Глава первая

Маргарита Чемия больше не задавала вопрос «для чего?» – ни себе и никому другому. Потому что ответ был ей известен: для того, чтобы сохранить жизнь сестре, племяннику и собственному, еще не рожденному ребенку. О себе она не думала – ее существование уже ничего не значило. Покойный профессор Баженов предупреждал, его лучшая ученица Маргарита Чемия не вняла, будущего у нее уже не было.

Во время работы остальные мысли уходили. Сорок три прооперированных ею пациента были ориентированы на безоговорочное выполнение приказов. Что это были за приказы Маргарита не знала и не желала знать – за год до того она сама предложила отделить работу психохорурга от работы психолога, составляющего программу. Шеф это одобрил – врачу необязательно знать, предстоит ли его пациенту в будущем взорвать поезд, украсть информацию или направить самолет в гору. Очень часто программа составлялась психологами на родном языке пациента, которого хирург мог и не знать. Записанная на диске, она внедрялась в мозг оперируемого посредством виртуального воздействия на слуховые и зрительные рецепторы. На заключительном этапе ее следовало активировать с помощью кодовых слов или команд, отданных синтезированным голосом, однако не раньше, чем закончится период реабилитации – на это Маргарита год назад особо указывала, инструктируя сотрудников своей группы. Год назад! Тогда, когда кроме аккуратно выполненной работы для нее больше ничего не существовало. Ей хотелось бы навсегда забыть, похоронить то прошлое, но какой смысл желать невозможного?

В  конце марта она готовилась к отъезду в Москву, но неожиданно Васнер попросил ее задержаться – у двух девушек, прооперированных доктором Агаповым, зондиро­вание миндалевидного комплекса спровоцировало появление судорожных припадков. Васнер, не скрывавший своей крайней озабоченности по этому поводу, с кротким видом попросил Маргариту составить отчет с анализом работы ее коллеги:

– Сугубо конфиденциально, конечно, Маргарита, но вам следует изложить ваше истинное мнение в письменном виде – относительно этих двух операций и относительно… гм… работы Агапова вообще. Мы ведь работаем на том уровне, когда ошибки недопустимы, и шеф требует объяснений.

Он с напряженным видом вытянул в ее сторону шею – эта манера, в последнее время появлявшаяся у Васнера в разговоре с ведущим хирургом Маргаритой Чемия и придававшая его лицу заискивающее выражение, всегда вызывала у нее сильнейшее раздражение.

– У меня только одно мнение, и я его уже высказала неделю назад, когда анализировала обе эти операции в присутствии Агапова и других специалистов моей группы, – процедила она сквозь зубы, глядя поверх головы собеседника, –  вы, кстати, тоже присутствовали. А составлять письменный отчет – не моя работа, а ваша, вот и напишите: обе операции проведены на достаточно высоком уровне. М-эхо не смещено, асимметрии кровенаполнения реоэнцефалография не выявляет, ЭЭГ в норме, пик-волновые комплексы не наблюдаются.

Ей всегда доставляло удовольствие видеть замешательство, появлявшееся на его лице, когда она пользовалась специальной терминологией.

Васнер происходил из семьи немцев, осевших в России в конце девятнадцатого века. Во время войны его родители сумели каким-то образом доказать, что являются евреями – тем самым им удалось избежать высылки в Среднюю Азию. Сам Васнер окончил медицинский институт в конце шестидесятых и в общей сложности проработал в районной поликлинике пятнадцать лет. Возможно, ему удалось бы даже стать главврачом, или хотя бы заведующим отделением, но его подводила слабая память. В двадцать пять лет он перенес воспаление мозговых оболочек – осложнение после кори – и после этого всегда путал или начисто забывал названия болезней, лекарств и медицинских терминов, а также неправильно заполнял медицинские карты. Это еще было бы полбеды, пациент, он все снесет и стерпит, хуже то, что плохая память стала мешать ему в общественных делах.

Однажды случилось так, что Васнера попросили произнести тост во время юбилея заведующего областным отделом здравоохранения, и он начисто позабыл, как зовут юбиляра. И вовсе отвратительно вышло, когда обсуждался вопрос о приеме его в Коммунистическую партию – из головы от волнения вдруг улетучились не только имя и отчество, но и фамилия Генерального секретаря. Почему-то в памяти вертелись одни инициалы – Л.И.Б. С одним Л.И.Б., понятно, далеко не уедешь, и от ужаса у него начался нервный тик. Ему хотели помочь, начали задавать наводящие вопросы, но он словно уперся и в панике не смог даже вспомнить, с какой целью советское правительство недавно приняло решение ввести войска в дружественный Афганистан.

Кончилось тем, что присутствующие товарищи, недоуменно пожав плечами, сочли Васнера политически неграмотным, недостаточно созревшим в идейном отношении и – возможно даже! – морально не очень устойчивым. Его нелепое фиглярство на партийном собрании оскорбило тех, кто давал ему рекомендацию, а это были немаленькие люди! Васнеру недвусмысленно намекнули, что о дальнейшем продвижении по службе и партийной карьере ему придется забыть. В результате он довольно долго находился в состоянии депрессии и какое-то время втайне даже помышлял о самоубийстве. Помешало то, что этот скромный участковый терапевт панически боялся боли – пока он выбирал для своей цели наиболее безболезненный способ уйти из жизни, ему вновь захотелось жить.

Сразу после неудачной попытки сына пополнить ряды КПСС папа-Васнер подал документы на выезд в Израиль. В середине восьмидесятых семья Васнеров получила, наконец, разрешение покинуть СССР. Разумеется, они не собирались в страну обетованную – приехав в Западную Германию, папа-Васнер извлек на свет давно припрятанные документы и в два счета доказал свою принадлежность к истинным арийцам. В конце концов, Васнеры осели в ФРГ, где полученный в СССР медицинский диплом был недействителен. Папа-Васнер сильно этому огорчался и переживал за сына, но тот и в ус не дул – пятнадцать лет работы участковым терапевтом отбили у него всякое желание заниматься медицинской практикой.

Всего за год Васнер стал другим человеком. Теперь он абсолютно не походил на врача-неудачника, жившего когда-то в Советском Союзе, работавшего в районной поликлинике и панически боявшегося, что кто-то уличит его в болезненной забывчивости. За короткий срок ему удалось втолковать родителям, что на Западе для инициативного человека с хорошими организаторскими способностями всегда есть возможность пробиться в жизни, и не обязательно для этого иметь институтский диплом.

Став гражданином Германии, Васнер прежде всего завел себе органайзер, куда заносил имена и названия – это позволило ему избавиться от комплекса забывчивости. Трижды он женился  и разводился, ни о чем в последствии не жалея, и очаровательные бывшие жены Васнера воспитывали четырех его отпрысков. Он обожал своих трех дочерей и сына и всячески заботился об их материальном благополучии. Дети встречались с любящим папой не реже, чем раз в два месяца, и перед каждой встречей он обязательно просматривал свой органайзер, чтобы вспомнить их имена. О работе Васнера родные знали мало, но его банковские счета, будь они выставлены на всеобщее обозрение, могли бы вызвать зависть у обывателей и пристальный интерес Интерпола.

Надо ли говорить, что за пятнадцать лет отсутствия медицинской практики последние медицинские познания начисто выветрились из его головы, но он был хитрым дипломатом и в разговоре со специалистами-медиками ухитрялся с достоинством обходить острые углы – при случае ловко пользовался органайзером, а в безвыходных ситуациях обычно прекращал дискуссию и полагал, что ловко провел собеседника.

Маргарита давно догадалась об этих маневрах Васнера и откровенно забавлялась его изворотами. Обычно ей достаточно было сделать вид, что она собирается начать серьезную полемику по узкоспециальному вопросу, чтобы он, произнеся несколько глубокомысленных стандартных фраз, испарился. Однако нынче ее собеседник проявил настойчивость. Поминутно заглядывая в свой органайзер, он озабоченно возразил, произнося фразы очень медленно, чтобы не запутаться в сложных для него терминах:

– И все же мне хочется в докладе шефу в письменной форме представить ваше мнение по поводу того, что… гм, одну минуту. Да, вот это: биохимические анализы выявили повышенный уровень пролактина и синдром эктопической продукции АКТГ, но медикаментозное лечение результатов не дало.

Маргарита пожала плечами.

– Мое мнение таково, что в дальнейшем следует избегать медикаментозного вмешательства. Думаю, через пару месяцев функции желез внутренней секреции восстановятся в полном объеме, а соматические изменения на клеточном уровне, возникающие после операции, никакого влияния на жизнедеятельность организма не окажут. Их сможет определить лишь посмертная экспертиза, но нас ведь это мало волнует, не так ли? Вы способны сами все это изложить в своем докладе?

На насмешку Васнер не отреагировал, лицо его оставалось озабоченным.

– Советуете избегать лечения? Однако судороги…

– Причиной судорог может быть алкалоз – он иногда возникает после введения ликворина, но ведь в данном случае биохимия не выявляет нарушения кислотно-щелочного баланса, не так ли?

Она ожидала, что теперь-то Васнер уж точно уйдет, но он лишь неопределенно качнул головой, как бы давая понять, что да, кислотно-щелочной баланс не нарушен, и неуверенно заметил:

– Видите ли, шеф уже знает о неудаче Агапова и тоже встревожен.  В нашу работу вкладывают огромные средства, и  теперь встал вопрос: можно ли доверять Агапову проведение ответственных операций? Ваше мнение тут будет решающим.

Взгляд Маргариты, брошенный ею на сидевшего перед ней человека, был полон презрения.

– Что вам нужно, не пойму? Боитесь нести ответственность за неудачу Агапова? Хотите убрать его из группы с помощью моего письменно изложенного мнения? Не получится, решайте ваши проблемы сами. Ваша основная работа – докладывать шефу о поведении и настроении наших сотрудников. Вот и работайте, составляйте свои доклады, для остального вы недостаточно компетентны.

Оскорбительный тон Маргариты все-таки задел Васнера, он побагровел, но сумел взять себя в руки и, боясь выдать охватившее его бешенство, опустил глаза. Тон его стал еще более почтителен, почти подобострастен:

– Естественно, Маргарита, я не обладаю вашей компетентностью, поэтому и просил вас изложить для шефа ваше мнение. Я всегда был самого высокого мнения о вас, как о психохирурге, и я не устаю об этом повторять. Вы проделали блестящую работу, и мы все вас высоко ценим.

– Ваша оценка моей работы меня мало интересует.

Васнера душила ярость.

«Сука, наглая мерзкая сука! Ладно, пусть с тобой носятся – как же, талант! Но до чего же я тебя ненавижу! Ты даже не женщина, ты – монстр! Что ни слово, так норовишь унизить или оскорбить. Раньше хоть внешне смотреть было на что, а теперь потолстела, на лице какие-то пятна – наверняка ранний климакс. Так тебе и надо, уродина! Дрянь рыжая!».

Однако выражение лица его оставалось доброжелательным и спокойным, он даже сумел наполнить свой взгляд теплом и дружелюбием.

–  Простите, я просто не мог удержаться и не выразить вам свое искреннее восхищение.

Маргарита отвернулась.

– Если у вас все, то мне нужно работать.

Васнер, снисходительно улыбнувшись, поднялся с видом любящего родителя, готового снести все грубости любимого дитяти.

– Конечно, не стану больше отнимать у вас времени. Сообщите мне, когда точно вы намерены уехать в Москву – я должен регулярно ставить шефа в известность обо всех ваших планах и намерениях, таково распоряжение.

Плечо Маргариты нервно дернулось, она сердито вскинула голову.

– Я уеду дней через десять и буду отсутствовать месяца два – мою сестру должны оперировать. Если моему отъезду намерены воспрепятствовать…

– Что вы, Маргарита, для чего все сразу воспринимать в штыки! Наоборот, шеф просил передать, что все расходы, связанные с этой операцией мы берем на себя. В какой кардиологической клинике будет оперироваться ваша сестра?

– В Париже или Нью-Йорке – после разговора с ней я решу окончательно.

– Искренне желаю вашей сестре полнейшего выздоровления.

Васнер вышел, сохраняя на лице выражение почтительного сочувствия. Маргарита, глядя ему вслед, гадала, догадывается ли он о ее беременности. Скорей всего, нет – у него для этого слишком слабо развито воображение.

Эта мысль заставила ее усмехнуться и опустить глаза на свой живот – почти семь месяцев, но он небольшой, пока удается утягивать его бандажом, скрывая под складками свободной одежды. Возможно, кто-нибудь из медсестер и заметил бы, но они так робеют в ее присутствии, что не смеют поднять глаз, а с коллегами она старается лишний раз не общаться, утверждая свою репутацию вздорной и нелюдимой бабы.

Ребенок стукнул ножкой – он не любил, когда мама слишком долго сидела на одном месте, и требовал от нее постоянно находиться в движении. Подумав, Маргарита, поднялась, заперла кабинет и по длинному коридору направилась в сторону реабилитационного центра.  Миновав его, она открыла преградившую ей путь железную дверь личной магнитной картой и оказалась в пещере.

Слабо флюоресцирующий свет, исходящий от стен, позволял видеть крупные впадины, напоминавшие купели – в них скапливалась теплая вода. Над поверхностью ее клубился густой пар, зеленовато-голубой от наполнявшего пещеру излучения. После операции больные ежедневно принимали здесь ванны – целебные свойства источника позволяли сократить реабилитационный период до двух-трех недель и избежать возможных осложнений.

Люди, подвергшиеся психохирургическим операциям, не должны были встречаться и видеть друг друга – строжайшее правило, не имевшее исключений. Поэтому пациентов Маргариты приводили принимать ванны по одному и каждого в строго определенное время. Рано утром группа контроля делала забор воды для анализа, измеряла ее температуру и температуру окружающего воздуха. Первый пациент в сопровождении медсестры спускался в пещеру в семь утра, последний – в пять дня. Рядом с ними постоянно находился дежурный физиотерапевт, следивший за состоянием больных. После шести вечера железная дверь, отделявшая пещеру от внешнего мира, запиралась, и никто, кроме Васнера и Маргариты Чемия не имел права сюда входить без специального разрешения.

Теперь, в семь вечера, здесь не было ни души. Осторожно ступая, Маргарита шла, обходя покрытые паром впадины. Наконец пещера начала сужаться, и путь ей преградила еще одна железная дверь – она вела к лестнице, по которой можно было спуститься в нижнюю пещеру. Туда стекали воды всех источников, образуя широкое подземное озеро глубиной около двух метров. Теплая поверхность его источала терпкий аромат хвои, и до недавнего времени купание в подземных водах являлось одной из основных реабилитационных процедур в любое время года. Однако год назад молодая американка Дафна Лисовски заявила, что дважды видела на другой стороне озера женщину – та неизвестно откуда являлась и непонятно куда уходила.

Девушка приняла незнакомку за медсестру и, обладая присущей всем американцам нетерпимостью к нарушениям порядка, сообщила дежурному врачу, что медицинский персонал приближается к лечебному водоему, не облачившись в белый халат и не покрыв голову. Она даже описала незнакомку – высокая темноволосая женщина неопределенного возраста с высокими скулами и черными блестящими глазами.

Когда врач доложил об этом Маргарите, та пришла в недоумение: во-первых, никто из обслуживающего персонала и медсестер не соответствовал описанию, во-вторых, ни один человек не мог бы попасть в пещеры, миновав камеры видеонаблюдения у входа. Васнер, узнав об инциденте, отнесся к случившемуся достаточно легкомысленно:

– Возможно, у пациентки были, – он заглянул в органайзер, – галлюцинации. В первые дни после операции так случается, вы же сами это говорили, Маргарита. Посторонний человек попасть в пещеры не может.

Маргарита понимала, что Васнер прав, но ее не оставляла неясная тревога.

– Снаружи – да, но со стороны пещер по подземным ходам? Вы считаете, что нам нужны свидетели?

Тогда Васнер вызвал начальника охраны, и тот, разложив перед ними план внутреннего расположения пещер, заверил:

– Все ходы и проходы вокруг давно перекрыты, пустоты завалены. Пещеры, в которых живут местные аборигены умуды, находятся в сотне километров отсюда. Нет, по подземным ходам попасть к нам в принципе невозможно.

Тем не менее, Маргарита распорядилась закрыть проход между двумя пещерами и озером пока не пользоваться. Васнер пытался возразить:

– Но купание в озере входит в комплекс реабилитационных процедур!

Маргарита отмахнулась:

– Мы не можем рисковать. Представляете, что будет, если хотя бы один из папарацци прознает про нашу работу? А если какой-нибудь местный житель проберется сюда – ну, просто из чистого любопытства? Он может взволновать или даже испугать пациентов. В период реабилитации это крайне нежелательно, вся работа может пойти насмарку. Купание в озере мы заменим  назначением дополнительных ванн, – она повернулась к начальнику охраны и приказала: – Перекройте проход, ключ от двери будет у меня.

Васнер не стал с ней спорить.

 – Как прикажете, Маргарита. И все же я бы еще раз проверил Дафну Лисовски на предмет галлюцинаций.

– Надеюсь, что сумею разобраться со своими пациентами, – отрезала Маргарита, по привычке глядя поверх его головы, чтобы не портить себе настроение видом его угодливой физиономии, – но в случае чего вы ведь не откажетесь помочь мне советом, не так ли, Васнер?

Ей доставил удовольствие легкий румянец, окрасивший аккуратно выбритые щеки собеседника. Тем не менее, позже она еще раз просмотрела ЭЭГ Дафны Лисовски, прослушала записи бесед девушки с психологом. Дафна была в отличной форме, реабилитационный период подходил к концу, и на галлюцинации она – ни теперь, ни в прошлом – не жаловалась.

За пять лет до психохирургической операции Дафна окончила колледж и преподавала историю в одной из школ Далласа. В случайном разговоре подруга Джейн Келли порекомендовала ей посетить сибирские источники в России – вода их, дескать, благоприятствует росту волос.

– Хотелось бы посмотреть их сайт в Интернете и отзывы, – неуверенно ответила осторожная Дафна.

– Пока еще источники закрыты для широкой публики, поэтому рекламы ты нигде не найдешь. Там идет какой-то спор из-за земли – короче, какие-то неурядицы русских дикарей, я даже не вникала. Но те, кто там побывал, отзывы дают прекрасные. Если захочешь, я подробно узнаю, как туда попасть.

– Спасибо, Джейн, я подумаю.

Волосы Дафны были ее больным местом – сухие, ломкие и сильно секлись. Из-за этого приходилось стричь их очень коротко, а девушке так хотелось иметь длинные пушистые кудри, волнами ниспадающие до плеч!

Желание Дафны стало особенно сильным, когда в ее жизни появился любимый человек. Сенатор Джеймс Фаррел был красивым сорокапятилетним мужчиной, ему прочили блестящую политическую карьеру. Впервые они увидели друг друга в девяносто пятом, когда во время предвыборной кампании сенатор приезжал в колледж, где училась Дафна. Ей, как лучшей студентке, поручили произнести короткую приветственную речь. Фаррел пожал руку хорошенькой отличнице и ласково ей улыбнулся, но глаза его были печальны. Дафна смотрела на него с искренним сочувствием – ей уже рассказали, что жена Фаррела неизлечимо больна, из-за этого он, возможно, откажется выставлять свою кандидатуру на следующих выборах.  

Позже, когда Дафна уже работала в частной школе, ее как-то раз вместе с коллегами пригласили на юбилей директора школы. Фаррел был в числе почетных гостей, и хозяйка дома, представив ему молоденькую учительницу, предложила им потанцевать. Фаррел сам не знал, почему ему так хорошо вдруг стало с этой девушкой. Они говорили о выборах, о вечере, об учениках Дафны и много еще о чем – он даже рассказал ей о болезни жены Дианы.

Все у них получилось очень быстро и просто, но отношения приходилось тщательно скрывать – развод с больной женой был немыслим для человека, который собирался выставить свою кандидатуру на президентских выборах двухтысячного года и имел очень неплохие шансы на победу. Дети сенатора Эллис и Роберт понимали отца и неплохо относились к Дафне, поэтому, когда в начале девяносто девятого их мать умерла, ничто уже не препятствовало браку Фаррела с молодой учительницей.

В феврале двухтысячного должен был исполниться год со дня смерти Дианы Фаррел, и вскоре после этого сенатор Джеймс Фаррел собирался вновь сочетаться браком с Дафной Лисовски. Они не считали нужным скрывать своих планов от широкой общественности, потому что не видели в них ничего достойного осуждения. Джеймс Фаррел честно выполнил свой супружеский долг и был рядом с женой до тех пор, пока их не разлучила смерть. Теперь по всем законам божеским и человеческим он имел право обрести счастье в новом браке с любимой женщиной. Поэтому средства массовой информации обсуждали предстоящую свадьбу сенатора вполне доброжелательно.

Одна дама, мнившая себя на короткой ноге с астралом, видела глубокий смысл в том, что оба имени – Диана и Дафна – начинаются на одну и ту же букву. Несколько газет, которым больше не о чем было писать, ухватились за эту тему, и в одной из них даже напечатали фотографии Дафны и покойной Дианы до болезни – в фас и в профиль. Это ударило по самому больному месту мисс Лисовски – у умершей супруги сенатора перед тем, как ей начали делать химиотерапию, были роскошные густые волосы, а у его нынешней молодой невесты из-под реденьких сухих локонов чуть ли не просвечивала кожа. Придя в отчаяние, Дафна решила последовать совету подруги Джейн и посетить сибирские источники.

Вряд ли кто-то мог предположить, что милейшая и искренняя Джейн Келли входила в специальную группу агентов-психологов, и считалась одной из самых опытных сотрудниц. Она свободно говорила на пяти языках, умела убеждать и легко втиралась в доверие к людям – особенно к страдающим комплексами. Дафна Лисовски была одной из тех, кто приехал укрепить свое здоровье на целебных источниках по совету Келли. По своему характеру она была требовательна, практична, перевела деньги на указанный счет и сразу же по прибытии поинтересовалась, когда будет начат курс оплаченных ею оздоровительных процедур. Терапевт объяснил существующие правила: на следующий после приезда день пациенты проходят полное компьютерное обследование, сдают анализы, и только после этого физиотерапевт допускает их к процедурам.

– Водные процедуры в сочетании с приемом минеральной воды внутрь – большая нагрузка, мисс Лисовски, и не для всякого организма допустима, – с улыбкой пояснил доктор. – Бывает, что некоторые леди и джентльмены скрывают свои болезни, чтобы попасть на источники. В таком случае мы возвращаем им деньги и расторгаем договор. Но не волнуйтесь, мэм, я уверен, что с вами все будет в порядке.

Вечером в палату зашла хорошенькая медсестра подала Дафне желтый напиток с запахом ромашки.

 – Выпейте, это коктейль из трав, мэм, – он помогает избежать неприятных ощущений при смене часовых поясов.

Коктейль Дафне понравился, хотя запах трав, исходивший от него, показался ей немного приторным. Неожиданно возникло чувство удивительного покоя, сменившееся странным равнодушием ко всему происходящему, а потом нахлынул тяжелый сон.

Рано утром вновь вошла улыбающаяся медсестра со шприцем:

– Простите, мэм, я должна взять у вас кровь на анализ.

Девушка с трудом открыла глаза и послушно позволила ввести себе в вену иглу.

Спустя два часа она с тем же покорным равнодушием села в большое металлическое кресло со специальными держателями – они  намертво фиксировали ее голову, шею и плечи. Тонкие браслеты охватили руки и ноги, не позволяя сделать ни малейшего движения.

Женщина с лицом, закрытым прозрачной целлулоидной маской, ловко прикрепила электроды к голове Дафны, надела на нее странные очки, имевшие вместо стекол затемненные экранчики, напоминавшие маленькие телевизоры.

Всего лишь на миг возникло и сразу же исчезло странное чувство щекотки в носу и уголке глаза – опытные руки психохирурга через носовую перегородку ввели зонд в мозг девушки.

– Как вы себя чувствуете, Дафна? – спросила женщина по-английски с легким акцентом. – Думаю, вам у нас понравится. Расскажите, почему вы решили посетить наши источники – у вас ведь была какая-то причина, не так ли?

Маргарита Чемия всегда разговаривала с пациентами во время операции – это было необходимо для того, чтобы речевые центры оперируемого находились в активном состоянии.

Она знала: достаточно задать вопрос, как человек, в мозг которого введен зонд, начинает безудержно и откровенно выбалтывать самые интимные подробности своей жизни. В то же самое время на экранчиках очков, закрывающих глаза пациента, беспорядочно мелькают, сменяя друг друга, вереницы ярких образов, сопровождавшихся отдельными словами и фразами. Этот целенаправленно подобранный специалистами калейдоскоп фраз и изображений не воспринимается сознанием пациента, хотя является источником волны возбуждения в мозгу.

