, — она ведь не говорит по-английски и даже не поняла, что сделала, а Ольга не смогла ей толком ничего объяснить. Ладно, шут с ними, с этими акциями, главное, чтобы мама не расстраивалась. Ничего не стану ей говорить, пусть думает, что акции лежат у Ольги»

— Хорошо, тетя Оля, а где же деньги? Ведь мама, наверное, получила деньги за эти акции, не бесплатно же их отдала со страху?

— Опять твоя ирония! Не волнуйся, у Ларисы есть счет в банке, о своей сестре я забочусь.

— Причем здесь твоя забота? Я спрашиваю о деньгах, полученных за акции, — раздраженная Сандра не смогла удержаться и бестактно напомнила: — Между прочим, эти деньги не твои, их когда-то одолжили тебе в Москве мои родители.

Лицо Ольги гневно вспыхнуло.

— Сколько, по-твоему, дали мне твои родители? Миллион, два? Всего пять тысяч долларов! Что такое пять тысяч долларов в Австралии? Копейки! Ты, конечно, можешь подсчитать, сколько ушло на одно твое обучение в частной школе, но лично я ничего подсчитывать не собираюсь — мы русские, а не холодные англосаксы! Никак не привыкну к тому, что здесь, в Австралии, все берут друг у друга в долг — дети у родителей, братья у братьев. У нас в России родные помогают друг другу, не считаясь деньгами.

Задетая ее словами, Сандра отвела глаза в сторону.

— Что же ты всегда Россию ругаешь, если тебе там просто так все давали? — буркнула она.

Внимательно глядя на нее, Ольга покачала головой и печально сказала:

— Ах, Саша, Саша! До чего же у тебя австралийский менталитет! Вы с Ларисой — моя семья, все, что есть у меня, есть и у вас. Мне казалось, что если тебе нужны будут деньги помимо той суммы, что ты получаешь, ты мне скажешь. Почему ты считаешь, что просить у родной тети зазорно, и все время начинаешь разговор об этих проклятых акциях?

Сандра растерялась до такой степени, что у нее закололо в затылке.

— Что ты, тетя Оля, — виновато залепетала она, — да не нужны мне ни твои деньги, ни акции, я начала разговор потому… потому что тревожусь о маме.

— И зря, — пристально глядя на нее, Ольга улыбнулась одними уголками губ, — в моем доме Лариса ни в чем не нуждается. Она гражданка Австралии — благодаря мне, между прочим, — и в старости получит все положенные ей льготы.

— Какая старость? — от возмущения боль в затылке у Сандры прошла, и она, решительно тряхнув головой, чтобы окончательно прийти в себя, повторила слова Родерика: — Маме всего сорок один год, в этом возрасте люди создают семьи, устраивают личную жизнь, а ты посадила ее в клетку, она день и ночь работает на твою семью и даже не получает за это денег.

Глаза Ольги сверкнули так яростно, что Сандре на миг даже стало страшно.

— Думай лучше о своих проблемах, Саша! Ты уже решила, чем займешься, когда получишь сертификат? Работа медсестры — не сахар, зарплата — сорок восемь тысяч в год. Советую найти мужчину, который возьмет на себя заботы о твоем содержании.

Тетка говорила негромко, но гневные слова ее молотом били по голове, от них вновь засвербела в затылке, колющая боль, которая, впрочем, тут же ушла, потому что задетая до глубины души, Сандра вспыхнула и закричала:

— Я в твоих советах не нуждаюсь и со своими проблемами разберусь сама, не переводи разговор на другую тему! Мы говорим о маме!

— Не повышай на меня голос, Саша, я ведь на тебя не кричу. Так вот, о маме: я регулярно перевожу на имя Ларисы определенную сумму и даже уплачиваю с нее налог, а также делаю отчисления в пенсионный фонд.

Услышав это, Сандра широко раскрыла глаза и прыснула в кулачек.

— Ты? Уплачиваешь налог? Тетя Оля, ты стала такая шутница!

Потемнев лицом, Ольга вскочила на ноги и, подбежав к двери, крикнула:

— Лариса! Ларочка, пойди сюда, пожалуйста!

Сандра испугалась:

— Подожди, тетя Оля, чего ты хочешь от мамы? Она плохо себя чувствует, давай, закончим этот разговор.

— Лариса! — не обращая на нее внимания, продолжала громко звать тетка.

На лестнице послышались шаги торопливо поднимавшейся Ларисы. Сильно запыхавшись, она вошла в комнату и прислонилась к стене.

— Что случилось, Оленька? Ты так меня напугала! Сашенька…

— Твоя дочь, — Ольга указала подбородком в сторону Сандры, — сейчас предъявила ко мне претензии. Она говорит, что я мешаю тебе жить и бессовестно тебя эксплуатирую.

Бледное до этого лицо Ларисы после слов сестры вообще слилось цветом со стеной, к которой она прислонилась.

— Сашенька, как же ты так можешь, доченька! Я ведь сто раз тебе говорила, что роднее тети Оли у нас с тобой никого нет.

Встревоженная Сандра бросилась к матери.

— Мама, сядь! Сядь, пожалуйста, прошу тебя.

— Она утверждает, — безжалостно продолжала Ольга, — что я воровка, украла у тебя деньги и вообще разрушила твою личную жизнь.

Прижав руку к сердцу, Лариса оттолкнула пытавшуюся отвести ее к креслу Сандру.

— Уйди от меня, бессовестная, — сказала она.

— Мама, послушай!

— И слушать не хочу, неблагодарная, уходи, чтобы глаза мои тебя не видели! Больше тетя Оля тебе ни копейки денег не переведет, живи сама, как хочешь, и передо мной не появляйся, такую дочь я и знать не хочу.

На миг Сандра застыла, глядя на мать широко открытыми глазами, потом повернулась и бросилась прочь. Оказавшись на улице, она, прежде всего, поклялась себе никогда в жизни не переступать порога дома тетки, потом, пока шла к автобусной остановке, немного остыла, вытащила мобильный телефон и заказала обратный билет в Мельбурн — самый дешевый рейс на шесть утра, поскольку решила больше никогда не принимать материальную помощь Ольги.

Переночевать Сандра решила у Норы в Потс Пойнт. Радость Норы при их встрече немного компенсировала горечь незаслуженной обиды, однако подруга тут же заметила ее состояние.

— Какие-то проблемы, Сэнди? Лариса?

Разумеется, никому, даже Норе, Сандра не могла рассказать о предательстве матери.

— Нет, с ней все в порядке, но я вдруг задумалась — через месяц получу сертификат, нужно уже начать рассчитывать свой будущий бюджет при зарплате медсестры сорок восемь тысяч в год. Кстати, в целях экономии у меня билет на шесть утра, я проведу у тебя здесь ночь, ты не возражаешь?

Нора сжала руки Сандры своими маленькими сухими ладонями, заглянула ей в глаза и покачала головой.

— О чем ты говоришь, дорогая, конечно. Я сама отвезу тебя утром в аэропорт. Это все или есть еще проблемы?

— Разве этого мало?

Сандра не сумела до конца выдержать взгляд Норы, но та тактично не стала ее больше ни о чем расспрашивать. Кивнув головой, она сказала:

— Я как раз недавно об этом думала, Сэнди, и даже говорила с мамой. Есть один вариант, правда, не знаю, понравится ли он тебе. В хосписе у Анны Гримвэйд медсестры получают намного больше, чем в госпиталях — фонд Энвижен хорошо оплачивает работу. Я знаю, что сотрудников там всегда не хватает, потому что не каждый психологически способен работать с умирающими. Правда, у тебя нет опыта, но колледж дает тебе блестящие рекомендации, и мама не возражает. Конечно, если ты уверена, что выдержишь.

— Нора! Спасибо! — в восторге вскочив с места, Сандра обняла подругу за шею.

Вечером, когда они после ужина вновь поднялись в комнату Норы, Сандра рассказала ей о своих отношениях с Родериком. Нора была ошеломлена.

— Дорогая, это потрясающе, дай мне вздохнуть, я сразу даже не могу тебе ничего сказать. Мои первые мысли о маме — она придумала себе целый мир, в котором Мэгги с Родериком нарожают кучу детишек и будут жить долго и счастливо, пока их не разлучит смерть. Для нее это связано с Энвижен, ты знаешь.

Вспыхнув, Сандра сердито возразила:

— У нас с Родериком свой мир, мы не обязаны жить в тени Энвижен. Сейчас двадцать первый век, никто не вступает в брак из деловых соображений.

— Зря ты так думаешь, многие вступают, но сейчас речь не об этом. Поверь, я целиком на вашей стороне, тем более, что знаю своего брата — Родерик никогда не интересовался делами компании, ему не нужны ни десять, ни пятьдесят процентов акций, по-моему, все это гораздо больше интересовало Мэгги, чем его.

Сандра осторожно поинтересовалась:

— Тебе известно, почему Сильвия сейчас вдруг решила стимулировать Родди к деторождению? До такой степени, что предложила всяческие субсидии, вплоть до собственного дома?

— Не знаю, дорогая, даже представления не имею. Но если мама выдвинула такие условия, то свое слово она сдержит. Если вы счастливы вместе, она не станет приносить вашу любовь в жертву Энвижен. Кстати, меня, как и Родерика, тоже всегда смущало, что они с Мэгги родственники, хотя и очень дальние — я почему-то постоянно думаю, что моя болезнь имеет наследственную природу.

— Нора, дорогая моя, — Сандра ласково погладила ее по щеке, — ты же обещала мне не думать о своей болезни.

— Трудно не думать, когда каждый день приходит медсестра, заменить тебе пластиковые пакеты и ввести гормональный препарат. Однако ты права, не буду. Знаешь, я только сию минуту стала осмысливать все, что ты мне сказала — ваш брак с Родди, ребенок. Это так здорово! Я безумно люблю детей, однажды даже хотела усыновить ребенка. Мама тогда сильно расстроилась, и я потом поняла, что она права — мне физически не справиться. Я обожаю Тэдди и Лили, а когда у вас с Родди будет ребенок, то, наверное, просто с ума сойду от счастья, — Нора восторженно захлопала в ладоши.

— В любом случае, сначала начала нужно будет информировать Сильвию о нашем браке, — вздохнула Сандра, — и чувствую, тут нам придется круто.

— Это я могу взять на себя, — глаза Норы оживленно заблестели, и она тут же начала вырабатывать план действий: — Сделаем так: вы с Родди без всякого шума зарегистрируете в Мельбурне свой брак и никому ничего пока не скажете, а то мама получит информацию от третьих лиц и впадет в отчаяние из-за своих разбитых надежд. На Рождество я организую большой семейный обед здесь, в Потс Пойнт, и вы, окруженные ореолом любви и счастья, торжественно преподнесете всем известие о браке. Кстати, ты своей маме что-нибудь говорила?

— Нет, — сразу поскучнев, Сандра уставилась в угол комнаты, — не успела. Да и что я должна была говорить, если мы с Родди еще ничего толком не решили? Ладно, и что там у тебя дальше про ореол?

Сделав вид, что ничего не заметила, Нора с улыбкой продолжала:

— Я могу послать Ларисе особое приглашение на рождественский обед, она не сможет отказаться. Вы сообщите присутствующим новость на двух языках — на английском и на русском. Думаю, вся семья будет на вашей стороне, и когда мама увидит, как вы с Родди счастливы, ей ничего не останется, как присоединиться к поздравлениям.

К удивлению Сандры, Родерик встречал ее в аэропорту, хотя она не звонила ему и не сообщила номер рейса.

— Всего два вопроса, — спросила она, когда они оторвались друг от друга после долгого и страстного поцелуя, — во-первых, откуда ты узнал, что я прилечу этим рейсом, во-вторых, как ты ухитрился так рано встать?

— Сразу один ответ на оба вопроса: Нора позвонила ни свет, ни заря, вытащила меня из постели и велела мчаться в аэропорт. Ты сообщила ей о нас, да?

— Да. Она берет Сильвию на себя, — пока они шли к выходу, Сандра со смехом излагала ему идею рождественского обеда.

— Моя сестра найдет выход из любого лабиринта, — с гордостью проговорил Родерик, — так и сделаем. А как Лариса? Нора говорит, ты приехала к ней из Бонди Бич сильно расстроенная.

Сандра отвела глаза в сторону, чтобы не столкнуться с его внимательным взглядом. Рассказывать об обидных словах Ларисы было больно, врать не хотелось. Она деланно засмеялась:

— Ах, это! Ничего особенного, просто немного повздорили с Ольгой. Она намекнула, что мне следует найти мужчину, который возьмет на себя мое содержание.

— Тот мужчина — вот он, — Родерик шутливо ударил себя кулаком в грудь, — я готов сию минуту все бросить и взять на себя твое содержание.

— Могу тебя разочаровать, дорогой, меня не придется содержать, Нора нашла мне хорошо оплачиваемую работу.

— Досадно, досадно, — распахивая перед Сандрой дверцу своей машины, протянул Родерик, — а что насчет остального? Я имею в виду наш брак, маленького бэби и прочую мелочь?

Сандра поерзала на переднем сидении, пристегнула ремень и только тогда ответила:

— С бэби немного подождем, пока я получу сертификат и немного освоюсь на новом месте работы. Кстати, знаешь, где я буду работать? В хосписе у Анны Гримвэйд. До Рождества ни ей, ни остальным не нужно знать о нашем браке, так запланировала Нора.

— Ура нашей команде, ты согласилась стать моей женой! Не вздумай теперь струсить и пойти на попятный.

Родерик на мгновение прижался щекой к щеке Сандры, потом включил зажигание и тронул машину с места.

Глава пятая. Проблемы молодых и старых

Сильвия Нортон прилетела в Мельбурн за четыре дня до РождГлаества. В последнее время она просыпалась очень рано и уже не могла заснуть, поэтому решила вылететь из Сиднея первым рейсом, самым дешевым. Вопрос стоимости билета для нее, разумеется, не стоял так остро, как для Сандры Дорин, но таков уж был жизненный принцип Сильвии — если можно сэкономить, то не следует выбрасывать деньги на ветер. И случалось так, что, владея сотнями миллионов, она или ее муж Патрик приезжали домой донельзя обрадованные тем, что им удалось купить на распродаже пару десятков рулонов туалетной бумаги. Ольга Нортон отчаянно высмеивала австралийскую, как она это называла, скупость свекрови, однако именно умение Сильвии точно выверять баланс и учитывать каждый цент позволяло рейтингу Энвижен среди самых респектабельных компаний мира неуклонно расти.

Тем не менее, там, где дело касалось удобств, Сильвия никогда не экономила, поэтому у нее был забронирован номер-люкс в Хаят-отеле, одном из лучших отелей Мельбурна.

Прибыв, она первым делом позвонила Родерику.

— Здравствуй, дорогой, извини, не разбудила? Я в Мельбурне, жду вас с Мэгги у себя в номере сегодня к шести часам. Нет-нет, раньше приезжать не нужно, у меня кое-какие дела, вечером все объясню. До встречи, целую.

Отложив трубку, Родерик повернулся к вышедшей из ванной Сандре.

— Боюсь, Сэнди, придется нарушить планы Норы относительно рождественского обеда — приехала мама и хочет срочно видеть меня и Мэгги. Если все пойдет очень круто, придется, наверно, нынче же сознаться во всех грехах. Желательно твое при этом присутствие.

— Страшно, — зябко передернув плечами, честно призналась Сандра, — я не готова морально. Может, лучше начать без меня? Когда тебя будут лишать наследства, я, наверное, буду лишней. В конце концов, это ваше сугубо семейное дело.

— Предательница, — весело отозвался ее муж. — Ладно, приму первый огонь на себя. Все же к половине восьмого соберись, будь добра, и жди дома. Я уже буду убит, похоронен и воскрешен, позвоню тебе и поведу к маме в Хаят-отель получать благословение.

— После работы я должна буду съездить в Хэмптон, — вспомнила Сандра, — отец Билла Ларсона просил меня навестить его перед Рождеством, я обещала сегодня приехать. Буду дома где-то в семь.

Родерик нахмурился.

— Зачем тебе туда ехать? Это нелепо! Ладно, ты курировала Билла, старалась обеспечить ему достойный уход из жизни — это твоя работа, ты работаешь в хосписе. Но он умер, ты должна о нем забыть. Медсестра не может каждый раз, когда умирают ее больные, разделять с их родственниками боль утраты, это может разрушить психику.

Сандра опустила голову.

— Ты прав, на занятиях по психологии нас учили, как вежливо отказывать в таких случаях, но… Понимаешь, Билл постоянно говорил своему отцу: «Забота Сэнди скрашивает мои последние дни и пребывание в хосписе». Короче, старый Бен, его отец, инвалид, ему уже за восемьдесят, он хочет поговорить со мной, и я… я не смогла ему отказать. Все, Родди, я уже обещала, ничего не изменить. Грэйси, младшая дочь Билла, сегодня заедет за мной в хоспис.

Вздохнув, Родерик погладил жену по пушистым волосам и коснулся губами ее лба.

— Хорошо, радость моя, но пусть это будет в последний раз. Ладно, сейчас я приму душ и отвезу тебя в Гаденвэйл.

Пока Родерик плескался в душевой, Сандра включила компьютер и стала просматривать электронную почту. На сервере лежали спам, несколько рекламных сообщений и письмо, которого она давно ждала.

За неделю до описываемых событий Сандра совершенно случайно наткнулась в Интернете на российский сайт «Одноклассники». Думая о брате, она просматривала страницы юных и пожилых выпускников российских школ и ВУЗов. Кроме имени ей известны были лишь его фамилия и год рождения — те же, что у нее. Еще была уверенность в том, что, если Денис жив, его следует искать в Москве. Поиск по сайту выдал двух зарегистрированных на сайте Денисов Дориных, проживающих на тот момент в Москве и родившихся в один с ней год. Разглядывая их фотографии, Сандра решила, что веселый круглолицый парнишка с гладко зачесанными назад русыми волосами вполне может быть Денисом — брат запомнился ей полненьким и светловолосым, с улыбчивым лицом, усеянным веснушками. Второго кандидата, серьезного худощавого юношу с тонким лицом и темными, почти черными, волосами она сразу отмела и даже не стала ему писать.

Круглолицый ответил сразу, потом прислал еще два письма, но на конкретные вопросы ни в одном из них не ответил, делал двусмысленные предложения, а теперь, в третьем письме, окончательно проговорился — сообщил, что его дед был генералом. Сандра помнила своего дедушку Сережу, ученого профессора, и точно знала, что отец Ларисы и Ольги тоже генералом не был — тетка пару раз в разговоре с матерью назвала его хроническим алкоголиком, бегающим от алиментов. Тяжело вздохнув, она перешла на страницу второго — маловероятного — Дениса Дорина, скептически оглядела задумчивое лицо и, посмотрев на часы, позвала мужа:

— Родди, ты там не задумался?

У Родерика была привычка — встать под душ и погрузиться в свои мысли. Из-за этого он мог опоздать в университет или пропустить важную встречу, поэтому Сандра взяла себе за правило напоминать ему о времени.

— К твоим услугам, моя прелесть, — весело отозвался он, выходя из ванной в длинном махровом халате, — спасибо, что напомнила, я пошел одеваться. Выключай компьютер, нам пора.

Пока он натягивал джинсы и свитер, Сандра, поколебавшись, решила все же связаться с маловероятным Денисом. Она скопировала в поле для письма текст послания, щелкнула курсором по «отправить» и выключила компьютер.

В Москве в это время стояла глубокая ночь. Сергей Денисович давно спал, поэтому в комнате свет был выключен. Денис готовился к зачету на кухне, удобно расположившись за широким раздвижным столом, перевезенным из квартиры на проспекте Вернадского. Кухня была излюбленным местом его ночных бдений. Здесь, когда дед засыпал, на него накатывало бесшабашное чувство вседозволенности — можно было литрами вливать в себя кофе и играть в Quake без риска услышать огорченное: «опять перебиваешь себе сон!», или нравоучительное: «сколько можно сражаться с компьютером, неужели ты не понимаешь, что все эти игры — зло, засылаемое к нам с Запада, чтобы губить нашу золотую молодежь?»

Однако в ту ночь, о которой идет речь, Денис кофе не пил, поскольку накануне забыл пополнить свои запасы. В половине второго глаза его начали слипаться. Решив, что с него достаточно функционалов и линейных операторов в Гильбертовом пространстве, он включил компьютер, решив предаться засылаемому с Запада злу, но перед этим открыл свою почту — на дисплее высветилась информация о непрочитанном сообщении. Трижды перечитав письмо с сайта «Одноклассники», юноша с минуту сидел ошеломленный, потом бросился в комнату и начал трясти похрапывающего деда за плечо:

— Дед! Проснись, деда!

— А? Что? — ничего не понимая, Сергей Денисович с трудом разлепил веки. — Который час?

— Какая разница, дед, наша Сашка нашлась! Она нашла меня на сайте и написала — спрашивает, не я ли ее брат-близнец Денис Дорин.

Сразу очнувшись, дед сел и спустил с кровати ноги в старых белых подштанниках, которые служили ему чем-то вроде пижамы. Он сжал руку внука между своими ладонями, голос его охрип от сдавившей горло боли:

— Нет, Дениска, нет, ты перепутал, мальчик. Прости меня, старого, что раньше не сказал тебе правды. Ты спрашивал и спрашивал о маме и Саше, поэтому я все время что-то придумывал и придумывал — мы с папой не хотели тебя травмировать, решили подождать, пока подрастешь. Второго декабря девяносто девятого года — я всегда буду помнить эту дату — твоя мама и Сашенька погибли. У меня даже вырезка хранится из австралийской газеты — нам Ольга прислала — там была страшная авария на железной дороге, у нас по телевизору в новостях об этом тоже сказали.

— Дед, — растерянно проговорил Денис, — она спрашивает, не зовут ли нашего отца Андреем, маму Ларисой, и про тебя тоже. Написала даже наш старый адрес — не жил ли я там на проспекте Вернадского. Ничего я не перепутал, это наша Сашка!

Сунув ноги в шлепанцы, Сергей Денисович дрожащей рукой нащупал на тумбочке очки и шаркающей походкой направился на кухню. Он долго вглядывался в строчки полученного сообщения, потом перевел взгляд на фотографию — хорошенькая светловолосая девушка улыбалась ему улыбкой его сына Андрея.

— Это она, наша Сашенька, наше девочка, — расслабленно сказал старик и, закрыв лицо руками, неожиданно заплакал, повторяя: — Надо написать папе, надо написать папе!

Сандра делала вливание своей новой пациентке Дайане Конрой. После введения препарата Дайана никак не могла уснуть, говорила бурно и бессвязно, перескакивала с темы на тему. Наконец, она потеряла силы и впала в полуобморочное состояние. Сандра немедленно связалась с врачом Дайаны и сообщила о неадекватной реакции больной — в подобных случаях следовало увеличить дозу или заменить сам препарат, снимающий боль и рассеивающий гнетущие мысли у пациента, подошедшего к черте.

Выслушав доклад Сандры, врач просмотрела кардиограмму Дайаны и решила, что увеличивать дозу рискованно, предпочтительнее заменить препарат. Она связалась с Анной Гримвэйд и высказала ей свое мнение.

— Я думаю, вы правы, дозу увеличивать рискованно, — согласилась Анна. — Дайана уснула?

— Да. Думаю, она проспит часа три.

— Сейчас я должна уехать в Сити, меня ждут. Вернусь через два часа, тогда мы примем окончательное решение относительно препарата. Если за это время что-то изменится, немедленно сообщите.

В Сити, в Хаят-отеле, Анну ожидала Сильвия Нортон, позвонившая ей час назад и попросившая приехать по возможности раньше. Это поразило Анну — никогда прежде Сильвия не позволяла себе оторвать ее от дел в рабочие часы. Едва переступив порог номера, она на миг замерла, потрясенная тем, как осунулась и похудела ее подруга за те полгода, что они не виделись. Задавать вопросы не имело смысла, Анне, как врачу, это стало понятно сразу. Сильвия поймала ее взгляд и криво усмехнулась.

— Что, дорогая, не нравлюсь? — она опустилась на широкий кожаный диван, вытащила из сумочки листок бумаги и, положив его на низенький журнальный столик, слегка разгладила. — Можешь ознакомиться с заключением своих коллег. О нем, кроме Патрика и самих докторов, еще никто не знает.

Надев очки, Анна начала читать, и белый листок в руке ее мелко дрожал, а в голове сумбуром теснились мысли и воспоминания.

…Они дружили со школьной скамьи. Именно Сильвия познакомила Анну со своим кузеном Робертом Гримвэйдом и всячески содействовала их браку. Помимо желания блага ближнему, Сильвией руководили деловые соображения — ей стоило немалого труда убедить своего склонного к фантазиям кузена полностью доверить ей дела Энвижен, она надеялась, что брак с ее близкой подругой поможет упрочить достигнутое между ними соглашение.

Прожив вместе десять лет, Роберт с Анной решились, наконец, обзавестись ребенком, и на свет появилась златокудрая Мэгги. Анна долгое время работала в Королевском госпитале, позже возглавляла реабилитационный центр в Брайтоне, а затем у Роберта неожиданно возникла идея открыть частную клинику. Анна, не слишком разбиравшаяся в бизнесе, все же не сразу решилась поддержать мужа. Она хотела было посоветоваться с Сильвией, но Роберт вспылил:

«Если ты доверяешь мнению подруги больше, чем своему мужу…»

Ну, и так далее. Свободных средств у них было недостаточно, процент по кредиту в банках довольно высок. Решив не связываться с кредитами, Роберт убедил жену продать большую часть их недвижимости и вложить деньги в свое довольно сомнительное предприятие. Этот нелепый поступок еще раз подтвердил правоту мнения Фрэнка Гримвэйда о внуке его сестры.

Дела в клинике с самого начала пошли неважно, но Роберт, вместо того, чтобы пригласить грамотного специалиста, взялся сам вести бухгалтерию и еще больше все запутал. В девяносто пятом после аудиторской проверки он вынужден был объявить себя банкротом, а вскоре после этого скоропостижно скончался от инфаркта. Анна оказалась в незавидном положении — вся недвижимость, кроме собственного дома, была продана или заложена, деньги, нажитые за годы супружества, пропали.

В соответствии с завещанием Дэвида Гримвэйда, акции Мэгги, унаследованные ею от отца, поступили под опеку Сильвии, поскольку Анна не имела права наследовать мужу. Разумеется, они с дочерью не испытывали нужды — Мэгги получала субсидии от Энвижен. Тем не менее, Анну постоянно мучила совесть — сообщи она Сильвии о затеваемой Робертом авантюре с частной клиникой, та с самого начала сумела бы обуздать амбиции своего ретивого кузена.

Спустя четыре года после смерти Роберта в Гаденвэйле открылся хоспис, финансируемый фондом Энвижен, и Сильвия Нортон предложила Анне его возглавить. Подруги виделись нечасто, но Мэгги постоянно гостила у Нортонов в Сиднее, и Сильвия ни от кого не скрывала своего желания видеть дочь Роберта женой Родерика. Анна к этому относилась скептически — действительно, можно ли навязать современным молодым людям свою волю? Однако она не спорила — во-первых, понимала, что Сильвией овладела идея фикс, а в таких случаях логика бессильна, во-вторых… почему бы и нет? Не так уж и плохо, если Мэгги выйдет за Родерика…

Душу Анны наполнила горечь — ах, Сильвия, Сильвия! Что теперь будет с фондом Энвижен, с хосписом? Возглавляя хоспис в течение десяти лет, Анна Гримвэйд понемногу начала разбираться в бизнесе и знала, что трастовый фонд требует финансирования, а для этого компании необходимо соблюдать строгий баланс между прибылью и средствами, объявленными свободными от налогообложения. Дерек неплохо ведет дела, но сумеет ли он во всем стать достойным преемником матери? Отложив листок с заключением врачей, Анна с трудом проглотила вставший в горле ком и заставила себя поднять глаза.

— Сильви, я…

— Не надо, Анни! Ты прочла, узнала, и все — теперь давай о другом. Расскажи мне об Эндрю — как он умер?

Перед тем, как ответить, Анна чуть помедлила.

— Он был в саду — сидел в кресле перед мемориалом. Я пыталась уговорить его вернуться в здание — начиналась гроза, — но он попросил меня еще немного посидеть с ним в саду. Мы говорили — о Билле Ларсоне и его дочерях, о Марте Даллас, о Сандре. А потом он вдруг… заговорил о тебе.

— Обо мне? Ты не могла бы вспомнить, что именно он говорил?

Голос Сильвии прозвучал сдавленно, и Анна опять запнулась, прежде, чем ответить.

— Ну…

— Пожалуйста, Анни, я должна знать!

— Хорошо, только не придавай этому значения. Он твердил, что ты несчастна, ругал Патрика — как ревнивый школьник соперника. Я была ошеломлена — после стольких лет… А спустя несколько минут он умер.

Сильвия опустила голову.

— Бедняга Эндрю! Я до сих пор вижу его лицо — тогда, когда я сказала ему, что выхожу замуж за Патрика. Он убеждал меня, умолял этого не делать. И, знаешь, похоже, он был прав!

— Сильви!

— Да, Анни, да! Разве ты не помнишь? За месяц до рождения Норы мы с тобой сидели в гостиной моего дома в Вокласе, и я сказала тебе, что Патрик начал мне изменять.

— Боже мой, Сильви, да ведь это случилось двадцать восемь лет назад! У тебя не было никаких доказательств, ты ждала ребенка, а женщины в положении часто нервничают, становятся подозрительны, делают из мухи слона.

— Тогда ты говорила то же самое, — Сильвия криво усмехнулась, — даже посоветовала нанять частного детектива.

Анна пожала плечами.

— Дорогая, я шутила. Патрик по натуре своей так устроен, что не может жить без легкого флирта с женщинами, но это ведь не измена. Твой муж любит тебя и всегда любил.

— Как же мало ты знаешь! — медленно проговорила Сильвия. — Однако я безумно хотела верить в любовь мужа, поэтому не сразу последовала твоему совету.

— Какому совету?

— Нанять детектива

— Ты… Сильви, ты наняла детектива, чтобы следить за Патриком?!

— Тебе этого не понять, Анни! Роберт был человеком не от мира сего, не имел деловой хватки, порою совершал нелепые поступки, но он всегда оставался тебе верен. Поэтому свой совет ты дала мне в шутку, но я… для меня это было серьезно. Спустя пять лет, когда не стало сил терпеть, я наняла детектива, и он очень быстро подтвердил мои подозрения — Патрик изменял мне с молодой учительницей. Я была на грани безумия, металась, у меня даже мелькнула мысль убить Патрика и покончить с собой. Потом взяла себя в руки, позвонила адвокату, договорилась о встрече на следующий день. Патрику ничего не стала объяснять, сказала только, что нам нужно в присутствии адвоката решить один деловой вопрос — у меня не хватило смелости сказать, что я собираюсь обсудить условия развода. Он не стал ни о чем спрашивать — не было времени, мы торопились в клинику, где лежала Нора. Спустя полчаса мы узнали, что врачи, лечившие нашу девочку, поставили страшный диагноз. И все остальное ушло, показалось далеким и неважным.