Включался микроскопический лазер, встроенный в зонд, и посылал мощный импульс. Узкий луч создавал центры кристаллизации, вокруг которых начинали формироваться крохотные монокристаллы ликворина. Их рост продолжался в течение нескольких секунд, максимальный размер кристаллитов не превышал ста ангстрем,  но они замыкали крохотный контур внутри миндалевидного комплекса, и этот контур не позволял мозгу погасить волну возбуждения.

Таков был механизм, предложенный профессором Баженовым. Он пытался создать искусственный контур возбуждения, экспериментируя на собаках с приматами, но не успел. Правильность высказанной им гипотезы подтвердила его любимая ученица Маргарита Чемия, экспериментируя на людях.

За прошедшие со времени смерти профессора годы наука ушла далеко вперед, а техника  операций Маргариты достигла совершенства. Кристаллические вкрапления ликворина в мозговую ткань были малы и не вызывали, как в опытах Баженова, органических повреждений. Пройдя реабилитационные процедуры, пациенты чувствовали себя совершенно здоровыми, Дафна Лисовски не была исключением.

Время, проведенное на источниках, благоприятно сказалось на ее внешности – волосы приобрели шелковистый блеск, исчезла перхоть, кожа сияла перламутровой белизной. Девушке нравился вежливый и предупредительный персонал, хотя удивляла полная изоляция отдыхающих друг от друга. Медсестра с никогда не сходящей с лица улыбкой пояснила, что большинство клиентов желают сохранить инкогнито – для чего, например, широкой общественности знать, что тот или иной деятель страдает экземой или сомневается в своих мужских способностях? Подумав, мисс Лисовски согласилась: это весьма разумно и предусмотрительно. Действительно, если Джеймс Фаррел победит на будущих президентских выборах, то назойливым папарацци совершенно ни к чему будет знать, что первая леди государства когда-то мучилась из-за ломкости волос и сухости кожи.

Дафна покидала здравницу в прекрасном настроении, полная самых радужных планов. В ноябре газеты и телевидение сообщили о бракосочетании мисс Дафны Лисовски и сенатора Джеймса Фаррела, а в декабре разразился грандиозный скандал. Вскрылось участие Фаррела в крупных махинациях, связанных с откатами и лоббированием интересов крупных монополий. Информатором, поставившим крест на политической карьере сенатора, оказалась его молодая жена Дафна Фаррел – именно она дала возможность сотрудникам ФБР получить доступ к оффшорным счетам мужа.

Фаррел был арестован, адвокаты вели переговоры об освобождении под залог. Репортеры пели дифирамбы гражданскому мужеству Дафны, честные налогоплательщики были с ними вполне солидарны. Семьи Роберта Фарелла и Эллис Крамер, детей несостоявшегося президента, укрылись от папарацци, тем не менее, стало известно, что Эллис, бывшая на пятом месяце беременности, потеряла ребенка, а в больницу ее увезли из дома Дафны Фаррел. От подкупленной горничной репортеры узнали, что Эллис, явившись к Дафне Фаррел, назвала ту предательницей и устроила скандал. В результате ей самой же стало плохо, и у нее началось кровотечение, приведшее к выкидышу.

На следующий день после случившегося Дафна отправилась в свой пустующий загородный дом, приняла огромную дозу снотворного и, сев в кресло, включила телевизор. Он работал, когда спустя два дня приехал Джеймс Фаррел, выпущенный на свободу под залог и жаждущий потребовать от жены объяснений по поводу ее непонятного поступка. Он обнаружил тело Дафны, одетой в нарядное белое платье, лежащим на полу рядом с перевернутым журнальным столиком. В помещении было жарко, и в комнате уже чувствовался запах разложения. Установленное полицией время смерти давало бывшему сенатору стопроцентное алиби – в тот момент он еще находился в заключении.  Впрочем, налицо были все признаки самоубийства. Папарацци, правда, осторожно муссировали тему причастности к смерти миссис Фаррел детей ее мужа, однако следствие не нашло доказательств, подтверждающих версию убийства.

 Маргарита Чемия узнала о смерти Дафны Лисовски из сводки новостей в Интернете – вскоре после своего последнего визита на остров, где на ее глазах погиб Эдди О’Коннор. Она запретила себе думать – об Эдди, Дафне, о сорока трех прооперированных ею зимой пациентах. Потому что это не могло ничего изменить. Однако человек не всегда властен над причудами своей памяти, и теперь Маргарита, стоя возле наглухо закрытой железной двери, как воочию, видела перед собой лицо привередливой молодой американки. Тряхнув головой, она приложила к замку магнитный ключ. Металлические створки медленно поползли в разные стороны, открывая проход в нижнюю пещеру, освещенную исходящим от стен светом. Туман, как пушистое серовато-белое одеяло, стелился над широкой гладью озера, укутывал берег и основание ведущей к воде лестницы.

Маргарита осторожно спустилась по ступенькам и вдохнула идущий от теплой воды запах хвои. Сбросив одежду, она шагнула в клубящуюся белизну и шла, постепенно погружаясь в невидимую из-за тумана жидкость, а когда дно ускользнуло из-под ног, поплыла, широко взмахивая руками. Постепенно туман редел, видны стали очертания противоположного берега. Выбравшись из воды, Маргарита легла на теплую каменистую поверхность и закрыла глаза. Приятная  расслабленность овладела ее телом, даже ребенок в животе, в последнее время постоянно брыкавшийся, притих.

– Здравствуй, Маргарита.

Маргарита приподнялась на локте, повернув голову в сторону прозвучавшего голоса.

– Здравствуй, Дара, – ответила она. – Я чувствовала, что ты сегодня сюда придешь.

Черноволосая женщина вышла из тумана и опустилась рядом с ней на камни.

– Озеро хорошо действует на тебя и на ребенка, я вижу, ты в порядке, но не очень весела. Тебя мучают сомнения?

Маргарита покачала головой.

– Сомнения мучают тех, у кого есть возможность выбирать, а у меня выбора нет. Вернее, есть – жить или умереть. Но пока я должна жить.

Дара в раздумье смотрела на Маргариту, и взгляд ее бездонных черных глаз был полон печали.

– Наверху стоит мороз, и гуляет ветер, – негромко говорила она, – а тут тихо и тепло, как летом. Сотни лет это озеро приносило исцеление людям, якуты и эвенки складывали о нем легенды. Сюда приносили раненных охотников, женщины приводили больных детей, чтобы омыть их в целебных водах, а роженицы приходили рожать, потому что верили: если окунуть новорожденного в озеро или просто выкупать в священной воде, то и он, и дети его, и дети детей его будут неуязвимы. В середине этого века тут появились русские. Сначала они тоже пользовались источниками, но потом перекрыли к нему доступ. Почему? Земля принадлежит всем, ее воды тоже принадлежат всем – мы, умуды, так считаем. Но мы не вмешиваемся в ваши дела, мы считаем, что каждый должен сам пройти свой путь, мы только наблюдаем за тем, что происходит.

Губы Маргариты искривились в горькой усмешке.

– Зачем? Вам нечем больше заняться?

– Иногда мы пытаемся помочь – тогда, когда человек стоит на перепутье, где линии его судьбы разбегаются в разные стороны. Позже, конечно, дороги эти сойдутся, и конец у всех один – смерть. Но почему не выбрать более длинный и приятный путь, не насладиться тем, что дарит природа? Помнишь, как мы с тобой впервые встретились?

– Еще бы!

Не обратив внимания на ее саркастический тон, Дара продолжала:

– Ты приняла меня за журналистку и сначала даже не хотела со мной разговаривать, обещала вызвать охрану, если я немедленно не уйду.

В голосе Дары не было ни гнева, ни упрека – словно она всего лишь констатировала факт. Маргарита пожала плечами.

– Но я очень быстро поняла свою ошибку – мне ведь показали план подземных ходов, я знала, что журналистам сюда не пробраться. Нетрудно было догадаться, что ты – умудка. В местных газетах о вас постоянно пишут – называют хозяевами подземных пещер. Вряд ли кто-то сможет помешать хозяевам пещер проникнуть туда, куда они пожелают. Я это поняла, поэтому просто распорядилась перекрыть ход в пещеру.

– До этого я часто приходила сюда и видела тех, кто плескался в озере. Все они были обречены, и не в моей власти было повернуть линии их жизни. Но однажды здесь купалась девушка – американка по имени Дафна, – и ей еще можно было помочь выйти на длинную дорогу. Я пыталась заговорить с ней, но она даже не стала слушать. Она умерла, так ведь?

– Да, и теперь уже ничего не изменить.

– В нашу первую встречу ты была резка со мной, но я не в обиде, – мягко сказала Дара. – Когда же ты пришла сюда осенью, я знала, что ты носишь ребенка и тоскуешь. Умудке достаточно поглядеть на женщину, чтобы понять: она тоскует. Ты стояла на распутье, над тобой висела черная тень, и эта тень крылом своим закрывала не только тебя, но и других людей. Я предложила тебе помощь, я предложила тебе уйти со мной в пещеры, но ты отказалась и выбрала гибельный путь.

– Мой путь уже тогда имел лишь один конец, – угрюмо возразила Маргарита, – как и теперь. Но я хочу, чтобы родился мой ребенок.

Рука Дары, казавшаяся зеленоватой в излучаемом стенами свете, легла на ее руку, и это движение было бесконечно нежным. Белое облако тумана колыхалось и дрожало на водной поверхности. Маргарита закрыла глаза и погрузилась в состояние покоя.

– Сейчас ты опять на распутье, – тихо произнесла умудка. – Пойдем со мной, никто не сможет найти тебя и причинить тебе вред. У тебя еще есть шанс, но после того, как ты отсюда уйдешь, для тебя все будет кончено.

Из груди Маргариты вырвался хриплый болезненный смешок, усилием воли она заставила себя открыть глаза и отстранилась от Дары.

– Для меня уже давно все кончено. Уйти с тобой, бежать, спрятаться? Поздно, от себя не убежишь.

Во взгляде умудки мелькнуло сочувствие.

– Жалеешь?

– Не знаю. Я ненавидела, и это заставило меня перешагнуть черту. Потом уже все стало безразлично, – вытянув перед собой руки, Маргарита разглядывала свои тонкие гибкие пальцы хирурга. – Моральные нормы, гуманность, человеколюбие? Да плевать я хотела! Разве человек, который видел то, что видела я, поверит во всю эту чушь? Повторись все сначала, я бы, наверное, поступила также. Но он…

Ее руки бессильно упали.

– Он – отец твоего ребенка?

– Да. Встреча с ним что-то сломала во мне, – словно кто-то стиснул горло Маргариты, но внезапно в ней вспыхнула ярость. – Не хочу говорить об этом, почему я должна давать тебе отчет? Уходи и не появляйся здесь, иначе… иначе я прикажу взорвать эту пещеру и уничтожить озеро! Уходи!

– Что ж, прощай. Миг распутья миновал, мне уже ничего не изменить.

С этими словами Дара легко поднялась на ноги и, печально взглянув на Маргариту, исчезла в тумане.

Глава вторая

В марте в НИИ Экономики управления проходила предзащита кандидатской диссертации Руслана Керимова. После доклада, как и положено, была развернута небольшая полемика. Докладчик добросовестно прочитал заранее записанные ответы на задаваемые ему вопросы – все роли в этом спектакле были распределены заранее. После заседания всем присутствующим в зале ученым были вручены монография докладчика и приглашения на небольшой банкет в ресторане «Прага» – из слова «небольшой» следовало сделать вывод, что банкет после самой защиты будет просто грандиозным.

Сам Керимов и его супруга на банкете присутствовали совсем недолго – через час они в сопровождении охраны и востроносого молодого человека в очках незаметно покинули зал. Это никого особо не встревожило – ученые мужи, быстро разомлев от изысканных напитков и черной икры, уже напрочь позабыли о недавнем докладе, и лишь некоторые из них изредка вспоминали о докладчике.

– Этот Керимов – кто он такой? – осторожно спросил доктор экономических наук профессор Звягинцев своего соседа по столу академика Егорова.

– А я вот, если честно, даже не знаю, – отвечал тот, аккуратно вытирая рот салфеткой и раздумывая, что еще из выставленных на столе деликатесов можно было бы съесть без вреда для своей язвы, – мне намекнули на перспективу договорных работ, и условия, в принципе, заманчивы – у него свой алмазный прииск.

– Вы о Керимове говорите? – вступил в разговор сидевший справа от Звягинцева член-корреспондент Ильясов. – Судя по нынешней предзащите, работа серьезная, что и говорить. Мне предложили быть оппонентом на защите.

На лице академика Егорова появилось обиженное выражение, и в ответ на слова Ильясова он ограничился коротким «Вот как!». Профессор Звягинцев же внезапно оживился:

– Да?

Накануне ему тоже звонили и предложили быть оппонентом на защите диссертации Керимова. Это имя Звягинцеву ничего не говорило, и он уже совсем было собрался отказаться, но его убедительно просили приехать на предзащиту, подумать и сказать последнее слово после доклада. Что ж, в свете того, что он сейчас услышал за столом, стоило, пожалуй, согласиться.

В том, что ответ профессора Звягинцева будет положительным, востроносый молодой человек, сидевший в гостиной подмосковного коттеджа Керимовых, был уверен.

– Со Звягинцевым еще сегодня поговорят, – деловито говорил он Тане, которая удобно расположилась в кресле-качалке и слегка покачивалась в такт разговору, – думаю, он даст положительный ответ, но, естественно, его следует заинтересовать.

Нервно и изящно стиснув пальцы, она посмотрела на мужа – тот стоял у окна, не вступая в разговор, – и сказала:

– Заинтересовать – не вопрос. Руслан, что ты можешь предложить?

Керимов, подавив вспыхнувшую злость, заставил себя посмотреть на бойкого востроносого экономиста. В течение нескольких последних дней тот добросовестно разучивал с ним доклад – добивался, чтобы диссертант правильно произносил непонятные ему термины в тексте, в нужном месте ставил ударения и не путал последовательность ответов на заранее подготовленные вопросы и реплики из зала. Экономист вел себя с исключительным тактом и доброжелательством, но в прятавшемся за очками взгляде его чуть прищуренных глаз мнительному Руслану Керимову постоянно мерещилась насмешка. Поэтому ответ алмазного магната прозвучал резко, почти грубо:

– Что предложить-то? Все толчем вокруг да около – тем давай, этим давай. Кому сколько надо, так пусть прямо и говорят, а мы уж решим, кому и сколько и за что давать.

Востроносый экономист ничуть не обиделся на грубый тон диссертанта. Все с тем же серьезным и доброжелательным видом он начал объяснять:

– Видите ли, Руслан, не все так просто. Тут есть много нюансов и острых углов, которые нам нужно обойти. Вы представляете себе, что такое оппонент? Оппонент, это ученый, который представляет в ВАК отзыв о вашей диссертации. Если у него солидное имя и хорошие связи в научных кругах, то на основании двух таких отзывов вам присвоят степень кандидата наук. Оппонент будет читать вашу диссертацию и, естественно, захочет побеседовать с вами лично. Поэтому нам нужно заручиться его доброжелательным отношением. Звягинцев и Ильясов нам в этом смысле вполне подходят.

Неожиданно Таня нахмурилась.

– Послушайте, но ведь вы не так давно называли другое имя – не Звягинцев, а Рудаков, кажется, академик. Академик ведь выше должность, чем профессор, разве нет?

Ее собеседник тонко улыбнулся, покачал головой и с прежним терпением продолжил объяснять – теперь уже ей:

– Академик – не должность, а звание. И Рудаков, и Звягинцев имеют одинаковую ученую степень доктора экономических наук, но мы с шефом посовещались, подумали и… как бы вам объяснить… Короче говоря, Рудаков имеет большие связи за рубежом и часто выезжает читать лекции в Германии и Штатах. Сами понимаете, что за это ему платят валютой и неплохо платят. А Звягинцев за границей менее известен, он сидит у себя в институте на профессорской ставке – как и вся наша ученая элита. Конечно, всякие надбавки и прочее, но реально зарплаты профессора едва хватит, чтобы прокормить породистую собаку. А у Звягинцева их целых две. Поэтому ученые сейчас выживают в основном за счет договорных работ.

Таня вновь вопросительно посмотрела на мужа, но Руслан лучше нее понял смысл сказанного и от этого почувствовал некоторое облегчение. Лицо его разгладилось, приняв снисходительное выражение – что ж, можно расплатиться с этими научными дармоедами и таким образом.

– Понятно, – грубовато-добродушно сказал он, отходя от окна и потирая руки. – Я уж и у вас три года пол-института кормлю на этих договорах, мне не привыкать. Ладно, давайте. Можно хоть завтра – зовите всех ваших академиков, а я приглашу нотариуса. Составим быстренько контракты и все подпишем.

Востроносый вкрадчиво улыбнулся и чуть наклонился вперед, что придало его последующим словам некоторую интимность:

– Наш институт – другое дело, вы наш соискатель, у нас совместная работа. С оппонентами же дело обстоит иначе,  есть положение ВАКа: у диссертанта и оппонентов не должно быть никаких точек соприкосновения – ни совместных работ, ни общих публикаций. Полагаю, что будет лучше, если контракт подпишете не вы, а кто-то другой из совета директоров вашей компании. Подумайте и решите.

Когда он ушел, Руслан, с досадой пожал плечами и сказал жене:

– Придется просить Гната Ючкина, леший ему в задницу.

Таня всплеснула руками.

– Совсем завертелась с твоей предзащитой и с этим банкетом, забыла – Игнатий утром звонил, сказал, что отец просил его срочно вылететь в Умудск. Он сам не знал зачем, волновался, что что-то с детьми.

– Какого хрена ты не сказала? Коза недоделанная, … твою мать!

Таня поджала губы, как всегда, когда муж срывал на ней свой гнев. Керимов дважды прошелся по гостиной, время от времени останавливаясь и выпуская в сторону жены очередной залп своих излюбленных красочных выражений. Наконец он немного притих, и тогда Таня, утерев слезы, робко заметила:

– Можно факсом…

– Иди ты на х…! – рявкнул на нее муж. – Факсом! Тут надо все делать лично, сама не понимаешь, дура? – он еще немного походил и внезапно успокоился: – Ладно, пойду к Шумиловой, буду с ней договариваться – пусть подпишет эти контракты, х… ей в задницу. Ладно, не реви, иди сюда!

Стиснув хрупкие плечи Тани, Керимов притянул ее к себе и грубо впился губами в ее рот, с удовольствием почувствовав, как она вздрогнула и невольно застонала от боли. Через полчаса, оставив жену лежать на столе с задранной юбкой и разбросанными в стороны ногами, он поднялся и, на ходу застегивая брюки, отправился звонить Лилиане, чтобы договориться о встрече.

Было одиннадцать вечера, но ночной секретарь госпожи Шумиловой соединила их немедленно, и его приятно удивило то, как приветливо и радушно звучал ее голос:

– Руслан, дорогой, я не знала, что ты будешь в Москве, это для меня приятный сюрприз. Решил немного развеяться или проблемы?

– Да нет. Или, может, да. Тут разные личные дела, и я хотел тебя попросить – маленькая услуга, понимаешь. Мелочь, но нетелефонный разговор.

Она засмеялась – словно речка зажурчала – потом негромко и задушевно сказала:

– Завтра с утра, надеюсь, ты мне сможешь рассказать все подробно – я отменю все встречи и буду тебя ждать. У меня к тебе, кстати, тоже есть разговор.

Она действительно ждала его. Стол в кабинете был накрыт, в узкой бутылке переливалась, искрила янтарным отблеском любимая Керимовым старка, закуски поражали разнообразием, но ближе всего к Руслану стояла тарелка с нарезанной ломтиками осетриной – любимым лакомством алмазного магната. Улыбающаяся секретарша поставила на стол хрустальные бокалы и исчезла. Лилиана очаровательно улыбнулась гостю.

– Мы с тобой так редко видимся, Руслан! Давай прежде, чем говорить о делах, выпьем за то, чтобы нам чаще встречаться – не ради бизнеса, а просто так, чисто по-человечески. Я очень рада тебя видеть и готова помочь всем, чем смогу.

После столь проникновенного начала Керимов, который до того все раздумывал, в какую форму облечь свою просьбу, решил объясниться откровенно. Лилиана слушала внимательно, задала пару вопросов и что-то пометила у себя в органайзере.

– Я думал, что если, например, твоя фирма заключит с ними контракты, то я смогу перечислять средства по нашим внутренним каналам, – в голосе Руслана звучало непривычное для него смущение.

Лиля какое-то время задумчиво смотрела на него, потом улыбнулась.

– Это мы уладим. Я рада за тебя, Руслан, очень рада – в наше время престижно иметь ученую степень.

Керимов неловко усмехнулся.

– Не знаю, ты, может, думаешь, что это мне ни к чему, но…

– Я ничего такого не думаю, ты – умный и способный человек, Руслан. Сейчас все министры и политики бросились защищать диссертации, а чем ты хуже их? Чем ты, например, хуже Игнатия Ючкина? Он умеет говорить красивые слова, но, если копнуть поглубже, то это полный ноль. Ноль!

В голосе ее прозвучала неожиданная злость, на лице появилось выражение горькой обиды, и Руслан подумал:

«Эге, да тут у них что-то не то с Гнатом!»

Вслух же он благодушно произнес:

– Что ты, Лилиана, Гнат у нас всегда был самый умный, нам до него расти!

Стремительно вскочив на ноги, Лиля быстро-быстро заходила по кабинету, плотно стиснув губы, словно пыталась сдержать кипевшую внутри ярость, потом упала в стоявшее у окна кресло и с силой сцепила пальцы рук.

– Умный! – негромко, но с презрением процедила она сквозь зубы, словно обращаясь к самой себе. – Только ума не хватает, чтобы жить без папиных указаний. Нужно, ненужно – раз папа велел все бросить и лететь домой, так он обо всем забывает и тут же в самолет.

– Гм! Надо ж вот как, – неопределенно заметил Керимов, пытаясь сообразить, что означает раздражение, звучавшее в интонациях хозяйки «Умудия холдинг»

– Да, вот так! – на лице Лилианы появилось детски-обиженное выражение. – Ты ведь заешь, Руслан, сколько я для него сделала, кем он стал, благодаря мне! А теперь, стоит его отцу сказать слово, так он меня бросает и мчится в Умудск к своей дорогой супруге. И ведь это не в первый раз! Мне надоело, понимаешь, надоело!

Ее полные слез глаза смотрели на алмазного магната, словно в поисках сочувствия, а он внезапно почувствовал себя вольготнее и проще.

«Надо ж! Баба, она и есть баба – хоть президентом холдинга ее ставь, хоть господом-богом! Эта, конечно, с перчиком, но для Гната стара – его супружница и моложе, и посвежей будет. Поэтому он, небось, от этой президентши и бегает при каждом удобном случае, а она и бесится. От меня-то она чего хочет – ждет, чтобы утешил? Что ж, сиськи у нее ничего, а если с этого мне еще перепадет, то я могу, у меня Танька не привередливая. В самом деле, пусть сделает меня президентом вместо Гната. А когда я всю эту тягомотину с диссертацией закончу и кандидатом в науке стану, так у Ючкиных обоих здорово будет в заднице свербеть!»

От всех этих мыслей у Керимова вдруг стало так хорошо на душе, что он белозубо усмехнулся и вкрадчиво сказал сидевшей перед ним поникшей оскорбленной женщине то, что никогда прежде не посмел бы сказать президенту холдинга госпоже Шумиловой:

– Ничего, Лилиана, не надо так горевать! Конечно, Гната тоже понять можно – законная супруга требует, Егор настаивает. Гнат по природе не таков, чтобы открыто против семьи идти. И у них дети к тому же – он их обожает.

– Обожает! А я? Он думает, я буду сидеть и все это терпеть? Я для него забыла о муже, о семье, а он… Зачем тогда было…

Словно в порыве отчаяния она закрыла лицо руками и замерла. Выждав с полминуты, Руслан решил, что пора действовать. Он поднялся, сделал несколько шагов, наклонился и, нависнув над Лилей, сжал своими крупными руками ее плечи.

– Что поделаешь, Лилиана, ты не переживай так. Гната тоже можно понять – он семью никогда не оставит, но он мужчина, а перед тобой любому мужчине трудно устоять. Ты ведь такая… такая…

Пальцы Руслана начали поглаживать, разминать ее плечи, постепенно опускаясь к груди. Он раздумывал, стоит ли уложить ее животом на стол или перенести на обитую кожей софу – многие женщины любят, когда мужчина поднимает их на руки, демонстрируя свою физическую силу. Однако Лиля внезапно оторвала ладони от лица, осторожно отстранила гладившие ее руки и, ловко проскользнув у него под локтем, поднялась. Обойдя письменный стол, она села, указав Руслану на стоявший по другую сторону стола стул.

– Садись, Руслан, не стоит меня утешать – я не позволю так с собой обращаться, я ему за все отплачу! Кончилось мое терпение! Я готова на все, и я хочу, чтобы ты мне помог – для этого я тебя и позвала. Обещаю: в накладе ты не останешься. Согласен?

На щеках ее пылал яркий румянец, глаза мстительно горели. Неловко потоптавшись и не зная, что теперь делать, Керимов, в конце концов, опустился на край сидения и нерешительно произнес:

– Гм… ну… я ведь не знаю, это от разного зависит.

Лиля высоко вскинула голову, и взгляд ее засверкал с удвоенной яростью.

– Да, решено! – судорожно вздохнув, почти крикнула она. – Я отдам тебе то, что хотела дать ему. Я готова даже от чего-то отказаться, чем-то поступиться, но сделать так, чтобы все Ючкины тявкали и ползали у моих ног, понимаешь?

– М-да, ну… я понимаю, конечно, но… это ведь дело житейское. Завтра опять стерпитесь-слюбитесь, а Керимов будет виноват. Потом, глядишь, Гнат дома побудет, своих ублажит и опять к тебе вернется. Так что ты перетерпи, а там видно будет.

Он искоса взглянул на Лилиану и с удовлетворением отметил, что слова его привели ее в несказанное бешенство.

– Никогда! – она звонко хлопнула ладонью по столу, и папка с документами, лежавшая на другом краю, подпрыгнула, словно мячик. – Ты плохо меня знаешь, Руслан, я не умею прощать! Этого никогда не будет!

– Ну-ну, – его широкая ладонь накрыла ее тонкие пальцы с длиннющими кроваво-красными ногтями, и сжала их. – Ты уж… так близко все принимаешь к сердцу. Мужик он и есть мужик. Если тебе что надо, то можешь на меня рассчитывать.

Взгляд Руслана стал недвусмысленным, но Лиля лишь благодарно посмотрела на него и, вроде бы не поняв намека, убрала свою руку со стола.

– Я знаю, Руслан, что смогу на тебя рассчитывать, потому что такие люди, как ты, умеют быть благодарными. Не думай, что я сейчас говорю и делаю сгоряча – я думала обо всем довольно долго и именно поэтому просила тебя прийти. Помнишь, о чем мы говорили на совещании в декабре?

Игривое настроение Керимова мгновенно улетучилось, и весь он превратился в слух.

– Что ж не помнить, – хмуро пробурчал он, – половину из того миллиарда, что выделил американец, перегнать на счета холдинга за счет контрактов со строителями и накладных на оборудование, а половину за счет затрат холдинга на обучение специалистов. Чтобы фонд Капри не возникал, что сумма на обучение нереальна, взять кредиты под залог недвижимости холдинга. Потом мы еще решили пока перевести все деньги на зарубежные счета холдинга, чтобы никто из посторонних к ним не присосался.  И тут я с вами был согласен. А вот когда Ючкины предложили, чтобы, выплачивать кредиты за счет продажи алмазов, тут я возражал. И теперь возражаю, потому что процент большой, и получится, что прибыли у меня всего-ничего. Ты уж не обижайся.

– Какая тут обида, – мягко возразила Лилиана, – мыслишь ты правильно, и я на твоей стороне, хотя на собрании промолчала. Понимаешь, тогда у меня с Игнатием еще….

Не договорив, она сделала виноватое лицо и опустила голову. Керимов с досады крякнул:

– Эх, ну что с вами бабами… то есть, дамами делать! Я ведь думал, ты за всем этим стоишь, Ючкиным вертишь. Сейчас даже идти к тебе боялся – думал, недовольна и помочь мне насчет контрактов с этими, как их – оппонентами – не захочешь.

– Что ты Руслан, как ты мог подумать! – Лилиана подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. – Кстати, ты в курсе, что Ючкины договорились с мэром Умудска господином Бобровским, и город инвестирует в холдинг бюджетные средства – из тех, что Москва выделила на президентскую кампанию?

Алмазный магнат был искренне удивлен.

– Из бюджета?

Она кивнула.

– Да. А за это Ючкины, говоря по-простому, до мая прокрутят через зарубежные банки бюджетные деньги города. Эти неплохие дивиденды – годовой бюджет Умудска около трехсот миллионов долларов. Конечно, своих зарплат бюджетникам до мая не видать, но они привыкли.

Бюджетники Керимова беспокоили мало, и план он в целом одобрил:

– Неплохо, но почему я-то ничего не знаю?

Лилиана мило улыбнулась.

– Догадайся сам, Руслан.

Она смотрела на него пристально и многозначительно, словно отвечая своим взглядом на его вопрос. Лицо Керимова, который начинал понимать, постепенно темнело и, наконец, исказилось от ярости.

– Суки! Хотят, чтобы Керимов корячился, алмазы сбывал, выплачивал кредиты, а они дивиденды между собой делили! Правильно я отказался!

– Если честно, Руслан, то ты не знаешь и многих других сделок, которые проворачиваются за твоей спиной. Ючкины намерены постепенно ограничить твое участие в делах концерна и твою долю прибыли от продажи алмазов.

– Так я их выведу на чистую воду – по закону выведу, у меня все прокуроры в городе и районе в кармане.

Лилиана печально покачала головой.

– Боюсь, тебе придется нелегко. Возможно даже, ты будешь поставлен в такое положение, что тебя вынудят продать акции «Умудия даймонд» и уйти в сторону – у них на тебя достаточно компромата и в нужный момент…

– Сволочи! – лицо Керимова потемнело, вскочив на ноги, он широкими шагами заходил по кабинету. – Продать акции? Хрен им с маслом, а не акции, я на алмазах сижу! Пусть сам подохну, но и они у меня свои задницы с чесноком жрать будут!

– Зачем же самому подыхать? – улыбка госпожи Шумиловой превратилась в недобрый оскал. – Нет, Руслан, у меня есть предложение получше. Раз мы с тобой решили играть в одной команде, то для начала ты должен узнать, что задумали Ючкины, а после этого Игнатий со своим папой у нас еще попляшут!

 – Ну? – по лицу алмазного магната видно было, что он еще не до конца доверяет Лиле.

 – Кредиты взяты под залог недвижимости холдинга, а главная недвижимость компании – земля прииска. Поскольку ты отказался взвалить всю тяжесть выплаты кредитов на «Умудия даймонд», они объявят холдинг банкротом, и прииск пойдет с аукциона. Цена акций после известия о банкротстве холдинга и слухов об истощении месторождения алмазов….

– Что?! Какое истощение?!

– Слухи распустить очень легко, Руслан. Так вот, после всего этого цена акций сразу упадет, и Ючкины через подставных лиц приобретут прииск за бесценок.

Слушая ее, Керимов время от времени тыльной стороной ладони вытирал выступавший на лбу холодный пот, начисто позабыв о носовом платке, который заботливая Таня положила ему в верхний карман пиджака.

– Что задумали, сволочи, а? – бормотал он. – Вот оно, … твою мать! Я-то им, как отцу и брату верил. К Егору всегда с уважением относился, слушал, как он мне постоянно впендюживал: осторожно, мол, никаких документов без меня не подписывай, никаких решений без моего совета не принимай. А сами…. Да на хрен ты мне сдался со своими советами, ты мне кто – отец родной? Еще с тобой советоваться мне надо!

– Это он так тебя постоянно обрабатывал? – Лилиана сочувственно покачала головой. – Да, серьезно они за тебя взялись, как я посмотрю.

– Да пошел он на х… ! – взвился Керимов. – Ты меня прости, Лилиана, что я так откровенно при тебе выражаюсь, но обидно, понимаешь!

– Конечно, понимаю! Ты столько сил вложил в алмазный прииск, а в результате останешься ни с чем – ни алмазов, ни денег. Только не волнуйся, я придумала, что делать, ты сядь и послушай.

–  А ты-то? Сама, небось, вместе с Гнатом против меня все это крутила!

Опустившись на стул, алмазный магнат мрачным взглядом уперся в лицо Лилианы, и ей осталось лишь с виноватым видом сознаться:

– Ты прав, я должна была сразу тебя предупредить, но Игнатий… он… ты даже не представляешь, что я к нему чувствовала, – она закрыла лицо руками и судорожно всхлипнула. – Я не могла думать иначе, как его мыслями, понимаешь? Я делала все, как он хотел, я не понимала – ведь я женщина, я одна, а мой отец и муж… – ее голос внезапно сорвался, зазвенел слезами и перешел на крик: – Они не хотят меня знать из-за Игнатия! Из-за него я порвала с мужем и рассорилась с родителями! Ты должен мне помочь, Руслан, должен! Если не ты, то кто?

Огорошенный столь горячим призывом Руслан почесал затылок. 

– Ну, это уж я не знаю, как тебе помочь. Ладно, ты меня предупредила, и на том спасибо, я им теперь не дамся. Ни хрена они у меня прииск получат!

– Я так виновата перед тобой, Руслан! Но все можно исправить, и я хочу тебе помочь.

Поразмыслив, Керимов немного отошел и решил простить Лилиану.

– Да ладно, чего там говорить, – снисходительно сказал он, – коли бабе мужик голову заморочит, то она для него и Кремль пойдет взрывать. Я на тебя не в обиде, и, тем более, что ты мне сейчас глаза на них обоих открыла. И как ты мне хочешь помочь?

– Послушай, – Лиля опустила руки и подняла к нему залитое слезами лицо, – я хочу ему отплатить за мое унижение, а остальное мне безразлично, понимаешь? Я разбита, мне не нужны деньги, пусть все будет твоим, а я только хочу увидеть, как их растопчут, понимаешь? Всю их семью! – она вцепилась своими тонкими пальцами в крупную руку Руслана, как утопающий цепляется за соломинку.

– Ты конкретно скажи, что предлагаешь, так я не пойму, – он напряженно смотрел на сидевшую рядом женщину, совершенно позабыв свои недавние помышления о сексе с ней.

– Я сделаю с ними то, что они собирались сделать с тобой – пущу их по миру без штанов.

Мысль эта пришлась Керимову по душе.

– Я б на Егорку с Гнатом без портков с удовольствием глянул, – губы его скривила веселая ухмылка, – только как с них эти портки снять?

Лилиана вмиг успокоилась, взгляд ее стал холодным.

– Вместе мы с тобой, Руслан, сможем все. Согласно внутреннему уставу нашего холдинга все коммерческие операции, оплата счетов и перемещение средств могут проводиться за подписью президента и под контролем одного из директоров. Для начала мы начнем переводить деньги со счетов холдинга на твои счета.

– Это как же? – Керимов растерялся от неожиданности. – Меня ж потом вором и мошенником объявят.

– Не объявят. Но для начала ты должен сделать вид, что согласен на предложение Ючкиных – оплачивать кредиты доходами «Умудия даймонд».

– Ни хрена! – во взгляде Керимова вновь появилось подозрение. – Это ты другим будешь лапшу вешать. Не согласен!

– Послушай, – терпеливо объясняла она, – это всего два-три месяца, и выплаты будут не столь высоки – мы реструктурируем долги по кредитам с тем, чтобы основные выплаты начались после того, как ты увеличишь добычу.

– И как же мне ее увеличить? У меня в эту зиму половина туркменов и таджиков на прииске передохла, нужно месяц, чтобы новых завести.

– Ты заявишь на собрании акционеров, что для повышения производительности труда тебе нужно будет закупить американское оборудование. Поскольку ты берешь на себя всю кредитную нагрузку, холдинг не вправе тебе отказать.

Керимов уставился на нее непонимающим взглядом, в глубине души полагая, что у Лилианы Шумиловой явно не все в порядке с головой.

– На х… мне американское оборудование, кто у меня будет на нем работать – туркмены?

– Прекрати ругаться, Руслан, – укорила она и терпеливо начала объяснять, стараясь делать это как можно проще: – Тебе американское оборудование ни к чему, по совершении сделки его сразу перепродадут – в Ботсвану или Конго, будет договоренность. Однако документы о покупке будут основанием для того, чтобы ты перевел деньги холдинга на счета подставных фирм-посредников. После этого ты через этих же посредников сам у себя закупишь крупные партии алмазов и легализуешь деньги. Посредники же самоликвидируются. Если кто-то начнет выяснять, ему просто некуда будет сунуться – фирм нет, а на нет и суда нет. А у тебя все документы в порядке.

 – Гм, – Керимов усиленно размышлял, – и на сколько же я смогу закупить этого оборудования?

Лилиана ласково улыбнулась.

– Да на сколько угодно. Покупай, не стесняйся – ветрогенераторы, фронтальные погрузчики, буровые установки с программным управлением. Я сама составлю тебе список, чтобы ты уложился… скажем, в миллиард долларов и восемьсот миллионов.

 – Что?!

– Деньги Капри, – она загнула палец, – кредитные деньги под недвижимость холдинга, пятьсот миллионов. Они ведь истрачены лишь фиктивно, а в действительности лежат на зарубежных счетах и приносят дивиденды. Ну и бюджетные деньги, которые решил прокрутить мэр Бобровский.

Неожиданно Керимов оробел.

– Не знаю, – неуверенно произнес он, – Игнатий может догадаться, он умный, а за такое Ючкины с Бобровским с меня три шкуры сдерут.

Лилиана весело рассмеялась.

– Брось, Руслан, какой там он умный! Чтобы ты знал: Ючкин проделал примерно то же самое с деньгами Капри. Однако он в результате не получит ничего, а ты получишь все. Так кто же из вас умней?

– Гм. Ну, а дальше-то как?

– Поскольку в этом деле и у Ючкиных, и у Бобровского рыльце в пуху, никто из них предъявить тебе претензий не сможет. Так что юридически ты чист. А дальше ты все берешь в свои руки – Ючкины останутся ни с чем и вынуждены будут продать тебе свои акции. «Умудия холдинг» станет только твоим.

– Погоди, а ты-то сама?

– Я всего лишь хочу, чтобы ты возместил мне стоимость моих акций «Умудия холдинг» по их нынешней рыночной цене. Чтобы ты окончательно поверил мне, я передам их тебе прямо сейчас – мы теперь же нотариально оформим акт купли-продажи.

Руслан Керимов был настолько ошеломлен, что онемел и не сразу вновь обрел дар слова.

– Как?! Ты продашь  мне свои акции? Но ведь у тебя контрольный пакет, ты президент компании! К тому же, я сейчас не в состоянии приобрести твои акции.

Она небрежно махнула рукой.

– Я больше не хочу иметь никаких дел – ни с холдингом, ни с Ючкиными. Бери «Умудия холдинг» в свои руки. После того, как ты приобретешь мой пакет акций, ты сможешь сам диктовать свои условия совету директоров. Естественно, что ты сейчас не сможешь выплатить мне их полную стоимость, поэтому денег я не потребую – только долговое обязательство. После того, как все деньги окажутся в твоих руках, ты его погасишь. Согласен?

Керимов пытался переварить услышанное. Алмазный магнат был деловым человеком, не раз встречался с разного рода подвохами, и сейчас обдумывал ситуацию. Возможно, эта баба его просто дурачит… Но зачем это ей? Не рассчитывает же она, что он просто так и бесконтрольно доверит ей всю операцию. Например, он переведет деньги на счета фирмы-посредника, а та исчезнет до того, как эти деньги попадут на его, Керимова, счет.

– Кто будет контролировать поступление денег на мои личные счета после того, как мы переведем их на счета посредников? – спросил он. – Потому что я должен быть уверен, что…

– Ты займешься этим сам, я не стану вмешиваться. Два офиса фирм-посредников находятся в Воронеже, три в Пскове, один в Саратове и два в Волгограде. Пять зарегистрировано в Астрахани, мой человек  в астраханском филиале банка имеет связи в мэрии и обеспечит тебе благоприятную обстановку. К концу мая, как только деньги Капри поступят на счета холдинга, все должно совершиться одномоментно, после этого фирмы-посредники будут сразу ликвидированы. Сегодня же я передам тебе все документы, и мы подпишем договор купли-продажи моего пакета акций. Только сделать это нужно очень тихо, ты понимаешь.

Но Керимов, все еще колеблясь, отвел глаза.

– А американцы? Если люди этого Капри начнут во всем этом копаться… Они ведь имеют право контроля. Там, вроде, главным назначили его сына, этого парня я купить не смогу.

Лилиана слегка подняла бровь и усмехнулась.

– С этой стороны нам опасность грозит меньше всего. Во-первых, все документы, которые мы представляем фонду, юридически обоснованны, а во-вторых…. Во-вторых, есть причина, по которой парнишка Дональд будет к нам лоялен, а возражать ему никто не посмеет. Что тебя еще тревожит, Руслан? Решайся, другого такого шанса у тебя уже не будет. Возможно даже, у тебя вообще больше не будет никаких шансов. Да? Или нет? Союзники?

Она протянула ему руку и ждала ответа. Керимов смотрел на нее и думал:

«Умна, а все же баба, что и говорить! Мужик ее бросил, так она на все готова, чтобы ему напакостить – даже акции свои продает, чтоб планы все его похерить. Что ж, грех не воспользоваться бабьей дуростью. А Гнат со своим папашей – еще те сволочи!».

– Да, – хрипло произнес он, сжимая тонкие пальцы, и резким движением внезапно притянул ее к себе. – А хочешь, я сейчас заставлю тебя забыть эту сволочь Гната?

Лиля улыбнулась и с вежливой улыбкой отстранилась.

– В другой раз, – сказала она, высвобождая руку, – сегодня мне еще нужно много работать. Да и тебе тоже, раз мы играем в одной команде. Займемся делами, к шести подойдет нотариус, и я официально передам тебе свои акции. А завтра утром ты вылетишь в Астрахань – ты должен начинать знакомиться с людьми.

До шести они работали – связывались с офисами производителей горнодобывающего оборудования, рассылали факсы и требования. После того, как нотариус заверил сделку купли-продажи акций, и Керимов стал владельцем контрольного пакета, он немного расслабился и уже почти полностью доверял Лилиане, хотя его немного задело то, что она отказалась скрепить их так внезапно возникшую дружбу близкими отношениями.

«Ладно, пусть отпереживает из-за Гната, а там – посмотрим. Чтоб баба была до конца предана, нужно ее под себя подмять. Пусть посмотрит, что и я тоже не лыком шит и не хуже этого красавчика. Через пару-другую дней вернусь из Астрахани тогда уже…».

В начале девятого Лиля проводила гостя до порога и еще раз дружески пожала ему руку. Потом приказала секретарше вызвать машину, спустилась вниз и сама села за руль, велев охранникам занять заднее сидение. Выехав за пределы окружной дороги, автомобиль понесся по Киевскому шоссе. Минут через двадцать, притормозив на светофоре, Лилиана внезапно повернулась к одному из своих секъюрити и распорядилась:

– Позвони в Саларьево, предупреди, что я скоро буду.

Свернув налево, она проехала развилку, потом повернула направо и вскоре остановилась у двухэтажного коттеджа. Один из охранников вышел из машины и позвонил в дверь, которая немедленно распахнулась, выпустив двоих мужчин. Один из них остался стоять на крыльце с охранником, другой подошел к автомобилю и, наклонившись к окну, доложил Лиле:

– Все в порядке, мальчик в прекрасной форме, поужинал и сейчас смотрит телевизор.

– Хорошо, пусть пока смотрит, – она выбралась из машины, тряхнула головой, поправив рукой волосы, и пошла в дом, на ходу приказав почтительно следовавшему за ней человеку: – Приготовьте кофе, я выпью в кабинете и отдохну, а через полчаса приведете его ко мне.

Когда Мишу Кукуева ввели к ней в кабинет, на лице его был написан испуг. Широко распахнутыми глазами он озирался по сторонам, пока, наконец, не увидел сидящую в кресле женщину в облегающем фигуру блестящем кожаном костюме. Охранник вышел, оставив молодого человека стоять посреди комнаты. Лиля с ласковой улыбкой указала ему на стул подле себя.

– В чем дело, Михаил, у вас такой испуганный вид – с вами здесь разве плохо обращались все это время?

Он осторожно присел и, напряженно вытянув вперед шею, разглядывал Лилиану, которая смотрела на него в ожидании ответа.

– Я… да нет, тут ребята нормальные, я и гуляю, и готовят вкусно. Просто… вы ведь тогда говорили, что поможете заграницу – куда-нибудь в Бразилию. А тут Москва рядом – сиди и жди, что они в любой момент достанут.

Она весело рассмеялась.

– Придет время, и вы поедете в вашу Бразилию. Кстати, почему вам так хочется именно туда – наверное, в последнее время смотрите много сериалов?

Внезапно Мишей овладело бешенство, и, не в силах сдержать себя, он закричал:

– А что еще в этой чертовой дыре делать? Я вам все рассказал, и вы за это обещали мне помочь уехать, а теперь я сижу здесь – целые дни одни и те же рожи, все компьютеры от сети отсоединены, только ящик и смотрю! Три месяца уже ни одной бабы не видел, скоро импотентом стану!

Закинув голову назад, Лиля безудержно хохотала. Потом, немного успокоившись, нравоучительно заметила:

– В вашем возрасте, Миша, воздержание неопасно, вы еще успеете свое наверстать. Я, конечно, могу помочь вашему горю и приказать доставить вам женщину, но… вы, наверное, сами понимаете, что посвящать еще кого-то в наши с вами дела небезопасно. А так – ради бога, хоть в Кремль на экскурсию вас отвезут. Могу вообще вас куда-нибудь отправить – в Москву, к вашей тете в Германию или домой в Воронеж.

От тона, каким это было сказано, Миша вновь почувствовал страх.

– Нет-нет, не надо, вы правы, это опасно. Это я уже тут совсем с тоски спятил, вы тоже меня поймите. Только вы же говорили…

– Я обещала помочь, но вы что – думаете, вас в Бразилии не отыщут? Да они вас даже на Северном полюсе найдут. К тому же, чтобы жить в Бразилии, нужны деньги, это вам не мыльная опера.

– У меня кое-что есть, – хмуро буркнул он, но тут же пожалел о сказанном и опасливо покосился на собеседницу.

– Знаю, – она равнодушно махнула рукой, – то, что вы еще не успели проиграть в карты и припрятали от Скуратти. Так этого вам в Бразилии и на неделю не хватит. К тому же, дорогой мой, помогать вам за ваши прекрасные глаза я не собираюсь – вы должны на меня поработать. Вы изучили то, что я вам оставила?

– Ну… изучил. Так и что?

– Так и то, что вы отчасти сами виноваты в своем нынешнем положении и в том, что вас отследили – не нужно было допускать столько ошибок.

Миша снова взвился:

– А я виноват? Этот программист, который вышел на мой след, конечно, крутой мужик, но восстановил он сожженный сервер, а что дальше? Не получи он информации из базы данных банка, так черта с два меня бы отследили! Я ж не думал, что его допустят копаться в базе – банк этот я и боком не трогал, чего ради они пустили посторонних в свою базу?

– Ладно-ладно, раз вы разобрались в своих ошибках, то в следующий раз, надеюсь, их не повторите, – добродушно сказала Лилиана, откидываясь на спинку кресла. – Вы ведь очень толковый мальчик, и Скуратти прекрасно отзывался о ваших способностях.

– В другой раз? – пролепетал он. – Какой другой раз?

– В ближайшие месяцы вам предстоит выполнить кое-какую работу. Ту самую, в которой вы проявили столько изобретательности. Но не бойтесь, это будет намного легче, так как большую часть информации я вам предоставлю. Начнем уже сегодня – я понемногу буду посвящать вас во все нюансы, и мы обдумаем детали операции. На этот раз ошибок допускать нельзя.

Миша почесал затылок и неожиданно ухмыльнулся.

– Ничего себе! Я вас так вдохновил, что и вы решили увести бабки с чужих счетов?

– Эмоциональная сторона вопроса вас не касается, – она чуть сощурила глаза, и лицо ее неожиданно стало холодным. – Коротко поясняю: вам нужно будет отследить перемещение средств с контролируемых мною счетов, держать под контролем их местонахождение и в нужный момент перекинуть в банк, где работает Скуратти. С ним есть договоренность, он поможет стереть информацию в базе, а после этого вы переправите деньги на те счета, которые я вам назову. Если все пройдет удачно, вы получите чек на два миллиона долларов, заграничный паспорт и билет на самолет до Бразилии. Пока вы будете на территории России, мои люди проследят за вашей безопасностью. Ясно? Или еще что-то нужно объяснять?

– Да… нет, в общем-то, – он нервно вздрогнул, потом судорожно вздохнул. – Только… если вы контролируете счета и работаете в паре с этим Скуратти, то для чего такие сложности? Можно сразу переместить деньги.

– Нельзя, – коротко отрезала Лилиана, – я не хочу, чтобы следы привели ко мне.

– Понятно. Но хозяева счетов могут поднять скандал, когда обнаружат, что деньги исчезли. Они свяжут ниточки и заподозрят прежде всего вас. Конечно, они этих денег уже не найдут, но через вас могут выйти и на меня…

– Не нервничайте и не дергайтесь так, – усмехнулась она. – Хозяин счетов слишком глуп, чтобы связывать ниточки, а скандал поднять в любом случае не сможет – эти деньги ему не принадлежат. Так что лично вам ничто не угрожает.