На мгновение Сильвия закрыла глаза и умолкла. Анна ласково дотронулась до ее руки.

— Не надо, дорогая, это уже прошлое.

Сильвия смежила веки и покачала головой.

— Прошлое, которое определило нашу жизнь. Патрик все это время был рядом, и у меня не хватило сил его оттолкнуть. Мы с ним вместе должны были сделать выбор — операция или… Знаешь, Анни, я до сих пор не уверена, что мы сделали этот выбор правильно.

— Если есть выбор между жизнью и смертью, то надо выбирать жизнь, — мягко, но убежденно сказала Анна, — вы все сделали правильно.

— Бедная моя девочка, один раз она меня упрекнула — сказала, что лучше ей было бы умереть!

— Она была неправа, Сильви, и сама, думаю, потом это поняла.

— С пятилетнего возраста, с тех пор, как ей удалили эту проклятую опухоль, она обречена на одинокую и бесцельную жизнь. Она никогда не сможет иметь детей, никогда не узнает даже того, что мужчины и женщины называют близостью. Один раз она сказала мне, что хочет усыновить ребенка, и я… я чуть не разрыдалась. Бедняжка, она постоянно опекала младших — Родди, Мэгги, эту малышку Сандру Дорин, в ней столько материнского, в моей бедной девочке! Но они вырастают и уходят жить своей жизнью, а Нора опять остается одна. Одна! И когда я вижу, как она тоскует, я опять думаю: а стоило ли…

— Перестань, Сильви, она жива, и ты не имеешь права сожалеть о вашем выборе!

Тяжело вздохнув, Сильвия устало согласилась:

— Наверное, ты права, Анни. Когда стало ясно, что Нора будет жить, я какое-то время чувствовала себя опустошенной, безумно уставшей, одна мысль о том, что я могу остаться без Патрика и его нежной заботы, вызывала у меня ужас. Разговор с адвокатом так и не состоялся, и в жизни нашей семьи ничего не изменилось. Для Патрика болезнь Норы не прошла бесследно — он расстался с той учительницей, много работал, все силы отдавал компании, и я была ему за это благодарна. Потом родился Родди, мой ненаглядный мальчик, а вскоре Патрик возглавил Совет директоров Энвижен. Он все больше становился мне опорой и другом, на которого можно положиться, я стала закрывать глаза на его измены, пыталась об этом не думать. Я даже начала его оправдывать, говорила себе, что женщины не играют в его жизни такой роли, как я и наша семья. Что любовниц он заводит по моей вине — я недостаточно темпераментна, поэтому ему одной меня мало. Я даже начала читать книги о семейных отношениях — исследования психологов, сексологов и прочее, — она криво усмехнулась.

Анна пристально посмотрела на нее и покачала головой.

— Проблема супружеских измен извечна, как и любовь, Сильви. В обоих случаях бессмысленно выяснять, почему так происходит. Тут может быть лишь два пути: уйти или смириться, третьего не дано.

— Со временем я это поняла и перестала обращать внимание на измены Патрика. Вернее, старалась думать, что они для меня ничего не значат. Однако он был моим мужем, отцом моих детей и стоял во главе Совета директоров Энвижен, поэтому мне нужно было быть в курсе того, с кем он связан. Я не хотела нанимать детектива в Сиднее — слишком близко от дома. Мне рекомендовали агентство Билла Ларсона в Мельбурне, и мы с ними заключили долгосрочный контракт.

Анна кивнула.

— Я подозревала, что Билл на тебя работал, но полагала, что это связано с бизнесом. Так он следил за Патриком?

— Ларсон регулярно поставлял мне информацию о моем муже. Я прятала отчеты в своем личном сейфе, ключ от которого был только у меня. А потом старалась обо всем забыть. Но год назад обстоятельства изменились, теперь я умираю и должна подумать о будущем Энвижен.

— О чем ты, Сильви?

— Сейчас, — положив под язык таблетку, Сильвия с минуту сидела молча, потом слегка порозовела и взгляд ее прояснился, — итак, все по порядку. В девяносто пятом Патрику нужно было ехать в Европу по делам компании, а я… поехать не смогла.

— В девяносто пятом, — эхом отозвалась Анна и виновато опустила голову, — понимаю. Тогда умер мой Роберт, и ты пыталась вернуть меня к жизни, увезла нас с Мэгги в Новую Зеландию. Дорогая, я никогда этого не забуду!

Сильвия слабо улыбнулась.

— Брось, Анни, как же я могла поступить иначе? Так, о чем я сейчас говорила? Ах, да — в девяносто пятом Патрик уехал в Европу. Все это время за ним по пятам следовал человек Билла Ларсона. Из Франции он сообщил, что в Лионе мой муж вступил в связь с русской женщиной — она работала официанткой в местном кафе. Я не придала этому значения — мне переслали несколько фотографий этой девицы, и она показалась мне столь невзрачной, что я даже пожалела Патрика за дурной вкус. В тот год мы заключили контракт с тремя европейскими компаниями, в ноябре я должна была лететь за океан, но тут начались мои проблемы с позвоночником — ты же помнишь?

— Разумеется. Тебе тогда предложили операцию, но ты отказалась.

— Предпочитаю консервативные методы. Почти два года металась по кабинетам — физиотерапевты, массажисты, костоправы. Вместо меня все это время в Европу регулярно ездил Патрик. Я знала: каждый раз по приезде туда он возобновляет связь с этой русской.

— Неужели он не заметил слежки? За столько лет не догадался, что ты все знаешь?

Сильвия засмеялась сухим неприятным смехом.

— Слежки он точно не заметил, в агентстве Ларсона работали профессионалы. Догадался ли? Не знаю. Он постоянно звонил из Европы — беспокоился о моем здоровье, говорил, что скучает. Это было правдой, я чувствовала. Когда возвращался, был со мной очень нежен, и опять же совершенно искренне — ведь легко понять, когда человек притворяется. Я говорила себе: мой муж любит меня и нуждается во мне, а если ему для поддержания жизненного тонуса необходимо переспать с молоденькой самкой, то лучше закрыть на это глаза и промолчать. В девяносто седьмом Билл передал мне множество отчетов и фотографий. Патрик и эта женщина без стеснения путешествовали по всей Европе — побывали в Швеции, Испании, Голландии, уединялись на вилле в Италии. Но и тогда я не почувствовала надвигающейся угрозы.

— Угрозы чему?

— Слушай дальше, Анни! На одной из последних фотографий Патрик и эта женщина рука об руку выходили из дверей частной швейцарской клиники. Биллу так и не удалось узнать, с какой целью они там побывали — в клинике строго хранили тайны клиентов. Патрик вернулся из очередной поездки за океан крайне озабоченным. За обедом он как бы невзначай упомянул, что поскольку Энвижен работает с европейскими партнерами, Дереку не лишне было бы прослушать в Лейпциге специальный курс об особенностях немецкой модели корпоративного управления. Дерек не спорил — нужно, так нужно, ты ведь знаешь, какой у него покладистый характер. Патрик заявил, что полетит с сыном — «обустроит малыша», как он сказал, и сразу вернется. Я возражала — Дерек не маленький, для чего отцу его сопровождать? Межконтинентальный перелет всегда утомителен, тем более, для Патрика в его возрасте. Мой муж лишь отшучивался. Вскоре оба они, Патрик с Дереком, улетели в Германию. А спустя месяц мой сын сообщил, что встретил женщину своей мечты и собирается жениться. Он был счастлив до безумия, прислал из Венеции фотографию. Они стояли, обнявшись, на фоне собора Сан-Марко — мой Дерек и его невеста. Любовница Патрика.

Ахнув, Анна прижала руки к горлу.

— Ольга!

— А что я могла сделать? — пожав плечами, с горечью ответила Сильвия на застывший в глазах подруги немой вопрос. — Я ничего не могла — ни тогда, ни теперь. Прошло больше двенадцати лет, а Дерек по-прежнему смотрит на свою жену, как на божество, она полностью его себе подчинила. Да и Патрика тоже — я с самого начала подозревала, что связь их продолжается.

Анна вспыхнула от возмущения.

— Как ты можешь говорить об этом так спокойно, Сильви? Ведь Ольга — жена вашего с Патриком сына! Следовало с самого начала показать Дереку отчеты Ларсона.

— Это бесполезно, я самого начала поняла: он не поверит ни мне, ни собственным глазам — только ей. Не знаю, что она с ним сделала.

— Представляю, в каком аду ты жила все эти годы.

— Да, Анни. Но теперь жить мне осталось всего ничего, я уже мало об этом думаю, меня тревожит другое — появились доказательства того, что влияние Ольги становится опасным для Энвижен. Год назад одна из наших дочерних компаний, Мэйджик Би, оказалась в сложном финансовом положении — выяснилось, что в течение пяти или шести лет группа их менеджеров проводила рискованные спекулятивные операции, не ставя в известность Совет директоров Энвижен. Возникла крайне неприятная ситуация, но я в то время не в силах была этим заниматься — врачи требовали, чтобы я прошла курс интенсивной терапии. Видишь ли, мне тогда только поставили диагноз, и мы еще надеялись…

На миг ее плечи поникли, Анна сжала руки подруги.

— Сильви, дорогая моя!

Совладав с собой, Сильвия ее отстранила.

— Все, Анни, все, не буду об этом! Патрик… на нем лица не было, когда он узнал о моем диагнозе. Обещал сам разобраться с Мэйджик Би, просил не волноваться, думать только о своем здоровье. Чуть ли не насильно отстранил меня от всех дел — в течение трех месяцев я даже не включала компьютер. А потом… потом я узнала, что возглавляемый Париком Совет директоров Энвижен принял решение выдать Мэйджик Би ссуду на льготных условиях — фактически для покрытия всех их махинаций. Решение было принято вопреки мнению двух входивших в Совет опытных специалистов. Остальные не сумели противостоять давлению со стороны Патрика.

Анна ошеломленно смотрела на подругу.

— Что ты говоришь, Патрик покрывал махинации? Я не могу этому поверить, Сильви.

— И, тем не менее, это так. В Мэйджик Би была проведена аудиторская проверка, и один из аудиторов, Саймон Эвенел, выяснил, что Ольга Нортон вот уже два года, является держателем пакета акций. Эвенел был потрясен — ведь мой муж, финансировав Мэйджик Би, скрыл от Совета директоров, что член его семьи имеет в данном вопросе личную заинтересованность. Сокрытие информации является прямым нарушением закона, ты понимаешь, до чего довело его желание угодить этой женщине?

— Это серьезное обвинение, Сильви! Я могу поверить в измены Патрика, но в то, что он сознательно пошел на преступление… У тебя имеются неоспоримые доказательства?

— Самые неоспоримые. Саймон Эвенел знал, что скандал может повредить Энвижен и сразу же поспешил ко мне — после курса химиотерапии я восстанавливала силы в Новой Зеландии. Патрик был изумлен, когда я, без предупреждения явившись в Сидней, позвонила ему и сообщила, что нам необходимо срочно встретиться у Дерека в Бонди Бич для важного разговора. Когда мы с Эвенелом приехали, Патрик, Дерек и Ольга — ждали нас в гостиной. Саймон Эвенел спокойно изложил все имевшиеся у него факты, после этого воцарилось молчание. Дерек побагровел, Патрик сидел с каменным лицом, а Ольга… Она смотрела на Саймона — так, что мне на миг стало не по себе. Потом сказала:

«Я действительно приобрела акции Мэйджик Би — мне рекомендовали эту компанию, как перспективную, причем здесь Энвижен? В конце концов, кто обо мне позаботится, если не я сама — ведь я в чужой стране. У вас есть доказательства, что Патрик что-то знал? Я приобретала акции Мэйджик Би в течение последних двух лет, но даже мой муж был не в курсе этого»

Эвенел так побледнел, что я испугалась. Потер затылок, даже глаза закрыл, я решила, что ему нехорошо, хотела прекратить этот разговор. Но тут он открыл глаза и ответил. Он умел хорошо излагать свои мысли, я и сейчас почти полностью помню его слова:

«К сожалению, мадам, в данном случае в Энвижен, как и в других уважающих себя компаниях, презумпция невиновности не работает — Патрику придется доказывать, что он ничего не знал, поскольку родство между вами слишком близкое. То же самое касается вашего мужа — как внутренний директор и наследник владельца компании он может оказаться сильно скомпрометированным, а это подорвет престиж Энвижен. В Австралии, мадам, мы в бизнесе должны строго следовать букве закона, иначе к нам утратят доверие на мировом рынке»

А Ольга… ты и представить себе не можешь, что она ответила! Сказала:

«Не понимаю для чего вам раздувать эту историю — промолчите, и дело с концом, вас сумеют отблагодарить за молчание»

Бедняга Эвенел, он всегда так гордился своей неподкупностью, а тут услышать такое! Казалось, он сейчас грохнется в обморок, у него даже руки затряслись. Мне в тот момент хотелось только одного — поскорей все закончить. Я уже приняла решение по этому вопросу, поэтому сказала:

«Мы не станем сейчас обсуждать странное предложение Ольги. Чтобы сохранить престиж Энвижен, предлагаю компромисс: дело не будет предано огласке, если Патрик немедленно подаст в отставку с поста председателя Совета. Дерек, как один из наследников, останется в должности внутреннего директора, но без права голоса»

Я посмотрела на Патрика, он ответил:

«Мы обсудим это позже — в кругу семьи»

И взглянул на Эвенела так, словно тот был пустым местом. Эвенел поднялся.

«Мне пора, Сильвия. Я сказал все, что было нужно, и, думаю, вы нашли наилучший выход из положения»

Он казался совсем больным — лицо землистое, на лбу капли пота. Я решила, что причиной тому вся эта неприятная ситуация. Проводила его до машины, а когда вернулась в гостиную, ни Ольги, ни Патрика там не было, Дерек сидел в одиночестве, очень расстроенный. Сразу же начал меня уговаривать:

«Мама, это моя вина — Ольга иностранка, она плохо знакома с нашими законами, и мне следовало быть в курсе ее дел. Поэтому я готов хоть сию минуту подать в отставку. Но папа? Он ни при чем, он всю жизнь посвятил Энвижен, если ты сейчас отстранишь его от дел, он просто утратит желание жить»

Я не успела ответить — вбежал Тэдди с какой-то книгой подмышкой, увидел меня и обрадовался:

«Бабушка, ты уже приехала из Новой Зеландии? Мы без тебя скучали. Посмотри, дедушка подарил мне книгу о животных»

Поцеловав внука, я вновь повернулась к Дереку:

«Ты не хуже меня знаешь законы, Дерек. Настаивая на выделении ссуды для Мэйджик Би, твой отец должен был информировать Совет независимых директоров о том, что его невестка является держателем акций компании. Доказать, что он не знал этого, невозможно. Если Патрик не подаст в отставку, Эвенел обязан предать гласности факт сокрытия информации»

Дерек продолжал меня убеждать:

«Никто не способен заменить отца на посту председателя Совета. Я думаю, ради Энвижен ты должна найти другой выход»

Подумать только — ради Энвижен! После того позора, который они с отцом навлекли на компанию! Присутствие Тэдди заставило меня сдержаться, я спокойно ответила:

«То, что ты думаешь, не играет ровным счетом никакой роли — пока я жива, Энвижен тебе не принадлежит. И еще неизвестно, что будет после моей смерти»

Пока мы спорили, Тэдди открыл свою книжку о животных, наклонился над ней и прикусил нижнюю губу. Он был так похож на Патрика, что у меня защемило сердце. И читал Патрик точно также — наклонившись и прикусив нижнюю губу. А потом меня вдруг словно что-то ударило — ведь Патрик был с Ольгой еще до того, как свел ее с нашим сыном!

— Боже мой, Сильви, опомнись! — Анна в ужасе стиснула руки. — Внуки порою больше походят на дедушек и бабушек, чем на родителей.

— Знаю, Анни, знаю, но… Мне вдруг стало нехорошо, я почувствовала слабость и прилегла на диван. Дерек решил, что это из-за моей болезни, увел из гостиной Тэдди, чтобы не мешать мне, и я сразу уснула, словно в яму провалилась. И Дерек же меня потом разбудил — бледный, губы дрожат. Сказал, им только что сообщили: Саймон Эвенел погиб спустя десять минут после того, как мы с ним распрощались. Он ехал по Миллитари Роуд, и у памятника лейтенанту Гриву машину непонятно почему вдруг резко занесло вправо. Она проломила ограду и рухнула вниз, а крутизна там такая, что уцелеть шансов никаких. Эксперты пришли к заключению, что машина была в порядке, но Саймон по какой-то причине не справился с управлением. Возможно, внезапно подпрыгнуло давление — во время нашего разговора он постоянно потирал затылок. Из-за проблем с сосудами ему прописывали какой-то препарат, не помню названия, но эксперт утверждал, что это не могло снизить скорость реакции. И я все думаю, думаю — ведь Саймон прекрасно водил машину, неужели тот наш последний разговор до такой степени выбил его из колеи?

Покачав головой, Анна вздохнула.

— Теперь уже ничего нельзя точно сказать, Сильви. Однако смерть Саймона обернулась для Патрика благом — он так и не подал в отставку, насколько я знаю, и ты на этом не настояла.

В голосе ее невольно прозвучала легкая ирония, и Сильвия со вздохом опустила голову.

— Я виновата, не хватило смелости настоять, а Патрик… он просто-напросто сделал вид, что того разговора с Эвенелом не было. Думаю, он стер из компьютера Эвенела данные об аудиторской проверке. Но мне вдруг все стало безразлично. Нет, не из-за проблем с Энвижен и не из-за моей болезни — мучило то, что пришло в голову при взгляде на Тэдди. Как узнать правду? Мне опять нужна была помощь детектива. Билл Ларсон болел, агентство возглавляла его дочь Сюзьен. Я позвонила ей в Мельбурн и откровенно с ней поговорила. Толковая девушка — сразу схватила ситуацию. Объяснила мне, что получить генетический материал взрослого нельзя без его согласия, однако мазок у ребенка можно взять с разрешения близкого родственника — бабушки, например.

Анна взглянула на нее с сомнением:

— Вряд ли Дерек согласится пройти тест на отцовство — сочтет это обидным для своей жены.

Во взгляде Сильвии мелькнули искорки мрачного торжества.

— Конечно, не согласится, я ему этого и не предлагала! Но не забудь, что я его мать, можно было использовать мой собственный генетический материал — определить, является ли Тэдди мне внуком.

— Анализ более сложен, чем обычное установление отцовства, — подтвердила напряженно слушавшая Анна, — точность ниже, чем при тесте на установление отцовства, достигает восьмидесяти восьми процентов, но ее можно значительно увеличить, если использовать генетический материал какого-либо другого родственника.

— Мне так и объяснили. Оставалось лишь выбрать время. В апреле Ольга и Дерек собирались ехать в Европу, Патрик сразу же заявил, что Ларисе, сестре Ольги, следует отдохнуть от домашних хлопот, поэтому Тэдди с Лили пока поживут у нас в Потс Пойнт. Это было мне на руку — Тэдди задали написать реферат на тему «Здание Юрика Тауэ в Мельбурне — самое высокое в Южном полушарии». Удивительно, как изменилась в наше время система школьного образования, ты не находишь? Таким малышам предлагают писать рефераты. Так о чем я сейчас говорила? А, ну да — я предложила детям на пару дней слетать со мной в Мельбурн и подняться на Юрика Тауэ, они пришли в восторг.

Губы Сильвии искривились, она умолкла, словно кто-то с силой сдавил ей горло. Анна вгляделась в ее бледное с синевой лицо, дотронулась до бессильно упавшей руки.

— Тебе нужно отдохнуть, Сильви.

— Нет, я должна закончить. Мы приехали в Мельбурн, и Сью Ларсон все организовала — для меня было важно, чтобы ни о тестах, ни о моих подозрениях никто не узнал. Детям я сказала, что это обычное обследование — они привыкли к прививкам и тестам, ни о чем не стали спрашивать. Для получения более точных результатов мне предложили взять мазок и у Лили.

Внезапно Сильвия захохотала, горько и надрывно. Анна испугалась, что смех подруги может перейти в истерику.

— Перестань, Сильви, — строго проговорила она, — поскорее скажи все, что хотела, а потом тебе следует отдохнуть. Что показали тесты?

— Извини, — Сильвия вытерла выступившие на глазах слезы и вздохнула. — Что показали тесты, ты спрашиваешь? Это оказалось так забавно! Но давай по порядку. Спустя два дня мы с детьми вернулись в Сидней, и мой врач сообщил, что химиотерапию мне проводить не будут — анализы, которые я сдала перед отъездом, были плохими. Да я и сама уже поняла, что лечение не дает результатов — доктора с самого начала намекали, что при подобной форме заболевания положительный эффект маловероятен. Я умираю, Анни, но не хочу оставлять Энвижен Дереку — он слишком любит свою жену, она использует его любовь в своих целях, и это может сильно скомпрометировать Энвижен, как в случае с Мэйджик Би. Однако не это главная причина, слушай дальше. Когда результаты тестов были готовы, Сью Ларсон передала мне их лично. Хочешь знать, почему я смеялась? Потому что не только Тэдди, но и Лили не внучка мне. Они родные брат и сестра, скорей всего, оба дети Патрика. Патрика Нортона, моего мужа, и Ольги, моей невестки. В них нет ни капли моей крови, согласно завещанию Дэвида Гримвэйда, они не могут унаследовать Энвижен, но как мне объявить об этом? Разразится страшный скандал, это затронет нас всех, затронет Энвижен. Поэтому… Анни, ты помнишь мою заветную мечту?

Ошеломленная услышанным, Анна не сразу сообразила, о чем спрашивает подруга.

— Какую мечту, Сильви?

— Минуточку, я опять должна принять свой стимулятор, — Сильвия вновь положила под язык маленькую капсулу, и спустя пару минут посеревшее лицо ее приняло нормальный цвет. — Ты знаешь, как я хочу, чтобы Мэгги и Родерик поженились! Я изменила завещание в пользу Родди — Дереку и детям Ольги не достанется ни одной акции моей компании. Мегги и Родерик, имея контрольный пакет, назначат новый Совет директоров, Энвижен будет принадлежать им и только им. Они должны будут вывести Патрика из Совета директоров и полностью отстранить Дерека от участия в делах холдинга — таково мое последнее желание. Что ты об этом думаешь?

Анна растерялась. Тяжело больные люди иногда начинают мыслить неадекватно, ей это было известно, но когда подобное случается с человеком, обладающим положением и властью Сильвии Нортон, последствия могут стать катастрофическими.

— Сильви, дорогая, ты хорошо подумала? — осторожно спросила она. — Теперь, когда ты… нездорова, холдингом фактически руководят Патрик с Дереком, и компания процветает, хотя инцидент с Мэйджик Би, конечно, крайне неприятен. Однако разве смогут Мэгги с Родериком вести дела на соответствующем уровне? У них нет никакого опыта, Родерик никогда не интересовался делами компании, а у Мэгги вообще ветер в голове. К тому же, неизвестно, когда они поженятся и поженятся ли вообще — оба еще очень молоды.

— Вздор, Родерик неглупый мальчик, а твоя Мэгги — настоящее воплощение энергии, у нее есть хватка. Им во всем поможет Ян Дэвидсон, он преданный друг, и я предоставила ему неограниченные полномочия в решении всех финансовых вопросов Энвижен. Мы с ним уже подобрали кандидатуры для нового Совета директоров. Что же касается брака Мэгги и Родди, то эти дети всегда симпатизировали друг другу, и между ними даже, как это теперь говорится, отношения, в чем проблема? Если не сию минуту, то через год-два они поженятся — этого требуют интересы Энвижен. Я сегодня же поговорю с ними обоими — чем раньше у них появятся наследники, тем лучше для компании. Да, Анни, ты просила меня подумать о контракте с Сандрой Дорин. Полагаю, ты права, и после Нового года мы заключим с ней контракт. А сейчас… сейчас мне действительно нужно отдохнуть.

Ощутив смертельную усталость, Сильвия Нортон откинулась назад и закрыла глаза.

Глава шестая. В гостях у Ларсонов

Рабочий день Сандры закончился в четыре часа дня, но она задержалась, не решившись сразу оставить миссис Конрой — новый препарат действовал медленно, и Дайана, держа руку Сандры, уснула лишь в начале пятого. В последний раз взглянув на больную, Сандра передала сменившей ее медсестре лист с предписаниями врача, вышла из палаты и включила сотовый телефон. Он сразу же завибрировал, и Сандра, не взглянув на определитель номера, торопливо прижала трубку к уху.

— Привет, Родди.

Вместо Родерика ей ответил мелодичный девичий голос:

— Привет, Сэнди, это Грэйси Ларсон. У тебя планы на сегодня не изменились?

Сандра мысленно ахнула — надо же, из-за Дайаны Конрой забыла все на свете!

— Привет, Грэйси, все в силе, подъезжай минут через двадцать, а я пока переоденусь и выпью кофе.

Сидя с чашкой в руке, она расслабилась, закрыла глаза и, откинувшись на мягкую спинку дивана, неожиданно для себя самой задремала. Спустя полчаса в кармане ее вновь отчаянно завибрировал мобильник — Грэйси посылала напоминание. Сразу очнувшись, Сандра бросила взгляд на часы и почти бегом устремилась к выходу.

Грэйси Ларсон ждала ее, нервно похлопывая рукой по корпусу своей машины. Чмокнув Сандру в щеку и отбросив со лба непослушный завиток, она торопливо сказала:

— Скорей садись. На парковке места не было, встала здесь, а меня сразу и пометили.

На заднем колесе ее машины белела нанесенная мелом полоска — ставить машины у ворот хосписа не разрешалось, больше двадцати минут с момента нанесения полицейским метки карались довольно крупным штрафом.

— Извини, Грэйси, я на минуту закрыла глаза и отключилась, хорошо, что ты вовремя напомнила.

Грэйси тронула машину с места и взглянула на часы.

— Успела — девятнадцать минут. Ладно, не извиняйся, спасибо, что нашла время для нас время, дедушка безумно хочет тебя видеть.

Бен, отец умершего две недели назад Билла Ларсона, уже много лет был прикован к инвалидному креслу вследствие травмы позвоночника. Всякий раз, навещая в хосписе умирающего сына, он ласково улыбался Сандре и обязательно перекидывался с ней парой слов. Сидя в машине, она вновь припомнила их телефонный разговор после смерти Билла.

«Я был бы благодарен вам, деточка, если б вы перед Рождеством нашли время заехать ко мне, старику, — посидеть, поболтать. Мой Билли говорил, что вы с ним подружились, очень подружились. Да я и сам видел, как у вас получалось заставить его рассмеяться, когда ему становилось тошно. Знаете, это мое первое Рождество без сына»

В колледже во время психологического тренинга Сандре, как и другим студентам, не раз приходилось проигрывать подобную ситуацию, их учили отклонять приглашения такого рода мягко, но твердо — нельзя взваливать на свои плечи проблемы родственников умершего пациента. Но у нее просто не хватило сил отказать наполовину парализованному старику.

Выехав на шоссе, Грэйси притормозила, ожидая, пока зажжется зеленый свет, и повернулась к Сандре.

— Потом я подброшу тебя до дома, тебе ведь в Ричмонд?

— Нет, мне нужно в Сити.

— Как скажешь.

Ларсоны жили в Хэмптоне на Эдинбра-стрит. Перед тем, как свернуть на ведущий к дому проезд, Грэйси слегка притормозила, чтобы поздоровалась со старушкой, возившейся в маленьком саду по соседству, и легкий ветерок донес до Сандры тонкий аромат цветов. Медленно ведя машину, Грэйси повернула налево, потом еще раз налево, и они остановились у крыльца одноэтажного юнита, имевшего спуск для инвалидной коляски.

Старый Бен сильно осунулся с тех пор, как Сандра видела его в последний раз, но чувствовалось, что приезд гостьи его обрадовал. Ловко и быстро передвигаясь в инвалидном кресле, он поставил на стол тарелки, салатницу и тонко нарезанный хлеб, вытащил из духовки кастрюлю, от которой шел умопомрачительный запах тушеного мяса.

— Прошу к столу, молодые леди!

Сандра поначалу чувствовала себя немного неловко, но Грэйси, подмигнув, пояснила:

— Дед обожает готовить, сегодня в честь твоего визита в меню у нас его коронное блюдо — мясо в черносливе.

— Много лет совершенствуюсь в искусстве кулинарии, — весело подтвердил Бен Ларсон и с беспечным видом похлопал по боковине своего кресла, — с тех пор, как силой обстоятельств получил в свое распоряжение массу свободного времени.

— Вы попали в аварию? — осторожно поинтересовалась Сандра.

Билл упомянул однажды, что отец его повредил позвоночник в результате неудачного стечения обстоятельств, но в подробности не вдавался. Услышав ее вопрос, Бен переглянулся с Грэйси.

— Видно Билли не стал загружать тебя подробностями, деточка — решил предоставить это мне. Так вот, когда-то моему отцу, горячему поклоннику Шерлока Холмса, взбрело в голову основать детективное агентство — это случилось сразу после второй мировой, я еще был зеленым юнцом, и меня одно только слово «детектив» приводило в безумный восторг. Но только одних восторгов тут недостаточно, в детективном деле нужна сноровка, как, впрочем, и везде. Клиентами папаши в основном были ревнивые мужья и жены, но особо он не преуспел, потому что не имел природных способностей к сыску и лишь спустя много лет научился незаметно следовать за объектом.

Однажды один страдающий подозрительностью супруг поручил ему проследить за женой, флиртовавшей с заезжим мафиози из Италии. Естественно, что в сноровке папаше не сравниться было с итальянцами, и приятели любовника сразу обнаружили слежку. Методы у мафии грубые, моего старика отделали по всем правилам и, видно, что-то у него внутри серьезно повредили — он после того только год протянул и умер.

Возглавив агентство, я учел ошибки отца, поэтому всегда работал очень осторожно. Старался в скользкие дела не ввязываться, но при осторожной работе и прибыли особой не получишь — порой приходилось туго, еле выкраивали деньги, чтобы заплатить за квартиру и за учебу Билли. Хорошо, что жена моя была умница, никогда не попрекала. Все изменилось, когда Билли начал со мной работать — он был, я скажу, настоящий огонь! Умный, как дьявол, быстрый — сразу схватывал ситуацию.

Постепенно наше агентство приобрело солидную репутацию. В начале девяностых мы работали по заказу крупной страховой компании — в доме их клиента произошло ограбление. В рождественскую ночь неизвестные вырубили сигнализацию, проникли в кабинет, где находился сейф, и сумели его открыть. Хозяин был в гостях, но вернулся раньше, чем предполагал. Услышал подозрительный шорох и поспешил в кабинет, а там его стукнули по голове, свалили с ног и связали. Какое-то время он был без сознания, но потом немного пришел в себя и успел заметить, что грабителей трое, и похожи они, вроде бы, на корейцев. В результате ограбления исчезло все содержимое сейфа — небольшая сумма наличными и бриллианты, застрахованные на полмиллиона.

Полиция обнаружила кое-что у известных скупщиков краденого, и все они единодушно описывали человека, принесшего им бриллианты, как щуплого молодого корейца невысокого роста. Слова клиента о корейцах вроде бы подтверждались, однако Билли сразу заподозрил неладное — нюх у него был лучше, чем у собаки. Не стану вдаваться в подробности, но выследили мы человека, сбывавшего бриллианты, только оказался он не парнем, а женщиной — дочкой клиента. Она вместе с папашей морочила полицию и страховую компанию — переоделась в мужчину, загримировалась под корейца и подкидывала скупщикам отдельные вещички.

Девчонка оказалась крутая и сразу в руки не далась — когда поняла, что поймана с поличным, подняла пальбу и хотела сбежать. Билли и еще один наш детектив, ее, конечно, скрутили, но она перед этим успела сделать пару выстрелов. Одна пуля засела у меня в позвоночнике, и хоть потом ее удалили, но снова ходить я так и не стал.

В первые годы врачи еще обнадеживали, а потом я решил, что к жизни надо приспособиться — к такой, какая она есть. Научился готовить — даже жена моя покойная удивлялась, как у меня здорово получается. Потом, когда она умерла, и Билл тоже один с двумя девчонками остался, мы решили съехаться и жить вместе. Я ведь уже не мог ему помогать в агентстве, так что он трудился за двоих и порою сутками не бывал дома. Сью тогда только начала ходить в школу, а Грэйси вообще малышкой была. Я продал свой дом, мы купили два соседних юнита и соединили их в один. Старались, чтобы девчонкам было хорошо — здесь веранда, внутренний дворик. Грэйси покажет тебе, где она носилась с мячом.

— Дедушка, ты все никак не хочешь смириться с тем, что я давно выросла, — потянувшись за солонкой, засмеялась Грэйси. — Я уже давным-давно не играю в мяч в нашем дворике, а вешаю там белье. Все-таки мясо ты недосолил, как всегда.

— Много соли молодым леди есть вредно, — отрезал старик, — а взрослой я тебя буду считать, когда найдешь себе бой-френда. Сью целовалась с мальчишками уже с тринадцати лет!

— А кто ругал ее и говорил, что рано? На тебя, дедушка, не угодишь! — Грэйси повернулась к удивленно слушавшей их перепалку Сандре. — Представь себе, Сэнди, дедушка ужасно переживает, что я не дружу с парнями — считает, это оттого, что у меня в организме гормональный дисбаланс, поэтому мне нужно есть меньше соли.

Сандра засмеялась.

— Причем тут соль, я не понимаю?

— Дедушка вычитал в Интернете очередную чушь — избыток соли, дескать, ухудшает синтез эстрогенов.

Насупившись, ее дед недовольно пробурчал:

— Современные девушки в твоем возрасте имеют бойфрендов, никто не проводит целые дни с книгами и компьютером, а ты отшиваешь всех парней, когда они пытаются за тобой приударить.

— Я старомодна, мне никто не нравится, и с этим ничего не поделаешь, а соль с эстрогенами тут абсолютно ни при чем. Так что, дед, из-за твоих фантазий Сандре пришлось есть недосоленное мясо.

— Все в порядке, моя мама тоже иногда специально недосаливает, — успокоила ее Сандра, — говорит: недосол на столе, пересол на спине, — она постаралась как можно точнее перевести русскую пословицу.

— Как-как? — заинтересовался Бен. — Почему на спине?

— Кажется, раньше в России поваров пороли кнутом, если они пересаливали еду.

— Варварская страна! — возмутился старик, — неудивительно, что твои родные решили переехать в Австралию. Кстати, у нашего агентства много русских клиентов, и у большинства из них дети по-русски не говорят — родители считают, что им лучше поскорей забыть этот язык.

— Не все, дедушка, Натали, например, по-русски говорит, — возразила Грэйси и пояснила Сандре: — Натали Воронин моя школьная подруга, отец привез ее в Австралию в пятилетнем возрасте. К ней в детстве отец даже приглашал учительницу русского языка.

— Охота ему было деньги на ветер бросать, — покачав головой, пробормотал Бен и неожиданно широко улыбнулся Сандре: — Билли рассказывал нам, как ты учила его русскому, ты тоже помнишь этот язык?

— Моя мама так и не сумела выучить английский, мы с ней говорим по-русски. Но моим детям, разумеется, русский язык будет ни к чему.

— Ты права, — согласился старик, — твой бойфренд австралиец?

— Дедушка! — возмутилась Грэйси и, поднявшись, начала собирать со стола тарелки. — Ты бесцеремонен!

— Я старик, мне можно, — Бен забавно сморщил нос.

— Мой муж австралиец, да, — с улыбкой ответила ему Сандра и тоже поднялась, чтобы помочь Грэйси. — Куда складывать посуду?

— В раковину, — Грэйси указала подбородком, потому что ставила в холодильник остатки салата, и руки у нее были заняты. — Не знала, что ты замужем, давно? Как это ты решилась?

— Сама не понимаю. Поженились чуть больше месяца назад, никому из родителей еще не сообщили.

Бен обогнул стоявшую посреди кухни плиту, подкатил к раковине с другой стороны и, очищая тарелки, начал ставить их в посудомоечную машину.

— Почему до сих пор никому не сообщили? — строго поинтересовался он. — Нужно сразу сообщать маме такие вещи.

Сандра засмеялась — ей уже давно нигде и ни с кем не было так хорошо и легко, как здесь, у Ларсонов. Странно, но в доме никак не ощущалось присутствие недавней смерти близкого человека — потому, возможно, что для отца и дочери Билл все еще оставался живым, они говорили и думали о нем, как о живом.

— Мы решили сделать сюрприз и сообщить обо всем на Рождество.

— Эх, молодежь! — проворчал Бен. — Полагают, что на Рождество все грехи им спишутся. Если б Сью или Грэйси потихоньку такое устроили, уж мой Билли задал бы им хорошую трепку!

— Перестань придумывать, дедушка, папа никогда нас не наказывал, — со смехом возразила Грэйси и, захлопнув холодильник, вытерла руки полотенцем. — Сэнди, я знаю твоего мужа? Или до Рождества его имя засекречено?

— Строго конфиденциально могу сообщить: его зовут Родерик Нортон.

Грэйси на миг застыла, и улыбка сползла с ее лица.

— Родди? Но ведь он и Мэгги…

— Сын Сильвии Нортон?

Бен изумленно переглянулся с внучкой, и Сэнди смутилась.

— Это у нас получилось неожиданно, словно вспыхнуло.

— Ну и хорошо, — успокоил ее старик, и в глазах его появилось мечтательное выражение, — в наше старое время считалось, что любовь должна приходить именно так.

— Но, если честно, я боюсь, — призналась Сандра, — не знаю, как к этому отнесется Сильвия. И Мэгги тоже… Ну, вы же, наверное, знаете…

— Да ты не переживай, — утешила ее Грэйси, — Мэгги не пропадет.

— Ты с ней близко знакома?

— Да нет, случайно познакомились — давно, когда папа работал на Сильвию. Иногда перезваниваемся. Оставь тарелки, не суетись особо. Садись, сейчас чай будем пить. Или хочешь кофе?

Сандра случайно скользнула взглядом по стоявшим в углу часам и ахнула — восьмой час.

— Спасибо, мне пора.

— Муж ждет? — подмигнул Бен. — Позвони ему, деточка. Позвони и объясни, что ты у нас в гостях, а то он будет ревновать.

Грэйси фыркнула.

— Да ладно тебе дед, мужчины должны ревновать.

— Ты, внучка, в мужчинах пока не разбираешься, так что помалкивай.

Пока они шутливо спорили, Сандра отошла к окну и вытащила из сумочки мобильник — предупредить Родерика, что ни к семи, ни даже к половине восьмого она вернуться домой не успеет.

Не ответив, он прервал вызов. Сандра решила, что их разъединили, и вновь позвонила. Не называя ее по имени, Родерик отрывисто бросил в трубку:

— Не беспокой меня, пожалуйста, я занят, перезвоню позже.

Сандра оцепенела — невозможно, просто невероятно, чтобы он говорил с ней таким тоном! Ее палец еще раз механически нажал кнопку вызова, но телефон внезапно пикнул и отключился — сел аккумулятор. С минуту она стояла неподвижно, потом тряхнула головой и вернулась к столу, стараясь выглядеть спокойной.

— Телефон отключился, — сказала она чересчур громко и весело, — я выпью кофе, если можно.

Не став ни о чем спрашивать, Грэйси радостно воскликнула:

— Фантастика, я тоже захотела кофе!

— Целые дни кофе! — укорил ее дед. — И ты, и Сью. Разве женщинам можно пить столько кофе!

— Сюзьен живет с вами? — спросила Сандра

Ей нужно было говорить, неважно, на какую тему — только, чтобы не думать. Не думать о том, каким тоном говорил с ней сейчас Родерик. Старик, видно, понял это и начал словоохотливо рассказывать о старшей внучке:

— Сью купила квартиру в районе Сэнт Килда на паях с Сэмом Доули, своим бойфрендом, — говорит, там жить намного веселей, чем в Хэмптоне. Кроме того, в Сэнт Килда находится офис нашего агентства, так что она не тратит время на дорогу. Я ее вполне понимаю — с тех пор, как Билли стал болеть, у Сью столько работы, что не продохнуть, а когда много работаешь, нужно иметь больше свободного времени, чтобы полноценно отдыхать.

— Как же она справляется со всем одна?

— Почему одна — с ней работают два детектива, Сэм один из них.

— А я — второй, — с улыбкой подхватила Грэйси, — только пока у меня не очень много времени. Через два года окончу университет, тогда уж начну работать в полную силу.

Сандра посмотрела на нее с откровенным восхищением.

— Женщины-детективы — это круто! Вы с сестрой молодцы.

— А у тебя есть брат или сестра? — полюбопытствовала Грэйси.

— Не знаю, — Сандра печально опустила голову.

— Как не знаешь?

— У меня был брат Денис, мы близнецы. Когда мы с мамой уехали из России, Денис остался там с папой, а недавно мне сообщили, что все они погибли — в девяносто восьмом или девяносто девятом. Только я не верю, — она прижала стиснутые кулачки к груди, — вот здесь у меня недоверие. Ведь мы близнецы, я бы чувствовала, разве нет?

В ее взгляде, доверчиво устремленном на Бена, была надежда — словно старик мог разрешить ее сомнения. Бен прокашлялся.

— Гм. Возможно, ты и права, — бодро согласился он, — один близнец чувствует, когда что-то неладно с другим, об этом сейчас много говорят и пишут. Ты не пробовала поискать его через Интернет?

— Конечно! — Сандра сразу оживилась. — Недавно я наткнулась на один русский сайт, и там нашла двух молодых людей с его данными — имя, фамилия, год рождения. От одного уже пришел ответ — это не он. Второму я отправила сообщение только сегодня утром, ответ еще не читала. Но этот второй маловероятен — на фотографии он совсем не похож на моего брата. И волосы темные.

— Как ты можешь это знать? — удивился старик. — Дети с возрастом меняются до неузнаваемости, из блондинов превращаются в ярких брюнетов. Но если даже это не он, то продолжай искать — есть, наверное, другие русские сайты.

— Да, вы правы, Бен. Жалко, телефон не работает, не могу выйти в Интернет. Как только приеду домой, посмотрю, что написал мне этот другой Денис. Если это не он, то буду искать дальше.

— А когда найдешь, пусть он переезжает жить к нам в Австралию, нечего ему делать в варварской стране. Ты сама хоть помнишь что-нибудь о своей жизни там?

— Конечно, я ведь была уже совсем большая, когда меня привезли в Сидней — десять лет. Хорошо помню папу и дедушку, нашу московскую квартиру, школу. В классе было очень душно, и мы все время писали, считали, читали. Нас заставляли класть руки на стол и долго так сидеть, вставать с места не разрешали. И дома мы с Денисом тоже что-то писали, писали. У меня не получалось, и дедушка огорчался. Квартира у нас была тесная — когда мы бегали, обязательно что-то задевали и роняли. Остальное вспоминается урывками. Один раз вдруг припомнился наш московский адрес, написала туда, но письмо пришло обратно. Потом наткнулась в Интернете на имена двух моих одноклассниц, их тоже вспомнила.

Вздохнув, Сандра на миг закрыла глаза, пытаясь восстановить ускользавшие из памяти картины детства. Грэйси ласково погладила ее по руке.

— Ты рада, что живешь в Австралии, Сэнди?

Сандра задумалась, потом решительно тряхнула головой.

— Да. Если бы еще только найти Дениса!

— Если будешь искать, обязательно найдешь, — заверил ее Бен, — твой брат, если он жив, может жить и не в России — я слышал, оттуда сейчас многие эмигрируют. У меня есть кое-какие связи в Штатах, могу навести справки.

— Спасибо, — обрадовалась Сандра, — это хорошая идея. Я готова заключить договор с вашим агентством.

— Погоди суетиться, еще не пришел ответ от второго Дениса. Просмотри свою почту, потом решим, что делать. Можешь просмотреть прямо отсюда, пароль помнишь?

Что ж, торопиться ей было некуда.

— Давайте, посмотрим, — сказала она.

«Сашка, сестренка, конечно же, это я! И дедушка сразу тебя узнал — едва взглянул на твою фотографию. Какое счастье, что ты нашлась! Почти десять лет назад папе сообщили, что вы с мамой погибли, как могла произойти такая ужасная ошибка? Где наша мама, что с ней? Дедушка чуть с ума не сошел от радости, сейчас сидит рядом со мной и плачет. Сашка, родная, я сегодня же куплю веб-камеру и хочу выйти на скайп, чтобы увидеть тебя и пообщаться. Как позвонить тебе на скайп? Наш папа со своей Аэлитой сейчас живет в Америке, сообщу ему, что ты нашлась, он будет счастлив. Счастливы, счастливы, счастливы, и так сто раз! Твой брат Денис, твой дедушка Сережа. Поцелуй маму»

Сандра читала, и по щекам ее катились слезы. Текст был написан по-русски, Грэйси и подкативший сбоку на коляске Бен смотрели на экран монитора, ничего не понимая, но деликатно молчали. Наконец Грэйси застенчиво дотронулась до плеча Сандры.

— Сэнди, так что?

Не отрывая глаз от письма, Сандра перевела им текст.

— Это он, — всхлипнула она, — он, мой брат. Как я могла его не узнать по фотографии! Дедушка, папа, Денис — все они живы! Живы! — неожиданно ее брови сердито сдвинулись. — Подумать только, папа оставил Дениса и уехал в Америку с этой дурой Аэлитой!

Глава седьмая. Последняя воля Сильвии Нортон

Вернувшись из университета, Родерик принял душ, переоделся и посмотрел на часы — до назначенного Сильвией времени встречи оставалось около трех часов. Сидеть дома в одиночестве не было сил — время, проведенное без Сандры, тянулось для него бесконечно медленно и нудно, его потянуло на улицу.

«Не помню даже, как я раньше жил без нее, как ходил по городу, везде она, только она, — думал он, бредя вверх по Элизабет стрит. — Здесь, в универсаме, мы обычно покупаем фета-сыр, Сэнди его обожает. Весной, в октябре, когда мы в этом банкомате снимали деньги, хлынул дождь — пришлось забежать вон в тот кофешоп на углу. Красивая девушка маори принесла нам кофе с розовым печеньем и все время улыбалась — наверное, понимала, как мы счастливы. В этой аптеке мы искали на стеллажах масло календулы и в упор его не видели, хотя фармацевт нам прямо на него указывала — я выпил холодного пепси, и начало побаливать горло. Сэнди сказала, что масло календулы хорошо помогает, и правда — к вечеру горло почти прошло, и всю ночь мы с ней… А вот в этом ресторане мы в первый раз вдвоем обедали, именно в тот день все у нас и началось. Моя Сэнди! — душа его наполнилась невыразимой нежностью. — Лучше нее нет, она необыкновенная, мама должна меня понять. В конце концов, мы взрослые люди, и никто не имеет право устраивать за нас нашу жизнь во имя призрачных планов».

Внезапно Родерик затосковал, ему захотелось все бросить, немедленно помчаться к жене и зарыться лицом в ее пушистые светлые волосы.

— Привет, Родди, как дела? — прервал его мысли спешивший к трамвайной остановке университетский приятель и замедлил шаг, потому что трамвая еще не было. — Смотрю, ты тоже невеселый, да? Ладно, мы у них еще возьмем реванш! Нельзя было эту сволочь из Перта судьей ставить, видел, что он вытворял? Нашему по ногам дали, а судья даже не зафиксировал! А пенальти? Еще удара не было, а они уже вошли в зону! Это как, а?

Он помахал Родерику рукой и побежал к подъехавшему трамваю. Родерик вспомнил, что нынче у них в университете для болельщиков день траура — их сборная проиграла футбольный матч команде студентов из Бризбана. Глянув на часы, он повернул назад и без десяти шесть стоял у входа в Хаят-отель.

— Привет, Родди! — окликнула его из окна своего седана подъехавшая Мэгги. — Подожди, сейчас припаркуюсь, пойдем вместе. Ты не в курсе, что за срочность? — с опаской спросила она, когда они уже поднимались по лестнице. — Мы с тобой не натворили ничего плохого, нет?

Едва они обменялись с Сильвией приветственными поцелуями и сели, как она заговорила — сухо, коротко и без всяких эмоций сообщила о своей болезни. Ей больно было видеть полный растерянности взгляд Родерика — конечно, следовало как-то подготовить мальчика, не обрушивать на него это так сразу, но им предстоял долгий и нелегкий разговор, а время действия поддерживающего силы стимулятора было строго ограничено. Родерик не сразу осмыслил слова матери, потом от лица его отхлынула кровь, перед глазами замелькали пестрые круги. Пока он приходил в себя, молоденький официант ввез столик с подносом — бутылка вина, два бокала, сэндвичи — и с улыбкой спросил у Сильвии:

— Что-нибудь еще, мадам?

— Нет, благодарю вас.

Родерик подождал, пока юноша выйдет и с искаженным от горя лицом повернулся к матери.

— Мама, почему? Ведь сейчас столько всяких препаратов, методов.

— Дорогой, — мягко попросила Сильвия, — налей вина себе и Мэгги, будь так добр. Спасибо. Будь уверен, было сделано все, что возможно и невозможно, но бывает так, что приходится мириться с неизбежным. Теперь о главном — Энвижен. Я изменила свое завещание: ты остаешься единственным держателем пакета семидесяти процентов акций, Нора получит большую часть моей недвижимости, ей и Дереку назначено пожизненное ежегодное содержание. Мэгги, — она повернулась к девушке, — ты как-то говорила мне, что при вступлении в брак с Родди выдвинешь свои условия. Семьдесят процентов плюс тридцать будет сто. Тебя устраивает владеть вместе с мужем одной из крупнейших в стране компаний?

Отчаянно вспыхнув, Мэгги отвела глаза и, вертя в руке бокал с вином, растерянно пробормотала:

— Да, но… я ведь не хотела, чтобы все так… Честное слово, Сильвия! — она шмыгнула носом.

— Не думай, что я тебя осуждаю, — успокоила ее Сильвия, — наоборот, мне нравится твоя практичность, она будет полезна для Энвижен.

— Если ты изменила завещание только для того, чтобы склонить Мэгги к браку со мной, то сделала это зря, — начал Родерик, но Сильвия не дала ему договорить.

— Нет, не поэтому! — прервала она сына. — Да, ваш брак для меня очень важен. Я с юных лет отдавала Энвижен все свои силы и энергию, мне удалось добиться того, что наша компания заняла одно из ведущих мест на мировом рынке. Вы с Мэгги, став во главе Энвижен и имея единые интересы, как семья, сможете успешно продолжать принятый мною курс. Я вас не тороплю, вы еще очень молоды, но с другой стороны, я думаю: вы давно вместе, что вам мешает в ближайшее время создать семью и подарить Энвижен наследника?

— Мама…

— Не прерывай меня, Родди, мне трудно говорить, я должна успеть сказать вам все. Так вот, я изменила завещание не для того, чтобы склонить вас обоих к скорейшему браку, а потому, что Дерек не сможет унаследовать Энвижен по ряду объективных причин.

Родерик неожиданно вспомнил, что однажды сказала ему Сандра: у неизлечимо больных постоянное ожидание смерти может привести к нарушениям психики.

«Может быть, — в смятении колотилось у него в голове, — именно это и происходит сейчас с мамой? Что мне делать, как ее остановить? В ее руках сосредоточены вся власть и средства компании, в помутнении сознания она способна совершить непоправимое»

— Благодарю тебя за доверие, мама, — как можно спокойнее произнес он, — но ты сама подумай: Дерек много лет работает для Энвижен, он, как и ты, с юных лет посвятил себя компании. Я же никогда не занимался бизнесом и не имею к этому призвания. Ты ведь знаешь, многие студенты школы права параллельно изучают бизнес, но меня от одного этого слова бросает в дрожь! Три года назад мы с тобой говорили об этом, если помнишь, и ты меня поняла.

Да, Сильвия помнила тот разговор — Родерик заявил о своем нежелании специализироваться в области юриспруденции, связанной с бизнесом, но тогда это ее мало тревожило, она согласилось с Патриком, который посоветовал ей не вмешиваться и предоставить мальчику свободу выбора. Но это было три года назад.

— Это было три года назад, — холодно возразила она, — с тех пор многое изменилось.

Родерик решил не спорить.

— Да, конечно, я понимаю, мама, время идет, но ты только представь себе, что произойдет с Энвижен, если во главе холдинга встанет такой дилетант, как я! Именно поэтому я должен отказаться от предложенного тобой наследства.

Сильвия пожала плечами — именно такой реакции младшего сына она и ожидала.

— Хорошо, я объясню тебе и Мэгги истинное положение вещей, потому что вам, как будущим владельцам компании, необходимо это знать. Однако вы должны дать слово хранить все в тайне — если пронюхает пресса, репутация Энвижен может серьезно пострадать.

— Обещаю, — твердо сказал Родерик.

— Клянусь! — одновременно с ним воскликнула Мэгги, и глаза ее вспыхнули жадным любопытством. — Ни друзьям, ни маме — ни слова!

— Твоя мама знает, — улыбнулась Сильвия, — поэтому, если станет невтерпеж хранить тайну, можешь пообщаться с ней, но более ни одной живой душе! Мне известна твоя любовь поболтать, Мэгги, однако в данном случае ты действительно должна молчать.

— Ладно, я же поклялась.

— Дети Ольги не должны владеть Энвижен, а это когда-нибудь неизбежно произойдет, если Дерек унаследует долю акций.

— Тэдди и Лили? — вскричал потрясенный Родерик. — Мама, ты не можешь так поступить! Я знаю, ты не любишь Ольгу, но Тэдди и Лили не только ее дети, они также и дети Дерека, твои внуки!

— Они не дети Дерека и не мои внуки, — голос Сильвии стал тусклым, слова падали ровно и холодно, — этот показали тесты. День, когда я узнала результаты, стал самым черным в моей жизни, можешь в это поверить.

Даже резвушка Мэгги притихла, ошеломленная словами Сильвии.

— Тэдди и Лили? — остолбенело хлопая глазами, она запнулась с таким видом, словно проглотила колючего ежа. — Они… они не дети Дерека?

Сильвия, горько усмехнулась.

— Нет. И, согласно завещанию Дэвида Гримвэйда, они не имеют права наследования, но… я не хочу идти официальным путем и выносить на всеобщее обозрение грязь моей семьи, поэтому я просто лишаю Дерека наследства. Сам он ни о чем не догадывается, и я не вижу смысла что-то ему объяснять.

Родерику показалось, что в ушах у него начало звенеть. Чтобы прийти в себя, он изо всех сил тряхнул головой и провел рукой по лбу, но монотонный звон усилился. Мэгги сочувственно коснулась его руки.

— Родди, у тебя мобильник звонит.

Родерик механически прервал звонок.

Телефон в кармане Родерика заверещал вновь, он глянул — на дисплее высветилось «Сандра». Говорить с ней сейчас и что-то объяснять было невозможно, сдавленно бросив в трубку «прошу не беспокоить, я занят, перезвоню позже», он отключил телефон и повернулся к матери.

— Это неправильно, мама, ты должна была поговорить с Дереком и все ему рассказать, неужели он согласился бы мириться с таким положением?

— Дерек слеп от любви к своей жене. Недавно я попыталась начать разговор, но убедилась, что он не поверит ни единому моему слову. Он не поверит никому в целом мире, даже результатам тестов — только Ольге.

Уже пришедшая в себя Мэгги не удержалась от вопроса:

— Известно, кто отец детей?

Сильвия смерила ее взглядом.

— Да, — ледяным тоном ответила она, — вы должны и это знать, я не собираюсь уносить в могилу подобную тайну. Их отец — Патрик Нортон, мой муж. Отец Дерека, Норы и твой, Родди. Поэтому сразу после вступления в наследство вы должны отправить в отставку весь Совет директоров во главе с председателем и заменить новым — это одно из условий завещания. Ни Патрик, ни Дерек не имеют права управлять компанией — они оба находятся под влиянием этой женщины, ради нее уже пошли на ряд незаконных сделок и едва не подорвали престиж Энвижен. Ольге плевать на судьбу и репутацию компании, ей также плевать на законы нашей страны, она ищет только личного обогащения. Ян Дэвидсон, который работал с покойным Эвенелом, во всем вам поможет, он верен мне и Энвижен, и я уже оставила ему все распоряжения. Пока только он, мои адвокаты и Анна Гримвэйд знают об изменении завещания. И вы с Мэгги. Я все тебе объяснила, Родди, если теперь ты вновь откажешься от наследства, я буду считать, что ты меня предал.

Родерик на минуту закрыл глаза

— Ты сообщишь папе и Дереку? — угрюмо спросил он.

— Они узнают обо всем после моей смерти.

— Это нечестно, мама, объясни им, за что ты их наказываешь!

Неожиданно Сильвия улыбнулась — по-женски мягко и виновато.

— Не осуждай меня, дорогой. Поверь, я никого не хочу наказывать и никому не хочу мстить — я лишь тревожусь о будущем Энвижен и мечтаю умереть спокойно. Что касается поведения твоего отца… Знаешь, когда-то я пыталась пресечь его измены, но это оказалось бесполезно. Я даже собиралась начать бракоразводный процесс, но в тяжелую минуту Патрик оказался верным другом, а потом… Потом, чем старше я становилась, тем больше нуждалась в его нежной улыбке, его редкой ласке, его заботе — пусть даже притворной. Даже когда он попал в когти к этой женщине, я старалась сохранить ту крупицу любви, что оставалась на мою долю. Это унизительно, мерзко, но сейчас у меня уже нет сил от всего этого отказаться, — она тяжело вздохнула и повторила: — Хочу умереть спокойно, не хочу видеть гнев и обиду во взглядах твоего отца и Дерека, а когда меня не будет… тогда какая мне разница!

— А ты подумала, каково будет мне смотреть в глаза брату и отцу? Даже теперь, через два дня, когда мы все встретимся за праздничным столом — я буду обо всем знать, а они…

— Понимаю. Хорошо, не приезжайте в Сидней на Рождество — ни ты, ни Мэгги, — я придумаю объяснение. Бедная Нора, она в этом году почему-то столько суетится с этим праздничным обедом, так его ждет! Но ничего, у вас с ней будет время свидеться позже, когда я уже… Дорогой мой, любимый, прости свою умирающую мать, если можешь. Из всех желаний у меня осталось лишь одно — видеть вас с Мэгги мужем и женой, не откладывайте надолго. Я хотела бы дождаться рождения вашего ребенка, но, увы, уже не успею.

— Мама! Нет!

Родерик закрыл руками лицо, чувствуя, как горло сжимает спазм.

— Мой мальчик, я просто смотрю в глаза реальности, мне осталось один-два месяца, возможно, и того меньше, никто не может знать. Я не хочу вас торопить, но помните: Энвижен нуждается в наследнике.

— Ладно, Сильвия, мы все сделаем, как ты хочешь, — заторопилась Мэгги и под столом пихнула Родерика коленом, — не тревожься, не думай о плохом.

— Спасибо, дети. А теперь я хочу немного отдохнуть, утром мне нужно вернуться в Сидней. Идите, дайте, я вас обоих поцелую.

Когда они вышли из отеля, Мэгги остановилась возле своей машины и покачала головой.

— Да, дела! И кто бы мог подумать! Ладно, Родди, держись, я тебя в беде не брошу, — она похлопала рукой по капоту своего седана, — садись, подвезу, а то ты бледный.

— Спасибо, Мэг, я лучше пройдусь.

Чмокнув Родерика в щеку, Мэгги укатила, а он прошел немного вперед и свернул налево в переулок, прямиком выходящий к Выставочному залу. И вновь в голову полезли воспоминания. Здесь они с Сандрой бродили в прошлое воскресенье — разглядывали стены, расписанные уличными художниками.

Сандра с интересом наблюдала за мальчиком в черной футболке и светлых шортах — он сосредоточенно замазывал квадратный участок, чтобы расчистить место для собственного шедевра.

«А тот художник не обидится, что ты его бессмертное творение замалевал? — со смехом спросила она у паренька, указывая на уже наполовину закрашенное изображение Пегаса с крыльями. — Человек-то ведь рисовал, трудился!»

Мальчик сердито посмотрел на нее и ничего не ответил. На противоположной стене подросток в спортивном костюме вдохновенно орудовал баллончиком с краской, выписывая египетского сфинкса, а в широком стенном проеме на выброшенном кем-то добротном кожаном диване с подушками во весь рост растянулся бродяга в трусах и футболке. От острого запаха краски ему, видно, стало вконец невмоготу, потому что он спустил ноги с дивана и, не стесняясь глазеющих по сторонам туристов, с ворчанием начал натягивать джинсы.

Сейчас дивана не было, и бродяги тоже, а в отблесках огней Выставочного зала на изрисованных стенах причудливо маячили силуэты, штрихи и надписи.

Внезапно Родерик вспомнил, что не ответил на звонок Сандры и не позвонил ей в семь, как обещал. Рука его торопливо нырнула в карман за сотовым телефоном и, выйдя на ярко освещенную улицу, он нажал клавишу вызова.

Телефон Сандры был выключен. Родерик сразу правильно сообразил, что она, наверное, вовремя не зарядила аккумулятор, но все же хотел перезвонить и в этот момент услышал мерный бой часов на башне ратуши — девять вечера. В любом случае Сандра уже ждет его дома и дремлет, уютно свернувшись клубком на маленькой софе в гостиной. Он сунул телефон в карман и торопливо зашагал по Флиндерс-стрит — до здания Фреш Уотер ходу ему было минут десять, не больше.