– Как сказать, – проворчал Миша. – В прошлый раз я вроде тоже вышел на торговцев оружием и решил, что они не станут поднимать бучу из-за «грязных» денег, а оно вот как получилось – сижу здесь, как идиот, и боюсь нос высунуть. Ладно, выхода у меня нет, но только где гарантии, что вы сделаете, как говорите?

– Гарантий, действительно, никаких, вы правы, – с усмешкой подтвердила Лилиана, – но и выхода у вас тоже нет, тут вы тоже правы. Так что придется вам рискнуть и поверить мне на слово. Когда я приеду в следующий раз, мы поговорим более конкретно.

Она вернулась домой уже после полуночи и утром была разбужена Алиной – та с пылесосом в руках пришла убрать спальню хозяйки и растерянно попятилась, когда разбуженная ею Лиля села на кровати.

– Ой, простите, пожалуйста, я не слышала, как вы ночью вернулись – думала, никого нет. Я потом уберу, извините, – она смотрела исподлобья, и во взгляде ее, несмотря на безукоризненно вежливый тон, читалась неприязнь.

– Ничего, убирайте, – Лилиана вздохнула и спустила с кровати ноги, – я уже проснулась. Пойду в ванную.

Стоя под струями душа, она слышала гудение пылесоса и думала об этом взгляде своей домработницы – удивительно неприятная женщина. Валентина Филева, мать Лилианы, всегда любила говорить, что нельзя держать в доме прислугу, которая ненавидит хозяев – это создает негативную ауру. И хотя поначалу, когда Филев удалил из дому всю русскую прислугу, она испытывала сложности при общении с персоналом, но потом была даже рада.

«Российские служанки или хамки или интеллигентки, что еще хуже, – сказала однажды дочери Валентина, – они всегда будут ненавидеть тех, кто богаче их, даже если сумеют это скрыть»

Лилиана полгала, что мать права – эта Алина, бывшая учительница истории, конечно, бесится из-за того, что жизнь ее обломала и заставила прислуживать богатым. И не чувствует никакой благодарности за то, что ее вытащили из нищеты, платят долларами за ту грязь, которую она оставляет после каждой своей неумелой уборки, да еще кормят вместе с ее маленьким ублюдком. Предыдущие домработницы не имели образования и выглядели более добродушными, хотя тоже были не ангелочки – так и норовили почесать своими злыми языками, за что их и послали подальше. Эту Алину тоже бы гнать отсюда поганой метлой, но нельзя – она дочь Таниной гувернантки, а та, похоже, нашла общий язык с Ильей.

«Илья, милый, любимый, единственный, будь со мной! – Лилиана повторяла и повторяла мысленный призыв к мужу. – Пусть сейчас ты приходишь только к Тане, хоть и тайком, но в один прекрасный день вернешься ко мне. У тебя будут миллиарды. Миллиарды! Я все делаю для тебя, мой ненаглядный, мы будем вместе, как в тот день, когда мы поженились. На той фотографии, где мы в ЗАГСе, ты наклонился ко мне и целуешь меня… Я добилась этого, добьюсь и того, что ты вернешься»

Ее начало трясти, и мысли в голове заплясали бешеным роем – так бывало всегда, когда ей представлялось возвращение мужа. Торопливо накинув халат, она вышла из душа и сказала уже почти закончившей уборку Алине:

– Протрите, пожалуйста, альбомы – они заперты в этом шкафу, но тут щели, и они все равно пылятся. Вот ключ. Только не пылесосьте – их нужно протереть сухой тряпочкой.

Она села перед зеркалом и начала накладывать на лицо крем, а Алина послушно достала три больших толстых альбома и начала протирать каждую страницу. Внезапно она застыла, разглядывая фотографию, на которой Лиля и Илья обменивались кольцами в ЗАГСе.

– Это ваш муж? – невольно вырвалось у нее.

Лиля удивленно повернула голову – они с Алиной никогда не разговаривали на темы, не связанные с уборкой квартиры. Тем не менее, она с улыбкой посмотрела на снимок, и взгляд ее засветился нежностью.

– Да, это мой муж. Вы же его видели, когда он приходил к Тане. Не очень изменился, да? Он всегда был удивительно красив, мой Илья, а такие красивые люди мало меняются. Посмотрите, вот здесь он еще школьник, – она забыла о своем макияже и, взяв у Алины из рук альбом, переворачивала страницы, – а это он со своим дядей. Тоже красивый мужчина, правда? Депутат! Они с Илюшей очень похожи, их даже всегда принимали за отца и сына. А это Илья уже взрослый с другом своего детства – они ездили в какой-то спортивный лагерь.

– А… этот друг – кто он? – голос Алины внезапно осип.

– Этот? Это Антон Муромцев. Он сейчас заведует моей клиникой. Очень талантливый врач, между прочим. Вам, кстати, не нужно обследоваться по женским делам? Я могла бы направить вас к нему.

– Спасибо, – хмуро буркнула Алина, с ожесточением проведя тряпкой по фотографии Ильи и его друга детства Антона Муромцева, – мне частная клиника не по карману.

– Да ну что вы, это не ваши проблемы – все мои сотрудницы пользуются услугами клиники, я это оплачиваю. Так что, если хотите, то в любой момент можете туда обратиться и сказать, что я вас направила.

– Благодарю, я подумаю.

Аккуратно уложив альбомы обратно в шкаф, Алина заперла дверцу, повесила ключ на гвоздик и вышла, волоча за собой пылесос. Лилиана отметила странное выражение на лице молодой женщины, но не придала этому значения – мало ли, что может твориться в голове такой неприятной особы.

Осторожно стирая салфеткой остатки крема около глаз, она смотрела на свое отражение. Женщина в зеркале задумчиво улыбалась счастливой и нежной улыбкой, губы беззвучно шептали:

– Илья, мой любимый, мой ненаглядный!

Разбуженные старыми фотографиями воспоминания почему-то поселили в ее душе твердую уверенность, что муж к ней вернется и очень скоро.

Глава третья

Шла сорок третья неделя беременности Кати Баженовой, а у нее еще даже не опустился живот. Антон не стал класть ее в стационар, но почти ежедневно привозил на мониторинг. Его тревожили результаты УЗИ, указывающие на некоторое сокращение количества околоплодных вод, хотя состояние ребенка было нормальным. Однажды, приехав вечером из клиники, он даже пригрозил:

– Не родишь через неделю – буду вызывать искусственные роды. Лентяйка чертова, даже рожать ленится.

Катя испуганно заныла:

– Что ты, Антошенька, это же у меня семейное – мама Юльку в десять месяцев родила, я помню, как она подруге рассказывала. И со мной тоже переходила.

Она была лохматая и кругленькая, как плюшевый мишка, поэтому Антон, взглянув на ее виноватое испуганное лицо, смягчился:

– Ладно, не психуй, все будет нормально. Поужинала?

– Ага. Едем к Ритке?

– Идем пешком, – неумолимо ответил он, – бери зонт.

– Ты меня за время беременности спринтером сделал, я в жизни столько не ходила.

Тем не менее, со вздохом выглянув в окно, Катя пошла одеваться. На улице моросил мелкий дождик, но нужен был ураган, вырывающий с корнем деревья, чтобы брат, отменил их ежевечерний пеший моцион – Антон требовал, чтобы она проходила не менее пяти километров в день.

До новой квартиры Карины и Ильи, где остановилась приехавшая в Москву Маргарита, было по подсчетам Антона два километра. Два туда, два обратно, один в течение дня по магазинам – вот и набежит. Гораздо сильнее его беспокоила Маргарита – она практически не выходила из дому, и спорить с ней было бесполезно.

– Я хожу столько, сколько надо – по дому, по лоджии. Не надо спорить со мной, Антон, дорогой, я сама врач и прекрасно все понимаю. Если я поступаю так, а не иначе, значит, у меня нет другого выхода.

– Я не спорю, – угрюмо отвечал он, – я уже понял, что с тобой бесполезно о чем-то спорить, в чем-то тебя убеждать. Я знаю только одно: все эти месяцы я умирал от тревоги, не зная, как ты, и что с тобой. Я и сейчас ничего не знаю и ни в чем не уверен – что будет дальше со мной и с тобой, что будет с нашим ребенком. Ты не хочешь быть моей женой – наверное, я недостаточно хорош для такой женщины, как ты. И не надо мне рассказывать о каких-то загадочных угрозах – я уже давно сказал тебе, что ничего не боюсь. Но я постепенно начинаю терять терпение.

Маргарита прижимала его руки к своим щекам, и взгляд ее зеленых глаз был так тосклив, что Антон терялся.

– Антон, любимый, дорогой мой, давай подождем, пожалуйста! Хотя бы, пока родится ребенок, а там будем решать.

– Ладно, как хочешь, – он не мог выдержать и сдавался, но не до конца, – однако ты должна рожать в клинике, твои идеи насчет того, чтобы рожать дома, просто абсурдны. Конечно, сейчас некоторые новомодные дамы рожают и дома, и в ванне, но это не твой случай – у тебя первые роды, а тебе не двадцать лет. Осложнения, разрывы, инфекции. К тому же, к новомодным выезжают целые бригады врачей, а ты хочешь, чтобы я принимал роды один.

Она рассмеялась, прижавшись к его плечу.

– Вообрази, что мы с тобой на пустынном острове под пальмами. Не бойся, любимый, все будет хорошо. Анализы у меня хорошие, отеков нет, ребенок лежит правильно. И не бойся, я еще не такая старая.

Антон со вздохом потер лоб и покачал головой.

– Конечно, ты не старая, это я старик – ворчу, брюзжу. Ладно, как хочешь, но только договоримся так: если возникнут осложнения, я тут же везу тебя в клинику.

– Договорились.

После споров они обычно, тесно прижавшись друг к другу, долго сидели в комнате Маргариты. Однажды Катя, зайдя без стука и увидев странные выражения их лиц, смутилась и попятилась, бормоча извинения. Брат и Рита, казалось, даже не заметили ее появления, но по дороге домой она осторожно спросила:

– Как вы с Риткой решили? Когда поженитесь?

– Не знаю, – он говорил именно так, как говорят с человеком, который лезет не в свое дело, но Катя набралась смелости и продолжила расспросы:

– Но ведь как же иначе? Неужели она уедет и заберет маленького? Почему, братик, ведь вы же любите друг друга, я вижу. Ритка всегда была сумасшедшая, не позволяй ей все разрушить, стой на своем.

– Хватит болтать, еще и ты будешь тянуть из меня жилы!

– Ладно, – она послушно замолчала, но, пройдя несколько шагов, все же не удержалась: – Карина тоже очень переживает из-за вас. Знаешь, какой скандал был, когда они покупали эту квартиру?

– Скандал? – Антон недоуменно поднял брови. – Я не знал. Почему вдруг скандал – квартира вполне нормальная?

– Ритка сразу после Нового года позвонила и просила Карину купить четырехкомнатную квартиру в этом районе на имя Жоржика. Она ведь постоянно переводит Каринке деньги, но та их не берет – Илья, понимаешь, гордый и не разрешает. Как же это так, он что, сам свою семью не прокормит и не обеспечит?! Когда ему Каринка сказала про квартиру, он опять полез в трубу – своему сыну он купит жилье сам, но немного позже.

Антон пожал плечами.

– Естественно, что он хотел подождать – Карине скоро должны делать операцию заграницей, и неизвестно, во сколько это обойдется.

– Ритка уже сказала, что сама оплатит операцию, но это тоже ниже его достоинства. Квартиру купить – ему тоже не по нраву, – Катя презрительно сморщила нос. – Ну, мужики! Это ведь родная сестра!

– Он слишком много пережил с Лилианой, когда его покупали и принуждали силой, человек забывает все, кроме чувства унижения.

– Каринка тоже думает примерно так, поэтому она сначала хотела отказаться, но потом подумала… Понимаешь, она решила, что Ритка хочет квартиру в этом районе из-за тебя – рядом твоя клиника, я тоже близко живу, а ты ведь должен постоянно за мной присматривать. Ты ведь сам рассказал Илье, что мы с тобой брат и сестра, и они с Кариной очень близко все приняли к сердцу. Особенно то, что папа перед смертью просил тебя обо мне позаботиться.

– Конечно, ты же у нас грудничок, – проворчал Антон, тронутый словами сестры, и поправил ей капюшон.

– Она все же уговорила Илью – у них чуть ли не до разрыва дошло, но Каринка настояла на своем. Ну, и не так уж плохо получилось – Илье есть, где по ночам на компьютере работать, он же «сова». Два туалета, балкон, лоджия, потолки высокие, воздуха много, а в старой квартире Каринка постоянно задыхалась. И по ночам ей нужно высыпаться, а теперь няня может с Жоржиком ночевать в отдельной комнате. Главное, что комната для гостей есть – Ритка приехала и спокойно живет, никого не стесняет.

Она еще говорила, но Антон, занятый своими мыслями, уже не слушал. Он думал о странной рыжеволосой женщине – такой страстной, гордой и нежной. Она любит его, носит его ребенка, но что и почему мешает им быть вместе? Что за загадочная у нее работа, чем она занимается? Непонятные объяснения урывками, вечная таинственность.

– Рита никогда не говорила тебе о своей работе? – внезапно спросил он у сестры, бесцеремонно прервав на полуслове ее описание новой квартиры Карины.

Катя запнулась, но не обиделась.

– Нет, – мягко ответила она, – Ритка не такой человек, чтобы попусту болтать. Она много лет работала с папой, но мы знали, что их институт засекречен, и никто никогда ни о чем не спрашивал – даже мама. Но тогда мы чувствовали, что они горят, живут работой, а теперь она какая-то… какая-то надломленная. Я знаю, что ей платят большие деньги, но знаю также, что это для нее не имеет особого значения. Возможно, она сама тебе все скажет – ведь должны же вы будете решить, как жить дальше. Когда родится ваш ребенок.

– Да, когда родится, – глухо сказал Антон.

Ребенок родился теплой апрельской ночью. Весь предыдущий день стояла небывало жаркая и душная для апреля погода, и после полуночи Илья, сев работать за компьютер, распахнул настежь все окна. Он слышал шаги Маргариты за стеной – ее комната примыкала к его кабинету, – но не обращал внимания, потому что она часто бродила по ночам и засыпала лишь под утро. Карина сначала пыталась спорить с сестрой по этому поводу, доказывая, что такой режим вреден для ребенка, но потом махнула рукой – Рита отсыпалась днем, и утверждала, что ее организм требует именно такого режима.

На какой-то миг Илье послышался слабый стон, но с улицы долетали смех и повизгивания девчат, обнимавшихся с парнями, поэтому звук вполне мог донестись оттуда. Дожидаясь, пока стихнет шум машин и голоса припозднившейся молодежи, он вспоминал свой утренний разговор с Лилианой.

Она сообщила, что несколько фирм только что отказались от покупки антивирусных программ и расторгли контракты. Причина – рекламации, присланные хозяевами трех серверов, на которых стояли аналогичные защитные программы. Все эти программы оказались заблокированы, вирус проник на серверы и почти полностью уничтожил всю информацию.

– Из-за расторжения контрактов фирма теряет огромные деньги, – сказала Лилиана, и в голосе ее звучало сочувствие, – не говоря уж о компенсации, которую придется выплатить потерпевшим клиентам. Надеюсь, дело не дойдет до суда, и мы договоримся полюбовно. Как вообще программы могли оказаться заблокированы, Илюша?

– Не знаю, – он был растерян и подавлен, – при установке каждой программы мы несколько раз проводили пробный запуск модельного вируса, и он каждый раз сам ее запускал. Даже пользователь программы не сможет самостоятельно ее заблокировать – коды блокировки хранятся у нас на фирме и строго засекречены. Они могут быть востребованы только, если мы получим информацию, что кто-то использует нелицензионную копию программы.

– Кто имеет допуск к этой секретной информации?

– Я, ты, Александр Иннокентьевич. Конечно, информацию при необходимости может получить сотрудник любого филиала фирмы, но только поставив меня в известность и получив санкцию. Никому из них я за последний год подобной санкции не давал.

– А несанкционированное использование информации?

– Не знаю. Все наши сотрудники проверены, мы работаем вместе не первый год. Если кого-то из них и купили, то должны были заплатить солидную сумму. Зачем хулиганам, запускающим вирусы, платить такие деньги за нашу частную секретную информацию? Только в том случае, если  это не простые хулиганы – если им целенаправленно нужно было «сжечь» вирусом именно эти сервисы.

Лилиана тяжело вздохнула.

– Н-да, непонятная история, мне очень жаль. Разумеется, материнская фирма постарается не допустить скандала, но о прибыли российскому филиалу, я думаю, придется на время забыть – мне только что сообщили об этом из нашего банка в Швейцарии. Поставь в известность своих сотрудников, что отныне они смогут рассчитывать лишь на зарплату от двухсот до четырехсот долларов, поэтому кто-то, возможно, решит сменить место работы.

Илья похолодел – распустить сотрудников означало фактически ликвидировать фирму. Он спросил нарочито безразличным голосом:

– Ты, надеюсь, понимаешь, что вы делаете? Наша фирма всегда выполняла наиболее сложные и оригинальные заказы, приносила самую большую долю прибыли.

– Не фирма, а ты, мой дорогой, – твоя светлая голова. Но ты зря меня обвиняешь, от меня тут ничего не зависит, делами распоряжается папа. Не волнуйся, лично ты без работы не останешься, я об этом позабочусь.

– Спасибо, конечно, но меня больше тревожат мои люди. Я даже готов продать часть своих акций холдинга, чтобы оплатить их работу. Могу я это сделать?

Лиля рассмеялась:

– Акции холдинга? Ты следишь за курсом, мой милый? Вот уже неделю, как они начали стремительно падать в цене. Возможно, на биржу просочились слухи, что я подала в отставку.

Илья оторопел.

– Ты…что?

– Да, милый, я продала свой пакет акций одному из директоров и неделю назад обратилась в совет директоров с просьбой освободить меня от обязанностей президента холдинга. Тридцатого мая в Москве состоится собрание акционеров – директора примут мой отчет о состоянии дел и выберут нового президента.

– Александр Иннокентьевич об этом знает?

– Папа оставил все на мое личное усмотрение, сказал, что ему хватит своих дел – и т.д., и т.п., – все равно, мол, когда-нибудь все, что он имеет, станет моим. Ты ведь знаешь – обычная музыка, которую он заводит, когда обижается. Выдал мне доверенность на проведение абсолютно всех юридических операций и заявил, что дальнейшее зависит только от моего благоразумия, а он не хочет иметь со мной никаких дел. Конечно, я понимаю, что они с мамой были не в себе, когда я увозила Таню, но ведь наша дочь имеет право постоянно видеть своих родителей, общаться с ними, разве нет?

Последние слова она произнесла многозначительным тоном, на который Илья никак не отреагировал, а лишь сухо ответил:

– Не знаю, тебе виднее. Почему ты не предупредила меня, что продаешь акции?

– Милый, я просто забыла – ведь у тебя их совсем немного. К тому же, у меня возникло столько проблем – я еще и за своих-то не получила денег, а только долговое обязательство. Поэтому я сейчас и не могу ничем помочь нашим программистам. Ты, наверное, не поверишь, но я нищая.

Разумеется, Илья этому не поверил, но теперь, сидя ночью перед компьютером и в сотый раз проверяя надежность блокирующей системы, он все сильнее осознавал сложность своего положения. Раз коды блокировки попали в чужие руки, то скоро могут прийти рекламации от других пользователей, купивших их программы. Это означает, что в ближайшее время он не сможет оплатить операцию Карины, но ждать нельзя – болезнь прогрессирует быстрее, чем вначале предполагали врачи. В последний месяц ей стало трудно даже выходить на улицу, она постоянно задыхается и живет на одних лекарствах, но и они скоро перестанут помогать. Уже есть договоренность с кардиологической клиникой в Париже, но теперь… теперь придется просить денег у Маргариты. Впрочем, она с самого начала заявила, что оплатит операцию, но тогда он, Илья, пришел в негодование – неужели же ему всю жизнь находиться на содержании у женщин?! Теперь, видно, придется спрятать самолюбие в башмак.

Закрыв воспаленные глаза и прикрыв их ладонями, он откинулся назад и внезапно услышал тихий голос за спиной:

– Илья!

Бесшумно вошедшая Маргарита стояла, держась руками за живот, и лицо ее было искажено болью. Сразу позабыв обо всем, он в ужасе вскочил на ноги:

– Ритка, что с тобой? Тебе плохо? – не повышая голоса, она приказала:

– Не шуми, ты испугаешь Карину. Позвони Антону, пусть приедет. Скажи, что у меня начались роды, и все идет нормально, а я пойду прилечь.

Илья вдруг забыл, где находится телефон, а когда вспомнил, то так рванул трубку, что оборвал провод и, в конце концов, дозвонился до Антона по мобильному. Тот приехал минут через двадцать, привез специальный большой чемодан с инструментами и медикаментами. Илье, который с отвисшей челюстью открыл ему дверь, он велел:

– Закрой рот!

– Понял, – Илья послушно закрыл рот, потом проглотил слюну и с завистью добавил: – Мне бы твое спокойствие!

– Я буду волноваться потом, а сейчас я тебе скажу, что делать и что принести, но не вздумай вертеться у меня под ногами и вопить, а то дам по шее. Потом сядешь под дверью и сиди – мне, может, что-нибудь еще понадобится.

Илья послушно выполнил все распоряжения друга и сел в прихожей, сложив руки на коленях, как школьник. Из комнаты до него доносились голоса Антона и Маргариты:

– Идет правильно, дыши глубже.

– Дышу. Не волнуйся, Антон, все хорошо. Говори со мной.

– Больно? Я введу тебе обезболивающее, – голос Антона впервые дрогнул, но Маргарита возразила:

– Нет, не надо. Скоро начнутся потуги, я уже чувствую.

– Головка…

Крохотный мальчик с рыжим пушком на макушке и глазами Антона закричал так громко, что Карина у себя в комнате проснулась и сначала спросонья решила, что это плачет Жоржик. Илья перехватил ее по дороге и не впустил в комнату сестры:

– Входить не велено, если что будет нужно, Антон скажет.

Они ждали, пока Антон их не позвал:

– Входите уж, полюбуйтесь на племянника.

Аккуратно обтертый, плотно завернутый в пеленку мальчик лежал на столе и шевелил головкой. Маргарита вытянулась на кровати, глаза ее были закрыты. Карина упала на колени, уткнулась лицом в подушку сестры и заплакала.

– Не надо, не волнуйся, – ровным голосом произнесла та, не открывая глаз, – все хорошо. Помогите лучше Антону тут все убрать.

Часов в десять утра пришла встревоженная Катя, и у лифта встретила няню с важно восседавшим в коляске Жоржиком. Няня с вечера до утра спокойно проспала рядом со своим питомцем, в девять накормила его кашей и теперь везла на прогулку. Она ничего не знала о том, что произошло ночью, и на расспросы Кати лишь недоуменно пожала плечами.

Открывший сестре Антон приложил палец к губам – Карина, утомленная всем пережитым, под утро заснула в своей комнате. Илья, тихо ступая, вышел в прихожую и, широко зевнув, поспешно прикрыл рот.

– С племянником тебя и нас, – шепотом сказал он Кате.

У той округлились глаза, и она немедленно рванулась в комнату Маргариты, но Антон слегка придержал ее, предупредив:

– Только тихо, не шуми.

Новорожденный мальчик, лежа рядом с матерью на широкой постели, время от времени попискивал, разевая ротик. Маргарита спала, чуть отвернув от него голову, и лицо ее было очень бледным.

– Как она? – испуганно прошептала Катя, стоя на пороге и не решаясь войти.

– Все нормально, можешь посидеть рядом, может, у тебя тоже аппетит разыграется, и ты решишься, наконец, родить, – Антон внимательно оглядел сестру. – Кстати, у тебя живот начал-таки опускаться.

– Это плохо?

– Это хорошо, это значит, что скоро родишь.

Они еще стояли в дверях комнаты, когда Илья, торопливо дожевывая бутерброд, вышел из кухни и взял с вешалки свой пиджак.

– Ребята, мне нужно съездить на работу, вы тут без меня справитесь?

– Вот уж без тебя-то мы точно справимся, – хмыкнул Антон. – Я, кстати, тоже должен съездить на часок в клинику – забрал у них обоих кровь, хочу сделать экспресс-анализ и кое-что привезти. Хотел подождать, пока Карина проснется, но раз Катька здесь, то пусть с ними посидит.

– Я посижу, но только вдруг что-нибудь? – она опасливо покосилась на вертевшего головкой малыша. – Он же такой махонький!

– Если что-нибудь, то разбудишь его маму – она врач, как-никак. Только думаю, ничего не случится, и привыкай – у тебя скоро свой будет. Зря не буди, пусть она поспит, – он бережно усадил сестру в кресло и, собрав свой чемоданчик, вышел из комнаты.

Когда из прихожей донесся тихий стук захлопнувшейся двери, Маргарита внезапно открыла глаза и посмотрела на Катю.

– Я не сплю, Катя.

– Ритка! Поздравляю, моя хорошая, я так рада!

Катя поднесла к губам лежавшую на одеяле руку Риты и поцеловала.

– Спасибо. Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. Антон сейчас сказал, что живот опустился.

– Что ж, значит скоро, – она судорожно вздохнула, не поворачиваясь к ребенку, протянула руку и дотронулась до его макушки. – Видишь, какой у тебя племянник?

– Как ты его назовешь, уже придумала имя?

– Какая разница? – Маргарита равнодушно пожала плечами, и Катя вдруг решилась:

– Знаешь, много лет назад я все уговаривала Антона, поскорее жениться, даже придумала имя его сыну, мы с ним уже решили, что… конечно, если ты согласна, то… назвать его Максимом. Антон, правда, тогда и не собирался жениться, он все смеялся надо мной, – она запнулась и умолкла.

Лицо Маргариты впервые дрогнуло, она судорожно вздохнула.

– Пусть будет Максим, мне все равно.

– Тебе не может быть все равно – вы же вместе будете его растить.

– Вряд ли, я скоро уеду.

Катя укоризненно покачала головой.

– Ритка, не мучай моего брата, пожалуйста! Он никогда и никого не любил, кроме тебя, он страдает, я же вижу, что на нем лица нет. Почему, объясни мне, ты его отталкиваешь? Лучше него, благородней его я не встречала человека.

– Я знаю, Катя, я тоже безумно его люблю, но… но именно поэтому нам нельзя быть вместе. Прости меня.

С улицы донесся громкий гудок автомобиля, и обе женщины, вздрогнули от неожиданности. Катя запнулась, забыв, что хотела сказать.

– Он не испугается? – она кивнула в сторону ребенка.

– Нет, он еще не умеет слышать. Карину только бы не разбудили – она до утра не спала.

Гудок Карину все же разбудил. Сонно оглядевшись, она внезапно вспомнила о том, что произошло ночью, торопливо поднялась и, на ходу завязывая халат, направилась в комнату сестры. Уже подходя к двери, услышала голос Кати и замедлила шаг.

– Ты хочешь уехать и забрать маленького? Почему? Антон этого не переживет! За что?

– Успокойся, Катя, я уеду, но ребенок останется здесь, я не могу взять его с собой.

Голос Риты был спокоен, Карина, застыв на месте, прислонилась к дверной притолоке, и теперь до нее долетало каждое слово.

– Ты совсем с ума сошла, Ритка? – расстроено говорила Катя. – Я знаю, что ты все всегда переворачиваешь с ног на голову, но не до такой же степени! Нельзя же всегда, извини, заниматься дурью и губить свою собственную жизнь и жизнь других! Зачем ты все это делаешь? Папа много раз объяснял мне, что ты талантлива, не от мира сего, вся в хирургии, и все твои странности от этого большого таланта. Но ведь и талантливые люди имеют право на счастье.

– Преступники не имеют, – теперь тон Маргариты стал резок, – а я преступница.

Катя тяжело вздохнула.

– Ой, Ритка, опять твои невероятные фантазии, как ребенок, право. Папа всегда говорил, что ты не умеешь адекватно оценивать действительность. Я подозреваю, что в твоей работе случались неудачи, и ты, как хирург, приняла их слишком близко к сердцу. Дорогая моя, от этого никто не застрахован, ты не убила, не украла, не ограбила банк. Очнись и перестань себя накручивать. Ты живешь в реальном мире, и не измышляй того, чего нет.

Она умолкла, потому что ребенок негромко закряхтел, его красное сморщенное личико задвигалось. Маргарита мельком взглянула на сына и отвернулась. Мальчик, поворочав рыженькой головкой, затих и вскоре опять крепко спал, причмокивая пухлыми губками. Его мать смотрела на Катю огромными зелеными глазами, вокруг которых легли черные круги.

– Помнишь, Катя, когда в открытой печати появились последние публикации твоего отца? – спросила она.

В глазах Кати мелькнуло недоумение.

– Нет. Ритка, родная, причем тут это?

Ровным голосом Маргарита продолжала:

– Это был восемьдесят третий год, мы выступали на международной конференции нейрохирургов и доложили о своих последних результатах. Госбезопасность тогда обратила внимание на нашу работу, поскольку Максим Евгеньевич указывал на изменения личности, которые возникали после наших операций. Все, связанное с изменениями человеческой психики, в то время бралось под контроль КГБ, на эти работы выделялись огромные средства. Твоему отцу дали целый институт, разрешили самому набрать штат сотрудников. Зарплаты у нас были огромные, мне даже, ты помнишь, дали комнату в общежитии – это при тех-то ограничениях с пропиской в Ленинграде! Естественно, мы все давали подписку о неразглашении и не могли публиковать полученные результаты нигде, кроме как в отчетах для служебного пользования. Тем не менее, в нашем распоряжении было новейшее медицинское оборудование, самые лучшие медикаменты, а для опытов нам закупали любых экзотических животных – от крыс редких пород до приматов. Мы также оперировали – тяжелые случаи злокачественной шизофрении, когда шанс на выздоровление был равен нулю. Обычно после операции наступало улучшение, во многих случаях пациент выглядел совершенно здоровым и мог вести нормальную жизнь. Разумеется, подобное психохирургическое вмешательство применялось лишь в стопроцентно неизлечимых случаях, поскольку оно полностью меняло личность больного и в достаточной степени травмировало мозг – за шесть лет мы прооперировали в общей сложности около пятидесяти человек, часть операций окончилась неудачей. Разумеется, этого было недостаточно для того, чтобы сделать какие-то обобщающие выводы.

– Ритка, – не выдержав, прервала ее Катя, – я помню то время, папа иногда сутками засиживался на работе, весь прямо горел. Мы тогда ничего не знали, ты мне можешь рассказывать и рассказывать – я готова слушать до бесконечности. Но сейчас решается судьба моего брата, твоя судьба, судьба Максимки. Пожалуйста, давай…

– Не перебивай, Катя, дай договорить! Дальше: в восемьдесят девятом нашу тему закрыли, институт разогнали – перестройка, свобода слова. Правозащитники вдруг вытащили на свет, что наши работы связаны с влиянием на психику человека. Какие-то международные организации потребовали прикрыть наш институт, и этот придурок Горбачев пошел у них на поводу. Максим Евгеньевич бился, пытался доказать, что направление института связано с психиатрией, но ему заявили, что наша статистика излечения больных недостаточна, – с губ Маргариты сорвался едкий смешок, полный горечи и злобы. – Ха! Зато теперь у меня статистики через край! За последние годы я прооперировала сотни людей – здоровых, а не больных.

– Что? – Катя стиснула руками свой живот и откинулась назад. – Я… я не понимаю.

Маргарита смеялась – беззвучно, одними губами – и говорила почти весело:

– А что тут не понимать? Я работаю на практичных людей. Макаки, крысы – все это дорого и сложно. Человеческий материал самый дешевый, люди у нас кругом и на каждом шагу – лишние, никому не нужные. К моим услугам самые последние достижения биохимиков и электронщиков, я постоянно совершенствуюсь! Даже твой отец был бы поражен, увидев то, чего я достигла.

– Все еще не понимаю, – в дрожащем голосе Кати звучала растерянность, – что ты делаешь и чем занимаешься? Прости, я тупая, до меня долго доходит.

– Я же говорю: совершенствуюсь. После операций, которые я провожу, личность пациента практически не меняется, лишь одна маленькая особенность: если от него потребуют выполнить определенную работу, то он ее непременно выполнит, но не как робот, а на самом высоком уровне. Крохотный контур внутри мозга в нужный момент превратит его – не скажу в раба, а скорее в идейного сторонника. Жена сочтет своим долгом похитить у мужа секретные документы, свидетель солжет в суде и сочтет это святой обязанностью, а пилот направит свой самолет на жилые кварталы, и страх его не остановит. Потому что после операции пациенты утрачивают инстинкт самосохранения.

– Ты шутишь, Ритка? – Катя с трудом проглотила застрявший в горле ком. – Зачем и кому это надо? Или ты решила начать сочинять фантастику?

– Бог мой, кому надо! Да многим это надо! Другое дело, что не у всех это может получиться, поэтому организацию подобной работы лучше доверять профессионалам. Те люди, на которых я работаю, именно такие профессионалы – они выполняют заказы. От правительств, от политических партий, от частных лиц. Своего рода монополия. Они сами все планируют и организуют, клиенту остается лишь высказать свое пожелание и заплатить деньги, наивные детективы будут удивляться, почему столь несвязанные между собой преступления имеют столь похожий почерк.

– Хорошо, ладно, детективы детективами, но причем тут ты? Я не понимаю тебя, Ритка, какие заказы? Какие профессионалы? Ты можешь говорить серьезно?

Маргарита устало закрыла глаза.

– Я говорю серьезно, Катя, Человеческий материал действительно самый дешевый в мире. Похитить информацию или подготовить ликвидацию какого-либо лидера – сложная и дорогостоящая работа. Но если секретарь, которому безусловно доверяют, согласится стать нашим союзником, а любовница этого лидера внезапно направит машину, в которой они оба едут, в пропасть… Для этого надо всего лишь, чтобы они попали в руки ко мне или к моим коллегам и перенесли небольшую операцию на миндалевидном комплексе. Это очень легкая и быстрая операция, она занимает от пяти до десяти минут, зонд вводится в мозг через носовое отверстие под местной анестезией, и пациент предполагает, что ему проводят обычное обследование носоглотки. Небольшое головокружение и легкая тошнота быстро исчезают. Впоследствии, если все было сделано правильно, ни оперированный человек, ни его близкие даже не подозревают об изменениях в его мозгу – они проявятся лишь в нужный момент. Самое сложное тут, пожалуй, уговорить человека, чтобы он согласился приехать к нам. Но для этого в организации работает целая сеть специально обученных агентов. Ты мне все еще не веришь?

И то, как спокойно говорила Маргарита, внезапно заставило Катю окончательно ей поверить.

– И много? – она с трудом выдавливала из себя слова, стараясь привести в порядок метавшиеся мысли. – И много вас таких… специалистов?

– Не очень, – бесстрастно ответила ее собеседница. – Работа психохирурга или нейрохирурга доступна не каждому, это дар, с которым нужно родиться. Не хвастаясь, скажу, что самую тонкую и ответственную работу поручают лично мне, но у нас есть еще несколько достаточно опытных нейрохирургов. Если же нужно что-то примитивное – например, чтобы человек, обмотанный взрывчаткой, вошел в кинотеатр и нажал на кнопку детонатора, то для этого есть другие филиалы, мы этим не занимаемся. Те хирурги не столь квалифицированны, как мы, во время операции они могут сильно повредить мозг, но ведь от их пациента в дальнейшем особо тонких действий и не потребуется.

– Перестань! – закричала Катя, закрыв лицо руками. – Перестань, я не хочу слушать! Пусть они, пусть, но ты… Ты – самая талантливая ученица моего отца, его гордость. Мне иногда казалось, что он к нам, своим детям, никогда не относился так трепетно, как к тебе. Почему ты связалась с этими людьми?

Маргарита устало вздохнула.

– Им с самого начала было все известно о наших работах в институте – и это несмотря на тот режим строгой секретности, в котором мы провели все эти годы! Сначала они планировали договориться с Максимом Евгеньевичем, но он уже был тяжело болен, и они вышли на меня. Я подписала контракт, начала работать в одной из их лабораторий, но в то время и речи не было о каких-либо экспериментах над человеком.

– Но как? Что заставило тебя согласиться?

Рита молчала какое-то время, потом глухо ответила:

– Ненависть. Ты не знаешь, что я видела, не сможешь понять. Когда на твоих глазах убивают и заживо жгут людей, жизнь человеческая теряет свое значение. Те, кто это делал, в моих глазах не были людьми, и я… Потом, я поняла, что главное – начать. Это так же, как убить – в слепой ярости лишаешь кого-то жизни, а потом понимаешь, что все не так уж сложно. Тем более что я никого не убиваю – мои пациенты живы и здоровы, а что дальше…

Она равнодушно пожала плечами, и от этого простого жеста, Катя вдруг вскипела:

– Ты должна это прекратить, слышишь? Откажись, разорви с ними всякие контракты. Ты талантлива, ты ученица моего отца. Если ты не найдешь работу в России, то тебя с радостью возьмет на работу любая зарубежная клиника – сейчас ведь не восемьдесят девятый год.

– Дура! – гневно, но тихо ответила Маргарита. – Ты просто дура, Катька. У меня, наверное, мозги поехали после родов, или ты меня так достала, что я рассказала тебе все это! Ни Антону, ни Карине – не вздумай никому из них ляпнуть о том, что я сейчас тебе сдуру выложила! Помни, что не только ты, но и любой другой человек, который узнает, будет в смертельной опасности. В смертельной!

Катя оробела от яростного взгляда зеленых глаз.

– Нет, я никому, – испуганно пролепетала она, – но ведь ты не можешь вечно с этими людьми… Ты же сама понимаешь…

– Неужели ты думаешь, что эти люди меня когда-нибудь выпустят? – губы Маргариты с горечью искривились. – Я пыталась, хотела – этой осенью, после того, как я встретила твоего брата и поняла, что жду ребенка. Я хотела порвать с ними, когда на моих глазах разбился самолет – его пилотировал летчик, которому я сделала операцию, и эта авария была сознательно спланирована. В рекламных целях – продемонстрировать заказчику наши возможности.

– Боже мой, Ритка…

– Я хотела, и мне было плевать на то, что будет со мной, но мне откровенно объяснили, что моя сестра была и остается заложницей всех моих действий. Поэтому я скрываю ото всех наши отношения с Антоном, скрываю рождение сына – не хочу давать им еще и других заложников.

– И ты… будешь продолжать? – сдавленно прошептала Катя.

– Придется – пока я жива. Но даже и моя смерть ничего не решит – те, кто работал под моим руководством в последние годы, достаточно хорошо переняли мой опыт. Конечно, они оперируют не столь искусно, как я…

– Да, конечно, даже тут ты не можешь не похвалиться, – всхлипнув, Катя вытерла слезы со щеки ладонью. – Папа, я помню, часто говорил, что в тебе достаточно таланта и честолюбия, чтобы обо всем в жизни позабыть и посвятить себя любимому делу. Бедный папа, сколько надежд он на тебя всегда возлагал, сколько говорил об этой твоей искре божьей! Помню, какой серенькой мышкой я себя всегда чувствовала, когда он говорил о тебе! Бедный, какое счастье, что он умер и не узнал, чем ты сейчас занимаешься!

– Он знал, – Маргарита закрыла глаза, – я все сказала ему, когда приезжала к вам перед его смертью, помнишь? Я тогда была вне себя, я ненавидела все человечество, а он… Что он сказал тебе обо мне, когда я ушла?

Лицо Кати окаменело, она сцепила пальцы рук и прижала их к груди, словно пытаясь сдержать рвущуюся наружу боль.

– Папа ничего мне не сказал, – холодно ответила она, – он уже не мог ничего сказать, потому что… умирал, когда я вошла к нему. Последние слова его были «душа есть», и теперь я понимаю: это было обращено к тебе. Последние минуты его жизни были отданы тебе, а не мне, понимаешь ли ты это? Я с этим уже смирилась, но ты права – ты не сможешь быть ни женой, ни матерью, я не отдам тебе ни брата, ни племянника, слышишь?

Рита приподнялась на локте, глаза ее гневно сверкнули.

– Слишком много на себя берешь, ты не можешь мне что-то отдать или не отдать! Тем более, моего сына!

Впрочем, сразу же успокоившись, она вновь легла на спину и закрыла глаза. Ребенок внезапно заплакал, но Катя, поднявшись с непривычной для ее округлившейся фигурки быстротой, схватила Маргариту за руку.

– Не трогай его, не прикасайся к нему! – внезапно она почувствовала резкую боль внутри и схватилась за живот, но продолжала говорить: – Уезжай, катись к черту! Я заберу Максимку, он будет моим и только моим, ясно?

Две или три секунды обе женщины с вызовом смотрели друг на друга и одновременно вздрогнули, услышав, как Карина открыла дверь и встала на пороге.

– Я все слышала, – тихо и очень просто сказала она, но тут же повернула голову, услышав негромкую трель дверного звонка в прихожей. – Это Антон вернулся, я открою. Не надо ему… говорить.

Когда Антон вошел в комнату, Рита лежала на спине, закрыв глаза. Катя стояла посреди комнаты с испуганно округлившимися глазами, чувствуя, что по ногам стекает какая-то жидкость.

– Ой, у меня… что-то течет! – она недоуменно и с некоторым смущением посмотрела на мокрую юбку.

– Черт, да у тебя воды отходят, надо в клинику, собирайся, – Антон торопливо подошел к сестре и взял ее за локоть, но Катя с внезапно исказившимся лицом дернулась в сторону.

– Подожди, Антоша, подожди – мы должны взять с собой маленького, потому что Рита уедет, и он теперь будет всегда со мной.

– Не пори чушь, – раздраженно произнес ее брат, – мы с Ритой все решим сами, а сейчас пошустри, а то родишь в машине.

– Катя права, – в упор глядя на сестру, неожиданно сказала стоявшая на пороге Карина и на миг прижала руку к груди, где в последние месяцы поселилась сжимавшая сердце тупая боль, – так будет лучше. К тому же, в клинике ребенок будет под наблюдением педиатра. Сделай, Антон, как говорит Катя, а там будет видно. Давай, я соберу его и помогу вам спуститься к машине. Да, Рита?

Маргарита не ответила. Карина быстро расстелила на столе маленькое одеяльце, положила поверх чистую пеленку и, взяв с кровати сестры мальчика, начала его аккуратно заворачивать. Смуглое лицо молодой женщины было неподвижно, длинные ресницы опущены, губы крепко сжаты. Антон, поддерживая Катю, растерянно смотрел на Маргариту. Приподняв голову, она сделала было движение в сторону сестры и ребенка, потом, отвернулась и еле заметно кивнула.

– Пусть будет так.

Глава четвертая

Ведя машину, Антон прижимал к уху трубку сотового телефона и отдавал распоряжения:

– Сейчас подъеду, носилки для роженицы к моей машине. Педиатр пусть подойдет осмотреть новорожденного. Подготовить родильное отделение, я сам приму роды.

Его подчиненные действовали, как всегда, очень четко и слаженно, только молодой дежурный врач растерянно спросил:

– Я не понял, Антон Максимович, это двойня?

Через четыре часа все закончилось, измученную Катю отвезли в палату. Она крепко спала – у нее были сильные разрывы, и Антон зашивал их под общим наркозом. Оба мальчика дремали в своих кроватках, стоявших у противоположной стены. Один, с рыжим пушком на макушке, чувствовал себя в этом новом для него мире уже довольно уверенно, другой – с черной прядкой волос, выбивавшихся из-под чепчика, – был еще багрово красным, как все новорожденные.

Антон, войдя в палату, отослал дежурную няню в коридор, постоял рядом со спящими детьми и опустился на стул рядом с кроватью сестры. Он был измучен душевно и физически, ему хотелось хотя бы на полчаса полностью отключиться от действительности, чтобы ни о чем не думать, однако уже минут через десять в дверь заглянула медсестра. Выражение ее лица было торжественным и почтительным, она шепотом затараторила:

– Антон Максимович, вас Лилиана Александровна к телефону просит. Она звонила к вам в кабинет, ей сказали, что вы в нашем отделении, и она…

Антон со вздохом махнул рукой и поднялся.

– Н-да покой мне, видать, лишь в гробу приснится.

Выйдя в коридор, он взял трубку.

– Здравствуй, Антон, дорогой, – голос владелицы клиники был полон искреннего дружелюбия, – я безумно рада за тебя и от души поздравляю.

– Да? – промямлил он, пытаясь сообразить, с чем именно его поздравляют.

– Я уже знаю абсолютно все. Все! – многозначительный тон, каким она это сказала, ясно давал понять: бессмысленно скрывать от хозяйки то, что происходит в ее клинике. – Хорошо еще, что все так закончилось, но я хочу тебе попенять – почему ты вовремя не положил Катю в клинику? Я же предупреждала тебя, что клиника возьмет на себя все расходы, связанные с ее родами. Бедняжка, когда мне сказали, что она родила одного из детей в машине, я чуть не упала в обморок! Ладно, теперь у тебя родились близнецы, и ты должен быть счастлив. Как их состояние?

– Ну… как бы тебе это сказать… В общем-то все хорошо.

– Ладно, – смилостивилась она, – я понимаю, что ты измучен. Если вдруг потребуются дополнительные расходы, то все за счет клиники, ни в чем не отказывай ни Кате, ни детям. Когда придешь в себя, позвонишь – у меня есть к тебе маленькая просьба.

– Да нет уж, чего ждать, говори свою просьбу прямо сейчас, – буркнул он.

В настоящий момент у него не было сил что-либо объяснять Лилиане, хотя поразила нелепая информация, которая непонятно каким образом распространилась по клинике и дошла до ее владелицы. Лиля небрежно возразила:

– Да это не срочно, одна моя служащая хотела получить консультацию по поводу своих женских проблем, но это подождет. Если не возражаешь, я пришлю ее к тебе чуть позже – когда вернусь, потому что мне прямо сейчас нужно срочно уехать. Дня через два или три. Можно?

– Присылай прямо сейчас, я ее направлю к кому-нибудь из специалистов. Потому что дня через два или три я вообще не знаю, останусь ли жив от всей этой вашей женской чепухи.

– Ну, зачем так мрачно? – засмеялась она. – Ладно, мой шофер попозже ее привезет.

– Договорились.

 Повесив трубку, Антон вернулся к Кате. Та уже начала шевелиться.

– Два раза открывала глаза и что-то спрашивала, но я не поняла, – доложила дежурившая в палате нянечка. – Педиатр заходила, сейчас скоро сестра придет пупки обрабатывать. Вы прилягте пока сходите, Антон Максимович, чего вам сейчас тут делать? А то на вас лица нет.

Антон еще раз взглянул на сестру и подумал, что раз она пока спит, то можно съездить к Маргарите. Поднявшись в свой кабинет, он вытащил из стола ключи от машины и уже в третий раз за нынешний день позвонил Карине. Она немедленно взяла трубку.

– У нас все хорошо, Антон, не волнуйся, – голос ее звучал ровно и бесстрастно, – Рита просыпалась, сказала, что чувствует себя прекрасно. Она даже сама вставала в туалет, а теперь опять спит. Илья заезжал пообедать и просил передать Кате его поздравления. Да, знаешь, – она чуть замялась, – Рита просила, чтобы ты сегодня не приезжал, а побыл с Катей и детьми – ей так спокойней.

– Хорошо, раз она просила, то я именно так и сделаю.

Рассердившись неизвестно на кого, Антон швырнул обратно в стол ключи от машины, с шумом захлопнул ящик и прилег на диван, вытянувшись во весь рост. Он хотел всего лишь расслабиться на несколько минут, но когда очнулся, то настенные ходики показывали, что уже прошел целый час. Коротко сигналил селектор на стене, его зеленый огонек отчаянно мигал.

– Антон Максимович, – проверещал из динамика голос секретарши, – приехала дама от Лилианы Александровны. Я хотела направить ее к кому-нибудь из специалистов, но она хочет поговорить лично с вами.

– Хорошо, проведите ее в мой кабинет.

Поднявшись, Антон пригладил волосы и сел за стол как раз в тот момент, когда в дверь постучали. Улыбающаяся секретарша впустила в кабинет пожилую женщину и ушла, плотно прикрыв за собой дверь.

– Ну, здравствуйте… Илья Семенович.

Перед Антоном стояла Лидия Михайловна, и сурово смотрела на него из-под насупленных поседевших бровей. Он вздрогнул, резко поднялся и подошел к окну. Встал спиной к подоконнику, плотно и напряженно сцепил руки, глухо ответил:

– Здравствуйте, Лидия Михайловна. Садитесь, пожалуйста.

Продолжая буравить его взглядом, она опустилась в кресло и плотно оперлась в подлокотники.

– Я недавно все узнала – видела семейные фотографии в шкафу, Алинка мне показывала. И Илью Семеновича настоящего видела, и вас – узнала, кто вы такой в действительности. Сначала хотела прямо тут же с Лилианой поговорить, потом решила все же сперва объясниться с вами. Что за игру вы затеяли?

– Вам-то что? – угрюмо спросил он. – Или вам от меня что-то нужно? Хотите денег?

Старушка выпрямилась и, поджав губы, бросила на него презрительный взгляд.