Грэйси Ларсон подвезла Сандру к заднему входу в здание Фреш Уотер как раз в тот момент, когда туда подошел Родерик. Увидев вылезавшую из машины жену, он остановился.

— Привет, Сэнди.

Сандре, сильно на него обиженной, не хотелось выяснять отношения при посторонних, поэтому она ровным голосом ответила:

— Привет, Родди, — и представила ему выглянувшую из машины Грэйси: — Это моя подруга Грэйси Ларсон.

— Мы встречались, — Грэйси помахала Родерику рукой. — Привет, Родерик, как поживаешь?

— Спасибо, как ты?

— Зайдешь к нам, Грэйси?

— Спасибо, Сэнди, как-нибудь в другой раз.

Улыбнувшись обоим, она развернула машину и уехала. Родерик молча пропустил Сандру в дверь-вертушку, они прошли через вестибюль, перекинулись парой приветственных слов с консьержкой Мэй, но пока ждали лифта и поднимались к себе на тридцать пятый этаж не сказали друг другу ни слова. Войдя в квартиру и заперев за собой дверь, Родерик виновато вздохнул:

— Прости, Сэнди, я тебе не ответил и не перезвонил, так получилось, понимаешь.

Пожав плечами, Сандра открыла холодильник, налила себе апельсинового соку и со стаканом в руке села на стоявшую у окна софу.

— Не перезвонил, так не перезвонил, что теперь поделаешь! Хорошо, что ты хотя бы теперь освободился. Как все прошло?

Пристально глядя на Родерика, она потягивала сок через зеленоватую трубочку-соломку. Смущенно потоптавшись, он опустился в кресло напротив нее.

— Ужасно, — голос его дрогнул, — мама больна, ей осталось жить не более двух месяцев, когда она сказала…

Ему не хватило сил продолжить, из глаз потекли слезы. Поставив стакан на журнальный столик, Сандра подбежала к нему и, присев на ручку кресла, обхватила его плечи.

— Тихо, тихо, подожди. Родди, я с тобой, — прижав ладонь к мокрой щеке своего мужа, она говорила ласковые слова, в которых не было особого смысла, но ему от них почему-то становилось легче.

— Она, оказывается, больна уже больше года, — горестно говорил он, целуя руку Сандры, — а мы ничего не подозревали, думали, она просто устает. Лечение не помогло, какая-то неподдающаяся форма.

— Попей соку, — она сходила к холодильнику, налила ему соку и сунула в стакан соломку, — холодный. Я понимаю, это тяжело, однако следует помнить: люди не только приходят в этот мир, но и уходят из него, это закон природы. Мы должны постараться сделать уход наших близких светлым и достойным.

— Так принято говорить у вас в хосписе? — криво усмехнулся Родерик, принимая у нее стакан.

Сандра смутилась — она действительно повторила фразу, недавно сказанную Анной Гримвэйд кому-то из родственников пациентов, — и, вновь присев на свою любимую софу, спросила:

— Ты сказал Сильвии про нас с тобой?

— Нет, я… я не успел.

— Понятно. Что ж, подождем до рождественского обеда.

— Сэнди, понимаешь, я… я не смогу поехать на Рождество в Сидней. Ты, если хочешь…

— Погоди, как это? Нора же так старалась все устроить, ты сам этого хотел.

— Да, конечно, но все резко изменилось, давай, пока никому ничего не будем говорить. Я не могу тебе всего объяснить, но… но…

Темные глаза Сандры сузились в щелочки.

— Ясно, — протянула она, безошибочно угадав ситуацию, — Сильвия высказала предсмертное желание, чтобы вы с Мэгги сочетались браком. И пока она жива, мы никому ничего не должны говорить — чтобы она оставалась в блаженном неведении. Так?

Родерик залился краской.

— Сэнди, пойми, я…

— Нет, зачем? — поднявшись, Сандра встала перед ним, глядя сверху вниз. — У нас с тобой есть отличный выход: мы можем развестись — быстро и по-тихому, так же, как и поженились. И ты выполнишь последнюю волю своей мамы.

— Ты говоришь глупости, — возмутился он, — тебе не стыдно?

— Почему мне должно быть стыдно? Ты уговорил меня выйти за тебя замуж, наплел неизвестно что — маме, мол, нужно только мое счастье, наследник, у нас будет дом и прочее. Теперь, я вижу, дома у нас не будет. Так к чему мне этот брак?

Возмущенный ее словами, Родерик взвился с места, как ужаленный.

— А сам я тебе не нужен, да? Ты меня совсем не любишь?

— Мало ли, кто кого любит, не обязательно жениться. Ладно, я пошла спать, ты меня утром не буди, мне завтра на работу к четырем.

Уйдя в маленькую комнату, Сандра плотно закрыла за собой дверь, улеглась на гостевую кровать и тихо заплакала. Родерик потоптался на месте и отправился в спальню, надеясь, что жена все же признает свою неправоту и вернется на супружеское ложе. От слов Сандры ему было обидно до безумия, но чувство это, как ни странно, уменьшило горечь отчаяния, вызванного известием о болезни матери.

Мэгги провела восхитительную ночь в объятиях Дэна Пренстона, до десяти утра работала в своей студии с видом на море, посетила лекцию по принципу трехкомпонентности, сходила с подругами на ленч, и все это время пыталась подавить распирающее душу желание хоть с кем-нибудь поделиться услышанными накануне новостями. Но клятва есть клятва, и она сумела продержаться часов до трех, а потом ей стало совсем нехорошо. Вытащив из сумки телефон, Мэгги позвонила матери.

— Привет, ма, можно мне к тебе заглянуть?

— У меня сейчас консилиум, — устало ответила Анна, правильно угадав, что дочь мучается от переполняющей ее информации, — приезжай в Гаденвэйл часам к четырем.

Не доезжая до хосписа, Мэгги увидела выходившую из автобуса Сандру и притормозила.

— Сэнди, привет, как дела? Садись, подвезу.

— Привет. Спасибо, тут недалеко, я дойду, — очень сухо ответила Сандра и быстрым шагом направилась в сторону хосписа.

Мэгги озадачено смотрела ей вслед, пытаясь вспомнить, из-за чего Сандра могла бы на нее дуться. Когда же они в последний раз виделись? Кажется, когда она, Мэгги, водила всю их компанию в театр на аборигенские пляски — с целью совращения Дэна Пренстона. И тут Мэгги, ударив себя по лбу, вспомнила, что не отдала Сандре честно заработанные ею деньги — тысячу долларов!

— Ах, я подлая! — громко сказала она сама себе, рванула с места машину, чтобы догнать Сандру, но та уже вошла в ворота хосписа и скрылась из виду.

Припарковав свой седан в разрешенном для сотрудников и родственников пациентов месте, Мэгги поднялась к матери в кабинет. Анна, просматривавшая на компьютере чью-то историю болезни, улыбнулась ей и подставила щеку для поцелуя.

— Подожди немного, родная, я сейчас освобожусь. Хочешь кофе?

— Нет, ма, спасибо.

Анна сделала пару звонков, отдала по селектору несколько распоряжений, потом закрыла файл и повернулась к дочери.

— Вот и я. Так что, ты под сильным впечатлением разговора с Сильвией?

— Ага.

Неожиданно Мэгги почувствовала, что распирающее ее желание куда-то ушло — действительно, какой интерес рассказывать что-то человеку, который и без того все знает? Анна печально покачала головой.

— Безумно тяжело, когда из жизни уходит твой близкий друг. Я уже пережила это с твоим отцом, теперь Сильвия.

— Да, я понимаю, — согласилась Мэгги, вертя в руке стоявшую на столе статуэтку.

— Ну, а ты? — Анна внимательно смотрела на дочь. — Как ты сама ко всему этому относишься? Я имею в виду планы Сильвии относительно тебя и Родди?

— А что я? Нормально отношусь, — Мэгги пожала плечами и неожиданно пожалела, что приехала к матери — говорить им, собственно, было не о чем.

— Это твоя жизнь, тебе и решать, если тебя что-то не устраивает…

— Да нет, меня, вроде, все устраивает. Ма, можно мне повидать Сандру Дорин?

— Сандру? — Анна недовольно сдвинула брови. — Она сейчас работает и не сможет с тобой болтать.

— Мне не болтать — я только сейчас вспомнила, что давно должна ей тысячу долларов за одно мероприятие. Неудобно как-то.

— Очень неудобно, — строго подтвердила ее мать, — нельзя так легкомысленно относиться к своим долгам, дочка!

— Ага. Только у меня сейчас нет, ты не могла бы перевести на ее рабочий счет? Я тебе потом отдам.

Недовольно поморщившись, Анна вновь повернулась к компьютеру.

— Все, перевела, не забудь вернуть мне эти деньги.

— Спасибо, — Мэгги обрадовано чмокнула мать в щеку, — а можно мне пройти к Сэнди и сказать ей, что мы в расчете? Только пару слов.

— Пройди в левое крыло второго этажа, Сандра сейчас с пациенткой Дайаной Конрой. Но только пару слов, не мешай ей работать.

После введения нового препарата Дайана Конрой почувствовала себя бодрее обычного и даже попросила Сандру вывезти ее на прогулку. Однако пребывание на свежем воздухе быстро ее утомило, уже спустя десять минут она пожаловалась:

— Жара невыносимая, и эти цветы… Летом я совершенно не выношу их запаха! Отвези меня обратно, Сэнди.

— Конечно.

В палате Дайана сразу уснула. Сандра задернула шторку, отделив свой стол от дремавшей пациентки, и начала просматривать список назначенных на вечер процедур.

— Сэнди? — неуверенно спросила заглянувшая в дверь Мэгги, не сразу узнав свою приятельницу в униформе медсестры.

Сандра оглянулась и, сердито сведя брови, приложила палец к губам.

— Т-с! Я занята.

— Я на минутку, — торопливо зашептала Мэгги, — мама разрешила мне к тебе зайти. Я понимаю, ты на меня злишься, и правильно, я не заплатила тебе тысячу долларов за твою работу.

— А-а, — Сандра напрягла память, вспоминая, о чем идет речь, — что ж, плохо.

— Понимаешь, совсем закрутилась с Дэном. Я сказала маме, что у меня долг, она прямо сейчас тебе перевела, можешь проверить свой счет.

— Ты, может, еще и объяснила ей, откуда возник этот долг? — язвительно поинтересовалась Сандра, но все же вытащила телефон, включила его, дождалась сообщения от банка и тут же выключила — во время дежурств им разрешали пользоваться только внутренней связью.

— Да она не спрашивала. Ладно, мы в расчете?

— Деньги поступили. Но раз ты так неаккуратно платишь, в следующий раз без письменного контракта я работать на тебя не буду.

— Ну и будешь платить налог, — ухмыльнулась Мэгги, но тут же погрустнела и, тяжело вздохнув, добавила: — Следующего раза уже не будет, скоро, наверное, придется мне завязать с холостяцкой свободой.

Сердце у Сандры ухнуло в пропасть и заколотилось с бешеной силой, но она сумела равнодушно пожать плечами и без дрожи в голосе сыронизировать:

— Почему это? Родерику не терпится отвести тебя под венец?

И внезапно Мэгги вновь ощутила, как ее распирает, да еще с такой силой, что уже никакой мочи нет терпеть — сейчас последует взрыв, и куски разлетятся по палате.

— Только никому, — оглянувшись на занавеску, за которой спала Дайана, зашипела она, — поклянись, что ни один человек на земле от тебя этого не узнает!

Словно издалека до Сандры донеслись ее собственные слова:

— Ладно, обещаю.

— Сильвия смертельно больна.

— Сочувствую.

— Главное не это, — шепот Мэгги приобрел торжественный оттенок и стал достаточно громким, — она оставляет все акции Энвижен Родерику. Мы с ним поженимся, и Энвижен будет принадлежать нам на все сто процентов, и все такое, представляешь?

В глазах у Сандры потемнело.

— Ты врешь! — она тоже невольно повысила голос.

— Ш-ш-ш! — Мэгги испуганно покосилась на занавеску, но, поскольку там было тихо, она прежним шипящим шепотом поклялась: — Да чтоб мне лопнуть! Конечно, компания будет пожизненно выплачивать Дереку фиксированную сумму, но ни одной акции он не получит, Энвижен останется нам с Родди! Только Сильвия хочет, чтобы мы побыстрее поженились и произвели наследника.

— И из-за этого она лишила Дерека его доли? Чтобы вы с Родериком поженились?

Горечь, прозвучавшая в словах Сандры, немного удивила Мэгги, а потом она вдруг сообразила: Сандра-то — племянница Ольги, жены Дерека, а стало быть, лицо, в какой-то мере во всем этом заинтересованное. Помимо этого, Мэгги вспомнила о своей клятве, данной меньше суток назад, и пришла в ужас.

— Ну, в общем-то, — испуганно забормотала она и попятилась к двери, — но помни, ты обещала, что ни один человек от тебя ничего не узнает. Ты дала слово!

— Не волнуйся, — сквозь зубы процедила Сандра, — ни один человек от меня ничего не узнает.

Когда Мэгги скрылась, за занавеской послышалось слабое движение, и Сандра, поспешив туда, склонилась над Дайаной.

— Сэнди, — слабым голосом произнесла больная, — это Мэгги, дочь Анны, сейчас была здесь?

— Простите, Дайана, — смутилась Сандра, — мы помешали вам отдыхать, это моя вина.

— Что ты, дорогая, все в порядке. Я только хотела спросить: мне послышалось, что Мэгги скоро выходит замуж за сына Сильвии, это правда? Об этом браке уже давно ведь поговаривали, да? Из-за этих лекарств я так плохо стала все понимать.

— Думаю, вы что-то неправильно поняли, Дайана, — ласково ответила Сандра, — сейчас вам нужно принять лекарство, выпить сок, а потом, если захотите, посмотрим фильм или опять поедем на прогулку, жара, кажется, спала.

«А вот и нет! — усмехнувшись про себя, подумала Дайана — Я все поняла правильно»

Персонал хосписа работал по особому графику, введенному Анной Гримвэйд с целью рационального распределения нагрузки. Рабочий день делился на три смены, наиболее напряженной считалась вечерняя — эмоциональное состояние людей, подходящих к черте, вечером требовало особого внимания, — она длилась всего шесть часов и заканчивалась в десять вечера, когда автобусы уже не ходили. До станции идти было минут двадцать, поэтому сотрудники хосписа обычно договаривались, кто кого подбросит на своей машине, а за Сандрой приезжал Родерик. Чтобы не столкнуться у хосписа с кем-нибудь из знакомых, он ждал ее рядом с автобусной остановкой — как раз на том месте, где Мэгги вспомнила о своем долге в тысячу долларов. Однако теперь, после размолвки с мужем и откровений Мэгги, Сандра почему-то была уверена, что Родерик не приедет. В половине десятого она ввела Дайане снотворное, вывела мочу катетером и подсоединила датчики, а потом стала размышлять, кого из коллег, можно попросить довезти ее до станции. Минут через двадцать Дайана начала засыпать, а без пяти десять Сандра включила мобильный телефон, и он тут же затренькал.

— Подъезжаю, — сказал Родерик.

— Скоро выйду, — ответила Сандра, пытаясь заглушить вспыхнувшую в душе радость.

— Не спеши, иди осторожно.

Ночная медсестра пришла ровно в десять. Ночная смена была самой длинной, потому что считалась самой легкой — под воздействием препаратов больные, как правило, спали до утра, а о любом изменении их физического состояния немедленно сообщали мониторы. Линда Уитни, сменщица Сандры, сразу же удобно расположилась в кресле, вытащила из углубления в подлокотнике крохотный наушник и вставила его себе в ухо — спать, читать или играть в компьютерные игры ночным медсестрам не разрешалось, но можно было послушать по локальной трансляционной сети специально подобранную Анной Гримвэйд музыку, стимулирующую жизненный тонус. Помахав Линде рукой, Сандра отправилась в раздевалку, сменила униформу на футболку с джинсами и, выйдя из ворот хосписа, поспешила к автобусной остановке.

Пока Родерик и Сандра ехали из Гаденвэйла в Сити, они не сказали друг другу и пары слов. Лишь поднявшись на пятый парковочный уровень здания Фреш Уотер, Родерик выбрался из машины, распахнул перед Сандрой дверцу и сказал:

— На ужин у нас паста и фета-сыр.

— Спасибо.

Накручивая на вилку длинную тонкую макаронину, Сандра думала:

«Я должна спросить у него прямо. Конечно, я обещала никому не сообщать, но если Мэгги сказала правду, то Родди все знает не хуже меня, так что это не будет передачей информации. Если же она опять все сплошь наврала, то это вообще не имеет значения»

Посмотрев на Родерика, который в этот момент делал себе сэндвич из рисового хлеба и фета-сыра, она спросила:

— Родди, это правда, что Сильвия лишила Дерека доли в компании и сделала тебя единственным наследником Энвижен?

Родерик поперхнулся, не успев поднести сэндвич ко рту.

— Кто… откуда ты…

— Значит, правда. И условием получения наследства Сильвия выдвинула твой немедленный брак с Мэгги, так?

— Ты пообщалась с Мэгги, да? — Родерик криво усмехнулся. — Одно могу сказать: никаких условий мама не выдвигала, на браке, тем более немедленном, не настаивала, она просто высказала такое желание. Прости, Сэнди, я не могу тебе ничего объяснить, я прошу только верить мне и немного подождать.

— Подождать чего? Пока Сильвия умрет, предвкушая ваш с Мэгги счастливый брак?

— Ты жестока, — угрюмо проговорил он, — я не знал, что ты можешь быть такой жестокой.

— Называю вещи своими именами, ты не ребенок. Думаешь, мне непонятно, почему ты не сообщил Сильвии про нас с тобой и вроде бы согласился на эту волынку с Мэгги? Сначала растерялся, теперь не решаешься огорчить мать в этом ее состоянии и прочее. Я бы, может, тоже так поступила. Но ведь тут сделка: ты получаешь Энвижен, Дерека лишают наследства. Раз ты согласился с условиями, следует играть честно. Поэтому я ухожу, спасибо за ужин, — отодвинув тарелку, она поднялась.

Ей не сразу удалось вспомнить, где находится большая коричневая сумка. Отыскав ее на дне встроенного в стену шкафа возле второго санузла, Сандра с каким-то торопливым остервенением начала засовывать туда свои вещи. Родерик стоял рядом, тоскливо наблюдая за ее руками.

— Не делай этого, Сэнди, — просил он, — пожалуйста, не делай! Я не вправе объяснить тебе, почему мама лишила Дерека наследства, но это ни с какого боку не связано с моим браком. Ты моя жена, и другой мне не нужно, плевать я хочу на все эти акции и Энвижен, я сто раз говорил, что у меня нет никакого призвания заниматься бизнесом. Я люблю тебя, ты любишь меня, не делай с нами такого!

Застегнув молнию на сумке, Сандра выпрямилась, перекинула через плечо ремень и шагнула было к выходу, но встретила взгляд Родерика, и упрямо выпяченный подбородок ее предательски дрогнул.

— Хорошо, — сказала она, — я останусь, но откажись от наследства. Обойдемся без дома, обойдемся без субсидий, только откажись.

Родерик прислонился к стене.

— Не могу, — глухо ответил он.

— Тогда прощай, — отвернувшись, она прошла мимо него. Звякнули ключи от квартиры, брошенные ею на журнальный столик, хлопнула входная дверь.

Обогнув здание Фреш Уотер и выйдя к Ярре, Сандра окунулась в предрождественское оживление Саутбэнка. Несмотря на поздний час, по набережной сновали толпы людей, воздух, казалось, дрожал от гула голосов и взрывов смеха, из кафе и ресторанов доносились звуки музыки. На краю газона сидел абориген в национальной раскраске и наигрывал на гитаре, диджериду лежал между ним и банкой с надписью «пожертвования», куда прохожие кидали деньги. У Сандры почему-то мелькнула мысль, что диджериду ненастоящий и лежит просто так, для виду, поскольку абориген, возможно, не сумел освоить сложный национальный инструмент.

Люди невольно замедляли шаг у длинного стола, накрытого белой скатертью и сервированного на семьдесят две персоны. Стол окружали стоявшие ровным рядом стулья, из них три были детскими, и столовый прибор перед каждым тоже предназначался ребенку. Семьдесят два стула, на которые никто не сядет, семьдесят два прибора, которыми никто не воспользуется, колеблемое легким ветерком пламя свечей на столе — так Мельбурн напоминал охваченным предпраздничной суетой людям о жизнях, унесенных в минувшем году автокатастрофами на дорогах штата Виктория.

Взгляд Сандры упал на погремушку с пестрой ленточкой и слюнявчик, лежавшие около одного из детских приборов. У нее защемило сердце, она села на широкую каменную скамью, поставила рядом с собой сумку и неожиданно сообразила, что идти ей некуда.

Устраиваясь на работу и проходя собеседование у Анны Гримвэйд, Сандра указала, что живет в Ричмонде, поскольку они с Родериком решили до Рождества не сообщать никому о своем браке. В действительности же, вскоре после конфликта с теткой ей позвонила агент Ольги и попросила освободить квартиру. В то время для Сандры это особого значения не имело — они с Родериком жили во Фреш Уотер и вот-вот должны были зарегистрировать свой брак. Однако от разговора с агентом осталось унизительное ощущение того, что ее гонят, как назойливую родственницу, поэтому ни Родерику, ни Норе она о звонке не сообщила. Сейчас ей нужно было срочно найти себе пристанище — хотя бы на ближайшее время. Однако в преддверии Рождества это оказалось нелегко.

Выйдя в Интернет с мобильного телефона, Сандра отыскала номера нескольких агентов и начала их обзванивать, махнув рукой на то, что время приближается к полуночи — выхода-то у нее не было. В семи случаях ее вежливо попросили оставить голосовое сообщение, но один номер все же откликнулся, и агент по имени Ева, обрадовалась Сандре, как родной сестре:

— Мне только-только позвонили клиенты — собирались арендовать на Рождество однокомнатный юнит в Балаклаве, но в последний момент изменили планы, можете себе представить? — пожаловалась она. — Теперь из-за этого юнита я не могу уехать на каникулы. Юнит полностью меблирован, телевизор, компьютер, стиральная машина. В праздничные дни цена двести долларов в сутки, в остальное время, естественно, ниже. Если вы заключите договор аренды хотя бы на месяц, я сделаю вам очень большую скидку, потому что вы меня здорово выручите.

Сандра подумала, что двести долларов в сутки для маленького юнита в Балаклаве — чересчур даже для праздничных дней. Вспомнив о тысяче долларов Мэгги, она сказала:

— Хорошо, заключим договор на месяц, но я должна вселиться прямо сейчас. Я без машины, как туда добраться?

— Я подъеду к станции вас встретить. Через сорок минут вас устроит?

Дожидаясь на станции Флиндерс-стрит поезда до Балаклавы, Сандра, взвинченная всем пережитым за минувший день, думала:

«Сменю в телефоне сим-карту, новый номер сообщу только Денису и дедушке, больше мне никто не нужен. И я никому больше не нужна, даже маме, а Родерик… Если он начнет меня искать, то вряд ли решится прийти в хоспис, наверняка поедет в Ричмонд. После праздников поговорю с адвокатом — узнаю, как по-быстрому получить развод. Нужно все забыть и начать жизнь заново».

Глава восьмая. Завещание Сильвии Нортон

Патрик Нортон коснулся губами щеки жены.

— С Рождеством дорогая.

Сильвия с нежной улыбкой открыла платинового цвета футляр — внутри переливалось огнями жемчужное колье. Розовый жемчуг, Патрик знал ее вкусы.

— Спасибо дорогой, в этом году ты меня опередил. Твой подарок у меня в кабинете, будь так добр, возьми ключ, поднимись и открой секретер, а я еще немного полежу — мне нужно набраться сил перед рождественским обедом.

Вернувшись из Мельбурна, она почти все время лежала, ощущая сильнейшую слабость. Можно было, конечно, принять стимулятор, но врач открытым текстом дал понять, что каждый искусственный подъем сил уменьшает число отведенных ей на этом свете дней. После Рождества Сильвии предстояло решить несколько неотложных вопросов, связанных с компанией, прием стимуляторов и остатки энергии она оставила для Энвижен.

Патрик взял протянутый ею ключ, но в кабинет подняться не спешил — чуть помедлив, он присел рядом с женой и накрыл ее руку своею. На мгновение Сильвия замерла, всем существом своим вбирая нежность мужа — вполне искреннюю, в этом она не сомневалась. Как и не сомневалась в искренности его тревоги за нее — с тех пор, как врачи вынесли ей приговор, лицо Патрика осунулось, вокруг глаз залегли черные круги. Сильвия была не только матерью его детей и гарантом стабильного успеха в мире бизнеса, он действительно любил ее. Любил, невзирая на свои многочисленные измены, на то, что почти пятнадцать лет поддерживал связь с другой женщиной, и та засела внутри него занозой, которую никак не удавалось вырвать. Занозой, с годами проникавшей все глубже и глубже.

Десять лет назад — там, в Европе, — он готов был развестись с Сильвией, чтобы жениться на ловко забеременевшей от него Ольге. Однако по ее меркам Патрик Нортон в то время был недостаточно богат — это позже он, удачно вложив деньги в недвижимость и прибыльные предприятия, многократно увеличил свое состояние, а тогда… тогда Ольга, раздосадованная допущенной ошибкой, собиралась сделать аборт. Да и как же иначе, если попавший в ее силки мужчина оказался не миллионером, а всего лишь мужем деловой женщины Сильвии Нортон, главе перспективной компании Энвижен?

У кого из них возникла идея вовлечь в это Дерека — у него или у Ольги? Этого Патрик теперь уже толком не помнил. Под благовидным предлогом он привез сына из Австралии и сразу же толкнул наивного мальчика в объятия своей беременной любовницы. Как счастлив был бедняга Дерек, узнав, что скоро станет отцом!

В течение многих лет Ольга вила веревки из них обоих — отца и сына. Поначалу она хотела принять участие в делах компании и заняться бизнесом, но не имела для этого ни знаний, ни способностей, да и Сильвия на шаг не подпустила бы ее к Энвижен. Тем не менее, Ольгой владело какое-то исступленное желание разбогатеть — любым путем, честным или бесчестным. Она откровенно признавалась, что это — результат воспитания, полученного в нищей и бесконечно богатой России, раздираемой безграмотным диким бизнесом. И он, Патрик Нортон, помогал ей — часто вопреки интересам Энвижен.

Узнав, что никогда не сможет наследовать акции компании, она решила укрепить свое положение в семье, родив еще одного ребенка, однако после трех лет брака пожаловалась Патрику, что никак не может забеременеть — по ее предположениям у Дерека были проблемы со сперматогенезом. Опытный врач, возможно, и помог бы ее мужу, но Ольга не могла позволить ему пройти специальное обследование — это могло открыть истину о рождении Тэдди.

После брака Дерека и Ольги Патрик поклялся себе, что со старым покончено, и он никогда больше не коснется жены сына, однако она безо всякого стеснения со смехом пообещала ему, что в таком случае найдет «производителя» на стороне или обратится в банк спермы. Когда они возобновили связь, ему уже перевалило за пятьдесят, но он дал ей второго ребенка, прелестную маленькую Лили, а потом… потом уже поздно было что-то менять. Согласно завещанию Дэвида Гримвэйда, ни Лили, ни Тэдди не имели права наследовать долю в Энвижен, но кто об этом знал?

Почему Сильвия с самого начала невзлюбила Ольгу, неужели что-то почувствовала? Она старалась свести свое общение с невесткой к минимуму, а из-за этого больше всего страдал метавшийся меж двух огней Дерек — он обожал мать и при этом до безумия был влюблен в свою жену. Прежде ситуацию немного смягчали маленькие Тэдди и Лили — Сильвия считала их своими внуками, — но уже более полугода она их почти не видела, отговариваясь усталостью.

Вздохнув, Патрик посмотрел на приникшую к нему жену и увидел, что она дремлет. Осунувшееся лицо Сильвии на миг показалось ему таким юным и нежным, что он не удержался — наклонившись, ласково поцеловал ее в лоб, шепнул:

— Любимая!

Она открыла глаза.

— Я не сплю, дорогой, я думаю — наверное, у меня сегодня не хватит сил выйти к обеду, уверена, что вы с Норой справитесь без меня. Передай гостям мои извинения.

Патрик всполошился.

— Сильви, родная, тебе нехорошо? Не нужно было тебе ездить в Мельбурн, неужели нельзя было решить проблемы, связанные с хосписом отсюда?

— Кое-что потребовало моего личного присутствия, но больше всего мне хотелось перед Рождеством повидать Родди — он ведь предупредил, что не приедет.

— Странно, — проворчал ее муж, — что могло так внезапно изменить его планы? Обычно на Рождество он рвется домой, а тут вдруг… Не стал мне по телефону ничего объяснять — бормотал что-то невнятное. Мне даже показалось, что он пьян.

Сильвия ласково погладила его по руке.

— Родди не пьет, дорогой, и у него все в порядке. Анна сказала, что они с Мэгги на Рождество будут обедать у Амариллис, и она попросит Родди их сопровождать.

— У Амариллис? Тетки Анны? Но ведь они с Анной практически не общаются, ты сама как-то раз сказала, что там разногласия двадцатилетней давности.

Патрик был искренне изумлен, Сильвия тонко улыбнулась.

— На Рождество случаются и не такие чудеса, дорогой! Анна неожиданно решила помириться с родственницей и хочет, чтобы Родди непременно поехал к Амариллис вместе с ней и Мэгги — ведь эти дети почти женаты.

— Что ж, — он вздохнул, — пусть едут, если им так хочется. Нора вот только безумно огорчена, бедняжка, она так готовилась к этому обеду! За две недели разослала приглашения, все обдумывала, как рассадит гостей — собиралась посадить Родди между тобой и этой девочкой Сандрой Дорин. Кажется, вчера она даже плакала у себя в комнате.

В глазах Сильвии мелькнула боль.

— Бедная моя девочка, ей так одиноко!

— Кстати, Нора мне сказала, что ее подруга Сандра Дорин тоже не приедет, — добавил Патрик, — прислала короткое сообщение, что у нее в Мельбурне какие-то дела. Она ведь, кажется, работает в хосписе у Анны?

— Да, — Сильвия приподнялась на локте, и в глазах ее мелькнуло удивление, — но Анна разрешила Сандре провести Рождество в Сиднее с матерью. Странно, что эта девочка не захотела приехать, Нора так ее ждала!

Патрик пожал плечами.

— Скорей всего, она предпочла провести время со своим парнем в Мельбурне, молодежь сейчас вся такая.

Проведя рукой по лбу, Сильвия горестно вздохнула.

— Наверное, ты прав. Знаешь, когда Сандра была маленькой, я однажды предупредила Нору: не привязывайся так к этому ребенку — девочка вырастет, и у нее будет своя жизнь. Но ведь наша дочь упряма — сверкнула глазами и заявила: Сандра стоит моей привязанности.

— Ничего, дорогая, за обедом Нора немного развеется — она всегда радуется, когда видит Тэдди с Лили. Чуть позже они с Дереком приведут детей к тебе — ненадолго, чтобы тебя не утомлять.

— Нет-нет, я не хочу их видеть! — слова Сильвии прозвучали слишком уж горячо, но она тут же взяла себя в руки и постаралась исправить промах: — Не хочу, чтобы малыши запомнили меня такой… изможденной. Потом — когда почувствую себя лучше. Если почувствую.

— Конечно, тебе станет лучше, — Патрик совсем расстроился, но пытался говорить жизнерадостным тоном, — только не волнуйся, любимая.

Сильвия опустила глаза и увидела, что муж продолжает сжимать в руке ключ от секретера.

— Дорогой, — с нарочитой веселостью воскликнула она, — ты все еще не видел моего подарка? Поспеши, я сгораю от нетерпения — угодила тебе или нет.

Вечером, как всегда в Рождество, в доме Нортонов собрались гости, но впервые за рождественским столом отсутствовали хозяйка дома и Родерик. Тэдди и Лили носись по гостиной, и обычно бледное лицо Норы оживилось с приходом детей. С помощью Ольги она перекинулась парой слов с впервые посетившей Потс Пойнт Ларисой — спросила о Сандре, — но та смущенно пожала плечами:

— Не знаю. Переведи ей, Оленька, что я ничего не знаю, сама беспокоюсь, и телефон у нее выключен — я хотела позвонить, с Рождеством поздравить.

— Сандра прислала ей сообщение, что у нее какие-то личные дела в Мельбурне, — с улыбкой перевела Ольга ответ сестры.

Встревоженный состоянием матери, Дерек в течение вечера трижды заходил ней, но каждый раз она притворялась спящей. Сильвия не испытывала ни малейшего сомнения в том, правильно ли поступила, изменив завещание, но видеть полные любви глаза старшего сына, без всякой вины лишенного ею наследства, было выше ее сил.

«Дерек всегда был хорошим и послушным мальчиком, — думала она, пытаясь подавить гнездившийся в глубине ее души укор совести, — возможно, даже, слишком хорошим и послушным, иначе Ольга не держала бы его на коротком поводке. Эта женщина полностью его себе подчинила, поэтому я не могу отдать в руки Дерека судьбу Энвижен. Родди, мой ненаглядный мальчик, не знаю, увижу ли тебя еще раз! Может, лучше было бы сообщить ему обо всем после Рождества? Но я боялась, что уже не хватит сил — я слабею с каждым днем. Надеюсь, что праздничный обед у Амариллис отвлечет его от тяжелых мыслей, и они с Мэгги хорошо проведут время»

Как обычно, в том, что касалось отношений Родерика и Мэгги, Сильвия ошибалась. Начать с того, что рождественское мероприятие в доме Амариллис в планы Мэгги никак не вписывалось — перед тем, как наложить на себя брачные узы с их строгими принципами и встать во главе одного из крупнейших в стране холдингов, она хотела использовать жизнь на полную катушку, поэтому собралась провести Рождество с Дэном Пренстоном на Тасмании. Узнав об этом, Анна, имевшая несколько иные принципы, нежели дочь, попросила Мэгги заехать к ней хоспис и прочла небольшую нотацию, в успех которой, впрочем, сама не верила.

— Это неприлично, Мэг, — наставительным тоном говорила она, — ты дала согласие на брак с Родериком, тебя к этому никто не принуждал. Как понимать, что ты собралась куда-то ехать с посторонним молодым человеком? Вас ведь с ним связывают не просто дружеские отношения, насколько я понимаю?

Мэгги с сожалением посмотрела на мать и покачала рыжей головой.

— Представления о приличиях в жизни, как и в искусстве, — наставительно произнесла она, — меняются от эпохи к эпохе, от общества к обществу, мама. Меньше ста лет назад полиция закрыла выставку работ Модильяни, оскорбленная видом его ню, а у племени добунни в древней Британии достоинство будущей жены определялось количеством парней, с которыми она перетрахалась до брака.

— Мэгги! — Анна недовольно поморщилась. — Ты могла бы обойтись без подобных выражений?

— Ладно, прости, ма, — Мэгги широко ухмыльнулась.

— Приличия и правила поведения, — сказала Анна, — создаются для того, чтобы соблюдать их автоматически и о них не думать — это освобождает головы людей для других мыслей, более важных. Наше общество достаточно либерально, мы признаем однополую любовь и партнерство мужчин и женщин вне брака, даже поощряем его — люди должны себя проверить перед тем, как вступить в официальный брак. Ты можешь иметь бойфренда, потом расстаться с ним и найти другого партнера или выйти замуж, это нормально. Но если ты, будучи невестой или женой одного человека, одновременно имеешь тайную связь с другим и при этом стоишь во главе крупнейшей компании, партнеры Энвижен могут расценить это, как свидетельство ненадежности.

Мэгги обиженно надулась.

— Я ни от кого не скрываю свои отношения с Дэном, мама, Родди о них прекрасно знает. Лично я думаю, что самое неприличное — навязывать другим свое мнение. Я, например, считаю, что хорошо было бы тебе завести себе друга после того, как вас с папой, как говорится, разлучила смерть, однако я же никогда тебе этого…

— Хватит! — гневно прервала ее мать. — Для тебя вообще нет ничего святого, дай Бог, чтобы ты испытала когда-нибудь такую любовь, какая была между мной и твоим отцом! После его смерти мне просто не нужны были другие мужчины, тебе этого не понять.

Мэгги легко вспыхивала, но и легко отходила. Увидев, что слова ее задели мать, она виновато пожала плечами.

— Ладно, прости, ма. Ладно, покаюсь: я легкомысленная, безответственная и думаю только о своих удовольствиях. Ты у меня золотая, только пойми: ты — это ты, а я — это я, и я поеду с Дэном на Тасманию.

Анна поняла одно: продолжать дискуссию нет смысла. Все же, желая довести воспитательную беседу до конца, она нахмурилась и недовольно покачала головой.

— Похоже, ты возомнила себя избранной богами, Маргарет Гримвэйд. Тебя освободили от всех забот, ты спокойно пишешь свои картины в студии с видом на море и не думаешь о хлебе насущном. Большинство твоих ровесников-студентов ищут работу с частичной занятостью и считают каждый цент, ты же легкомысленно тратишь деньги, не думая, что нужно выплачивать кредит за квартиру — тебя устраивает, что субсидии Сильвии снимают с тебя все заботы.

— Ну, я же не виновата, что я наследница, — философски заметила Мэгги, задумчиво повертела стоявшую на столе матери статуэтку и отставила ее в сторону, — но ты неправа, ма, у себя в студии, я очень много работаю, и мне уже удалось продать три свои акварели. Пойми, для меня работа — процесс творческий, это тебе кажется, что работа — это с утра до вечера ставить пациентам клизмы, как Сандра Дорин.

— Не трогай Сандру, — возмутилась мать, — это замечательная девочка, очень добросовестная и преданная своему делу! Я как раз сегодня с ней говорила — сказала, что она может взять на Рождество оплачиваемый отпуск и съездить к матери. И знаешь, что она мне ответила? Что не может оставить курируемую ею пациентку, поэтому проведет Рождество на работе в хосписе. Кстати, ты мне так и не вернула тысячу долларов, что я тебе одолжила для возврата долга Сандре.

Мэгги хлопнула себя по лбу.

— Прости, ма, совсем забыла! Отдам, когда вернусь, ладно? А что, Сэнди действительно отказалась от отпуска? Вот, дает! Хотя… наверное, она завела себе парня, крутого и накачанного, как Шварценеггер. Тогда, действительно, чего ей на Рождество дохнуть с тоски в Сиднее? Гораздо приятней потрахаться в Мельбурне. Ой, извини за плохое слово, ма!

Анна сдвинула брови — ее всегда шокировала любовь дочери к распространению сплетен и домыслов о знакомых и подругах.

— Перестань, Мэг, ты знаешь, я не люблю слушать подобную ерунду!

— Почему ерунду? Это естественно. Ладно, ма, я побежала, мне пора собираться, а то Дэн ждет.

Чмокнув мать в щеку, Мэгги упорхнула, а Анна поняла, что на обед к Амариллис ей придется идти одной — не может же она пригласить Родерика составить ей компанию в то время, как его невеста носится по Тасмании с посторонним парнем.

Сам Родерик даже не подозревал о нависшей над ним угрозе обеда у Амариллис. В рождественский день с утра он послушал органную музыку в соборе, потом они с компанией приятелей посидели в ресторане Краун Казино, и там Родерик вдруг понял, до безумия истосковался по Сандре. Легкое вино и музыка сделали свое дело — ему вдруг стало казаться, что мир прекрасен, а Рождество непременно должно совершить чудо и вернуть им с женой мир и согласие. Ни минуты не колеблясь, он достал телефон и позвонил Сандре — раз, другой, третий. Чуда не произошло — телефон Сандры был выключен.

В ночь на третий день Нового года, добросовестно закончив все намеченные на этом свете дела, Сильвия Нортон, урожденная Гримвэйд, покинула этот мир. В хосписе ее уход из жизни вызвал взрыв эмоций — как среди персонала, так и среди пациентов. С утра на почту Анны начали поступать соболезнования от родственников тех, кто прежде или теперь являлся пациентом хосписа. Большой портрет Сильвии поместили в холле рядом с портретом Грэгори Гримвэйда, основателя Энвижен, пациенты проезжали мимо в своих колясках, останавливались, вглядывались в тонкие черты смотревшей с портрета женщины, тихо переговаривались между собой и с медсестрами.

После завтрака Анна обошла больных — одни выражали соболезнование, другие начинали с жадным интересом расспрашивать о болезни Сильвии. Были и такие, что избегали этой темы — иногда уходящие из жизни люди не желают говорить о смерти. После полудня имя Сильвии Нортон было золотыми буквами вписано в каменную книгу-мемориал. Поскольку она ушла из жизни не в стенах хосписа, рядом с именем сделали приписку «окончила свои дни в Сиднее».

Погода в этот летний январский день выдалась нежаркая, поэтому многие пациенты, в том числе и Дайна Конрой, попросились на прогулку, чтобы взглянуть на новую надпись. Линда Уитни, работавшая в этот день в утреннюю смену, подвезла кресло Дайаны поближе к каменной книге, и та, насмотревшись на надпись, с некоторым удивлением в голосе заметила:

— Да, странно бывает в жизни — не думала я, что Сильвия Нортон уйдет раньше меня.

— Бог с вами, Дайна, что вы говорите, — укоризненно воскликнула Линда, — вы в последние дни прекрасно выглядите.

— Это потому, что мне заменили это проклятое снотворное, — озабоченно проговорила Дайана, — я сто раз просила доктора Милз назначить мне вместо него обычный фенобарбитал, а она все смеялась, что в наше время фенобарбитал не дают даже кошкам, и что он обязательно вызовет у меня депрессию. Пока я не обратилась к Анне. Можно подумать, я не знаю свой организм! У меня всегда была специфическая реакция на снотворные. Кстати, Линда, ты не в курсе, что принимала на ночь Сильвия Нортон?

— Позже на сайте вывесят выписку из ее эпикриза, я непременно все точно выясню, — пообещала Линда таким тоном, словно ничего в жизни не было важней, чем узнать, каким снотворным пользовалась ныне почившая Сильвия Нортон.

— Она наверняка страдала бессонницей, — продолжала Дайана, — когда женщина столько работает, ей трудно уснуть ночью. Что ж, теперь компания перейдет к Родерику, ее младшему сыну, посмотрим, как он справится.

— К Родерику? — удивилась Линда. — Наверное, вы ошибаетесь, компанией всегда занимался и занимается ее старший сын Дерек.

— Нет-нет, я тебе скажу по секрету, — оглянувшись по сторонам, Дайана поманила Линду пальцем, и когда та наклонилась, таинственно прошептала: — Только никому, поняла? Сильвия все завещала младшему сыну с условием, что он женится на Мэгги, дочери Анны. Я сама все слышала, когда девочка шепталась с Сэнди — они ведь приятельницы. Только представь, из-за этого она лишила Дерека наследства, а ведь он всю жизнь работал на компанию!

— Вот это да! — ошеломленно проговорила Линда.

Ее не столько потрясло, что Родерик Нортон будет стоять во главе Энвижен, сколько взволновал сам факт обладания подобной информацией.

— Только никому, — еще раз напомнила Дайана.

— Конечно, — согласилась Линда, уже ощущая внутри себя такое же распирание, какое мучило Мэгги после последнего разговора с Сильвией.

Когда они вернулись в корпус, было около четырех, и Сандра, уже надев униформу, изучала список процедур, назначенных Дайане на вечер. Она была бледна до синевы, это заметили и Линда, и даже Дайана.

— Сэнди, ты в порядке? — чуть ли не хором спросили они.

— Все нормально, — со слабой улыбкой ответила она, — вчера отравилась салатом, утром чуть не умерла, но сейчас уже в полной форме.

Поскольку Линда и Дайана немедленно пожелали узнать подробности, Сандра сообщила им, что накануне вечером решила побаловать себя салатом из креветок, и он на вкус был очень даже ничего, но с утра у нее началась жуткая рвота. Она промыла желудок холодной водой, и ей стало лучше, а теперь вообще уже все хорошо.

— В такую жару нельзя есть креветки, — строго заметила Дайана.

— Хочешь, я сегодня тебя заменю? — неуверенно спросила Линда.

Если честно, то ей давно пора было отдать Сандре долг по дежурству — в рождественскую ночь родители ее парня пригласили их на обед, и она попросила Сандру заменить ее в вечернюю смену, а сама предложила выйти вместо нее в ночь. Сандра же вообще ее отпустила и отработала две смены подряд — вечернюю, Линды, и свою, ночную. Линда предложила Сандре вернуть этот долг в Новый год, но та не захотела — сказала, что пока нет такой необходимости. Нынче у Линды назначено было свидание, но, конечно, если нужно…

— Нет, спасибо, — отказалась Сандра, — как-нибудь в другой раз, у меня завтра выходной, отдохну и приду в себя.

Линда побежала переодеваться, и в раздевалке не удержалась-таки — поделилась распирающей ее новостью с Магдой Уокер, одной из медсестер. Правда, под большим секретом. Та отнеслась к сообщению с достаточной долей скептицизма.

— Думаю, такого не может быть, — сказала она, — я знаю Мэгги, эта девочка на каждом шагу врет и что-нибудь придумывает. Ладно, что теперь гадать, через пару дней все станет известно.

Тем не менее, Магда поделилась новостью со своим приятелем Диком Спрингером, работавшим репортером в Найн Ньюс Мельбурн. Информация эта вызвала у Дика чисто профессиональный интерес — после смерти Сильвии упорно муссировались слухи о том, что полный текст ее завещания будет доступен лишь очень узкому кругу людей. Спустя два дня Спрингер рано утром вылетел в Сидней, чтобы присутствовать на пресс-конференции представителя Энвижен по связям с общественностью и, если удастся, получить дополнительную информацию.

Когда адвокат зачитал завещание, в большой гостиной Нортонов воцарилась гнетущая тишина. Ее нарушил мягкий и удивленный возглас Норы:

— Мама лишила Дерека его доли в Энвижен? Почему?

Адвокат вежливо склонил голову:

— Госпожа Сильвия Нортон имела полное право без объяснения причин назначить своим наследником любого потомка Дэвида Гримвэйда, основателя компании.

Ольга подняла голову.

— Завещание может быть оспорено? — резко спросила она.

Снова вежливый кивок адвоката — теперь уже в ее сторону.

— Завещание госпожи Нортон составлено ею в здравом уме и памяти с соблюдением всех требуемых законом формальностей и не может быть оспорено. Однако есть один пункт, который я, в соответствии с пожеланием госпожи Нортон, должен разъяснить. Господин Патрик Нортон, согласно последней воле своей жены, больше не имеет права возглавлять Совет независимых директоров и принимать какое-либо участие в работе компании. Господин Дерек Нортон также должен покинуть Совет директоров. Причина этого — ошибочно принятое ими решение о выдаче дочерней компании Мэйджик Би ссуды на льготных условиях. В случае, если господин Родерик Нортон согласен принять наследство, он обязан следовать этому пункту.

Взгляды присутствующих невольно обратились на Родерика. Поднявшись на ноги, он отбросил со лба прядь волос и, чуть вскинув голову, просто сказал:

— Я принимаю наследство.

Его отец Патрик Нортон поднялся и покинул гостиную, не произнеся ни слова, за ним последовали Дерек и Ольга. Адвокат аккуратно сложил бумаги в папку, поклонился присутствующим и тоже вышел.

После оглашения завещания Анна Гримвэйд, поцеловав на прощание Мэгги и Родерика, поспешила уехать, не без основания опасаясь наплыва журналистов. В аэропорт она добралась на поезде — в доме Нортонов все были настолько взвинчены, что никто не предложил ее отвезти. Честно говоря, Анна была этому даже рада — после напряжения пережитой сцены ей хотелось побыть одной. Пройдя регистрацию и проверку безопасности, она отыскала свою секцию и в ожидании посадки позвонила заменявшей ее доктору Милз.

— Привет, Пат, что нового?

Доктор Патрисия Милз коротко доложила о состоянии двух особо беспокоящих Анну пациентов и под конец добавила:

— Сандра Дорин сегодня на дежурстве неважно себя почувствовала, говорит, из-за жары. Линда Уитни предложила ее заменить, я не возражала. Если это повторится, думаю, Сандре следует пройти медосмотр.

Анна вспомнила, что на днях видела Сандру, когда заходила к Дайане Конрой, — девушка действительно показалась ей очень бледной.

— Я с ней поговорю, — сказала она.

Придя в себя после салата из несвежих креветок, Сандра решила, что уже здорова, но спустя пару дней креветки вновь дали о себе знать и с утра у нее началась рвота. Полежав полчаса, она поплелась на работу, и даже почти не опоздала, однако Линда, у которой ей нужно было принимать смену, при виде нее ахнула:

— Сэнди, что с тобой?

— Все нормально, — пролепетала Сандра и, почти теряя сознание, опустилась на стул.

Дайана подняла голову и, открыв еще мутные после фенобарбитала глаза, пыталась понять, что происходит. Нужно было на два часа поставить ей капельницу и подключить к мониторам, а перед этим вывести мочу катетером.

— Ты не можешь работать в таком состоянии, — твердо заявила Линда.

— Жарко, я… я плохо переношу жару.

Позвонив по внутреннему телефону доктору Милз, Линда сообщила ей, что Сандре Дорин стало плохо из-за жары, и она, Линда Уитни, готова ее заменить.

Полежав с полчаса в помещении для отдыха медсестер, Сандра немного пришла в себя и поехала домой. По дороге ей стало и вовсе хорошо, и она сердилась на себя за то, что так расклеилась. Скорей всего, думалось ей, проклятые креветки вызвали у нее раздражение желчного пузыря или гастрит, а жара тут ни при чем. Действительно — на улице хоть и было жарко, но дул ветерок, неся приятную прохладу, так что винить в случившемся погоду вряд ли стоило.

Выйдя в Балаклаве, Сандра постояла в тени навеса и, внезапно ощутив голод, решила плюнуть на гастрит и сходить поесть. В маленьком уютном кафе стоял запах свежего кофе, но кофе Сандре почему-то не хотелось. Девушка-кореянка принесла ей сок и овощной салат. Других посетителей в этот час не было, они с девушкой, дружески поболтали, и та даже предложила воспользоваться стоявшим в углу компьютером. Из приятной прохлады кафе, где работал кондиционер, уходить не хотелось, поэтому Сандра заказала еще стакан соку и, включив компьютер, открыла свою почту.

Сразу после размолвки с Родериком она в пылу гнева и отчаяния разом занесла всех своих прежних адресатов в черный список, поэтому на сайте лежали лишь письма Дениса, последнее из которых было еще не прочитано.

«…Перед Новым годом у нас потеплело, но вчера пошел снег, мы с дедушкой сфотографировались у нас в Бутово, посылаю тебе фотографию — у вас-то там стоит жара. Ты хоть немного помнишь Москву, Сашка? Я так и не понял, почему ты не можешь связаться с мамой или дать мне ее электронный адрес, в чем проблемы? Ты хотя бы сообщила ей, что нашла меня? Выяснила у тети Оли, с какой стати она сообщила нам эту ложную информацию о вашей гибели? Как вообще найти тетю Олю? Мы не знаем ее электронного адреса, дедушка даже не помнит ее новую фамилию. Почтовый адрес был у папы, но он его не сохранил. Папа недавно наконец ответил — счастлив, что ты нашлась, взял твой адрес, обещал тебе написать…»

Письмо отец ей так и не написал. Если честно, Сандра и не думала, что он напишет. Да, ему, может, и приятно, что дочь воскресла из мертвых, но о чем им писать друг другу? Об Аэлите что ли? Она открыла фотографию — Денис и дедушка плечом к плечу стояли на фоне причудливо раскинувшего заснеженные ветви дерева. Действительно, красота сказочная. В детстве у них с Денисом были санки, и мама водила их в парк кататься со снежной горки. Мама… Она ведь даже не знает, что ее сын жив, они с Сандрой после той жуткой сцены больше не общались. Как же написать обо всем этом Денису, как объяснить?

Почувствовав, что на глаза набегают слеза, Сандра поспешно полезла в сумку за салфетками и по ошибке открыла боковое отделение, где хранила интимные принадлежности. Скользнув глазами по нетронутой пачке прокладок она вдруг сообразила, что ей следовало использовать их еще две недели назад. Из-за событий последних дней мысль об этом вообще как-то вылетела у нее из головы, а теперь внутри все похолодело — креветки, как же! Интересно, как будучи такой идиоткой, она ухитрилась получить сертификат дипломированной медсестры? Как говорится, было бы смешно, если б не было так грустно.

Тест на беременность можно было бы и не покупать, но Сандра, выйдя из кафе, все же его купила в близлежащей аптеке. Ничего неожиданного тест не показал — случилось то, что и должно было случиться, когда они с Родериком, забыв обо всем, старались подарить Сильвии Нортон желанного наследника.

Информация о содержании завещания Сильвии Нортон каким-то образом начала просачиваться еще до пресс-конференции. Анна Гримвэйд успела ускользнуть от репортеров незамеченной, однако, когда спустя десять минут после ее ухода Дерек и Ольга Нортон выезжали из дома в Потс Пойнт, их уже подстерегала оживленная толпа с диктофонами и видеокамерами. Один особо рьяный репортер попробовал заглянуть в окно машины, но Ольга подняла стекло, прищемив ему палец, и медленно проехала сквозь людское скопление. После этого для журналистов наступил мертвый сезон — представитель Энвижен по связям с общественностью сделал весьма лаконичное заявление, больше из него не удалось вытянуть ни слова, члены семьи Нортон оказались недоступны для посторонних звонков и, тем более, визитов. Однако Дик Спрингер еще в Мельбурне очень ловко сумел выведать у Дэна Пренстона номер сотового телефона Мэгги Гримвэйд и, пока коллеги его передавали в свои редакции скучные однотипные сообщения, он связался с рыжеволосой обладательницей тридцати процентов акций.

— Привет, Мэгги. Дик Спрингер, Найн Ньюс Мельбурн. Не могли бы вы коротко сообщить о ближайших планах холдинга Энвижен и ваших личных?

Мэгги знала, что следует вежливо прервать разговор и отключить телефон, но что ей было делать, если она внезапно ощутила прилив огромного, совершенно небывалого вдохновения?!

На следующий день смена Сандры по графику начиналась в четыре часа, поэтому утром она встала поздно и чувствовала себя неплохо, хотя в голове все перемешалось, и не было ни одной мысли по поводу того, что делать дальше в сложившейся ситуации. Лариса часто повторяла дочери, что «без порядка в доме голова по-умному работать не будет», поэтому Сандра после завтрака взялась за уборку, прибрав в квартире, запустила стиральную машину, а потом включила компьютер, чтобы написать ответ Денису.

«…Мама почти не пользуется компьютером, и у нее нет своего электронного адреса, потому что писать ей здесь некому. За все это время она так и не научилась ни говорить, ни писать по-английски, а образ жизни, который она здесь ведет, этому не способствует. Писать тете Оле не надо, пока я не разберусь, что происходит. Одно скажу: почти три месяца мы с ними, с мамой и тетей Олей, не поддерживаем никаких отношений, но сейчас объяснять ничего не буду, позже. Думаю, папа мне вряд ли напишет — конечно, он рад, что мы с мамой живы, но сказать нам с ним друг другу абсолютно нечего. У меня сейчас сложная ситуация, все сообщу, когда решу, что мне делать…»

Отправив письмо брату, Сандра открыла сайт Найн Ньюс Мельбурн, чтобы просмотреть новости, и строки запрыгали у нее перед глазами.

«…после того, как зачитано было завещание, Родерик Нортон, молодой наследник семидесяти процентов акций Энвижен, и Мэгги Гримвэйд, владеющая тридцатью акциями компании, объявили о своем скором браке. Предполагается, что именно желание Сильвии Нортон видеть компанию в руках одной семьи послужило причиной того, что ее старший сын Дерек был лишен ранее завещанной ему доли акций. Бракосочетание Мэгги Гримвэйд и Родерика Нортона совершится в ближайшее время, когда будет покончено с многочисленными формальностями…»

— Формальности! — с горечью произнесла Сандра. — Формальности — это развод со мной. Так вот, чего стоили все его слова о любви и о том, что ему плевать на все эти акции! Как же он здорово лгал мне!

Внезапно ее захлестнула безумная тоска по Родерику — тоска, перед которой отступили гнев и презрение. А потом пришло отчаяние — никогда больше им не быть вместе! Никогда больше она не почувствует прикосновения его руки, не услышит его голоса, не коснется губами его губ. И зачем тогда жить?

«Да, это единственный выход, — с каким-то жутким спокойствием думала она, — но как? Веревка — выпученные глаза, высунутый язык. Утонуть мне вряд ли удастся — я прекрасно плаваю, мое тело автоматически вынесет меня на поверхность. Да и не очень хочется становиться пищей для рыб. Можно вскрыть себе вены в ванной, но это будет неприлично — Еве, моему агенту по недвижимости, потом придется расхлебывать неприятности. Яд — вот лучшее средство. В сейфе Дайаны полно сильнодействующих препаратов…»

Препараты, прописанные каждому пациенту, хранились в его личном сейфе, электронный ключ от которого был только у курирующих медсестер. Они передавали друг другу ключ из смены в смену, и раз в сутки Джин Холт, старшая медсестра, проверяла соответствие между количеством израсходованных и назначенных лечащим врачом препаратов. В помещение, где стояли сейфы, не имел доступа никто из посторонних, родственников больных и даже врачей — оно было заперто, а универсальный ключ от него имели лишь дежурные медсестры. Ну, и помимо всего, каждое изъятие препарата фиксировали видео камеры — при нарушении правил просмотр записей на дисках позволил бы моментально выявить виновника. Все медсестры были об этом предупреждены заранее, и неприятных эксцессов пока еще не случалось.

Подумав о том, что станет первой в истории хосписа нарушительницей, Сандра поежилась, но потом решила, что ей-то, собственно, уже никакой разницы не будет. Однако ее немедленно резануло острое чувство стыда:

«Эти препараты должны продлить жизнь Дайаны — хотя бы ненадолго — и облегчить ей уход, не могу же я… Господи, как все это нелепо — те, кто хочет жить, должны умирать, а те, кому жизнь опротивела, не имеют права спокойно уйти из жизни!»

По дороге от Балаклавы до Гаденвэйла она рассмотрела еще один вариант завершения своих дней — под колесами поезда. Однако тут же отказалась от него, представив собственное тело изуродованным и разрезанным на куски. В конце концов, ей стало даже чуточку смешно — надо же, какие глупости лезут в голову!

Линда, сдававшая Сандре смену, встретила ее у входа в палату Дайаны. Она искренне обрадовалась при виде подруги.

— Привет, Сэнди, сегодня ты хоть на человека похожа. Меня уже и Анна о тебе спрашивала — никто до тебя дозвониться не может, что у тебя с телефоном? Все время выключен.

— А… я… это… его уронила. Не успела купить новую трубку.

— Ладно, тогда я побежала переодеваться. Кстати, не суетись, мочу я Дайане сегодня вывела пораньше, она попросила — к ней должны приехать муж и дочь. Ты в курсе новостей? Про нового наследника и дочку Анны? У них свадьба будет в Мельбурне. Говорят, Мэгги хочет пригласить весь персонал хосписа, но я не пойду — там, наверное, не меньше сотни нужно будет на подарок вносить, у меня сейчас туго.

Марша, дочь Дайаны, навещала мать довольно регулярно, но мужа Сандра увидела в первый раз — в течение месяца он постоянно звонил жене, но не навестил ее ни на Рождество, ни на Новый год. Дайана уверяла, что у него какие-то дела в Китае, однако Сандре почему-то казалось, что он просто не в силах преодолеть свой страх — смертельная болезнь иногда вызывает у самых близких родственников желание спрятать голову под крыло и ничего не видеть.

— Джек, это Сэнди, познакомься, — голос Дайаны звучал гортанно, лицо ее порозовело, глаза сияли, в эту минуту она выглядела почти здоровой.

— Рад познакомиться, как поживаете? — пробормотал Джек, протягивая Сандре руку.

Она поймала его ускользающий в сторону взгляд и сразу поняла, что была права — он боялся. Они с дочкой просидели у Дайаны часа два, по очереди спускались в кафе для посетителей, а когда уехали, Дайана, не умолкая, продолжала говорить о муже:

— Прежде Джек работал удаленным доступом — занимается с клиентами из Китая и Индии, — и мы почти никогда не разлучались. Когда родился сын Марши, он отдавал ребенку все свое свободное время, ты не представляешь, Сэнди, какой Джек прекрасный дедушка! Мальчик любит его больше, чем отца с матерью. Но теперь работа требует от Джека личного присутствия. Он хотел поискать что-то другое, такому специалисту нетрудно найти себе место, однако я не разрешила. Знаешь, в таком возрасте нелегко менять работу — новый коллектив, другие требования. Мой Джек такой…

Внезапно она умолкла, руки ее поднялись, задвигались, словно отгоняя от глаз какие-то видения, и упали, а тело сразу как-то обмякло и вытянулось. Сандра застыла на месте, потом инстинктивно бросила взгляд на экраны приборов, но Дайана в тот момент была не подключена к мониторам. В течение дня больных периодически ставили на мониторинг, но в остальное время они должны были чувствовать себя свободно.