– Мы, молодой человек, в советское время не приучены были шантажом заниматься, у нас другое воспитание было. Это пусть спекулянты нынче бизнесменами называются, воры в политику лезут, а мы, старые учителя да интеллигенты, как были с честью и совестью, так и останемся! Мне моя Алинка не советовала вмешиваться, говорила, что это вообще не наше дело, но я так тоже не могу – Таню мне доверили, я за нее отвечаю. Теперь я, конечно, вижу, что и зря сюда пришла – только оскорбления выслушивать.

Антон удержал разгневанную гувернантку:

– Простите, Лидия Михайловна, у меня сегодня был кошмарный день, и я сам не знаю, что говорю. Простите, ради бога!

Она немного смягчилась и опустилась обратно в кресло.

– Слышала, слышала – у вас сегодня сыночки родились. Мне Лилиана Александровна рассказала. И вообще она очень хорошего о вас мнения, поэтому я и не понимаю, как такое могло получиться, что вы пошли на этот обман. Что вас заставило? Ведь нельзя же так просто – взять и растравить душу ребенку. Взрослые-то ладно, но обмануть маленькую девочку…

– Я не обманывал Таню! – он выкрикнул это так громко, что сам испугался звука своего голоса. – Она действительно моя дочь, Илья ей не отец – он уверен в этом, поэтому и не хочет ее видеть. Лилиана хотела от него ребенка, чтобы заставить жениться, но не получилось, и она воспользовалась мной. Почему я должен вам рассказывать все эти унизительные подробности? Что вы еще хотите узнать? Как я все эти годы умолял ее хотя бы разрешить мне увидеть моего ребенка? Как я мучился, когда узнал, что девочка тоскует и мечтает увидеть отца? Я зашел к вам в отсутствие Лильки, чтобы всего лишь поговорить с ней и утешить – я даже не подозревал, что она абсолютно не помнит Илью в лицо и может принять меня за него. А когда она назвала меня папой… Скажите, что мне было делать?

Старушка растерялась, но все еще пыталась сохранить суровый – «учительский» – вид.

– Обман ни к чему хорошему никогда не приводит и все равно открывается, – хотя и строго, но уже немного мягче произнесла она, – вы должны были настаивать на своих отцовских правах, требовать, поговорить с ее родителями, в конце концов.

– Ха-ха! – пожав плечами, горько хмыкнул Антон. – Советовать легко, вас, советчиков, всегда хватает, а толку…

Ему хотелось сказать ей еще что-нибудь ехидное, но в это время зазвонил телефон.

– Антон Максимович, – сказала секретарша, – вам Маша звонит из диагностической лаборатории – новенькая лаборантка, помните? Которая вместо Звягиной, что в декрет ушла.

– Соедини! – рявкнул он, внезапно похолодев при мысли, что, вероятно, анализы на наличие стрептококка обнаружили у кого-то из детей инфекцию.

– Антон Максимович, – взволнованно заговорил звонкий девичий голосок, – тут вот несколько человек проходили диагностику на ВИЧ-инфекцию в период «окна» от предполагаемого момента заражения, поэтому они должны были явиться на повторный анализ, а они не явились.

– Не явились, и черт с ними – им же дороже, – с сердцем ответил он, – я-то что должен делать?

– Так они же заранее оплатили повторный анализ, а вы говорили, что мы обязаны выполнять все оплаченные диагностические процедуры.

– Так позвони им, и пусть явятся! Во всех карточках указаны контактные телефоны. Что ты мне звонишь с такой ерундой?

Девушка испугалась чуть ли не до слез, и голос ее задрожал:

– Я… я звонила им, а никто не пришел. Я теперь не знаю – я же обязана отчитаться.

В другое время главврач пожалел бы неопытную и столь ответственную лаборантку, но теперь он был слишком измучен и раздражен, поэтому накричал на нее:

– С такой ерундой к главному врачу клиники лаборанты не обращаются, моя милая, ты должна уметь решать эти вопросы самостоятельно, если хочешь у нас работать. Звони, объясняй, домой к ним съезди по указанному адресу – это все твоя работа. Поняла?

– Д-да. Простите, пожалуйста, конечно.

В сердцах бросив трубку, Антон повернулся к Лидии Михайловне, но телефон тут же зазвонил снова.

– Антон Максимович, вас Катя просила к ней спуститься, если у вас есть время.

Чувствуя сильную неловкость, он посмотрел на восседавшую в кресле учительницу.

– Лидия Михайловна, меня вызывают – такой день. Нельзя ли перенести наш разговор?

– Не знаю уж, как мне вас звать величать теперь…

– Зовите Антоном. Просто… меня сейчас вызывают к родильнице, и я…

– Так вот, Антон, мы должны решить этот вопрос сегодня раз и навсегда. Я не знаю, что мне делать и что говорить Лилиане – жить обманом я не привыкла. Идите, а я спущусь в вестибюль и подожду вас там.

– Что вы, сидите здесь, в моем кабинете. Извините, пожалуйста.

Когда Антон вошел в палату Кати, няни не было. Он поставил стул рядом с кроватью, с усталым видом опустился на него и взял сестру за руку. Катя слабо улыбнулась.

– Я уже в норме, могу отправляться на бал.

– Где няня? Вдруг мальчишки проснутся?

– Они сейчас уже наорались – им что-то дали попить, обработали пупки и перепеленали. Я эту няню твою послала в буфет чай попить и намекнула, что она может там задержаться подольше. Что это ты всем им понарассказывал?

Антон изумленно поднял бровь.

– Я? По поводу чего?

– Как ты объяснил, что привез меня и Максимку и…

– Что значит «объяснил»? Здесь, в клинике, я никому ничего не объясняю, я отдаю распоряжения. Педиатр нашел, что оба мальчика абсолютно здоровы, и я решил поместить их обоих в твою палату, а не в детское отделение – я ведь все время тут, рядом с тобой.

– Ага, а тебе известно, что говорят? Я сейчас выслушала кучу трогательных поздравлений. В общих чертах: я – одна из твоих многочисленных любовниц, которая ухитрилась заманить тебя в сети и забеременеть. Ты отказался жениться, поэтому я от обиды не хотела ехать к тебе в клинику, пока ты не привез меня силой – из-за этого Максимка родился то ли дома, то ли в машине. Теперь у меня, оказывается, два сына-близнеца, представляешь? Няня и медсестра, пока возились с детишками, надавали мне кучу житейских советов и в один голос уверяли, что теперь-то уж ты на мне непременно женишься. Я не знала, что сказать и, как дура, что-то мычала.

Антон почесал затылок и неопределенно хмыкнул.

– М-да, прямо «мыльная» опера. Мне тоже Лилька звонила и плела нечто в этом роде, но я был такой очумевший, что решил с ней не спорить – у нее в мозгах всегда все набекрень.

Катя засмеялась.

– Видишь, как бывает, если окружаешь свою личную жизнь мраком таинственности! Народ не потерпит дефицита информации, он такое насочиняет, что и во сне не приснится – получится роман с продолжением.

– Да, точно сказано – природа не терпит пустоты. Ладно, я со всем этим разберусь и объясню все и всем, чтобы тебя не терзали глупостями.

Катя сжала пальцы брата и заглянула ему в глаза.

– Не надо, – тихо попросила она, – пусть так все и останется.

– Как это «пусть останется»?

– Антоша, послушай, мы утром говорили с Ритой, и она… она сказала, что должна будет все равно уехать. Ребенка она оставит, а я… ты дашь мне справку, что я родила близнецов, и я запишу их обоих своими сыновьями. Ты запишешься их отцом, и поэтому… не нужно объяснять посторонним, что мы с тобой – брат и сестра. Антоша, братик, – она с силой прижала его ладонь к своей щеке, – я буду любить обоих одинаково, клянусь тебе! Я уже сейчас люблю их одинаково, я буду кормить грудью обоих, а если не хватит молока, то буду обоих прикармливать.

– Ты сошла с ума! – он резко выдернул руку и невольно сжал пальцы в кулак. – Ты знаешь, сестренка, я очень тебя люблю, но не лезь не в свои дела! Мы с Маргаритой все решим сами.

– Нет, Антон, братик, нет! Она мне все рассказала о своей работе, и я теперь понимаю, почему она должны уехать. Вы не сможете быть вместе.

Лицо Антона окаменело.

– Не знаю, что тебе такого сказала Рита, – голос его стал каким-то неестественным. – Мне она тоже много чего говорила – еще летом, потому что сейчас я не хотел ее волновать, и мы с ней в ближайшее время этого не обсуждали. Но мы любим друг друга, у нас сын, и никто не сможет помешать нам быть вместе. Ты, кстати, сама не так давно убеждала меня в этом.

– Да, но… тогда я еще не знала…

– Не знала чего? А, понимаю – она наговорила тебе о всяких опасностях. Зря я оставил ее в таком состоянии с тобой наедине!

– Пойми, Антон…

– Не нужно, Катюша, я вполне допускаю, что организация, заключившая с ней контракт, принадлежит каким-нибудь мафиози. Сейчас во всем мире преступники лезут к власти, они владеют больницами и клиниками, и им, естественно, не хочется терять такого блестящего хирурга, как Маргарита, поэтому они давят ей на психику, прибегают к шантажу, угрожают ее близким. Но меня, знаешь ли, не так-то легко запугать, сестренка! – он вскочил, прошелся по палате и встал перед Катей. – Да, когда-то она подписала с ними контракт на десять лет, но мне известно, что срок его не так давно истек, и закон на нашей стороне. Так что веселей, Катюша, твой брат еще поборется за свое счастье.

Катя пристально смотрела на Антона взглядом, в котором читались нежность и боль. Она медленно протянула к нему руку, и он послушно уселся на прежнее место у ее кровати.

– Антон, милый, любимый мой брат, я больше всего на свете мечтала о твоем счастье, но… Ты не знаешь всего.

Его брови сурово сдвинулись.

– А ты знаешь? Если Рита рассказала тебе что-то такое, то ты должна мне сказать и немедленно! Слышишь, Катька? Я не прощу тебе, если из-за твоих глупостей…

Не сознавая, что делает, Антон до боли стиснул ее пальцы. Катя, даже не поморщившись, поднесла его руку к губам, матерински ласково поцеловала и покачала головой.

– Ну вот, теперь, оказывается, это я во всем виновата. Поверь мне, Антоша, Рита рассказала мне все, и я поняла, что она права – выхода нет. Нет, понимаешь, нет! У вас нет общего будущего, для вашего сына будет лучше, если я стану ему матерью, но тебе… тебе лучше не знать всего до конца. Это тот случай, когда бороться и протестовать не стоит – просто прими все, как есть, и смирись с неизбежным. Как смирилась я, когда узнала, что ты – мой брат.

Внезапно она разрыдалась, а потрясенный Антон, вскочив на ноги, беспомощно стоял и смотрел на нее, не зная, что сказать.

– Перестань! Перестань, Катька, ты с ума сошла! Прекрати реветь, а то молоко не придет. Чего ты вопишь, разве я был тебе плохим братом?

Пытаясь успокоиться, Катя улыбнулась сквозь слезы.

– Ты был и останешься самым чудесным на свете братом, но… но когда-то я мечтала о большем. Совсем недолго, но я… я не могу об этом забыть.

Антон растерялся так, как не терялся никогда в жизни. И тут же разозлился.

– Дура ты, Катька, просто неблагодарная дура, – возмущенно сказал он. – Хотя, наверное, это у тебя после родов – у женщин бывают некоторые странности. Что касается меня, то я всегда был счастлив иметь тебя своей сестрой, хоть у тебя и случаются завихрения.

– Это потому, что у меня нет шарма, – с грустной покорностью согласилась уже взявшая себя в руки Катя. – Из таких женщин, как я, выходят хорошие сестры, но от всего прочего мужчины вежливо отказываются. Вот и Стас – трепался, трепался, а в результате поматросил и бросил.

– Ты что… его еще не забыла?

– Антоша, давай не будем ни о чем говорить, я не хочу ни о ком и ни о чем больше думать. Теперь у меня есть дети – Максимка и Женька. Пожалуйста, давай сделаем, как я говорю, Маргарита не станет возражать.

Антон молчал, но на виске его в такт ударам сердца прыгала синяя жилка.

– Я поговорю с ней, и мы все решим вместе, – произнес он, наконец, стараясь говорить, как можно мягче. – Пока поспи.

– Хорошо, – Катя устало закрыла глаза, но тут же их открыла. – Только пока все не решится окончательно, не объясняй им никому – насчет Максимки. Пусть все так и думают, что…

– Да я не собираюсь никому ничего докладывать, пошли все вы, знаешь, куда? Достали! Спи, я пошел – съезжу к Рите прямо сейчас, чтобы успеть вернуться до пятиминутки. Посмотрю, как она.

Однако, подойдя к своему кабинету и уже взявшись за дверную ручку, Антон вдруг вспомнил, что там, внутри, его дожидается гувернантка Тани, и чуть не сплюнул с досады – надо же было этой въедливой старухе припереться к нему именно сегодня. Тем не менее, переступив через порог, он сделал приветливое лицо и вежливо извинился:

– Простите, Лидия Михайловна, что заставил вас ждать – работа.

Она выпрямилась в кресле и слегка поджала губы.

– Ничего-ничего, я все понимаю. Вы – человек занятой. Я бы не стала вас сегодня так терзать, но мне действительно нужна определенность. Алина мне только вчера все сказала. Она у меня, знаете ли, скрытная, и лишний раз даже мне ничего не расскажет, но тут на нее что-то нашло – убирала и вдруг решила показать мне их семейный альбом. Я, как увидела их свадебные фотографии, вас увидела, так мне аж дурно стало – давление до ста восьмидесяти подскочило. Лилиана сегодня днем уехала – сказала, что на несколько дней. Танюшка из школы вернулась, узнала, что матери не будет, и начала приставать: когда, мол, она теперь пойдет гулять с папой – знает же, что вы встречаетесь только во время материных отлучек. И Лилиана это знает – когда приезжает, то по целому часу меня расспрашивает обо всех подробностях. А я теперь и не знаю, что сказать, как объяснить – врать-то мне в моем возрасте…

– А вы не могли бы пока ничего им не объяснять? Видите ли, Лилька очень взбалмошная, и иногда бывает, что ей лучше не знать всей правды – она может… гм… перевозбудиться и совершить что-нибудь эдакое… гм… непредсказуемое.

– Молодой человек, я не могу этого сделать, – старушка горделиво выпятила грудь, – я работаю на нее, и она производит на меня, в общем-то, неплохое впечатление, хотя иногда, конечно… Тем не менее, она – мать, и я просто не имею права.

– Мать матери рознь, – это вырвалось у него в сердцах, и Лидия Михайловна тут же насупилась.

– Не надо, молодой человек, я больше сорока лет с детьми работаю, и много родителей повидала – и отцов, и матерей. Отцы, знаете ли, часто бьют себя в грудь, клянутся, что дороже ребенка у них никого в жизни нет и чуть ли не до потолка готовы прыгать, а потом, – она пренебрежительно махнула рукой, – потом появилась новая любовь, новая семья, и готово – ребенок им уже не нужен. И это еще бывает ничего, а другим ребенок просто мешает – и новая жена ревнует, и алименты нужно платить. Конечно, насчет алиментов у вас с Лилианой не тот случай, но ведь у вас вот сейчас тоже два сына родились, жена, стало быть, есть.

– Причем тут два сына, причем тут жена? Разве я от этого буду меньше любить свою дочь? Я уже десять лет мучаюсь в разлуке с ней, а вы…

– Э, да все мужчины так говорят. У моей Алинки тоже вот мучился – когда она беременная ходила, он ей с самого начала все душу травил: пусть, дескать, аборт делает, он не вынесет, что его ребенок будет расти без семьи, а развестись с женой и оставить детей ему совесть не позволяет. Сколько она, бедная, из-за него в подушку переплакала – все его жалела, бедного. Но и хорошо, что не поддалась – решила рожать и родила. Зато, как ребенок родился, так от его папочки ни слуху, ни духу нет – кончились, видно, его страдания, утешился. Даже и не знает – родила, не родила, кого родила.

Будь Антон не столь измучен, сердитое брюзжание старой учительницы, возможно даже, вызвало бы у него сочувствие. Теперь же он ощутил лишь прилив сильного раздражения и неожиданно для самого себя вспылил:

– Ладно, и что вы тогда от меня хотите – от такого негодяя и мерзавца? Надо же, какие обобщения – просто диву даешься! Один мужик обманул – все мужчины сволочи! Иуда продал Христа – все евреи гады. Русский за границей перепил и упал в бассейн – все русские, стало быть, пьяницы и свиньи. Знаете, у моих знакомых у дочери учительница в школе ставит пятерку за десять долларов. Принесут дети деньги – ставит пятерку, не принесут – тройку. Что мне теперь говорить – что все учителя взяточники?

Возмущенная Лидия Михайловна поднялась на ноги.

– С какой стати вы на меня так кричите, молодой человек? Я пришла, чтобы поговорить с вами по душам, а не оскорбления слушать! Я вам по возрасту в матери гожусь, и взяток в жизни не брала! – она высоко вскинула трясущийся старческий подбородок, но Антон так завелся, что никак не мог остановиться:

– И буду кричать, потому что вы мне итак уже душу вывернули своими нотациями да обобщениями. Чего вы хотите – рассказать все Лильке? Говорите, и увидите, что из этого получится. Говорите!

– Да, я, скорей всего, так и сделаю – сразу же и непременно поговорю. Зря я сюда пришла, всего вам хорошего, – учительница с достоинством вскинула голову, повернулась к Антону спиной и направилась к двери.

Антон подождал, пока в коридоре стихнут шаркающие старушечьи шаги, потом сел в кресло, схватился за голову и просидел так довольно долго – до тех пор, пока часы на стене не пробили половину шестого, а селектор голосом секретарши не произнес:

– Антон Максимович, я эту старушку проводила до машины и отправила. Пятиминутку будете проводить? А то все ждут.

Слушая сообщения врачей из разных отделений, Антон вновь и вновь вспоминал свой недавний разговор со старой учительницей. Отдав последние распоряжения и выключив, наконец, компьютер, он закрыл глаза и откинулся назад, пытаясь привести в порядок метавшиеся мысли – Танюшка… Рита… Рита и их сын.

В том, что касалось Тани, оставалось положиться на судьбу – изменить что-либо было не в его силах. Рита же… Поехать сейчас к ней, чтобы откровенно обо всем поговорить? Нет, пока рано – пускай еще денек отдохнет, у нее должно прийти молоко. Возможно, она именно поэтому просила его сегодня не приезжать – чувствует себя недостаточно крепкой для неизбежного разговора. Ладно, он съездит и просто посмотрит, как она. Возьмет ее за руку и молча посидит рядом, а потом вернется в клинику – к их сыну. Побеседовать по душам можно и завтра – один день погоды не сделает.

Немного расслабившись от этой мысли, Антон вытащил ключи от машины, накинул пиджак и направился к выходу. Он уже включил зажигание, когда, приоткрыв дверцу и ловко проскользнув в машину, на сидение рядом с ним плюхнулся Стас.

– Здравствуй, доктор, я тебя давно уже тут жду.

Антон выключил зажигание и окинул неожиданного гостя хмурым взглядом.

– Давно не виделись. И что ты от меня хочешь?

– Хотел узнать, как Катенька Она ведь сегодня родила?

– Родила. И что дальше? Хочешь ее поздравить?

– Видишь, какой ты сердитый, – Стас со вздохом покачал головой. – Ладно, считай меня бандитом, но ведь я тоже человек. Неужели мы хоть минуту не можем поговорить?

– Говори, я слушаю, – холодно ответил Антон и откинулся назад.

– Я несколько раз звонил в клинику, мне сказали, что у Екатерины Баженовой родились близнецы. Мальчики. Ничего не напутали? Я ведь перед Новым годом к тебе подходил спросить, ты говорил, что ультразвук показал одного мальчика.

– Какая тебе разница, кого родила моя сестра? Ты чем-то недоволен? Хочешь предъявить претензии? Валяй, не стесняйся.

– Какой ты злой, доктор, в чем ты меня винишь? Ты ведь сам не хотел бы, чтоб я остался с Катей и испортил ей всю жизнь. Разве трудно ответить на такой простой вопрос?

– Не трудно, – угрюмо буркнул Антон. – В клинике напутали, Катя родила сына – три девятьсот пятьдесят, рост пятьдесят три сантиметра. Другой ребенок – мой сын от любимой женщины, но это тебя ни в коей мере не касается. Думаю, тебе также не стоит сейчас выяснять, кто из детей есть кто – обоих я запишу своими сыновьями.

– Да, конечно, – Стас судорожно вздохнул и провел рукой по лбу. – Что ж, Катенька будет рада – я всегда знал, что ей больше всего на свете хотелось бы растить твоего ребенка. Если по-честному, то это не она, а я жертва обстоятельств и нужен был ей только так – чтобы было от кого родить. Потому что ты же ей брат, она ведь не могла родить от тебя.

Антон вскипел не на шутку.

– Я выкину тебя из машины, если будешь нести подобную чушь! Твой лимит времени исчерпан, тебе не кажется? Я занят, мне пора.

Стас посмотрел на него и вдруг широко улыбнулся, отчего вокруг рта его неожиданно легли грубые старческие складки.

– Не сердись, Антон, это вы с Катенькой такие чистые люди, что вам ни о чем таком даже в голову не могло бы прийти, а бывает, – он осклабился еще шире, потом махнул рукой и отвернулся, – всякое бывало, что и у меня волосы дыбом вставали. Ты, конечно, очень умный, все знаешь, все читал. Только читать – одно, а воочию, как я, видеть, до чего человек может дойти… Тебе, наверное, такое даже в страшном сне не снилось, и это еще ерунда, когда внуки до смерти трахают собственных бабок, а отцы затаскивают в постель грудных детишек.

– Не думал, что тебя задевают подобные мелочи, – в усталом голосе Антона звучали иронические нотки, и Стас укоризненно покачал головой.

– Эх, доктор, зря ты меня за зверя держишь, мне, может, от всего этого здесь, – он стукнул себя по груди, – в этом месте зябко становится, болит даже. По врачам ходил – ничего не определили, сказали, что здоровье железное. Потом стал думать, что, может, это душа болит, и даже свечку в церковь ходил ставить – не помогло. Может, ты мне скажешь, что там болеть может? Катенька говорила, что ты хороший доктор и сразу одним взглядом можешь болезнь определить.

– Боюсь, ты не по адресу обратился – я специализируюсь в другой области, – хмыкнул Антон и не удержался от того, чтобы съязвить: – Стар, наверное, ты стал, пора менять профессию и уступать место молодым.

Губы Стаса вновь искривила сардоническая усмешка, он кивнул.

– Да, в чем-то молодые лучше нас – работают, как роботы, дело делают равнодушно, чужая боль их не трогает. Думать только плохо умеют, но зачем им думать?

Антон взглянул на него, и неожиданно поинтересовался:

– А сын твоего шефа, которому я ногу лечил, – он тоже такой же робот?

– Лешка-то? Да что ты, он про отцовские дела даже не подозревает. Ребята, что у нас, конченные – три-четыре года большими бабками побалуются, потом или к архангелам, или на иглу сядут, и конец один. А Лешка – он книги читает, учится. Витька семью в свои дела не мешает, они в стороне, поэтому откуда парню знать?

– Так уж он ничего и не знает? Неужели так-таки и не подозревает, кто его папа и чем занимается?

– Да Витька бы умер, если б его парень прознал, он все на свете готов сделать, чтобы мальчишка ни в чем не нуждался. Компьютеры ему, машины, девчонки.

Хмыкнув, Антон с нарочитым пренебрежением заметил:

– Вот парень и вырос бабником. Развратничает, небось, день и ночь?

Стас пожал плечами, с недоумением глядя на собеседника и не понимая, с чего вдруг тот вздумал интересоваться сыном его шефа. Тем не менее, он решил, что если есть тема для беседы, то нужно за нее уцепиться, и пустился в немного пространный рассказ об Алеше:

– Да нет, он мальчик хороший. В последнее время я и девчонок у него не вижу – все занимается, с чертежами своими сидит. Скоро уже диплом защищает в своем институте.

– Ладно, мне это неинтересно, – бесцеремонно прервал его Антон, – у тебя все?

Стас сразу как-то поник и немного даже сгорбился.

– А что еще? Я бы передал Катеньке деньги, но ведь ты не возьмешь.

– Естественно, не возьму.

– За бизнесом ее я слежу – чтобы никто из посторонних в ее фотоателье не вздумал нагадить, пока она не у дел. Если что еще могу сделать, ты только скажи.

– Да что ты можешь еще сделать – разве что цветы ей с поздравлениями послать. Приложи записку – что-нибудь вроде: «Люблю. Жертва обстоятельств».

Стас ответил неожиданно серьезно и печально:

– Ладно, пошлю цветы. До свидания, доктор, спасибо, что поговорил, не побрезговал.

Он приоткрыл дверцу и исчез также быстро, как и появился. Антон посидел немного в машине и снова включил зажигание. Когда он подъехал к дому Карины, было часов девять. Свет в окнах не горел. Антон решил, что Ильи еще нет дома, а Карина и Жоржик с няней уже легли спать. Скорей всего и Маргарита спала – женщины в первые сутки после родов много спят. Он припарковался напротив дома и решил подождать возвращения Ильи – не будить же всю эту компанию сонных дам.

Карина, которой мешала уснуть давящая боль в груди, как раз в это время решила встать и немного походить. Она выглянула в окно и, увидев стоявшую с притушенными фарами машину Антона, пошла к сестре.

– Ты спишь, Рита?

– Нет, просто лежу. Что ты ходишь – сердце?

– Антон приехал, – не отвечая на ее вопрос, сказала Карина, – его машина стоит под окнами. Он, наверное, думает, что мы спим. Позвать его?

– Нет.

Спустив ноги с кровати, Маргарита осторожно поднялась и подошла к окну. Машина была припаркована напротив подъезда, Антон стоял возле нее, пристально глядя на окно Маргариты. Карина бесшумно приблизилась к сестре, и теперь обе они, касаясь друг друга плечами, наблюдали за неподвижной мужской фигурой.

– Он любит тебя, – тихо сказала младшая сестра, – и ты его любишь. Неужели нельзя ничего изменить? Может быть, ты будешь смеяться надо мной, Рита, но если б ты могла поверить в бога, как поверила в него я, когда просила дать мне силы родить ребенка… Ты поняла бы, что бог сможет простить, даже если сам себе откажешь в прощении.

Маргарита повернула к ней бледное лицо, и зеленые глаза странно блеснули.

– Бога нет, – холодно и раздельно произнесла она, – но все на свете имеет свое логическое завершение, и каждый получает, что заслужил. Я не заслуживаю Антона, и незачем тешить себя иллюзиями – нам не быть вместе. Давай, не будем больше об этом. Мне жаль, что ты слышала наш с Катей разговор, но теперь, по крайней мере, мне не нужно тебе ничего объяснять.

– Да, – печально прошептала Карина, опуская голову, – да. Но мне очень грустно – я так надеялась!

– Поговорим лучше о тебе – днем, пока ты возилась с Жоржиком, мне позвонили на мобильный и сообщили, что французский профессор готов принять тебя в любое время. Ему переслали твои кардиограммы и снимки, он тоже считает, что необходима операция.

Карина опустила длинные ресницы и покачала головой.

– Знаешь, Рита, сегодня днем, когда Илья зашел пообедать, он сказал мне, что у него большие неприятности – кто-то сумел похитить секретные коды и заблокировать антивирусные программы. Илюша потратил столько сил и времени на их разработку! А теперь заказчики расторгают контракты, поэтому в ближайшее время мы вряд ли сможем оплатить операцию. Извинись перед французским профессором и…

– Причем тут это? Оплата операции вообще никого из вас не касается, это только мое дело!

– Нет.

Карина произнесла это мягко, но твердо. Маргарита вспыхнула, хотя отказ сестры не явился для нее неожиданностью, и причина его была ей понятна.

– Ладно, давай поговорим откровенно, – сказала она, отходя от окна и опускаясь на кровать. – Сядь, пожалуйста, потому что, как я полагаю, мы будем перепираться достаточно долго. Это из-за того, что ты услышала? Только не нужно притворяться.

– Нет, я не стану притворяться – именно из-за этого, – Карина села на стул у изножья кровати и откинулась назад, чтобы не давить на сердце. – Думаю, тебе лучше прежде решить свои проблемы.

– Я их решу – в свое время. Это не так просто, как тебе кажется. Ты хочешь, чтобы я отказалась работать на этих людей? Я и сама этого хочу, но все очень сложно, и оттого, что я откажусь на них работать, ничего не изменится – там есть другие хирурги.

– Какое мне дело до других, я не могу бороться со всем злом мира, но ты – моя сестра, и я не хочу, чтобы ты…

Она запнулась, ее голос дрогнул – впервые за все время их разговора. Маргарита долго молчала, глядя прямо перед собой, потом со вздохом произнесла:

– Ладно, я сделаю, как ты хочешь.

– Правда?

– Клянусь, Карина, разве я когда-нибудь обманывала свою сестренку? Вспомни, я бывала взбалмошной, грубой, несносной, но я никогда тебе не лгала. Никогда! Но у меня одно условие: ты должна согласиться на операцию. А потом… потом все будет хорошо.

– Боюсь, сейчас ты обманываешь не меня, а себя, – печально возразила Карина.

Маргарита рассердилась.

– Ты понимаешь, что ты делаешь, Карина? Ты губишь себя и тем самым губишь меня.

Наступило долгое молчание, потом, наконец, длинные черные ресницы поднялись.

– Что ж, – тихо ответила младшая сестра, – если следовать твоей логике, то каждый получает, что заслужил.

Лицо Маргариты исказилось.

– Я улетаю завтра рано утром, – сказала она. – Мне больше нечего здесь делать. Поезжу по Европе, отдохну и забуду обо всем на свете. Ты сама так захотела.

– Завтра утром? – испугалась Карина. – Но ведь и суток не прошло, как ты родила.

– Теперь это тебя не касается, я сама решу свои проблемы.

– Но твой сын…

– Скажи Кате, что я оставляю ей своего сына – это то, чего она так добивалась. Передашь Антону… Нет, ничего не передавай. А теперь уходи и прощай – я уеду очень рано, мы вряд ли когда-нибудь еще увидимся.

Карина печально и долго смотрела на сестру, потом вздохнула и поднялась.

– Прощай.

Она бесшумно прикрыла за собой дверь, а Маргарита села, прислонившись к стене, и долго сидела неподвижно, глядя прямо перед собой. Потом она встала и, подойдя к окну, осторожно выглянула во двор – машина Антона по-прежнему стояла напротив подъезда.

«Уезжай, любимый, пожалуйста! Иначе у меня не хватит сил. Твои руки, твои губы, твой взгляд… Больше жизни, больше света белого…».

Наконец, так и не дождавшись Илью, Антон посмотрел на часы и подумал, что уже довольно поздно – не стоит будоражить Маргариту, раз она спит. Ничего страшного, если они увидятся завтра и завтра же на трезвую голову все обсудят и решат. Непонятно, почему ему так тревожно – наверное, из-за Катьки и этого ее придурка Стаса с их дурацкими разговорами.

Вздохнув, он в последний раз бросил взгляд на темное окно и, развернув машину, поехал в клинику.

Глава пятая

Возвращаясь домой после разговора с Антоном, Лидия Михайловна еще в машине почувствовала, что у нее подпрыгнуло давление. Алина, увидев еле державшуюся на ногах мать, рассердилась и испугалась.

– Говорила ведь я тебе, мама, чтобы ты не совалась в эти дела! Господи, да что мне с тобой теперь делать, а?

Она уложила мать на диван в своей комнате, принесла ей адельфан и цыкнула на сынишку, который с громким рычанием, изображая гудение мотора, возил по полу большой грузовик.

– Пусть играет, он мне не мешает, – слабо возразила Лидия Михайловна, ворочаясь на софе, которая поскрипывала при каждом движении ее грузного тела. – Таня придет из школы, ты проследи, чтобы она поела и дописала упражнение – мы вчера начали, но оно длинное – не успели. Попозже я встану.

– Да лежи ты, разберемся! Ты лучше скажи, что ты там узнала – видела этого человека? Что он сказал тебе?

– Если в общих чертах, то получается так, что он и вправду родной отец.

Ей уже стало немного легче от принятого лекарства, и она коротко передала дочери слова Антона. Алина мрачно слушала и презрительно морщила нос.

– Ой, мама, не знаю, зачем ты в это полезла! Сидели бы тихо – наша хата с краю, мы ничего не знаем. Ходит к Тане какой-то и ходит – нам-то что за дело? Теперь эта стерва Лилька всем устроит сладкую жизнь – и этому парню тоже. Я, между прочим, его два раза всего видела, но он очень даже приятный мужик – во всяком случае, производит хорошее впечатление. Неужели ты ей и вправду все расскажешь?

– Естественно, – сухо ответила мать. – Не знаю уж, насколько он там приятный, но только хорошие люди жизнь обманом не устраивают. Не понимаю, почему ты так отзываешься о Лилиане – она работает, занимается бизнесом, а это очень сложно. Она в самое тяжелое для нас время дала нам хорошо оплачиваемую работу, избавила от материальных трудностей.

– Ну да, дала работу! Спасибо – я, преподаватель истории, убираю ее хоромы! Ты, мамочка, как верила в советское время всем газетам, так наивной и осталась. Бизнес, демократия, перестройка! Лилька тебе голову своими долларами задурила.

Лидия Михайловна обиженно поджала губы и потерла виски.

– Милая моя, мне моей пенсии вполне хватало, я пошла в гувернантки, чтобы вас с внуком вытащить. Не хочешь тут работать – ради бога, тебя никто не держит. Но мне доверили ребенка, и от матери я ничего скрывать не могу.

– Ой, ну и пожалуйста, не скрывай, но только потом не удивляйся, когда твоя Лилиана нас отсюда грязной метлой погонит – такой удар! Мы же крайними и окажемся.

– Не кричи на меня, пожалуйста! – сказала Лидия Михайловна, хотя дочь не кричала – просто лицо ее исказила недобрая гримаса.

Старушка внезапно почувствовала такой толчок в голове, что даже охнула, а Алина, махнув рукой, замолчала, и в этот самый момент на пороге появилась улыбающаяся кухарка Оксана.

– Лидь Михална, заболели? Давление? Сейчас отвару вам с пустырником сварю.

– Не надо, не стоит затрудняться, идите на кухню и приготовьте ужин – скоро Таня приедет из школы.

– Да какие там, затруднения – мне в одно удовольствие. Я капитану своему пока варила, так ему все давления на х… были! Пойду, а то у меня все пригорит, б…ь.

По сияющему лицу ее ясно видно было, что она все это время подслушивала за дверью, и ее любопытство было вполне удовлетворено. Старая учительница совсем расстроилась – она терпеть не могла Оксану и в особенности за то, что ее нелюдимая дочь в последние месяцы неожиданно сдружилась с этой разбитной бабенкой.

Почти каждый вечер Алина, уложив Толика спать, отправлялась на кухню, и обе женщины там до полуночи что-то весело обсуждали, но это было бы еще полбеды – главное, что Оксана любила за беседой выпить водки, и Алина не считала особо зазорным составить ей компанию.

– Как ты можешь вообще находиться с этой женщиной в одной комнате, – брезгливо говорила дочери старая учительница, – у нее ведь что ни слово, то мат. Еще ты и водку с ней пьешь.

Алина с усмешкой смотрела на мать и высоко поднимала брови

– А ты нас не слушай, мама, это ты у нас интеллигенция, а я теперь младший обслуживающий персонал.

Лексика Оксаны действительно изобиловала сочными и цветистыми выражениями, которые в литературе называются «ненормативными». На все просьбы Лидии Михайловны не ругаться кухарка лишь удивленно пожимала плечами и добродушно улыбалась, снисходительно глядя на багровевшую от ее язычка старушку.

– Да что вы, Лидь, Михална, я в жизни не ругалась, я просто разговариваю, … твою мать! А как мне еще говорить? Это у меня, б…ь, профессия такая. Да вы не волнуйтесь, а то вас, как моего капитана, удар пи…нет.

Она действительно – просто так разговаривала. Больше двадцати лет Оксана прослужила коком на пароходе дальнего плавания. Работать пошла в восемнадцать лет по окончании кулинарного училища и лишь два года назад вышла на пенсию.

Была она в прошлом коренной ленинградкой, но на одной из встреч с прежними сослуживцами встретила своего бывшего капитана – недавно овдовевшего мужчину лет шестидесяти пяти. Он был одинок, полон ностальгических воспоминаний и после двух часов застолья окончательно и бесповоротно предложил своему бывшему коку стать его спутницей жизни. Оксана подумала и согласилась – капитан имел разные льготы и однокомнатную квартиру в подмосковной Балашихе. Это стало решающим фактором, поскольку для нее самой в то время квартирный вопрос встал особенно остро.

Дело в том, что Оксана имела четверых взрослых детей. Она родила их в первые годы работы на судне, когда еще не научилась как следует пользоваться средствами контрацепции – молодая горячая девчонка-кок готова была распахнуть свои объятия любому затосковавшему морячку, не задумываясь о последствиях. Позже она стала рассудительней, дарила свои ласки с умом и не даром – моряков дальнего плавания государство зарплатой не обижало. Кто были отцы прижитых ею в плавании детей, кока-Оксану волновало не очень сильно. Как и сами дети, впрочем. Воспитание сына и трех дочерей она полностью доверила государству, рассудив, что для этого есть круглосуточные ясли, детские сады и школы-интернаты.

В начале восьмидесятых Оксане, как многодетной матери, выделили четырехкомнатную квартиру возле метро «Парк Победы»». Спустя полтора десятка лет, когда она уволилась с судна и захотела пожить в своем доме на суше, оказалась, что в этой квартире для нее места нет – у каждого из совершеннолетних «детишек» было по своей комнате, и никто из них не желал впускать к себе вернувшуюся из дальних странствий блудную мать.

Выйдя замуж и прописавшись у мужа, Оксана считала, что решила все свои проблемы. Она два года добросовестно ухаживала за капитаном, который страдал гипертонией, и скончался у нее на руках во время очередного гипертонического криза. Спустя неделю после похорон капитана выяснилось, что квартира в Балашихе завещана его любимой внучке, и та собиралась в ней жить. Выгнать Оксану внучка не могла – та была прописана в квартире покойного супруга.  Однако бывшему коку и самой не улыбалось ютиться в однокомнатной квартире с наглой девчонкой и ее мужем-рэкетиром. Оксана себя трусихой не считала, но ее бросало в дрожь от одной лишь ухмылки на разъевшейся физиономии новоявленного «зятя».

– Что, бабуля, хочешь с нами жить? Давай, а то нам без тебя скучно будет.

Грамотная соседка советовала судиться:

– Тебе, как вдове и на пенсии тоже доля положена.

Однако Оксана решила не связываться и поискать работу с жильем – хороший повар всегда и везде нужен. Год она работала в сельском интернате, где и жила, потом кто-то надоумил ее послать резюме на московскую фирму по трудоустройству. Шансов было мало – прописка не московская, и большинство клиентов желали иметь приходящую кухарку. Однако госпожу Шумилову резюме устроило – она как раз и хотела, чтобы весь обслуживающий персонал находился в доме постоянно.

Готовила Оксана очень даже прилично, неплохо пекла пироги с мясом и яблоками, а флотский борщ вообще был ее коронным блюдом. Сама-то госпожа Шумилова дома только завтракала и ужинала, но Таня, вернувшись из школы, теперь часто забегала на кухню, откуда постоянно доносились аппетитные запахи.

– Ешь, ядрена вошь! – говорила разрумянившаяся Оксана, подавая девочке большой кусок кулебяки или пирожок с яблоком. – В твоей-то частной школе, они, б…и такие, детей и не кормят, небось, и даром, что мать твоя деньги платит! Е…льники бы им ихние пообрывать!

Таня была в восторге от столь звучных, прежде незнакомых ей слов русского языка, но Лидия Михайловна, с которой она доверчиво поделилась этими восторгами, едва не упала в обморок и запретила своей воспитаннице близко подходить к кухне.

Теперь, лежа на диване и поглядывая на настенные часы, старушка уже в десятый раз повторяла дочери:

– Смотри, как ее привезут из школы, принеси ей ужин сама. Я попозже встану – чуть голова пройдет.

– Мама, да лежи ты, надоела уже! – измерив матери давление, Алина с досадой отмахнулась: – Куда ты встанешь, у тебя сто восемьдесят. Давай, выпей пустырника – Оксана сварила.

При упоминании Оксаны Лидия Михайловна сердито посмотрела на дочь и брезгливо поморщилась, но потом вспомнила, что однажды отвар бывшего кока помог ей и очень даже неплохо помог.

– Ладно, давай.

Отвар действительно снизил давление. Оксана на этот раз положила побольше валерианы, и старенькая учительница не заметила, как внезапно ее сморил сон. Таня приехала из школы около шести, зашла в комнату Алины и тихо постояла рядом, со своей похрапывавшей воспитательницей, с жалостью глядя на приоткрытый рот и сбившуюся на лоб седую прядь волос.

– У Лидии Михайловны опять давление? – шепотом спросила она у Алины. – У бабушки тоже было давление, она какое-то лекарство пьет, но я забыла.

– Какие лекарства твоя бабушка пьет, такие нам и не снились, – хмуро ответила ей Алина. – Иди, поешь и допиши вчерашнее упражнение, а потом ложись спать.

– Я одна буду спать?

В голосе девочки прозвучал испуг – она боялась спать одна, и даже в Швейцарии в ее комнате всегда ночевали гувернантка или няня. Алина пожала плечами.

– А что делать – я с тобой спать не могу, мне надо за Толиком ночью следить, а маму разбужу, так у нее опять давление подскочит.

– Нет, тогда не надо, конечно.

Улегшись в постель, Таня натянула на голову одеяло и постаралась представить себе, что Лидия Михайловна лежит на своей кровати у окна. Однако это ей не удалось – старушка обычно похрапывала, а сейчас в комнате было тихо. Тогда девочка начала воображать, что там, у окна, лежит не старая гувернантка, а мама. Или еще лучше – папа. Папочка, любимый! Теперь, наверное, из-за того, что Лидия Михайловна заболела, они так и не сумеют встретиться – мама сказала, что уезжает всего дней на пять.

Таня всхлипнула, откинула одеяло и увидела, что на ее столике нет графина с чистой водой – ночью ей часто хотелось пить, и Лидия Михайловна сама приносила кипяченую воду из кухни, а Алина, конечно, забыла. Тане вдруг подумалось, что это неплохой предлог для того, чтобы сбегать на кухню – конечно, ведь ей же хочется пить!

Быстро спустив ноги с кровати, она босиком вышла в коридор и по подогретому кафельному полу пробежала расстояние, отделяющее ее комнату от владений Оксаны. Возле ведущей на кухню двери остановилась – прислушалась к доносившимся голосам.

– Во, б…ь, молодец хозяйка-то, а? – говорила Оксана своим басистым добродушным голосом, в котором слышались нотки восхищения,. – Нет, тебе бы, Алинка, так – ведь ох…еть! Родила от этого Антона, вышла за Илью – молодец, … твою мать! Илья потому-то и знать Таньку не хочет – что он, дурак какой пи…нутый? Давай, я тебе еще налью, чего ты на маманьку свою смотришь – она ж старая, ей же разве допереть, как тебе одной тоскливо?

Послышалось звяканье стекла о стекло, потом Алина сказала:

– Этот Антон производит приличное впечатление – врач и очень интересный мужчина. Даже не понимаю, как он мог на такое решиться – прийти под чужим именем, тайно. Нас всех обманул. Конечно, он отец, переживает за Таньку, но… Нет, не знаю.

– Да пошел он на х…й! Приличный! Все они одинаковы – по е… ал и на сторону. Это он к деньгам хозяйки присосаться хочет, один хрен. И правильно, что мамаша твоя хочет рассказать хозяйке – такого х…я в дом впускать нельзя. Танька-то к нему сердцем прилепилась: «Папа, папа», а он вот ей какую е…альню приготовил.

– Но он и вправду ее отец. Я видела, как он на нее смотрел – аж плакать хотелось.

Оксана хрипло захохотала, снова послышался звон стекла, и кухарка сказала:

– Х… с ними со всеми, разберутся. Давай, Алинка, споем.

Она хрипло затянула «Хазбулат удалой», а захмелевшая Алина потихоньку подтягивала. Таня повернулась и пошла в свою комнату. Ей было страшно, но уже не оттого, что в комнате не было Лидии Михайловны – ее папа оказался не ее папой. Нет, он ее папа – Алина же сказала, что это ее настоящий отец. Тогда получается, что Илья Шумилов – ненастоящий? Внезапно в памяти возникла старушка из музея антропологии, и всплыли обрывки разговора:

«Антон, не узнаешь?… Твоя дочка? … На бабушку похожа, на бабушку!».

Вновь забравшись под одеяло, Таня тихо заплакала. Всхлипывая в подушку, девочка думала, что все равно будет любить папу, и пусть он хоть сто раз всех обманывает, но теперь Лидия Михайловна все расскажет маме, а мама не разрешит им видеться. При этой мысли она разрыдалась так громко, что вышедшие за чем-то в коридор Алина с Оксаной услышали и, приоткрыв дверь, заглянули в комнату.

– Чего ревешь – боишься? – укорила ее Алина таким тоном, каким говорят с трехлетним ребенком. – Не стыдно тебе, а? Такая большая!

– Не плачь, Танька, мать скоро приедет, пряник привезет! – громко сказала Оксана и рассмеялась пьяным смехом. – Дай-ка я тебя поцелую.

Она направилась к кровати, но Таня, почувствовав сильный запах перегара, в ужасе натянула на голову одеяло. Алина потянула кухарку из комнаты:

– Пошли, пошли, мамаша к ней приедет – расцелует по полной.

Она закрыла дверь и потихоньку подталкивала Оксану к кухне, а та громко изливала свое возмущение:

– Нет, ну б…ь, а! Тянет меня, на х… куда-то! Я тебя, Алинка, люблю, на х…, но ты не моряк, как я, ты детей не жалеешь, … твою мать!

Кухарка вдруг прослезилась и протянула руки обнять Алину, но та, увернувшись от пьяных объятий приятельницы, втолкнула ее наконец-таки на кухню и усадила на табурет.

– Сиди уж! Добрая какая – своих собственных по интернатам рассовала.

Оксана налила себе еще водки, выпила залпом и немного успокоилась. Покачиваясь из стороны в сторону, она сидела, уставившись мутным взглядом прямо перед собой, и причитала:

– Ты меня не упрекай, кто ты такая, на х…, чтобы меня упрекать! Я – моряк, у меня, б…ь, вся жизнь в море прошла, у моряка сердце широкое. Хозяйка будет звонить, спросит: почему вы, на х…, моего ребенка без меня не пожалели? Я так и скажу ей: это Алинка, б…ь, злая.

Побормотав еще немного, кухарка уснула, положив голову на стол, а Алина, бесшумно поднявшись, направилась в библиотеку и взяла с полки томик стихов Степана Щипачева, но только села за стол и раскрыла книгу, как зазвонил телефон.

– Мне нужна Лилиана Александровна, – мужской голос в трубке показался ей ледяным.

– Она оставляет всю информацию о своем местопребывании у своего секретаря, – сухо ответила Алина.

– Секретарь ничего не знает, начальник ее охраны тоже. Все ее мобильные телефоны выключены. Это звонит ее отец из Швейцарии – она не говорила вам, куда собирается?

– Нет. Возможно, она просто спит.

Про себя Алина с ехидцей добавила: «и не одна».

В голосе отца Лилианы внезапно послышалась какая-то надтреснутость:

– Да, возможно. Дома у вас все в порядке? Танюша здорова?

– Все в порядке, Таня сейчас спит.

Последние слова Алина сказала мягче, чем собиралась – ей почему-то стало жаль звонившего пожилого мужчину, хотя вот уж его, отца Лилианы, жалеть, казалось бы, было совершенно не за что. Звонок этот ее немного удивил – при ней никто из родителей хозяйки еще ни разу не звонил. Кроме того, госпожа Шумилова никогда не исчезала бесследно – секретарша Тата в любой момент могла связаться с хозяйкой, позвонив на один из ее мобильных телефонов, и это всем было известно.

Развалившись в кресле и забросив ноги на журнальный столик, Алина совершенно равнодушно прикидывала возможные причины исчезновения хозяйки – развлекается с любовником, попала в аварию, напилась в стельку. Ее размышления вновь прервал телефонный звонок – на этот раз звонила секретарша Лилианы Тата:

– Алина, я звоню Лилиане Александровне в ее машину, а машина, говорят, стоит в гараже.

– Правильно, – спокойно подтвердила Алина, – шофер сегодня возил на ней мою маму в клинику на консультацию.

– Но почему Лилиана Александровна не предупредила меня, что уедет на другой машине?– недоумевала Тата. – Странно даже.

– А вот это уж я не знаю, я же не секретарь, я уборщица. Возможно, она хочет отдохнуть и побыть подальше от всех.

– Да, конечно, извини.

Алина не ошибалась – госпоже Шумиловой действительно необходимо было провести какое-то время в уединении. В пять часов того дня, когда Лидия Михайловна ездила в клинику к Антону,  Лилиана приехала из Москвы в Саларьево, и с этого момента они с Михаилом Кукуевым засели за работу в ее кабинете. С утра до позднего вечера в течение пяти дней оба не отходили от компьютера. Примерно раз в полчаса Лилиана звонила охраннику, и тот приносил им горячий кофе с сандвичами, а после убирал грязную посуду и бесшумно удалялся. На шестой день к полудню работа была окончена. Миша откинулся на спинку стула, закрыл воспаленные глаза и испустил вздох облегчения.