Сандре следовало немедленно соединиться с Анной Гримвэйд по внутреннему телефону и доложить ей о смерти пациентки, но она не двигалась. Дайана спокойно лежала на подушках, откинув голову в оригинально изготовленной шапочке, скрывавшей то, что осталось от разрушенных химиотерапией волос, и взгляд ее медленно потухал. Повинуясь бездумному порыву, Сандра бросилась в коридор, торопливо вошла в помещение, где стояли сейфы, и открыла дверцу с надписью «Дайана Конрой».

Упаковка с фенобарбиталом лежала на одной из внутренних полочек, в ней оставалось восемь таблеток, и шести из них, принятых одновременно, было достаточно, чтобы прервать жизнь взрослого здорового человека. Дайане фенобарбитал был уже не нужен, Сандра сунула в карман упаковку, захлопнула дверцу сейфа и вышла. Видеокамеры ее не тревожили — диски с видеозаписью просто так никто не просматривает, а когда все обнаружится, ее, Сандры, уже не будет в живых. Но прежде следовало выполнить свой долг, и она, вернувшись в палату к мертвой Дайане, позвонила Анне Гримвэйд.

Спустя два часа имя Дайаны Конрой было вписано золотыми буквами в каменную книгу на одну строчку ниже имени Сильвии Нортон. За процедурой наблюдали Анна Гримвэйд, доктор Милз, Сандра и несколько медсестер, выбравших минутку, чтобы выбежать и поглазеть на одну из самых торжественных в хосписе церемоний. Тут же стояли муж и дочь Дайаны — им позвонили, и они вернулись с дороги. Потом Анна Гримвэйд увела к себе родственников и сказала им все, что полагалось говорить, а Сандра возвратилась в палату, где уже ничто не напоминало о недавно перешагнувшей черту пациентке.

Она сидела, сжимая лежавшую в кармане униформы упаковку с фенобарбиталом, и гадала, проверит ли Джин сейф нынче, или отложит это на завтра. Электронный ключ от сейфа Сандра ей уже сдала, но времени было почти десять вечера, скорей всего, Джин и все остальные, кроме дежурного персонала, сразу после церемонии покинули хоспис. До конца смены оставалось всего ничего, с каким-то странным безразличием ко всему Сандра переоделась и переложила упаковку из кармана униформы в сумочку. Однако, когда она спустилась в холл, ее остановил дежурный консьерж Райан.

— Сэнди, Анна просила тебя перед уходом заглянуть к ней в кабинет, она еще у себя.

Сандра поняла, что Джин уже провела ревизию и обнаружила пропажу снотворного. Подавив нелепый порыв оттолкнуть Райана и бежать, она начала медленно подниматься по лестнице, каждой клеточкой тела ощущая надвигавшееся на нее неотвратимое возмездие. Помимо нарушения этических норм, кража препарата сотрудником медицинского учреждения — серьезное преступление, за которое могут не только лишить лицензии медицинской сестры, но и отправить в тюрьму. Хотя… какая ей теперь разница? Все равно, конец один. На миг замедлив шаг, Сандра нащупала в сумочке упаковку с фенобарбиталом.

— Садись, Сандра, — Анна устало указала ей на кресло напротив себя, — как у тебя дела?

— Все хорошо, спасибо.

— Рада это слышать. Тебе известно, конечно, что я два дня провела в Сиднее. Обстановка была тяжелая, ты понимаешь, но мне все же удалось перекинуться парой слов с Норой. Она безумно о тебе беспокоится — ты не звонишь, не отвечаешь на ее письма, не приехала домой на Рождество.

Сандра виновато опустила голову.

— Сожалею, я ей напишу, — едва она произнесла это, как сразу поняла, что вряд ли уже сумеет выполнить свое обещание.

— Тебе не тяжело работать здесь, Сандра?

— Я стараюсь добросовестно выполнять свои обязанности.

— Я это знаю, но на днях тебе стало нехорошо. Ты была у врача?

Анна с тревогой смотрела на поникшую девушку. В этот момент ее больше беспокоило не здоровье Сандры, а выражение какой-то отрешенности, написанное у той на лице. Сандра отвела глаза в сторону.

— Это все жара, сейчас я уже в норме, мне врач не нужен.

— Тем не менее, тебе следует пройти медосмотр и консультацию психотерапевта, я на этом настаиваю. Видишь ли, девочка, наша работа имеет свою специфику — мы имеем дело с уходящими из жизни людьми, облегчаем им не только физические, но и душевные страдания. Эта работа связана с нагрузкой на психику. Психотерапевт научит тебя, как мысленно отключиться и расслабиться, когда твой рабочий день закончен.

— Мне не нужен психотерапевт, — упорно глядя в угол, возразила Сандра, — у нас были тренинги в колледже, я всегда отлично выполняла все задания. Я не чувствую нагрузки на психику, мне интересно общаться со своими пациентами и доставляет радость облегчать их страдания.

— Ты хорошая девочка, Сандра, и прекрасная медсестра, — мягко сказала Анна, — но тебе необходимо пройти обследование, и это не подлежит обсуждению, а в дальнейшем я прошу тебя всегда неукоснительно выполнять все мои распоряжения. Я дам тебе оплачиваемый отпуск на три дня и направление на консультацию.

Пожав плечами, Сандра равнодушно кивнула — поняв, что разговор пойдет не о похищенном препарате, она расслабилась и сразу почувствовала, как устала. Ей хотелось поскорее уйти, и что толку было спорить? Это все равно уже ничего не изменит.

— Хорошо, Анна.

— Перед Рождеством я говорила о тебе с Сильвией, она хотела заключить с тобой контракт сразу же после Нового года. К сожалению, не успела. Но, думаю, мы подпишем контракт, Родерик не станет возражать.

— Родерик?! Почему Родерик?

Анна удивленно приподняла бровь, не понимая, почему девочка, до сих пор выглядевшая такой притихшей и усталой, неожиданно взвилась.

— Естественно, что именно Родерик должен поставить подпись на твоем контракте, ведь ты заключаешь его с фондом Энвижен, а он после смерти Сильвии официально стал главой фонда.

Сандра поднялась, подбородок ее упрямо выпятился вперед, глаза превратились в узкие щелки и налились слезами.

— Скажите Родерику, чтобы он засунул себе этот контракт в задницу. Я у вас больше не работаю!

У Анны, на миг потерявшей дар речи, почему-то мелькнула мысль, что Сандра сейчас чем-то очень напоминает ее собственную дочь Мэгги, ответить она не успела — схватив свою сумочку, Сандра повернулась и выскочила из кабинета. Промчавшись мимо консьержа Райана, она выбежала на улицу и уже более спокойным шагом направилась в сторону станции. Непонятно, чем ее так задели последние слова Анны, но именно они вернули ей трезвость мысли и ясность рассудка.

«Подпишет со мной контракт, как же! Глава фонда Энвижен, счастливый супруг рыжей Мэгги, безмозглый идиот, и я не умнее — из-за этого придурка только что готова была убить себя и ребенка. Ничего подобного, я буду жить и драться за своего малыша зубами и когтями! Развода Родерику сейчас не дам, пусть мой ребенок родится в законном браке — на всякий случай, вдруг ему когда-нибудь приспичит стать наследником старого Гримвэйда. Хотя эти проклятые акции ему и даром не нужны. А мой милый Родди, если ему так нужен развод, пусть меня поищет, Австралия велика»

Поднявшись по ступенькам на платформу, Сандра все еще кипела от злости, поэтому остановилась возле висевшего расписания и громко сказала по-русски:

— Да пошел он на…

Выражение это она давным-давно услышала в московском детском саду, потом на долгие годы забыла, но сейчас оно вдруг очень отчетливо всплыло в ее памяти. Изучавший расписание пожилой джентльмен, повернул в ее сторону голову и приветливо улыбнулся.

Глава девятая. В поисках Сандры

Ян Дэвидсон и Сильвия знакомы были с детства — они учились в одной школе и посещали одну и ту же театральную студию. После безуспешных попыток обучить этих двоих азам сценического мастерства руководитель студии решил все же дать им крохотные немые роли в спектакле, посвященном ветеранам войн, честно выполнившим свой долг перед Австралией — чисто из воспитательных соображений, поскольку оба были детьми павших в боях воинов. Яну и Сильвии, одетым в форму морских пехотинцев, нужно было в начале и в конце каждого акта пробегать по сцене с бутафорскими автоматами.

Между двумя выходами Ян впервые блеснул своими недюжинными способностями финансиста — с точностью до цента подсчитал, сколько средств было выброшено на «всю эту галиматью», называемую «спектаклем». Сильвия, будучи тремя годами младше, взирала на него с почтительным восторгом. Именно тогда, стоя на задворках сцены, они оба пришли к выводу, что лавры Сары Бернар, увы, не для них, и им лучше найти себе в жизни другое занятие.

После студии пути их надолго разошлись, но, став во главе Энвижен, Сильвия Нортон переманила к себе Дэвидсона из банка, где он довольно успешно делал карьеру, и в последующие годы они плечом к плечу трудились во имя процветания компании. Их семьи никогда не связывала тесная дружба — в личной жизни у каждого из них был свой круг знакомств и свои интересы, во многом не совпадавшие. Но одно Сильвия знала точно: Яну можно доверять. Перед самой смертью она заключила с ним долгосрочный контракт, дающий ему право неограниченного контроля любых финансовых операций холдинга с правом вето в течение десяти лет, она доверила ему тайну своей семьи и, самое главное, она взяла с него обещание сделать из желторотых птенцов Родерика и Мэгги достойных руководителей Энвижен.

На следующий день после того, как было зачитано завещание Сильвии, Совет директоров во главе с Патриком Нортоном подал в отставку. Спустя два дня предстояло официально утвердить состав нового Совета, а накануне Ян Дэвидсон решил, что пора ему приступать к своим менторским обязанностям, и попросил Мэгги и Родерика встретиться с ним в главном офисе Энвижен на Джордж стрит.

Прежде Ян обоих видел только мельком и близко не знал. После короткого рукопожатия, он предложил им сесть, какое-то время пристально смотрел из-под очков на смущенную юную парочку, а потом без обиняков сказал:

— Сильвия, как вам, наверное, известно, посвятила меня в семейные проблемы, в противном случае я никогда не одобрил бы ее намерений — с Дереком у меня сложились прекрасные отношения, я всегда ценил его деловые качества и целеустремленность. Однако, что есть, то есть. В сложившейся ситуации, я хочу, чтобы вы оба с самого начала четко уяснили себе главное: чтобы грамотно управлять холдингом, подобным Энвижен, нужно годами постигать науку управления — и в теории, и на практике. Это в мыльных операх юнец, никогда не занимавшийся бизнесом, становится во главе компании, и она немедленно достигает процветания, в жизни такого не бывает. Сильвия взяла с меня обещание сделать вас обоих ее достойными преемниками, вам придется много работать и многому научиться, но пока ваша роль в руководстве компанией будет чисто номинальной. Если вы согласны с этим, то продолжим беседу, если же нет… — он выразительно развел руками.

— Я не амбициозен, Ян, — с усталой улыбкой ответил ему Родерик, — и прекрасно все понимаю. Будьте спокойны, я не стану строить из себя великого полководца и отдавать нелепые распоряжения.

Дэвидсон внимательно посмотрел на сидевшего перед ним юношу — младший сын Сильвии, по ее собственным словам, не проявлял никакого интереса к делам компании, но мальчик, кажется, не глуп, рассудителен и держится вполне достойно. С ним можно будет иметь дело. Чуть кивнув, Ян перевел свой взгляд на Мэгги. Она смущенно поерзала, дернула себя за рыжую кудряшку и кивнула.

— Ага, я тоже.

— Очень хорошо, — Ян не позволил себе улыбнуться и продолжил тем же тоном: — И, тем не менее, в глазах Австралии и всего мира вы, Мэгги и Родерик, стоите во главе Энвижен, любое ваше слово, даже случайно сказанное, будет расценено, как официальное выражение политики компании. Вы согласны?

— Да, конечно, — хором согласились они.

— Тогда, — Ян вытащил из своего дипломата и передал каждому из них по одной копии распечатки с сайта Найн Ньюс Мельбурн, — как понимать вот это?

Взгляд Мэгги уперся в выделенные бледно-желтым маркером слова «…в текущем году фонд Энвижен начнет строительство выставочного зала, где молодые художники смогут представить свои лучшие работы…». Она почесала рыжую голову.

— Ну и что такого?

Лицо Дэвидсона стало суровым.

— Фонд Энвижен не планирует начать строительство выставочного зала, средства фонда, финансируемого компанией Энвижен, имеют строго целевое назначение. Или ты думаешь, что Энвижен вытаскивает из кармана пригоршню монет и кидает в разные стороны, как это в средние века делали короли? Благотворительность осуществляется по строго определенной схеме. Ты ведь, надеюсь, знаешь, что налоги в Австралии составляют от тридцати восьми до сорока восьми процентов?

— Ясно, кто ж этого не знает, — Мэгги сморщила нос и дернула плечом, — ни в одной стране такого высокого процента нет, только в Канаде, наверное. Дерут с нас, не знаю как.

— Мы выполняем свой долг, платя налоги государству, — строго возразил Дэвидсон, — эти деньги идут на поддержку социально незащищенного населения, ни в одной стране старики и инвалиды не живут так, как у нас. Но я продолжу. Из дивидендов компании на благотворительные цели выделяется определенная сумма, которая налогом не облагается. Так вот, эта сумма у нас уже вся расписана, строительства центра в расходах не предусмотрено.

Мэгги вздохнула.

— Нет, так нет, — печально проговорила она, — жалко, конечно. Просто, мы с ребятами зимой арендовали зал, столько суетились, а так был бы свой центр. Меня корреспондент этот, Спрингер, спросил о планах компании, ну… я и сказала. Что тут такого?

— Я понимаю, тебе захотелось помечтать, — тон Дэвидсона чуть смягчился, и он объяснил ей доступно, как ребенку: — Понимаешь, Мэгги, после твоих слов все будут ждать строительства этого центра, но мы не можем уменьшить финансовые вливания, например, в хоспис, где работает твоя мама, чтобы передать деньги на строительство выставочного зала. Однако если слова главы компании расходятся с делом, это вредит имиджу компании. Ты согласна со мной?

Пока шла работа по промыванию мозгов Мэгги, Родерик прочел всю статью, и одна из фраз заставила его застыть на месте: «Бракосочетание Мэгги Гримвэйд и Родерика Нортона совершится в ближайшее время, когда будет покончено с многочисленными формальностями…»

«Сандра! Господи, она, возможно, прочла все это, она обычно читает их новости»

Вся система воспитания детей в доме Нортонов была проникнута духом англосаксонской сдержанности, именно это помешало Родерику тут же на месте придушить Мэгги. Но взгляд его, устремленный на нее, был столь красноречив, что она побагровела, уткнулась глазами в угол и буркнула:

— Ну, хрень какая!

Дэвидсон, имевший дочь, сына и трех внуков, обладал богатым опытом общения с молодежью и подростками. Сделав каменное лицо, он ледяным тоном произнес:

— Думаю, мадам, дело обстоит намного серьезней, нежели вы сейчас изволили выразиться.

Родерик поднялся с места так стремительно, что Мэгги и Дэвидсон вздрогнули.

— Я немедленно лечу в Мельбурн, необходимо все срочно уладить.

«Мобильный телефон выключила — шут с ней, вытащу ее прямо из хосписа или поеду в Ричмонд. Хватит, действительно, ей дурака валять, нам следует немедленно объявить о нашем браке»

Дэвидсон был слегка смущен волнением Родерика — собственно говоря, нотация его имела цель вправить мозги рыженькой болтушке Мэгги, но мальчик, видно, ответственный по натуре, принял все близко к сердцу.

— Думаю, Родерик, все можно уладить и отсюда, острой необходимости в твоем присутствии в Мельбурне нет, — мягко начал он.

— Нет, Ян, простите, я должен лично и прямо сейчас все это уладить, — голос Родерика, как показалось Дэвидсону, подозрительно зазвенел, — завтра я буду на утверждении нового состава Совета директоров.

— Родди, — виновато пискнула Мэгги, — погоди, я тоже…

Смерив ее гневным взглядом, Родерик пожал руку Дэвидсону и вышел. Но беда не приходит одна, когда он, припарковав машину на платной стоянке, вошел в здание аэропорта, в кармане у него завибрировал мобильный телефон, и определитель высветил на дисплее имя Анны Гримвэйд.

— Привет, Родди, если ты сейчас занят и не можешь говорить, я перезвоню позже.

Почему-то в мозгу у него вдруг остро кольнуло — Сандра!

— Привет, Анна, я слушаю.

— У нас серьезные проблемы, Родди. Я в смятении, даже в панике не знаю, что делать. Понимаю, ты еще не вошел в курс дел фонда, но формально как бы его глава, к тому же, приятель Сандры.

— Сандра, — хрипло проговорил он, чувствуя, что земля уходит из-под ног, — что с ней?

— Вчера умерла пациентка, курируемая Сандрой, а когда сегодня старшая медсестра Джин Холт стала проверять ее сейф с медикаментами, то обнаружила пропажу находящегося на учете препарата. Конечно, это всего лишь фенобарбитал, но по существующим правилам я должна немедленно провести внутреннее расследование, и, если факт кражи подтвердится, поставить в известность полицию. Поскольку в помещении имеются камеры видеонаблюдения, мы сразу обнаружили похитителя — это Сандра Дорин.

— Сандра?! Нет, это невозможно!

— К сожалению, это так. Я понимаю, ты поражен — вы с Мэгги с детства дружны с этой девочкой. Я тоже к ней прекрасно отношусь, но факт остается фактом.

— У нее нашли препарат, она призналась в краже?

— Мы не можем ее нигде найти.

— Не можете… найти? — глупо пролепетал он. — Но она же… работает в хосписе!

— Сейчас я тебе коротко все изложу, чтобы ты понял ситуацию. Мне сообщили, что она пару дней назад плохо себя почувствовала из-за жары, я хотела с ней поговорить — направить ее на обследование. Похвалила ее работу, сказала, что фонд Энвижен готов подписать с ней контракт, а она вдруг начала кричать, что не хочет больше здесь работать, и убежала. В тот день как раз умерла ее пациентка, я сначала решила, что это на нее сильно подействовало, но утром Джин Холт провела ревизию в сейфе умершей Дайаны Конрой и обнаружила исчезновение целой упаковки фенобарбитала. Видеокамеры показали, что спустя пару минут после смерти Дайаны Сандра зашла в помещение и вытащила препарат.

— Нужно было с ней немедленно связаться!

— Да, мы пробовали, но в Ричмонде она, оказывается, давно не живет, телефон у нее выключен.

Про телефон Родерик знал не хуже Анны. Нервно переложив трубку в другую руку, он беспомощно спросил:

— Так где же она тогда? Может, поехала к матери?

— Я звонила Ольге, она разговаривала со мной очень сухо, кроме «нет, мы ничего не знаем» и «вам лучше знать, она работала у вас», я от нее ничего не услышала. С Ларисой я поговорить, сам понимаешь, без помощи Ольги не могу. Норе звонить пока не хочу — не стоит раньше времени ее волновать.

— Может, Мэгги что-то знает? — беспомощно спросил Родерик, но тут же сообразил, что это нелепый вопрос, Мэгги — последняя, с кем человек, решивший бесследно исчезнуть, стал бы делиться информацией. Анна, похоже, подумала то же самое, потому что грустно усмехнулась в телефонную трубку.

— Я пока никому ничего не сообщала, Родди, поверь, я хочу уладить все без огласки — никто ничего не знает, кроме Джин Холт и начальника службы безопасности, а их я просила молчать, пока не поговорю с тобой, они согласились только потому, что фенобарбитал не считается наркотиком. Но, в любом случае, обращение в полицию может доставить Сандре огромные неприятности — за похищение препарата ее наверняка лишат лицензии медсестры, а то и хуже.

— Да-да, ты права, Анна, в полицию обращаться не стоит, ни в коем случае.

— Но, с другой стороны, — продолжала Анна, — все может оказаться гораздо хуже. Сандра только недавно начала работать в хосписе, она всю себя отдавала своим пациентам. Даже у более опытных сотрудников при работе с умирающими подобное напряжение может вызвать бессонницу, депрессию и даже привести к суициду.

— Суицид это… самоубийство? — Родерик похолодел от ужаса.

— Надеюсь, этого не случилось.

«Она прочитала статью на сайте, она наверняка ее прочитала! Сэнди, любимая, что ты натворила? Как ты могла?»

В голове у него шумело, но, взяв себя в руки, он повелительно произнес:

— В любом случае полиция тут вряд ли поможет, передай Джин и сотруднику службы безопасности, что, поскольку дело касается не наркотика, пусть молчат. Я снимаю с них ответственность и беру ее на себя. Это и мой приказ, и моя личная просьба. Сейчас я лечу в Мельбурн и сам во всем разберусь.

— Хорошо, Родерик, — чуть удивленная его тоном, ответила Анна.

Сюзьен Ларсон, тоненькая темноволосая женщина лет тридцати с продолговатыми, как маслины, глазами, повесила трубку и сказала своей сестре Грэйси и Сэму Доули:

— Сейчас нас посетит, знаете кто? Родерик Нортон — неожиданный наследник, как пишут в газетах.

Сэм и Грэйси одновременно оторвались от компьютеров.

— Навестит, чтобы выпить с нами кофе? — сунув в рот жвачку, лениво поинтересовался Сэм.

— Оставь свои шуточки, Сэмми. Он звонил мне из Сиднея перед посадкой в самолет, летит в Мельбурн. Очень взволнован, говорит, дело жизни и смерти.

Грэйси нахмурилась. Ее основным занятием в их детективном агентстве пока было следить за информацией в СМИ, и накануне на сайте Найн Ньюс Мельбурн она прочитала статью, одна фраза в которой ее удивила и даже встревожила:

«…Родерик Нортон, молодой наследник семидесяти процентов акций Энвижен, и Мэгги Гримвэйд, владеющая тридцатью акциями компании, объявили о своем скором браке…»

Прочитав статью, Грэйси попыталась дозвониться до Сандры, но телефон у той был выключен, и теперь интуиция подсказывала ей, что визит Родерика каким-то образом связан именно с той статьей.

— Что нам о нем известно? — продолжая лениво жевать, спросил Сэм.

— По завещанию Сильвии он унаследовал все принадлежавшие ей акции компании. Причина — то дело с экспертизой, которое мы ей организовали. Студент, через полгода получит диплом адвоката, судимостей не имеет, двадцать два года, холост…

— Женат! — подняв голову, возмущенно выпалила Грэйси.

Сэм удивленно повернул голову в ее сторону.

— Ну-ка, ну-ка, расскажи, малышка Грэйси.

Выслушав ее и уточнив кое-какие подробности, он кивнул головой.

— Что ж, все ясно. Родерик звонил из Сиднея, стало быть, будет здесь через пару часов. Поскольку вы с ним в приятельских отношениях, давай-ка, ребенок, где-то через час-полтора исчезни с горизонта, чтобы он тебя здесь не видел.

Родерик знал, что его мать много лет пользовалась услугами агентства Ларсонов, хотя и не представлял себе с какой целью.

— Привет. Я Сью, это Сэм, — с улыбкой представилась Сюзьен, — садитесь. Чем можем служить?

Родерик смутился, забыв, как хотел сформулировать свою просьбу.

— Видите ли, я… гм… я знаю, что моя мать пользовалась вашими услугами, и я тоже… Я хотел бы заключить с вами контракт.

— Какого рода услуга вам нужна? — любезно поинтересовалась Сюзьен.

— Мне… ну… в общем, нужно срочно найти человека. Медсестру хосписа Сандру Дорин, она исчезла неизвестно куда.

— Что ж, мы можем взяться за эту работу, — ответила Сью, бросив быстрый взгляд на Сэма, — и раз это срочно, за дело нужно браться немедленно. Расскажите мне подробности, Родерик. Вы не будете возражать, если я включу диктофон? Это нужно для дела. Итак, когда она исчезла, при каких обстоятельствах?

— Сандра работала в хосписе, который финансируется фондом Энвижен, сегодня она не вышла на работу, телефон у нее выключен, ее нигде не могут найти. В последний раз ее видели вчера вечером.

Сюзьен покачала головой.

— Вчера вечером — это не так уж давно. Молодая девушка могла куда-нибудь уехать. Если она не вышла на работу, это не причина, чтобы ее разыскивать. У вас есть какие-нибудь другие основания беспокоиться?

Покраснев, Родерик рассказал о похищенном фенобарбитале и подозрениях Анны Гримвэйд.

— Она уверяет, что Сэнди вечером была не в себе, и с ней вообще уже несколько дней творилось что-то странное.

— В таком случае, — отодвинув диктофон, — заметила Сюзьен, — вам лучше обратиться в полицию.

— Я бы не хотел, чтобы у нее были неприятности из-за похищенного препарата, в конце концов, это ведь не наркотик.

— Ну, почему же, — приподняв брови, усмехнулась Сюзьен, — фенобарбитал может вызвать зависимость, а в больших дозах даже стать орудием убийства или… самоубийства. Хотя этот препарат, конечно, не числится в официальном списке сильных наркотических препаратов.

Родерик смертельно побледнел.

— Все равно, — с трудом разлепляя губы, — проговорил он, — я считаю, что вы найдете ее быстрее, чем полиция.

Сюзьен посмотрела на молчавшего до сих пор Сэма Доули, и тот понимающе кивнул.

— Слушай, парень, — пророкотал он, — повернувшись к Родерику, ты нам тут сказки не рассказывай, если тебе нужна помощь, то выкладывай все, как есть.

— Я не….

— Все ты понимаешь. Давай с самого начала. Кстати, те же самые вопросы, что и мы, тебе задаст полиция — мы сами обратимся туда, если увидим, что дело нечисто.

Родерик вспыхнул.

— Что значит «нечисто»?

— Давай, я тебе объясню это тебе на пальцах. Вы с Сандрой Дорин поженились где-то в ноябре, точно выяснить дату полиции не составит труда. О своем браке никому не сообщили, отложили до Рождества. Но во время рождественского обеда тоже этого не сделали, больше того, твоя мать была здесь за несколько дней до праздников, и ты тоже ей ничего не сказал. Почему?

— Я не… не успел, — растерянно пробормотал Родерик, потрясенный осведомленностью детектива, — я… она сообщила о своей болезни, и я…

— И еще она сообщила о том, что лишает твоего брата наследства, и оставляет все тебе. Может, в этом причина? Смотри, как здорово получается: ты скрываешь свой брак с Сандрой, потому что на кону стоит твое наследство. Будучи женатым человеком, ты, тем не менее, сообщаешь всем о своем скором браке с Мэгги Гримвэйд.

— Это не я, это она наболтала, Мэгги.

— Раз наболтала, значит, у нее были основания, вряд ли она стала бы болтать, зная, что ты женат. Но, чтобы женится на кузине, тебе нужно освободиться от Сандры. Развод — долго и хлопотно. Где вы были этой ночью, Родерик Нортон?

Странно, но Родерик вдруг успокоился.

— Считаете, я убил Сэнди? Но я был в Сиднее, и потом, я же сам пришел к вам.

Сэм критически покачал головой.

— От Сиднея до Мельбурна меньше часа лету, можно прилететь, сделать свое дело и вернуться обратно, никто не заметит, а на внутренних авиалиниях документы практически не проверяют. Ты избавился от нее, а потом решил разыграть эту сцену с детективным агентством — в подтверждение своей невиновности. Ну, мальчик, признавайся. Или у тебя есть алиби, и ты провел всю ночь со своей новой невестой?

Родерик устало покачал головой.

— Алиби у меня нет, я был один. Да вы же и сами не верите тому, что говорите.

Сэм рассмеялся.

— Я, может, и не верю, но полиция запросто поверит — особенно, если учесть, что брак с Сандрой мог лишить тебя наследства.

— Мой брак тут ни при чем, — угрюмо проговорил Родерик, — он не имеет никакого отношения к наследству, но я не могу ничего вам объяснить.

Сэм взглянул на Сью.

— Мы знаем, по какой причине Сильвия лишила твоего брата наследства, — мягко проговорила она.

— И счастье твое, что мы это знаем, — подхватил Сэм, — иначе действительно могло бы возникнуть множество неприятных подозрений.

— Знаете? Откуда?

— Именно мы организовали генетическую экспертизу для Сильвии и детей, которых она прежде считала своими внуками. В нашем агентстве хранится много тайн, Родерик, но ни одна из них не покидает его пределов. Итак, ты будешь с нами полностью откровенен? Или на этом наш разговор можно считать законченным.

— Буду, — твердо ответил Родерик.

В течение двух часов ему задавали вопросы, иногда по нескольку раз одни и те же.

— Как ты думаешь, куда она могла пойти, когда ушла из Фреш Уотер после вашей ссоры?

— Я думал, она вернулась в Ричмонд. Она не сказала мне ни слова про то, что еще в октябре отказалась от аренды юнита.

— Почему, как ты думаешь?

— Не знаю. Этот юнит принадлежит ее тетке, и та разрешала ей там жить без арендной платы. Однако в октябре у них испортились отношения. Сэнди не сказала почему, наверное, ей было неприятно об этом говорить. Но, кажется, она с тех пор не общалась с ними — ни с теткой, ни с матерью. Я могу поехать к ним и…

— Нет, — твердо возразил Сэм, — теперь уже все разговоры оставь нам. Мы сами поговорим — и с родственниками, и с коллегами.

— Но где-то же Сэнди жила все это время? Где-то в Мельбурне, — сам сообразил Родерик, — она же продолжала работать в хосписе.

— Это мы тоже выясним, — кивнул Сэм, — ладно, парень, ты свое сделал, теперь не мешай нам работать. Да, и еще: пока никому ничего не говори и никуда не лезь, ясно? Информацию будешь получать только от нас, а сейчас возвращайся в Сидней и занимайся делами компании.

Когда Родерик вышел, Сюзьен вопросительно посмотрела на Сэма.

— Начнем с агентств?

Однако прежде, чем звонить в агентства, Сэм связался со своим кузеном Джимом Доули — тот работал в местной полиции и иногда за вознаграждение оказывал им не противоречащие закону услуги. После этого они с Сюзьен вывели на экран список агентств и, в соответствии с рейтингом, начали обзванивать те, услугами которых Сандра могла воспользоваться в день своей ссоры с Родериком. Зная час, когда она вышла из здания Фреш Уотер, они отметали те, где имелась просьба звонить до определенного часа — Сандре нужно было где-то переночевать, а расстались они с Родериком уже около полуночи, и вряд ли бы она решила провести ночь на скамейке или в парке на траве. Агент Ева ответила им спустя полтора часа и на вопрос о Сандре Дорин начала твердить о праве ее клиентов на охрану тайны личной жизни. Сэм немедленно взял трубку у мигнувшей ему Сюзьен.

— Дело жизни и смерти, мадам, — произнес он голосом, который при желании умел делать бархатным и внушительным, — вы ведь, наверное, не хотите, чтобы в арендованной квартире обнаружили труп самоубийцы?

Перепуганная Ева сообщила им адрес юнита в Балаклаве и пообещала, что сама немедленно туда подъедет. По дороге Сэму позвонил его кузен Джим и сообщил, что в ближайшие сутки никаких сведений о трупе девушке с признаками отравления в местную полицию не поступало. Ни одним рейсом — ни местных, ни международных аэролиний — Сандра Дорин из Мельбурна не улетала.

Ева уже ждала их возле юнита.

— Вы точно уверены? — нерешительно спросила она перед тем, как отпереть дверь. — Она не открывает, но, может, ее просто нет дома?

Сандры дома точно не было — ни ее, ни ее вещей. На сушилке в ванной сиротливо висели забытые ею футболка и трусики. Сэм обошел помещение, выглянул в дверь лондри, ведущую в крохотный дворик — никого.

— Послушайте, я не знаю, что мне делать, — беспомощно сказала Ева, — она не оставила записки, не позвонила. Может, она еще вернется? Юнит арендован на месяц, я не имею права…

— У вас есть ее телефон? — торопливо прервала ее Сюзьен.

— Да, конечно, — Ева продиктовала им новый номер Сандры.

— Благодарим вас, — степенно проговорил Сэм. — Думаю, вам не стоит суетиться — подождите, пока окончится срок аренды, потом, если она не вернется, найдете другого клиента.

— Будем звонить? — спросила Сью, когда они возвращались обратно.

— Подождем. Если Сандра увидит посторонний звонок, она может сразу выключить телефон, а я хочу попробовать определить ее местонахождение. Думаю, она жива и здорова — если людям ударяет в голову свести счеты с жизнью, они делают это сразу. Вчера вечером она отлично могла принять таблетки и упокоиться вечным сном — где-нибудь в парке на траве, в саду на скамейке или дома в своей постели. Поскольку ее ни в одном из перечисленных мест не обнаружили, будем надеяться, что с ней все в порядке.

— А таблетки?

— Возможно, она про них уже и забыла.

Он был прав — в лихорадочной спешке собрав свои вещи, Сандра ранним утром покинула юнит, а о лежавшем в сумочке фенобарбитале и думать забыла. Ей хотелось одного — поскорей покинуть Мельбурн. Определенного плана у нее в голове еще не сложилось, но, подумав, она решила поехать в Порт Мельбурн, откуда ежедневно отходил паром «Дух Тасмании».

У пирса перед отплытием теплохода было достаточно многолюдно, в грузовое отделение парома въезжали легковые машины, мужчина в форме служащего компании что-то вежливо растолковывал двум недовольным пассажирам. Сандра поднялась на второй этаж, где были билетные кассы, и тут ей повезло — пока она ждала своей очереди, пожилая китаянка пространно объясняла кассирше, что из-за изменившихся планов она не сможет нынче совершить вояж. Наконец, кассирша, просмотрев тарифы, сообщила размер комиссии, удерживаемой с пассажиров при отказе от поездки, и предоставила клиентке возможность все обдумать, поскольку сумма была достаточно велика. Китаянка задумалась, а Сандра, слышавшая весь разговор, подошла к ней и очень тихо предложила:

— Я могла бы перекупить у вас билет, тогда вы ничего не потеряете.

Китаянка нерешительно на нее взглянула — продажа билета с рук постороннему лицу считалась делом не совсем законным. Во-первых, имя пассажира регистрировалось в списке отплывающих, во-вторых, с любой операции по купле-продаже должен быть уплачен налог. Жители Китая, перебиравшиеся из своей задавленной коммунистическим террором страны в благословенную Австралию, соблюдали местные законы лучше коренных австралийцев, тем не менее, соображения выгоды, в конце концов, пересилили сомнения, и китаянка продала Сандре билет, сообщив свое имя — Мэй Мьянт. В тот момент, когда Сюзьен Ларсон и Сэм Доули отъехали от юнита в Балаклаве, теплоход «Дух Тасмании» уже пересек пролив Басса и находился в Тасмановом море, направляясь к Хоббарту, а Сандра сидела в салоне корабельного кинотеатра и от души смеялась, следя за несравненной игрой бессмертного Луи де Фюнеса. Телефон во время сеанса положено было выключать, и она его выключила — просто по привычке, вряд ли ей стал бы кто-то звонить, — после сеанса же забыла включить. Поэтому, когда Сэм Доули получил возможность воспользоваться навигатором для определения местоположения абонента, оператор сообщил ему, что номер выключен.

— Вот хитрая девчонка, — раздраженно бросил Сэм, — она и второй телефон отключила!

— Думаю, Сэмми, легкий заработок в этом деле нам не светит, — вздохнула Сюзьен.

— Джим проверил всю возможную информацию, ни на одном из транспортных средств, регистрирующих имена пассажиров, Сандра Дорин Мельбурн не покидала, возможно, она еще здесь. Но в агентство по аренде недвижимости она вряд ли станет обращаться, возможно, попросит помощи у кого-то из друзей. Значит, будем искать друзей. Ты, Сью, поговори с персоналом хосписа, а Грэйси мы отправим в Сидней, пусть пообщается с родственниками — она давно мечтала об оперативной работе, и у нее сейчас как раз каникулы.

— Ты хочешь, чтобы она говорила с Ольгой Нортон? — испугалась Сюзьен.

— А кто еще может с ней говорить? — Сэм пожал плечами. — Меня и тебя она наверняка запомнила в лицо — тогда, когда Билл послал нас в Сингапур проследить за ней и Патриком, и мы с тобой разыгрывали влюбленную парочку, живущую в соседнем номере.

— Бог мой, сколько же сил и денег угрохала Сильвия на слежку за своим поганцем-мужем! — Сюзьен насмешливо возвела глаза к небу. — Но она славно ему напоследок отомстила, ничего не скажешь. Однако неужели ты думаешь, что Ольга нас запомнила? Это было пять лет назад, она видела нас лишь мельком.

— Все равно, пока не стоит светиться. Итак, вы с малышкой начинайте работать, а мне сегодня нужно лететь в Перт по делу Хопкинса, оно у нас висит. Деньги на расходы можете снять в банке, Родерик Нортон уже перевел аванс на счет агентства, я проверил.

Предупрежденная заранее о приходе Сюзьен, Анна отдала распоряжение персоналу оказывать ей всяческое содействие. Однако ничего интересного никто из сотрудников хосписа сообщить не мог, Сью поговорила с Линдой Уитни, которая, по словам Анны, была наиболее близка с Сандрой.

— Не знаю, — растерянно ответила девушка, — ничего не знаю. Я сама пыталась ей дозвониться, но не смогла, у нее постоянно отключен телефон.

— Вы не заметили чего-либо необычного в поведении Сандры в последние дни?

— Нет, разве что она плохо выглядела — после Нового года отравилась кальмарами.

— Она обращалась к врачу?

— Нет, просто промыла себе желудок и потом пару дней ходила бледная, я ее даже один раз подменяла, потому что Сэнди отдежурила за меня на Рождество.

— Вы знаете ее близких друзей, к кому она могла бы обратиться в трудную минуту?

— Кажется, у нее особых друзей и не было, я, во всяком случае, таких не знаю. Сэнди вообще очень замкнутая, никогда ничем не делилась, я даже не знаю, есть ли у нее парень. А что она такого натворила?

Поскольку никто, кроме Джин Холт, о похищении препарата не знал, Сюзьен отделалась общими словами. Сотрудник службы безопасности сделал для нее копию диска, и, уже вернувшись в офис, она раз пять просмотрела видеозапись — Сандра входит в помещение, открывает сейф и достает препарат. На миг она оборачивается — тут Сюзьен остановила просмотр, — лицо у девушки мертвенно бледное, глаза лихорадочно блестят. Возможно, в тот момент она действительно была близка к самоубийству, поскольку — Сюзьен уже уточнила это — именно в тот день на сайте появилась статья о предстоящем браке Родерика Нортона и Мэгги Гримвэйд. Однако потом девушка, скорей всего, пришла в себя. Возможно, она решила просто убраться подальше от своего неверного супруга, и кто мог бы ее в этом винить?

Договариваясь с Ольгой Нортон о предстоящей встрече, Грэйси упомянула, что работает в детективном агентстве — специально для того, чтобы заинтересовать собеседницу. Поэтому заинтригованная Ольга встретила Грэйси в высшей степени любезно.

— Рада встрече с вами, мисс Ларсон.

— Просто Грэйси.

— Хорошо, Грэйси. Говорите же, я сгораю от любопытства.

— Могу я попросить, чтобы при нашем разговоре присутствовала ваша сестра?

— Лариса? Ах, боже мой, это как-то связано с курсами по вождению? Она только вчера получила водительские права.

Действительно, не так давно Ольга решила, что ее сестре неплохо бы поучиться водить машину — это даст возможность надолго оставлять ее дома одну с Тэдди и Лили, которых необходимо было возить в школу и привозить обратно. Лариса поначалу пришла в ужас, но оказалось, что это не так уж и трудно — аккуратная и добросовестная, она точно выполняла требования трафика. Ольга посещала курсы вместе с ней, чтобы переводить слова инструктора, и была крайне удивлена, что сестра ее так быстро освоила правила дорожного движения.

— Нет, это не имеет никакого отношения к курсам, — сказала Грэйси, — это связано с ее дочерью Сандрой Дорин.

По лицу Ольги пробежало облачко тени — очень легкое, хотя Грэйси успела его заметить, — но она тут же театрально взмахнула руками.

— Боже, нашей Сашкой интересуются детективы! Один момент, я сейчас позову Ларису, но учтите, что она ни слова не говорит по-английски.

Лариса села в кресло напротив Грэйси, встревожено переводя тревожный взгляд с сестры на гостью.

— Что случилось с Сашенькой?

Грэйси невольно отметила про себя, что Сандра внешне не походит ни на мать, ни на тетку — скорей всего, пошла в отца. Ольга перевела вопрос сестры, и Грэйси торопливо ответила:

— Не волнуйтесь, ничего плохого, просто мы ее никак не можем найти. Ее телефон выключен, она не вышла на работу, в Ричмонде она больше не живет, — Грэйси говорила очень медленно, иногда останавливалась, чтобы Ольга успевала переводить сестре, — вы не знаете, у кого из друзей или знакомых она могла бы остановиться? Она ничего вам не сообщала?

Закрыв лицо руками, Лариса заплакала и помотала головой.

— Ничего не знаю, у нее в Мельбурне и друзей-то особых не было. На Рождество я ей звонила, телефон был выключен, так и не дозвонилась.

Ольга точно перевела ответ сестры, не решившись солгать девушке-детективу, как ранее солгала Норе, поскольку полагала, что наверняка слова Ларисы проверят.

— А в Сиднее? — спросила Грэйси. — С кем она дружила в Сиднее?

— Не знаю, в школе особо никого таких и не было, Сашенька у нас вообще немного диковатая. А так… Только с Норой, наверное, хоть та и старше. С ребятами играла, что у них там в Потс Пойнт были — Родерик и Мэгги.

От неожиданно ставшего пристальным взгляда Ольги Нортон у Грэйси почему-то вдруг сильно закололо в затылке. Она легонько встряхнула головой, и неприятное ощущение исчезло.

— Не понимаю, почему вдруг такое беспокойство? — неожиданно резко поинтересовалась Ольга. — Кто, собственно, ее ищет?

Сюзьен посоветовала сестре, если родные начнут ломаться, прямо сказать им об украденном фенобарбитале, но, глядя в испуганные глаза матери Сандры, Грэйси не решилась это сделать.

— Анна Гримвэйд обеспокоена тем, что ее сотрудница не вышла на работу, и с ней невозможно связаться. Она полагает, что работа в хосписе у некоторых людей может вызвать сильную депрессию.

— Ах, эта Анна! — Ольга пренебрежительно пожала плечами. — Знаток человеческих душ! Сейчас только вспомнила — она действительно недавно мне звонила и спрашивала о Сэнди. Передайте ей, чтобы не паниковала, у моей племянницы всегда было трезвое отношение к жизни, если она внезапно решила изменить свой образ жизни, это касается только ее.

Покалывание в затылке у Грэйси внезапно возобновилось, она невольно потерла голову и ответила:

— Анна отвечает за всех своих сотрудников перед фондом Энвижен и Родериком Нортоном лично, она не может не беспокоиться.

Ей вновь удалось движением головы избавиться от неприятного покалывания. Лицо Ольги стало недовольным, она небрежно хрустнула пальцами и рассмеялась.

— Ах, да, Родерик! Я и забыла, что мальчик теперь глава компании! Вы, конечно, в курсе всей этой истории с наследством и полагаете, что меня гложет злость и обида. Ничего подобного! Я просто до безумия счастлива, что на мою свекровь перед смертью нашло затмение, и она завещала свой пакет акций бедняжке Родерику, а не моему мужу. Возглавлять компанию, нести ответственность за каждого служащего — это же нагрузка не только на нервную систему, но и на весь организм, это старит мужчин во всех отношениях раньше времени. Вы так не думаете, Грэйси?

Грэйси смутилась — ее англосаксонский менталитет воспротивился тому, что ее, совершенно постороннего человека, ни с того, ни с сего пробуют привлечь к обсуждению столь интимно-семейных вопросов.

— Я… не знаю.

— Ну, так я вам это говорю! Мой муж с юных лет занимался делами компании, и с тех пор, как я замужем, наша семья жила в постоянном напряжении. Только теперь мы оказались свободны, как ветер. Через неделю мы с Дереком уезжаем в Европу — Франция, Бельгия, Германия. Вы бывали когда-нибудь в Европе, Грэйси?

— Давно — до того, как мои родители развелись. Моя мать француженка.

— Какая прелесть, обожаю французов, изумительный народ! Но я вас заговорила, бедняжка моя, и даже ничего не предлагаю. Чай, кофе?

— Нет-нет, — Грэйси поспешно поднялась, — у меня очень мало времени, извините.

— Конечно-конечно, вы ведь работаете. Много платят за работу детектива?

— Когда как, — мило улыбнувшись, Грэйси подала ей и Ларисе белые визитки со своим личным телефоном и телефонами агентства, — если вспомните что-нибудь или получите новости, очень прошу вас позвонить. Еще раз благодарю.

После визита в Бонди Бич Грэйси позвонила Норе Нортон, и та, узнав, что речь пойдет о Сандре, сказала, что готова принять ее в любую минуту. Сестра Родерика с первого взгляда пленила Грэйси мягкими манерами и искренней озабоченностью судьбой Сандры.

— Поверьте, я действительно тревожусь, — сказала она, — с тех пор, как Сэнди уехала учиться в Мельбурн, мы регулярно переписывались. Последнее письмо я получила в середине декабря, в нем нет ничего особенного. Сэнди должна была приехать на Рождество, я ее ждала, и вот… Нет, о каких-либо ее друзьях в Мельбурне или в Сиднее, я ничего не знаю, она очень замкнутая девочка, у нее нет особо близких друзей.

— Я хотела бы просить вас об одолжении, Нора: вы не могли бы показать мне вашу переписку с Сандрой? В ее письмах, возможно, упоминается о чем-то, чего вы не заметили.

Смутившись, Нора слегка покраснела.

— Простите, но это невозможно, это личное.

— Что ж, жаль, это могло бы помочь. Видите ли, Сандра унесла из хосписа сильно действующий препарат, пока он находится у нее на руках, мы не можем быть спокойны за ее жизнь. Поэтому я к вам и обратилась с такой нескромной просьбой.

Сильно побледнев, Нора прижала руку к сердцу.

— Боже, мой! Поймите, я с радостью раскрыла бы вам все мои тайны, но в письмах упоминается о личных делах Сандры, и я…

— Если вы имеете в виду брак Сандры с вашим братом, то нам об этом известно. Именно Родерик Нортон обратился к нам с просьбой ее найти. У них произошла размолвка, а после этого, два дня назад, на сайте появилась заметка о браке Родерика с Мэгги Гримвэйд. После этого Сандра похитила препарат и бесследно исчезла.

Нора торопливо поднялась, подошла к компьютеру и, включив его, ждала, пока он загрузится.

— Я покажу вам все ее письма за несколько лет, ни одного из них я не стерла, — говорила она, — пусть бы только это помогло! Я ждала их с Родди к Рождеству, организовала праздничный обед, пригласила мать Сандры, хотя она обычно к нам не приходит — не говорит по-английски, стесняется. Но Родди позвонил, что не приедет, до Сэнди я не смогла дозвониться, она мне прислала короткое сообщение, что проведет Рождество в Мельбурне. Видела Анну на похоронах мамы, она сказала, что Сэнди работает, и с ней все в порядке. Кто бы мог подумать, что так все случится! А, вот, наконец. Это ее последние письма, может, вам лучше начать с конца? Мы много, о чем писали друг другу, не знаю, что именно может оказаться вам полезным. О Родерике она пишет мало — наверное, о таком личном ей писать трудно. Много пишет о своих пациентах, Дайане Конрой и Билле Ларсоне. К Биллу она относилась с особой теплотой, наверное, потому что он был первым кого, она проводила. Судя по ее письмам, это был прекрасный и очень интересный человек.

— Я знаю, — опустив голову, тихо сказала Грэйси, — это был мой отец.

Просмотр писем Сандры никакой новой информации не принес. Через день Сюзьен Ларсон направила Родерику отчет, в котором указала, что Сандра Дорин, судя по всему, жива и здорова, но решила скрыться с горизонта. Агентство Ларсонов будет продолжать ее поиски.

За одноместный номер в Варата-отеле, самом дешевом отеле Хоббарта, просили восемьдесят долларов в сутки. Взяв ключ, Сандра прошла в номер, но, осмотрев помещение, возмутилась — обои местами отставали от стены и были испачканы, занавеска в душе тоже чистотой не отличалась, а вентилятор в туалете при включении издавал острый запах горелой изоляции.

— Вы, наверное, пошутили насчет цены, — возвратившись к окошечку портье, очень мило сказала она и, перечислив все недостатки номера, добавила: — На ваш выбор: или вы селите меня в нормальный номер, или в два раза снижаете плату, и я остаюсь здесь на месяц.

Также мило улыбнувшись ей в ответ, портье сходил куда-то позвонить и, вернувшись, кивнул.

— Пятьдесят долларов. С утра мы еще предлагаем завтрак, в столовой стоят компьютеры, которыми гости отеля могут пользоваться.

— Сорок долларов, завтрак и компьютеры. Вы этот номер все равно ни одному клиенту не сдадите, он будет пустовать.

Портье испустил не очень тяжелый вздох и согласился.

— Ладно, сорок.

В конце концов, за сорок долларов все было не так уж и плохо — в номере стояли холодильник и телевизор, помимо кровати было еще большое кресло, им Сандра заставила грязные обои, занавеску в ванной горничная все же поменяла, а запах изоляции у вентилятора скоро стал слабее. Кондиционеров, разумеется, в номерах Варата-отеля и в помине не было, но на Тасмании даже летом погода стоит не такая жаркая, как в Мельбурне или в Сиднее, а ночью даже приятней спать с открытым окном. Под утро Сандра замерзла и во сне натянула на себя второе одеяло, а открыв глаза, долго не могла понять, где находится, и почему за окном маячат какие-то пристройки.

К семи утра спустившись в столовую, она вежливо поздоровалась с двумя пухленькими женщинами в спортивных костюмах, сидевшими за большим столом, насыпала себе в тарелку мюсли, залила их молоком и примостилась напротив женщин.

— Я — Морин, она Шейла, — весело представила одна из женщин себя и подругу, — хотите тосты? Тостер в углу. Бегаем по утрам перед завтраком, — указав на свой спортивный костюм, объяснила она.

— Я Сандра, рада познакомиться, спасибо.

Шейла сходила к тостеру и вновь наполнила свою тарелку свежеподжаренными тостами. Сандра при этом невольно подумала, что при таком количестве съеденного за завтраком утренний бег вряд ли поможет придать ее фигуре больше грации. Чуть позже в столовую спустился пожилой мужчина, с улыбкой приветствовал завтракавших леди и, налив себе кофе, сел читать газету. Сандра отнесла свою тарелку на столик с грязной посудой, прошла в небольшую комнату, примыкавшую к столовой, и включила компьютер.

«Нужно будет купить ноутбук, — подумала она, — как устроюсь, сразу куплю».

Старый ноутбук у Сандры перестал работать еще в сентябре, а новый, подарок Родерика, остался в апартаментах Фреш Уотер. Но каждый раз спускаться вниз, чтобы полазить по Интернету, удовольствия мало. Пробежавшись по местным сайтам, она вздохнула — в центр продаж приглашали менеджера, ветеринарный госпиталь Северного Хоббарта нуждался в ассистенте, но медицинские сестры, похоже, нигде не требовались.

Разослав свое резюме, Сандра решила пройтись — делать все равно было нечего. Она спустилась по круто сбегающей к морю Мюррей-стрит, на которой стоял Варата-отель, побродила по торговому ряду на Элизабет-стрит и дошла до туристического агентства. Здесь царило оживление, большая толпа весело переговаривающихся на разных языках туристов выстроилась в очередь на посадку в огромный двухэтажный автобус компании Грэй-лайн, небольшие группы людей спешили к маленьким микроавтобусам. Водитель одного из них, худощавый мужчина лет шестидесяти с веселыми глазами, пропустил в салон последнего туриста и посмотрел на Сандру.

— Тур по городу, — сказал он с ужасающим местным акцентом, — места есть.

«Поеду, — неожиданно для самой себя решила она, — сто лет не была в Хоббарте, и тур недорогой. Что мне сейчас делать — сидеть весь день в этой грязной комнате отеля?»

«Поеду, — неожиданно для самой себя решила она, — сто лет не была в Хоббарте, и тур недорогой. Что мне сейчас делать — сидеть весь день в этой грязной комнате отеля?»

Всю дорогу водитель-гид говорил, не умолкая и, рассказывая о бывшей женской тюрьме, помимо исторических фактов, поведал множество увлекательных и забавных анекдотов из местного фольклора. Правда, из-за его жуткого акцента большинство туристов, две трети из которых были китайцами, изюминки рассказов не поняли и остались серьезными, однако Сандра посмеялась от души. В Ботаническом саду сделали длительный привал на ленч, и после чашки капучино с пиццей, она решила, что жизнь не так уж и плоха, как иногда может показаться.

По окончании тура веселый водитель развез туристов по их отелям. Сандру он высадил на углу Элизабет-стрит и Тасма-стрит — до Варата-отеля оттуда было рукой подать. Проводив глазами укативший микроавтобус, Сандра обнаружила, что стоит у крыльца красного двухэтажного здания рядом с забавными фигурками животных размером почти в человеческий рост. Она потрогала поджавшего лапки кенгуру, пытаясь понять, сделан он из картона или из пластика, и посмотрела вверх — над входом висела вывеска

ВЕТЕРИНАРНАЯ БОЛЬНИЦА СЕВЕРНОГО ХОББАРТА

Пока Сандра разглядывала фигурки, синяя дверь отворилась, и на крыльцо вышел полный кудрявый мужчина с большим крючковатым носом. При виде девушки глаза его весело заискрились, он раскурил сигарету и спросил:

— Привет, как поживаете? Любите животных?

В голосе мужчины слышался специфический акцент, и Сандра предположила, что он родом из Кейптауна.

— Привет, — улыбнулась она, — если честно, то животных я боюсь.

— Да почему же? — искренне удивился мужчина и помахал рукой, чтобы дым от сигареты не попадал ей в лицо.

— Боюсь, что укусят.

— Ну и зря, — он снова разогнал дым, — люди могут укусить гораздо больнее. Вас когда-нибудь кусали собаки?

— Собаки не кусали, — со смехом призналась Сандра, — а люди-то, конечно. И даже очень больно кусали.

— Вот видите, — наставительно сказал мужчина, — я прав. А собаки, они милейшие люди, как у нас в Одессе говорят.

— В Одессе?

— Есть такой город, когда-то я там жил — давно, вы еще не родились. Никогда не слышали про Одессу?

— Что-то очень знакомое, но не могу вспомнить, извините. Это, наверное, на юге Африки?

Мужчина посмотрел на нее с таким видом, словно ему нанесли смертельное оскорбление.

— Одесса на Украине, леди! Вижу, тоже не знаете? — неправильно поняв изумление на лице девушки, он пояснил: — Раньше это был Советский Союз, про такую страну вы, может, слышали?

Сандра проглотила подступивший к горлу ком.

— Слышала, — ответила она, — так вы, может быть, и по-русски говорите?

— А как же! — мужчина ударил себя в грудь и с неожиданной торжественностью в голосе по-русски продекламировал: — У лукоморья дуб зеленый…

— Златая цепь на дубе том, — закончила Сандра и скромно добавила: — Мне во втором классе за это пятерку поставили. Я из Москвы.

Мужчина приподнял брови, повертел своим крючковатым носом, а потом приоткрыл синюю дверь клиники и по-русски закричал куда-то внутрь:

— Рая! Раечка! Закрываем на сегодня прием, ставь чайник, тут девушка из Москвы!

В маленькой уютной комнате, примыкавшей к смотровому кабинету, Сандра пила цветочный чай и ела какое-то особое рассыпчатое тесто, название которого она не запомнила. Стены сверкали белизной, на одной из них висел простенький вышитый коврик, на другой, напротив, — фотография молодых мужчины и женщины. Хозяйка по-русски рассказывала Сандре историю своей семьи, вспоминала молодые годы. Некоторые русские слова она, очевидно, подзабыла, поэтому порою вопросительно смотрела на мужа — «как это сказать, Аарон?» Сам Аарон тоже иногда вставлял в рассказ фразу-другую, но, видя нетерпение жены, сразу же с добродушной снисходительностью вновь передавал ей слово — «дальше пусть Рая расскажет, у нее лучше получается».

Как узнала Сандра, Аарон и Рая Бергер вместе с двухлетним сыном Борей покинули СССР в семьдесят восьмом году, хотя, по собственному признанию Аарона, жили там неплохо — оба закончили Тимирязевскую академию в Москве, Аарон работал ветеринаром в одесской клинике для животных, Рая преподавала биологию в педагогическом институте.

— Тогда посольства Израиля в СССР не было, — рассказывала Рая, подкладывая гостье, на тарелку новую порцию рассыпчатого кушанья, — заявления передавали на Запад через знакомых, кто уезжал. Помню, мы писали их на тонкой-тонкой… как это по-русски, Аарон?

— Папиросной.

— Да, на папиросной бумаге. Я зашивала их в рубашки, и так их наши друзья провозили заграницу. Потом, когда на нас приходил запрос из Израиля, нас долго-долго — как это по-русски? — пытали в органах, рассказывали, как плохо будет в чужой стране. Когда мы уже получили разрешение на выезд и приехали из Одессы в Москву, у нас сразу забрали паспорта, а без паспортов в гостиницу не пускают. Нас, отъезжающих, поселили — как это? — в общежитии. Мужчин отдельно, женщин с детьми отдельно. Мужчин к женщинам не пускали. Я с Боренькой была, а одна женщина со мной в комнате — горская еврейка из Азербайджана — с четырьмя детьми. Они по-русски вообще не говорили, только по-азербайджански, мы с ними на пальцах объяснялись. Она заболела, муж пришел, а та дама, что за порядком в общежитии следила, стала его ругать. Он никак не объяснит, что он — как это по-русски? — законный муж. А она кричит: «Ты мне лапшу на уши не вешай!» Он не понимает, то смотрит на свои руки, то трогает уши, повторяет: «Лапша — уши, лапша — уши».

Рая по-молодому весело захохотала. Аарон виновато вздохнул.

— Хотели сначала у нашего бывшего однокурсника в Москве остановиться, но он отказался нас к себе пустить. Рая, вот, лучше меня расскажет.

— Что о нем рассказывать? — в глазах Раи вспыхнул огонек презрения. — Дверь перед нами закрыл, даже в квартиру не впустил. Я, говорит, на ответственной работе, а вы изменники Родины. А до этого почти каждый год у нас в Одессе гостил.

Аарон вздохнул еще тяжелее.

— Что делать, смотрели на нас все, как на прокаженных, — сказал он таким тоном, словно пытался оправдать бывшего приятеля, — в Одессе тоже — когда мы уезжали, соседи у подъезда собрались, вслед плевали.

— Одна соседка была, — подхватила Рая, — у нее муж — как это? — алкоголик был, зарплату пропивал. Так она прежде постоянно прибегала: «Рая, денег не одолжишь?» А как уезжали, даже гадость какую-то вслед бросила. Помнишь, Аарон? Сумку мою забрызгала.

— Да ладно, золотая моя, что теперь соседей вспоминать!

— Правильно, что вспоминать соседей, если и твой брат родной, Яша, кричал: «Уедешь — знать тебя больше не хочу!»

По особым мстительным интонациям, появившимся в голосе Раи, чувствовалось, что ее неприязнь к Яше определялась отнюдь не теми далекими событиями тридцатилетней давности — похоже, для семьи это являлось наболевшей темой. Аарон, чуть покашляв, с легким смущением пояснил:

— Яшу тогда в Одессе по комсомольской линии продвигали. Идейный был, молодой, не понимал, что в СССР еврею всегда напомнят, что он еврей.

— Зато потом, как Союз развалился, твой Яша первый к нам сюда рваться начал, в Израиль ехать не хотел, обязательно ему в Австралию!

Очевидно, одно только имя Яши выводило Раю из равновесия, Аарон развел руками и попытался разрядить обстановку.

— Не надо зря говорить, Раечка, Яша долго уезжать не хотел, наверное, один еврей на всю Одессу оставался, пока я его не уговорил, — он вдруг рассмеялся, — ты лучше расскажи, как Яша к нам в первый раз на Тасманию приехал. Рая вот вам расскажет, Шурочка, у нее лучше получается.

Узнав, что полное имя Сандры «Александра», Аарон почему-то сразу окрестил ее Шурой, и Сандра вдруг вспомнила, что так ее называли в детском саду, чтобы отличить от другой девочки, тоже Александры — ту воспитатели звали Сашей. И еще у них был мальчик Александр — Саня… Она слегка тряхнула головой, чтобы прогнать воспоминания, и заставила себя слушать Раю.

— …купили ему тур по городу, водитель проехал немного, потом вдруг спрашивает: «Среди вас евреи есть?» Яша перетрусил — мало ли, вдруг водитель какой-нибудь антисемит! Сжался весь, молчит, а другой турист, сзади него, отвечает: «Я еврей, но только наполовину». Водитель обрадовался, говорит: «Тогда я у синагоги остановлю, чтобы вы получше рассмотрели — у нас в Хоббарте синагога очень красивая, знаменитая»

Рая с Аароном посмеялись. Она — забавляясь тупостью Яши, он — добродушно. Сандра тоже за компанию улыбнулась, хотя не совсем поняла, в чем тут юмор, и почему Яшу так напугал вопрос водителя.

— Сейчас ваш брат живет на Тасмании? — спросила она Аарона.

— Покрутился в Мельбурне, ничего там у него не вышло, теперь здесь, — кивнул тот, — уже лет пять. У него кафе. Вроде дела идут, ничего.

— Все равно прогорит, — буркнула Рая, — будешь его вытаскивать, как обычно.

Сандра поспешила перевести разговор с Яши на менее болезненную для хозяев тему.

— Это ваш сын? — она кивком указала на висевшую на стене фотографию, и Рая, забыв о Яше, тут же расцвела.

— Боренька, да. Это они с Рут только поженились, сейчас у них уже две девочки. В Штатах живут, Боря дантист, имплантацией занимается. Он у нас настоящий австралиец, по-русски вообще не говорит. Аарон пытался его учить, а я не хотела — зачем? Чужой язык, чужой страны.

— Ну и зря, — вступился за русский язык Аарон, — для нас с тобой этот язык родной, мы в молодости другого не знали.

Неожиданно хозяева спохватились, что, охваченные ностальгией, говорят только о себе, совсем не интересуясь гостьей, и Сандру чуть ли не хором засыпали вопросами:

— Ну, как вам нравится Австралия, Шурочка? Вы давно из Москвы?

Пришлось ей объяснить, что она живет в Австралии уже одиннадцать лет, и на Тасмании ей тоже приходилось не раз бывать. Рассказала, что приехала с матерью к родственникам и давно уже имеет австралийское гражданство. Не скрыла, что замужем, не вдаваясь в подробности, сообщила, что с мужем разошлась и теперь решила заново устраивать свою жизнь. Приехала в Хоббарт лишь вчера и остановилась в Варата-отеле. Имея диплом медсестры, ищет работу и уже разослала свое резюме. Выслушав ее, Аарон печально покачал головой.

— Зря вы приехали сюда, Шурочка, медсестры в Австралии нужны везде, кроме, наверное, Тасмании.

— Почему? — удивилась Сандра.

— А вы не в курсе? Медицинский колледж в Квинстоне выпускает триста пятьдесят медсестер в год, а в больницах Тасмании востребованы не более шестидесяти. Наши медсестры годами работают в штатах Виктория и Нью Саут Уэллс, не видят свои семьи. Тем, кого это не устраивает, предложили поменять профессию. Ассоциация медсестер Тасмании уже потребовала от правительства штата вмешаться и исправить эту ненормальную ситуацию, но если и будут созданы новые рабочие места, то только для членов Ассоциации.

Сандра растерялась — прежде она полагала, что диплом выпускницы MSN позволит ей найти работу в любом уголке страны.

— Неужели нигде на Тасмании не нужны квалифицированные медсестры?

— Что значит «не нужны»? Вот Рая лучше меня расскажет.

— Да про это и в Интернете писали, вы, может, даже и читали, Шурочка, — Рая вопросительно на нее взглянула, — не читали, как тут у нас в одной больнице мужчина чуть от потери крови не умер? Нет? Тогда я расскажу. У него после операции началось сильное кровотечение, а он ни одной медсестры дозваться не мог — все в операционных, отойти не могли. Пришлось ему по мобильному себе в больницу «Скорую» вызывать. С тех пор хоть стали дежурных медсестер в больницах оставлять. Конечно, в частных клиниках такого не будет, а вот муниципальных больницах всегда не хватает медсестер. Только у нас здесь — как это? — лимит средств.

Она посмотрела на мужа, тот на нее — они, видно, прекрасно понимали друг друга без слов.

— Если вы твердо решили остаться на Тасмании, Шурочка, — начал Аарон, — то могу предложить вам работу. В настоящий момент мне нужна ассистентка. С вашим образованием вы с этой работой справитесь.

Сандра вспомнила объявление на сайте — конечно же, ветеринарная больница Северного Хоббарта! Предложение Аарона в первый момент привело ее в замешательство.

— Я не знаю, никогда не работала с животными.

— Все мы дети матери-природы, — усмехнулся Аарон, — вы это знаете не хуже меня. Что вам терять, попробуйте.

«И правда, — подумала Сандра, — что я теряю?»

Работа ассистентки в ветеринарной клинике, как и говорил Аарон, была во многом сходна с работой медсестры. В обязанности Сандры входило помогать при перевязках, делать плановые прививки и инъекции, следить за наркозом, если какой-нибудь собачке или кошечке проводили операцию. Подписав контракт с Аароном Бергером, она купила себе ноутбук, заплатила за гостиничную Интернет-сеть и написала Денису:

«…поселилась в Хоббарте, здесь мне спокойно и легко. Внизу море, потом дорога резко поднимается в гору. Я, можно считать, живу на горе. Работа несложная, от моего отеля до ветбольницы не больше десяти минут ходу. Никого из прежней жизни не хочу видеть, да и зачем? О том, что ты жив, маме так и не сказала. Хочу, чтобы ты знал правду: еще до того, как мы с тобой нашли друг друга, она заявила, что не хочет меня больше видеть. Думаю, она нашла в племянниках то, что потеряла, когда решила, что ты погиб. Я же ее только раздражаю. Чуть позже, когда полностью освоюсь на новом месте, сообщу тебе еще одну новость, дедушке привет и поцелуй»

На следующий день молодая женщина принесла к ним в ветлечебницу больную раком кошечку с ласковыми глазами — усыплять. Она сидела в приемной и всхлипывала, пока ее питомице делали укол, а когда та навсегда уснула, унесла ее домой на руках. Рая внимательно взглянула на Сандру и погладила ее по плечу.

— Не надо переживать, Шурочка, для животного так лучше.

Неожиданно для самой себя Сандра заплакала.

— Да, — со вздохом проговорил Аарон, — животные теперь чаще стали болеть раком, много чаще.

Рая же продолжала пристально смотреть на Сандру — возможно, именно в этот момент она обо всем догадалась, потому что в конце рабочего дня, когда Аарона не было в процедурной, деликатно спросила:

— Шурочка, вы еще не выбрали себе семейного доктора? Могу порекомендовать вам Криса Доу, который пользует нас с Аароном, он очень квалифицированный специалист.

Вечером Сандра получила от Дениса ответ на свое письмо:

«…мне кажется, ты с ума сошла, сестренка! Оставляй позади себя какую угодно жизнь, но не маму. Как тебе только пришло в голову, что кто-то может ей тебя заменить? Сказала она что-то тебе не так — ну и сказала. Забудь. Она думает, что потеряла меня, теперь ты тоже пропала, можешь себе представить, что с ней творится? Немедленно дай ей о себе знать! Сообщи хотя бы, что ты жива и здорова! Целуем тебя, твой брат Денис, твой дедушка Сережа»

Проплакав полночи, Сандра не выдержала мук совести — встала и послала Ларисе на телефон сообщение:

«Жива, здорова, не волнуйся. Твоя дочь Саша».

На следующий день она посетила рекомендованного Раей доктора Доу, и тот нашел, что у нее все в порядке.

— Сделаете анализы, а через месяц выпишу вам направление к акушерке, она будет за вами наблюдать до родов, — жизнерадостно улыбаясь, сказал он, — думаю, все будет прекрасно.

В течение пары недель после этого Сандра гадала, сообщила ли Рая мужу о своей догадке, и, в конце концов, решила, что да, поскольку Аарон начал поглядывать на нее с веселым интересом. Однажды, когда все они по окончании работы пили чай в комнате с фотографией на стене, он, переглянувшись с женой, деликатно поинтересовался:

— Шурочка, а чем занимается ваша мама, если не секрет?

— Мама? — она немного растерялась. — В России мама работала продавщицей в универмаге, а сейчас ведет дом своей сестры в Сиднее.

— И много ей платят?

— Платят? — насмешливо фыркнула Сандра. — Ничего ей не платят, она уверяет, что в России не принято брать деньги с родственников.

— Подумать только, та же история, что и у нас! — возмутилась Рая. — Наш Яша считает, что мы с Аароном должны покрывать все издержки его бизнеса. Страшно даже посчитать, сколько денег он нам задолжал!

— Перестань, моя золотая, — миролюбиво остановил ее муж и вновь обратился к Сандре: — А что ваша мама делает в доме своей сестры в Сиднее?

— Смотрит за племянниками, убирает, делает покупки, готовит, наводит уют в доме. Моя тетка вообще не знает никаких забот. Мама прекрасно готовит, она могла бы работать в любом ресторане, но она не говорит по-английски и страшно боится.

— О-ля-ля! — Аарон многозначительно покосился на жену. — А ваша мама умеет готовить австралийские блюда?

— Мама все умеет, — с гордостью ответила Сандра, — и суши, и сифуд, и вареники, и борщ. Когда она однажды заболела, они заказывали еду в ресторане, но почти ничего из этого не ели. Дети даже в рот ничего не хотели брать после маминой еды, серьезно.

— Нашему Яше как раз нужна в кафе такая женщина, как ты думаешь, Рая?

Лицо его жены выразило высшую степень презрения.

— Такая женщина была бы чересчур хороша для твоего Яши.

Аарон засмеялся и посмотрел на Сандру.

— У нас с Раей есть маленький дом в двух кварталах отсюда, мы сдаем его на летний сезон, но в марте он уже будет свободен. Если ваша мама захочет к вам приехать, она сможет работать у Яши в ресторане, язык ей будет не помеха — он-то с ней по-русски объяснится, а клиентам безразлично, говорит повар по-английски или нет. Да и вам, Шурочка, сейчас хорошо бы жить рядом с близким человеком.

Сандра покраснела до ушей.

— Я… я не знаю. Какая будет плата за аренду? Сейчас я договорилась в Варата-отеле за сорок долларов в сутки плюс завтрак.

— Сорок долларов в сутки, и это при их-то условиях! — Рая немедленно перенесла свое возмущение с Яши на Варата-отель, который был ей, по-видимому, хорошо знаком. — Чистый грабеж!

— Ты права, мое золотко, — на этот раз Аарон был полностью солидарен со своей супругой. — Давайте так сделаем Шурочка: вы не будете вносить арендную плату, я просто уменьшу на эту сумму вашу зарплату. Нам обоим это будет выгодно — мне не придется платить налог за полученный от арендной платы доход, а поскольку ваша зарплата после вычета станет меньше, то и для вас сумма налога, соответственно, уменьшится. Ничего незаконного тут нет, нам просто нужно будет внести коррективы в наш с вами трудовой договор — я переведу вас с должности ассистентки на ресепшен. Так что, подходит вам мое предложение?

Сандра невольно улыбнулась.

— Прекрасное предложение, и вполне мне подходит. Только, думаю, ни один истинный австралиец до такого бы не додумался.

— Истинному австралийцу я такого не стал бы и предлагать, — подмигнув и весело потирая руками, ответил Аарон, — в марте или апреле уже можете вызывать сюда свою маму, я нынче же поговорю с Яшей, — и, совершенно неизвестно к чему, добавил: — Трам-па-па-пам, па-па-пам! Советский человек всегда остается советским человеком.

Получив сообщение от дочери, Лариса прижала трубку к груди и заплакала от счастья, но потом вдруг засомневалась — номер отправителя не высветился, поскольку Сандра послала сообщение с компьютера. Посоветоваться Ларисе было не с кем — Ольга и Дерек уехали на три месяца в Европу. Сестра ей ни разу не позвонила, Дерек с Ларисой объясниться не мог, чтобы узнать, как дети, он выходил на связь с Патриком или Норой — те постоянно заезжали за Тэдди и Лили в школу и увозили их к себе в Потс Пойнт.

Без детей Ларисе становилось совсем тоскливо, да еще после пребывания в Потс Пойнт, они забывали русские слова и начинали обращаться к ней по-английски. В редкие теперь дни, когда Тэдди с Лили ночевали дома, она, отвезя их в школу, ехала к станции Бонди Джэнкшен — там, в универмаге Таргет, работала ее знакомая русская продавщица Наташа. Однако неожиданно Наташа куда-то исчезла, а ее сменщица с улыбкой разводила руками и что-то лопотала по-английски, но Лариса, естественно, понять ее не могла.

По вечерам, оставшись одна в большом доме, она садилась в кресло с книгой или включала видеоплеер — дисков с русскими кинофильмами и русских книг Ольга с Сандрой в свое время заказали ей предостаточно. Однако после такого странного и короткого послания дочери у нее не лежало сердце вникать в прочитанное или следить за сюжетом фильма. И книга лежала открытой на одной странице, взгляд равнодушно скользил по экрану, а в голове же мучительно свербело:

«Сашенька, дочка, маленькая моя, ну, прости, что я так тебе в тот раз сказала! Где ты? Как ты? Дай мне о себе хотя бы еще одну весточку, я вся извелась»

В начале апреля, за день до возвращения Ольги и Дерека из Европы, Патрик опять увез детей в Потс Пойнт. Лариса с утра занималась уборкой, чтобы к приезду сестры с зятем и без того чистый дом вообще засверкал, а ближе к вечеру села на свое привычное место в гостиной, собираясь включить видеоплеер. Не успела она взять в руки пульт, как зазвонил ее мобильный телефон, и на дисплее высветился незнакомый номер. Лариса нажала на зеленую кнопку, и дыхание у нее перехватило, а сердце заколотилось до боли, когда трубка голосом Сандры воскликнула:

— Мама!

— Сашенька! Дочка, где ты?

— Ты будешь со мной говорить, мама, или отказываешься? — голос Сандры подозрительно зазвенел, и Лариса заплакала.

— Господи, доченька, о чем ты? Я днем и ночью жду, когда ты позвонишь.

— Кто сейчас дома? Дети спят?

— Никого нет, тетя Оля и Дерек в Европе, завтра приезжают. Тэдди с Лили сегодня ночуют в Потс Пойнт, я совсем одна.

— Так, прекрасно, — деловито сказала Сандра, — тогда слушай внимательно. У меня все нормально, я работаю и хочу забрать тебя к себе. Для тебя тут тоже есть работа.

— Как это? Куда? Подожди, доченька, скажи, где ты сейчас?

— Не все ли равно? Если хочешь меня увидеть, ты уедешь из дома тети Оли, уедешь из Сиднея и будешь жить со мной. Согласна?

— Сашенька, подожди, деточка, как же так? Лучше ты сюда приезжай, тетя Оля, уже не сердится, она тоже о тебе волнуется, а я… Как же я поеду, а Тэдди с Лили? Как же я их оставлю?

— Выбирай, мама, они твои племянники, а я твоя дочь. В дом тети Оли я не вернусь. Или ты приедешь ко мне, или больше никогда меня не увидишь!

— Сашенька, — плакала Лариса, — тетя Оля — моя родная сестра, у нас с тобой больше ни одной родной души нет, кроме нее, как же я брошу ее и детей? Я ведь им нужна.

— Мама, — теряя терпение, закричала Сандра, — тетя Оля пусть сама решает свои проблемы, ты нужна мне! Мне, твоей дочери! Если ты так, то не ищи меня больше!

Лариса испугалась.

— Нет-нет, Сашенька, я приеду к тебе, что ты. Завтра тетя Оля возвращается из Европы, я поговорю с ней и тогда…

— Нет, мама! Если ты поговоришь с ней, она тебя уже не выпустит, ты прекрасно знаешь, что она из тебя веревки вьет. Оставь ей записку, объясни и сию минуту уезжай оттуда, я буду тебя ждать.

Лариса растерялась.

— Сию минуту? На ночь глядя? Куда ж я поеду?

— Я объясню.

— Нет, дочка, нет, так нельзя, что же я, как воровка какая-то, из дому убегу, никому ничего не сказавши? У добрых людей так не полагается. Подожди до завтра, я хотя бы попрощаюсь, Тэдди и Лили поцелую. Они мои родные, я не могу их так бросить.

Теперь голос Ларисы зазвучал твердо. Сандра знала, что у матери есть свои понятия о долге, которые поколебать практически невозможно. И она поняла, что пора использовать последние козыри, самые главные.

— Сейчас или никогда, мама! Ты веришь всему, что говорит, тетя Оля, а она все время врет. Наш Денис жив, ни он, ни папа, ни дедушка не погибли, все они живы и здоровы.

— Денис, — ничего не выражающим голосом произнесла Лариса, — Денис, Дениска.

— Да, я нашла нашего Дениса. Но тебе самой никогда его не найти — тетя Оля этого не допустит, наврет с три короба, и ты опять ей поверишь. Если ты сию минуту не оставишь тот дом, ты никогда уже не увидишь — ни Дениса, ни меня, ни ребенка, который скоро у меня родится. Слышишь? Никогда!

Прижимая трубку к уху, Лариса заметалась по комнате.

— Еду, Сашенька, деточка, ты только не волнуйся! Я прямо сейчас выбегаю, скажи, куда мне…

— Вот и хорошо, только не нужно бежать. Соберись, возьми все самое нужное. Обязательно захвати теплые вещи, здесь уже холодно, намного холодней, чем в Сиднее. Езжай так: до Бонди Джэнкшен, припаркуй там машину на платной стоянке, до аэропорта поедешь на поезде. Тете Оле на видном месте оставь записку, чтобы потом забрала машину. Напиши, что уезжаешь ко мне, чтобы она тебя не искала. Я тебя встречу.

— И где же ты меня встретишь?

— В Хоббарте, в аэропорту. Полетишь самолетом компании Джэт Стар, билет я тебе уже заказала и оплатила онлайн. Покажешь у стойки удостоверение личности, тебя поймут и тебе помогут. Все будет хорошо, мама, ничего не бойся.

Глава десятая. Дела семейные

Большую часть движимого и недвижимого имущества Сильвии Нортон, которым она имела право распоряжаться независимо от супруга, унаследовала Нора. В собственность Родерика перешли квартира в здании Фреш Уотер в Мельбурне и дом в Сиднее в районе Воклас. У жильцов дома срок аренды истек в конце января, и Родерик просил агента предупредить их, что решил пользоваться помещением лично и не станет возобновлять с ними договор аренды.

Мысль об этом пришла ему в голову неожиданно, спустя две недели после похорон матери. В тот вечер Нора, проводив ежедневно посещавшую ее патронажную медсестру, зашла к младшему брату, нежно поцеловав, материнским движением коснулась его щеки и опустилась в кресло у изящно инкрустированного журнального столика, подарка Сильвии сыну на его пятнадцатый день рождения.

— Родди, ты можешь уделить мне пару минут?

— Конечно, — Родерик с некоторым облегчением оторвался от таблиц и цифр на экране компьютера — Ян Дэвидсон, выполняя данное Сильвии обещание, приобщал молодого главу Энвижен к делам компании и обучал его искусству управления. Однако делал он это весьма тактично — передал Родерику несколько документов и, сделав озабоченное лицо, сказал, что возникли кое-какие проблемы, и ему, Родерику, необходимо срочно во всем разобраться.

— Я сегодня звонила той милой девочке, Грэйси Ларсон, которая приходила с вопросами о Сэнди, она меня успокоила, говорит, что пока единственная хорошая новость: Сэнди, судя по всему, жива и здорова.

— Да, — угрюмо кивнул Родерик, — они прислали мне отчет. Судя по всему, их расследование застопорилось, где искать дальше, они пока не представляют.

— Будет лучше, если она сама к тебе вернется, человека, который прячется, найти труднее. Знаешь, я думаю, Сэнди испытала шок, прочтя о вашем с Мэгги скором бракосочетании, возможно, если ты открыто объявишь о своем браке, и она увидит сообщение об этом…

Нора запнулась, увидев, что Родерик отрицательно качает головой.

— В агентстве мне советовали пока молчать. Все дело в этом чертовом фенобарбитале — Анна это поначалу замяла, но через неделю парень из службы безопасности проболтался одной леди из персонала — вроде как он за ней ухлестывает. Та леди еще кому-то ляпнула, а у одной из медсестер бойфренд работает в Найн Ньюс Мельбурн. Пока имени Сэнди не называют, видно, парень из безопасности все же не до конца проболтался, поэтому детективы не хотят привлекать к ней внимания. Этот Спрингер, как бы в шутку, заявил, что, возможно, «хоспис помогает не только тем, кто хочет достойно уйти в иной мир, но и тем, кто желает испытать острые ощущения в этом мире». И что ходит слух, будто «недавно из хосписа похищен целый ряд сильнейших наркотических препаратов». За слух судебный иск ему не вчинишь, но Анна, тем не менее, уже получила запрос от департамента полиции Мельбурна. Сейчас она с ними разбирается, отвечает на их запрос.

— Ужасно, — Нора встревожено провела рукой по лбу, — кажется, этот же тип поместил статью о твоем браке с Мэгги, я помню его фамилию.

— Мне бы его только найти, — сквозь зубы процедил Родерик, — убью, не пожалею.

— Что ж, создашь ему имидж борца за право граждан на информацию. Думаю, он будет счастлив отдать за это жизнь.

Шутка Норы заставила брата слабо улыбнуться. Он махнул рукой.

— Ладно, оставим все, как есть. Главное, что Сэнди жива. Детективы велели мне ждать и ничего не предпринимать без их ведома.

— Все же, Мэгги, наверное, должна знать правду, — нерешительно заметила Нора.

— Что знает Мэгги, то знает весь свет. Судя по всему, ей это малоинтересно, она уже умотала в Мельбурн и наверняка занимается там своими личными делами.

— Да, но в марте ей уже исполнится двадцать один год, она получит право распоряжаться своими акциями.

— Не волнуйся, Мэгги уже заявила, что доверяет нам с Дэвидсоном право голосовать ее акциями — до тех пор, по ее выражению, пока она полностью не освоит все тонкости управления компанией. Думаю, она сейчас осваивает их в постели со своим бойфрендом.

Целомудренная Нора слегка смутилась.

— Ладно, Родди, не будем обсуждать Мэгги, расскажи лучше, про свои собственные дела — я имею в виду бизнес.

Родерик вздохнул.

— Ян прав, — невесело проговорил он, — это в кино неоперившийся наследник с места в карьер начинает творить чудеса, а мне еще учиться и учиться. Ян попросил меня присутствовать на совещании, где обсуждали, как снизить риски под реализацию инновационных проектов, чтобы повысить устойчивость холдинга, а потом, когда мы остались наедине, устроил мне что-то типа экзамена. Деликатно, правда, вроде бы интересовался моим мнением. Так я наговорил таких глупостей! Он мне потом объяснил, какую чушь я порол. Тоже, конечно, тактично — вроде бы высказывал свое мнение.

— Ничего, — ободрила брата Нора, — не боги горшки обжигали. В декабре ты получишь степень бакалавра и уже сможешь быть полезен Энвижен, как юрист.

— Моя специализация — защита интеллектуальной собственности, я никогда не интересовался бизнесом. Если бы я мог только предположить, что жизнь поставит меня в такие рамки…

— Все предвидеть нельзя, Родди, дорогой мой. Что по этому поводу говорит Ян?

— Уверяет, что в любом случае мои знания основ юриспруденции принесут Энвижен пользу. Позже я смогу окончить школу бизнеса, а пока мне следует набираться практического опыта — возможно, зимой он отправит меня в Лондон. Мистер Сама Деликатность заявил, что, пока я завершаю образование в Мельбурне, он возьмет основную массу дел на себя, но будет регулярно консультироваться со мной по основным вопросам. Консультироваться! Мне хотелось ему сказать: «Да вы юморист, Ян!» и расхохотаться, но он всегда так серьезен! Ты не поверишь, я в его присутствии даже пошутить боюсь.

— Ян прав, — уголки губ Норы слегка дрогнули, но и она не позволила себе улыбнуться, — он приучает тебя серьезно относиться к бизнесу и уважать самого себя. Шутить ты сможешь, когда начнешь работать с ним на равных. Однако, послушай, Родди, — она смущенно запнулась, — папа… Он не решается с тобой поговорить, боится, что ты не так его поймешь — ну, после всего… Однако мы с ним как раз сегодня это обсуждали и… короче, ему тоже очень хочется помочь тебе разобраться в делах.

— Даже не знаю, — Родерик смутился, — я… мы ведь…

— Пожалуйста, Родди! Хотя бы просто поговори с ним, поболтай о пустяках. Ведь после того, как было зачитало завещание, вы не сказали друг другу ни слова, как враги, даже дома стараетесь не сталкиваться, а ведь вы — отец и сын. Что бы ни случилось, этого никто не отменит.

— Да, конечно, — пробормотал Родерик, и Нора обрадовалась.

— Ну, раз ты согласен, то папа сейчас в бассейне с детьми, можешь тоже пройти туда и поплавать, это тебя ни к чему не обяжет.

— С детьми? — голос Родерика дрогнул.

«С его детьми, которых он зачал во лжи, обманув собственного сына»

По-своему истолковав выражение, мелькнувшее на лице брата, Нора нежно улыбнулась.

— Пока Дерек и Ольга в Европе, мы с папой хотим сполна насладиться нашими малышами. Для папы они свет в окошке… да и для меня тоже. Пусть Лариса отдохнет от забот о доме и детях, немного поживет своей жизнью. Так ты поговоришь сейчас с папой?

В глазах ее светилась мольба, и сердце Родерика дрогнуло от жалости — сестра, обреченная болезнью на одиночество, всегда жила в мире любви и заботы, созданном для нее родителями. Со смертью матери этот мир пошатнулся, а разлад в семье грозил разрушить его до основания.

— Конечно, дорогая.

Патрик Нортон в спортивном костюме стоял у края бассейна, наблюдая за Тэдди и Лили, которые плыли по круговой дорожке, демонстрируя новый стиль, недавно освоенный ими на занятиях в секции по плаванию.

— Тэдди, осторожней, не задень Лили. Лили, пропусти его вперед!

— Дедушка, он опять меня толкнул! — отстав, Лили захныкала и остановилась у бортика.

— Дедушка, засеки, пожалуйста, время, я пошел по второму кругу! — не обращая на нее внимания, крикнул Тэдди.

Родерик подошел и встал рядом с отцом.

— Привет, папа, как у тебя дела?

Патрик повернул к нему голову, и осунувшееся за последние дни лицо его осветилось радостью.

— Родди, мальчик мой! Пришел поплавать?

— Нет, мне просто захотелось тебя увидеть. Нора сказала, что ты здесь.

«Какое мне, в сущности, дело до всех его грехов, до его измен и предательства. Среди людей нет святых, все мы не без греха, а он мой отец, и ничто этого не отменит, Нора права»

— Я давно хотел с тобой поговорить, Родди, но видел, что ты безумно подавлен смертью мамы и выбит из колеи всем случившимся. Я хочу, чтобы ты знал: ни я, ни Дерек ни в чем тебя не виним, ты всегда был и останешься нашим любимым мальчиком.

— Да, папа.

— Твою маму мы тоже ни в чем не виним — это проклятая болезнь помутила ее рассудок, разве иначе могла бы она доверить Энвижен, детище всей своей жизни, чужому человеку? Конечно, Ян Дэвидсон — прекрасный финансист, но ты должен помнить, что глава Энвижен — ты и только ты. Мама наделила Дэвидсона неограниченными полномочиями в финансовых вопросах, но есть тысячи законных способов эти полномочия ограничить, я хочу, чтобы ты это тоже знал. И еще помни, что мы с Дереком по любому вопросу и в любую минуту готовы помочь тебе советом.

— Спасибо, папа, — угрюмо ответил Родерик и отвернулся.

«И после всего, что он сделал, у него еще хватило совести такое сказать о маме — болезнь помутила рассудок!»

В тот же день Родерик сообщил сестре, что через день улетает в Мельбурн — хочет лично побеседовать с детективами и получить более конкретную информацию о результатах их работы. К тому же, скоро начнутся занятия в университете. Под конец, отведя глаза в сторону, он нарочито бодрым тоном добавил:

— Кстати, после возвращения в Сидней я, скорей всего, здесь жить не буду, перееду в Воклас. Мой агент уже сообщил жильцам, что договор аренды дома не будет возобновлен, я просил его позаботиться о ремонте и к моему возвращению привести дом в порядок. Завтра я весь день буду в офисе на Джордж стрит — Ян проведет грандиозное мероприятие по моему воспитанию, он вежливо назвал его «обсуждение перспектив». Так что вернусь поздно и папу уже не увижу. Передай ему мои наилучшие пожелания.

— Да, конечно, мой дорогой, — печально ответила Нора, — постарайся найти Сэнди.

Прилетев в Мельбурн, Родерик в тот же вечер позвонил Сюзьен Ларсон.

— Привет, Сью, это Родерик Нортон, я в Мельбурне. Могу я завтра подъехать к вам в агентство?

— Для чего? — довольно резко спросила она. — Я послала тебе отчет, ничего нового мы пока сообщить не можем. Поиск человека — дело долгое, если тебя не устраивают наши сроки, мы в любую минуту готовы разорвать контракт.

— Не понимаю, — Родерик растерялся от ее столь неприветливого, почти грубого тона, обычно Сюзьен говорила с ним мягко и вкрадчиво, — я не упоминал о разрыве контракта, вчера я перевел деньги на счет вашего агентства, я знаю, что вы делаете сложную работу и…

— А если знаешь, тогда сиди тихо и не мешай нам работать.

Отключив телефон, Сюзьен швырнула его в угол и легла на диван. Телефон вновь зазвонил, но ей не хотелось открывать глаза, пошарив рукой, она нащупала диванную подушку и, пробормотав «чертов Нортон!», швырнула ее туда, откуда доносилась нежная мелодия вызова абонента. Приглушенный подушкой телефон был теперь почти неслышен, попищав еще немного, он, в конце концов, умолк, а Сэм Доули, звонивший из Перта, негромко выругался и переадресовал звонок Грэйси.

— У твоей сестры не отвечает телефон, наверное, опять забыла его в ванной. Поезжай к ней, скажи, что нужно через три часа встретить человека в аэропорту, он прилетает из Квинсланда. Номер рейса и его фотографию я скинул Сью на мейл. Нужно взять у него флешку с информацией о фирме Стиббса, но он не хочет, чтобы его засекли. Я написал Сью, как мы с ним обговорили все сделать.

Выведя машину из гаража, Грэйси заметила свет в створках жалюзи на окне комнаты деда — Бен ложился спать очень рано, но спал чутко и теперь, очевидно, был разбужен ее возней.

— Дедушка, я в Сэнт Килда к Сью — взбежав по ступенькам и просунув голову в дверь, сказала она, — по делу. Ты спи, не волнуйся.

— Осторожней веди машину, — крикнул ей вслед старик и закашлялся.

Грэйси долго звонила в дверь квартиры сестры, наконец, послышались нетвердые шаги, щелкнул замок, и Сюзьен встала на пороге.

— Грэйси? Чего тебе?

Неровной походкой она направилась в комнату и там вновь рухнула на диван. Взгляд Грэйси, вошедшей следом за ней, уперся в валявшуюся на полу пустую бутылку.

— Сью, ты опять пила!

— Отстань, не твое дело!

Схватив сестру за плечи, Грэйси начала ее трясти, повторяя:

— Ты! Ты! Пять лет назад ты поклялась папе, что больше никогда! И теперь опять начала! Папы нет