– Чисто – не подкопаться, – он помотал головой и засмеялся: – Ну и напряг был, даже не думал, что так круто выйдет! Сегодня точно мой день – везет.

Лилиана какое-то время рассеяно и устало смотрела в сторону, потом повернула к нему осунувшееся за ночь лицо и кивнула:

– Да, получилось. Невероятно, но получилось.

Взгляд Миши внезапно стал тревожным.

– Короче, я сделал все, что вы хотели, – заискивающе сказал он, – теперь как? Вы обещали мне помочь. Поможете?

Она пожала плечами и с некоторым раздражением в голосе холодно ответила:

– Я никогда не отказываюсь от своих обещаний – вы получите все, о чем мы договаривались. Мои люди помогут вам выехать из России, вот чек, виза, загранпаспорт. Наличные на текущие расходы тоже дам.

Вытащив из стола документы, деньги и чек, Лиля положила все это перед Мишей.

– Ага, ладно, – лицо его разгладилось, он схватил чек, но тут же нахмурился и начал его разглядывать с выражением крайнего недовольства.

– В чем дело? – спросила Лилиана с легким презрением в голосе. – Чек не фальшивый, вы получите по нему пять миллионов долларов в одном из парагвайских банков. Чек на предъявителя, и вам нужно будет явиться в банк лично, но место это вполне цивилизованное, и вы легко туда доберетесь. Там вы проведете пару-другую лет, и клиенты, которых вы так здорово «обули», о вас, я думаю, забудут.

– Ну, забудут, да, – Миша напряженно повертел шеей и дернул плечом, – но вы мне даете, стало быть, пять миллионов, да?

– Мы уговаривались о двух, а я даю вам пять – рассматривайте это, как поощрительный приз за хорошую работу, – она снисходительно улыбнулась.

– А Скуратти вы перевели в три банка по десять миллионов – всего тридцать. Он что, больше моего работал? Я для вас почти два миллиарда так раскидал по банкам, что ни одна собака не найдет, а он…

– Не равняйте себя со Скуратти, – сухо оборвала его Лиля, – эта операция была его идеей, и сумму мы с ним заранее обговорили. Вы же… Нет, если честно, то вас вообще не стоило вытаскивать из всей этой передряги, знаете ли! В прошлый раз, когда вы решили побаловаться самостоятельно, то наследили хуже самого бездарного карманника – вас вычислили элементарно.

– Ну и что? – буркнул он. – Сейчас-то я сделал все чисто.

– Сейчас! – на ее лице появилась саркастическая усмешка. – Сейчас я вам помогла и, можно считать, сама сделала половину работы. Вы получили доступ к серверам, где стояли наши защитные программы, я заблокировала все эти программы, чтобы вы могли полностью уничтожить сервер и замести следы, забыли? Между прочим, моя собственная фирма из-за этого понесла огромные убытки.

– Ага, убытки! Потерять сотни тысяч, чтобы получить миллиард восемьсот миллионов – неплохо! Я бы тоже согласился понести такой убыток.

– Это не ваше дело, я объясняю только, что даю вам больше, чем вы заслуживаете. Не хотите – дело ваше, можете ехать в Южную Америку вообще без денег. Потому что без помощи других вы сами по себе просто ноль.

Не задень она столь язвительно его самолюбие хакера, Миша, возможно, не стал бы лезть на рожон. Вдобавок ко всему напряженная работа последних дней, бессонная ночь и усталость сделали свое дело – взвившись, как норовистый скакунок, он вскочил с места и встал перед Лилианой, уперев руки в бока.

– Ноль? Это я ноль? Ладно, я покажу вам, кто я – ноль или десятка. Не думаете, что этот Руслан Керимов, с чьих счетов мы увели деньги, может узнать, кому обязан? Не боитесь?

Лиля усмехнулась – его ярость ее позабавила.

– Вот уж кого я не боюсь, так это Керимова, – легкое движение, и брошенный Мишей чек оказался в ее руке, – но думаю, что деньги вам давать не имеет смысла.

Она аккуратно и долго рвала чек на мелкие кусочки, а Миша наблюдал за ней с искривившимся лицом, потом желчно хмыкнул:

– Ха-ха! За идиота меня держите, да? Да я вас элементарно достану через все ваши счета – думаете, это ограбление века вам так и пройдет? Еще побежите за мной, денег предложите, чтоб я молчал.

– Дорогой мой, – невозмутимо сказала Лилиана, – вы, кажется, хотите прославиться – вы ведь тоже участвовали в этом вместе со мной. Боюсь только, вам этого никак не удастся доказать – вы ведь сами так хорошо замели все следы. Так что со славой придется подождать – голословные утверждения не примет ни один суд.

– А не голословные? Это видели? Думали, я не сообразил подсоединиться и перекачать все на дискету, когда вы проводили последний этап? – он вытащил из кармана дискету и вызывающе покрутил ею в воздухе. – Ваши банки, реквизиты, счета – все в ажуре. Продается за сорок миллионов.

Внезапно Миша умолк, глаза его округлились, и весь он как-то сразу обмяк, с ужасом уставившись на внезапно появившийся в руке собеседницы револьвер.

– Да, мальчик, ты во время со мной поделился своими планами, – не повышая голоса, произнесла она, поднимая оружие.

– Ой, не надо!

Коротко взвизгнув голосом молодого поросенка и не очень хорошо понимая, что делает, Миша размахнулся и запустил в нее дискету, которую только что с торжеством вертел в руке. Острый металлический уголок рассек Лиле бровь, чуть не вышибив глаз, и от этого выстрел, сделанный ею почти в упор, не достиг цели – пуля пролетела в миллиметре от щеки молодого хакера и застряла в стене. Он бросился под стол, чтобы спрятаться от следующего выстрела, но Лилиана, которой кровь заливала глаза, уже нажала кнопку вызова охраны.

– Возьмите его, – приказала она вбежавшим секъюрити и острым каблуком наступила на лежавшую на полу дискету, стараясь ее разломать.

Возможно, что та счастливая звезда, которая в этот день помогала Мише Кукуеву работать, все еще продолжала светить – с неожиданной ловкостью он проскользнул между охранниками, скакнул в открытое окно и, упав с высоты второго этажа, очень удачно встал двумя ногами на цветочную клумбу. Охранник, прыгнувший следом, оказался не так удачлив – он подвернул ногу и не смог преследовать беглеца, а тот через секунду после приземления уже мчался вдоль ограды, огибая дом.

Второй секъюрити прыгать не решился. Он бросился вниз по лестнице, одновременно вызывая по рации подкрепление и отрывисто давая указания. Миша чудом проскочил мимо двух крепких парней, бежавших ему наперерез, и понесся к главным воротам, надеясь, что их еще не успели запереть.

Внезапно впереди послышались крики, топот бегущих ног, и беглец понял, что его взяли в кольцо. На миг он в смятении остановился, но тут счастливая звезда опять пришла на помощь – прямо за углом дома стоял мерседес Лилианы. Шофер спокойно курил поодаль – шагах в десяти – и как раз отвернулся, стряхивая пепел.

Когда Миша с разбегу плюхнулся на переднее сидение и повернул болтавшиеся в зажигании ключи, мотор завелся мгновенно – госпожа Шумилова требовала, чтобы ее личный транспорт находился в идеальном состоянии. Автомобиль пронесся по покрытой гравием дорожке, круто развернулся и помчался прямо на охранника, запиравшего металлические ворота. Тот с криком отскочил в сторону. Мерседес проехал мимо него и свернул на проселочную дорогу, которая вела к Киевскому шоссе.

Лилиана, стоявшая на крыльце и зажимавшая платком кровоточащую бровь, следила за своим быстро удалявшимся мерседесом. Она повернулась к охранникам, уже выводившим из гаража другую машину.

– Догоните мальчишку и привезите – каждому по тысяче долларов. Живым или мертвым, ясно?

Проселочная дорога, ведущая к Киевскому шоссе, была в отвратительном состоянии, и Миша боялся особо прибавлять скорость. Однако, когда он повернулся и увидел сзади черный форд, его охватила паника – преследователи были уже на таком расстоянии, что еще чуть-чуть и они вполне могли начать стрелять по колесам. Их водитель, не обращая внимания на рытвины и ухабы, делал около ста пятидесяти в час, поэтому Миша решился и тоже нажал на акселератор. Его автомобиль проскочил под самым носом выезжавшего с боковой дороги тяжелого пассажирского автобуса, и тот слегка задел бампер мерседеса. Выровняв машину, Миша помчался дальше, оставив позади грохочущий ржавый икарус, но форд воспользовался этой небольшой заминкой, расстояние между ними существенно сократилось.

Послышался хлопок, потом другой, и Миша сообразил, что сзади стреляют. Впереди маячила автобусная остановка, на которой стояли люди, и у него мелькнула слабая надежда, что преследователи не станут стрелять при свидетелях. Сразу после остановки был поворот на Киевское шоссе, и в тот момент, когда Миша свернул направо, он почувствовал, что правое колесо выразительно «фукнуло» – шину пробили сразу две пули. Мерс подпрыгнул, вылетел на обочину дороги, но к счастью не перевернулся. Миша выскочил из машины и понесся в лес, срезая угол.

Форд, выехав на шоссе, остановился возле осевшего мерседеса. Преследователи выскочили из машины и, не видя уже скрывшегося среди деревьев беглеца, решили прочесать всю окрестность. А Миша мчался, подгоняемый страхом, плохо понимая, куда бежит, но такова уж была в этот день его счастливая звезда – узкая просека вывела его прямо к автобусной остановке. Икарус, что давеча чуть не сшиб его, как раз подъехал и распахнул двери.

Недолго думая, Миша ринулся следом за шустрой старушонкой, которая карабкалась по ступенькам и одной рукой толкала перед собой огромный мешок, а другой волокла следом сумку-каталку. Подхватив каталку, он втолкнул ее в салон вместе с бабкой, сам влетел следом и упал на свободное сидение, хватая ртом воздух. Водитель икаруса, убедившись, что все пассажиры вошли в салон, закрыл двери, и ржавый гигант, вздымая пыль, тронулся с места.

Вновь вошедшие пассажиры рассаживались, споря, куда лучше поставить сумки. На Мишу никто не обращал внимания, и загнанный вид его никого не удивил – если опаздываешь на рейсовый автобус, который ходит с интервалом в четыре часа, то и до смерти себя загонишь. Над Мишей нависла могучая кондукторша с висевшей через плечо кожаной сумкой.

– Отдышался, сынок? Давай, за проезд оплачиваем.

Она схватилась за поручень, потому что автобус как раз начал разворачиваться, выруливая на Киевское шоссе. Миша вжался в сидение и бросил быстрый взгляд за окно справа от себя – форд по-прежнему стоял у обочины, из-за деревьев выглядывал задок просевшего мерседеса, и возле него что-то обсуждали два охранника. Остальных было не видать – они, очевидно, все еще искали беглеца в лесу, а на прогромыхавший мимо автобус никто из них вообще не обратил внимания.

Облегченно вздохнув, Миша выпрямился и сунул руку в карман, но тут же с ужасом вспомнил, что все его деньги находились в куртке, а куртка осталась в коттедже. Затягивая время, он полез в задний карман брюк – если могучая кондукторша решит высадить его из икаруса, то пусть это произойдет хотя бы подальше от преследователей.

– Сейчас найду кошелек, сунул куда-то. Вы пока других вошедших обилечивайте.

– Да ты ищи, я подожду, – добродушно ответила она, – мне обилечивать больше и некого, у меня с этой остановки одни пенсионеры из совхоза на рынок в Москву едут картошку продавать.

Миша медленно вытащил паспорт, сделал недоуменное лицо, словно рассчитывал обнаружить в целлофановой обложке нечто совсем другое, и покачал головой:

– Не понимаю, куда делись деньги – только что лежали в кармане. Выронил, наверное, когда бежал. Слушайте, я вам отдам, честно.

Кондукторша, повидавшая на своем веку бесчисленное множество «зайцев» с их самыми виртуозными изощрениями, равнодушно пожала плечами.

– Ищи, ищи получше. А нет, так возвращайся туда, где потерял и подбери – в десять будет следующий рейс, им и поедешь. Без билета ехать нельзя, не повезу.

– Я не могу вернуться, меня убьют, да вы что! – в ужасе залепетал Миша. – За мной бандиты гонятся, вы видели их машину на повороте? Это они меня в лесу ищут. Вы меня высадите, а они тут же догонят и убьют. Не высаживайте, тетенька, хотите, я на колени встану?

– Бандиты, так это в милицию идти надо, – сурово отрезала она, – а у нас тут общественный транспорт.

– Я тут ничего не знаю, меня привезли в какой-то дом, заперли, а сейчас я убежал.

Старичок, на коленях у которого стояла квадратная сумка с аккуратно упакованными в ряд банками с соленьями, зашевелился и немедленно встрял в разговор.

– А то и верно, может, Петровна, – сказал он кондукторше, которую все в салоне знали, поскольку она уже почти двадцать лет работала на этой линии, – ты не забыла, как еще в девяносто пятом бизнесмен из Москвы тут коттедж отстроил, и нам целый год все обещали, что дорогу отремонтируют? Потом, как Ельцина во второй раз выбрали, так все затихло, и бизнесмен этот куда-то сгинул, а теперь опять, значит, в коттедже кто-то зашевелился, – старичок с любопытством посмотрел на Мишу и деловито поинтересовался: – Насчет дороги-то они ничего не говорили, не слышал? А то президент у нас новый, а дороги все старые, автобус каждый день ломается.

– Вот сломается совсем, будете пешком до шоссе ходить, – отрезала Петровна, – надо, чтобы за билет все платили, тогда и средства будут ремонтировать.

– У нас льготы, – степенно сказал старичок, – мы свое государству заплатили.

– Уймись, Гаврилыч, про тебя никто не говорит, скучно ехать стало? – кондукторша вновь посмотрела на Мишу.– Плати, парень, за проезд или выходи – сейчас остановка будет.

– Слушайте, я вам сразу же все отдам, как в Москву приедем, ей богу, тетенька!

– Я своим племянникам тетенька, мы в Москву не едем, мы в Дудкино едем, там конечная.

– Какое еще Дудкино? Мне не надо в Дудкино, говорили же, что в Москву, – он испуганно посмотрел на старушку, везущую картошку, но та спокойно дремала над своим мешком.

– Не надо в Дудкино, так тем более выходи.

Миша в отчаянии для чего-то раскрыл паспорт и безумно обрадовался – в целлофановом отвороте обложки он увидел купюру в десять долларов, которую еще в сентябре собирался разменять в обменнике, а потом передумал, да так и забыл про нее.

– Нашел деньги, пожалуйста.

Петровна с сомнением посмотрела на портрет президента Гамильтона.

– Такими не беру, мне деньги рублями сдавать.

Миша поднял зеленую бумажку и покрутил ею в воздухе:

– Граждане, помогите человеку, купите десять долларов!

Дремавший у окна мужчина лет сорока поднял голову и деловито поинтересовался:

– Почем продаешь, парень?

– Да ты что, Серега, – благодушно заметил старичок Гаврилыч, – с рук-то по радио столько раз говорили, чтобы доллары не покупать – обманут.

– Да ладно их слушать, дед, своим умом живи. Это сотни фальшивые делают, а десятки подделывать им себе дороже выйдет, невыгодно, – снисходительно пояснил Серега. – Так почем продаешь, парень?

– По курсу, – уклончиво ответил Миша, не успевший накануне узнать курс доллара.

– По курсу я и на рынке куплю, давай по пятнадцать.

Это был столь явный грабеж, что Миша, забыв о положении, в котором находился, вскипел от возмущения:

– С ума сошел?! По пятнадцать на другой день после дефолта продавали. Двадцать пять, как минимум.

– Ну и давай, топай к своим бандитам. Семнадцать мое последнее слово.

– Ну… ладно.

Кондуктор Петровна торопливо сказала:

– Иди ты, Серега, знаешь, куда? Давай, племянничек новый, я сама у тебя по семнадцать куплю, на свои деньги. Сразу и до Москвы билет продам, раз тебе в Москву надо.

– Да вы ж в Москву не идете.

– Идем, только из Дудкина – другим маршрутом. У меня все пассажиры так и едут – до Дудкина, а потом в том же автобусе до Москвы, чтобы с сумками не пересаживаться. Маршрут другой, а автобус тот же – машин на линиях не хватают. Так давай мне свою эту бумажку, – она повертела десятку перед глазами, – не обманешь меня, старуху?

– Не верите – не берите, – угрюмо ответил измученный Миша.

– Да зачем тебе эти доллары сдались, Петровна? – добродушно поинтересовался Гаврилыч. – Ты ж их и не знаешь, с какого конца брать. Жила всю жизнь с рублями, так и живи.

– Чего это мне с рублями – молодежь вся нынче с долларами, и мы тоже не хуже, хочется на старости по-людски пожить.

Петровна вновь посмотрела на изображение президента Гамильтона, сунула зеленую бумажку в нагрудный карман и, оторвав билеты, отсчитала Мише деньги. Он сунул их в карман, закрыл глаза и сразу же уснул, а Петровна, взгромоздившаяся на кондукторское место, начала пересчитывать выручку. Время от времени она доставала десять долларов и разглядывала лицо Гамильтона, который с каждым разом почему-то нравился ей все больше и больше.

Когда автобус уже стоял в Дудкине, и пассажиры дремали, ожидая, пока водитель вернется из диспетчерской, чтобы отправиться по другому маршруту, Петровна отправилась в местный буфет попить чайку. Размешивая сахар, она вновь вытащила из кошелька десять долларов и, глянув на них, вдруг поняла, чем так пленил ей душу остроносый молодой американский президент в кудрявом белом парике – он напомнил ей бывшего одноклассника и друга далекой юности Васю Макарова.

Вася был балагур, забияка, хорошо пел под гитару и объяснялся в любви всем девчонкам подряд. Петровна тоже не устояла перед его обаянием и даже писала ему письма, пока он служил, но, вернувшись из армии, Вася женился не на ней, а на Зойке Мальцевой – та  после последнего приезда Васи на побывку ходила беременная.

Ничуть не огорчившись этим воспоминанием, Петровна взглянула на часы и вздохнула – перерыв заканчивался, через семь минут их автобус должен был отправляться в Москву.

Глава шестая

Рано утром секретарь Филева сообщил своему шефу, что в течение ночи так и не сумел связаться с Лилианой.

– Телефоны всех сопровождающих госпожу Шумилову секъюрити тоже отключены. В России первое и второе мая – праздники, возможно, госпожа Шумилова решила немного отдохнуть от деловой жизни, – почтительно предположил он.

– Возможно, – раздраженно проворчал Филев. – Именно сейчас для этого самое подходящее время. Продолжайте работать, и сообщите, как только она появится.

– Что такое, Саша? – спросила Валентина, входя в его кабинет. – Что-нибудь случилось?

Филев положил трубку и повернулся к жене.

– Так рано? – удивился он. – Я ждал тебя только к обеду. Что сказал твой доктор?

– Решила лететь самолетом, – уклончиво ответила Валентина, ездившая в Берлин проконсультироваться со специалистом по поводу своего давления. – Погода мерзкая. Ты мне так и не ответил, что произошло. Что-то с Лилей?

– Черт знает что! – взорвался ее муж. – За последние сутки их фирме пришло около двадцати рекламаций от клиентов, которым они ставили защиту. Кто-то систематически блокирует их антивирусные программы и полностью уничтожает информацию на серверах клиентов. Я вчера дважды говорил с Ильей, и он ответил, что бессилен что-либо изменить. А она, видите ли, решила устроить себе отдых!

Валентина Филева грациозно присела рядом с ним на краешек письменного стола – тонкая, изящная и стройная, как девочка-подросток. Взяв мужа за руку, она сжала его пальцы.

– Не надо так волноваться из-за нее, Саша, пусть отдыхает, и пусть они сами разбираются в своих делах, ты ведь передал эту фирму в их полное распоряжение.

– Я должен хотя бы знать, что мне делать, – вздохнул он. – Мы действуем в системе франчайзинг, их фирма использует наши логотипы. Или они в ближайшие двадцать четыре часа решают свою проблему, и я помогаю им выкарабкаться, или я официально порываю с ними и бросаю их на произвол судьбы. Иначе под ударом окажется имидж фирмы «Филев».

– Но у нас-то на фирме все нормально?

– У нас все в порядке, – подтвердил он, – проблемы у них: кто-то получил доступ к их секретной информации и воспользовался ею. Это только их вина, не принадлежи фирма моим дочери и зятю, я бы сразу разорвал все контракты с такими нерадивыми партнерами.

Голос его жены стал ледяным.

– Что ж, раз так, то и брось их на произвол судьбы. Сами они сумеют выкарабкаться?

– Не думаю.

– Ну и хорошо, наша дочь не умрет с голоду, у нее есть дело – пусть занимается сибирским концерном, раз ты передал ей все полномочия. Пусть занимается клиникой – ты ведь официально отказался от своей доли в ее пользу.

Филев отвел глаза и очень медленно, тщательно выбирая слова, произнес:

– Илья мне вчера сказал – как бы между делом, – что Лилиана подала в отставку с поста президента холдинга и продала все наши акции. Юридически она имела право это сделать, потому что я дал ей доверенность, но могла хотя бы поставить меня в известность. Я больше хотел связаться с ней именно из-за этого, а не из-за дел фирмы – там она мало, что может сделать.

– Не поняла, – чувствуя дрожь в ногах, Валентина отпустила руку мужа и, подойдя к стоявшей у окна софе, села. – Подала в отставку? Она столько сил и энергии вложила в этот холдинг, в этот проект здравницы! Саша, что она решила сотворить на этот раз? Как это все отразится на Танюшке? Где сейчас Таня?

– Вчера вечером я звонил к ним в Москву – горничная, которая у них убирает, сказала, что Таня спит.

– Ты сам звонил или попросил секретаря?

Они посмотрели друг на друга, и он смущенно усмехнулся.

– Сам. Я думал, она дома, но мне не хотелось просить секретаря звонить… туда.

Валентина поняла, что имел в виду ее муж – ему не хотелось просить чужого человека звонить в их московскую квартиру. В квартиру, которую им дали в середине шестидесятых, когда они переехали из Ленинграда в Москву, и с которой было связано столько воспоминаний. Там росла их дочь, а в далекие советские времена собирались друзья и единомышленники Александра Филева. Туда приходили его враги, с которыми он играл и сумел выиграть – выиграть и безнаказанно выкачать из Советского Союза сотни миллионов долларов.

Сознание этого в последнее время приносило Валентине Филевой все больше и больше удовлетворения. В самом деле, не сделай ее Саша в свое время то, что он сделал, все эти огромные богатства достались бы тем ворюгам, что нынче грабят Россию, растаскивают ее по кусочкам, как дикие коршуны. Одержи в свое время победу Сашины враги, она, Валентина Филева, жила бы теперь не на берегу Женевского озера, а в плохо отапливаемой московской квартире и считала бы нищенскую пенсию.

И все же, одно воспоминание порой омрачало ей душу – воспоминание о том, каким ее Саша в шестидесятых приезжал из своих командировок в Ленинград. Он был с ней нежен, хотя во взгляде его порою мелькало чувство вины, всегда привозил дорогие подарки. Нет, его связь с Надеждой Яховой не была для Валентины секретом, и она, как женщина умная, никогда не упрекала мужа. Понимала, что Саша не разрушит их семью – он был слишком практичен и сознавал, каким осторожным должен быть человек в его положении.

Валентине известно было об их с Надеждой поездках к морю, в санаторий, на Кавказ, но она даже самым близким людям никогда не жаловалась на измены мужа. Когда ее Саша возвращался к ней – отдохнувший, загорелый, поздоровевший, – она встречала его не упреками, а лаской и веселыми шутками. Старалась к его приезду тоже отдохнуть и выглядеть неотразимой, поэтому такие встречи для обоих превращались в праздник, и любили они друг друга горячо и страстно.

Можно ли любить двоих сразу? Разумеется, раз Саша любил двоих. Тем не менее, когда пришло время, он сделал свой выбор и не стал ставить жену в унизительное положение. Потому что любовница – всего лишь любовница, пока она не родит ребенка, а тогда это уже будет вторая жена. Надежда забеременела и не захотела делать аборт, поэтому Саша просто забыл о ее существовании. Ему в его положении, окруженному врагами и завистниками, никак нельзя было иметь вторую семью.

Эта дурочка Надежда, возможно, думала, что ребенок привяжет к ней Сашу, но просчиталась. Теперь это уже не имеет значения – и Лиля, и та девочка, дочь Саши, уже взрослые, у них своя жизнь, а самое дорогое, что связывает Валентину с мужем, это внучка Таня. Надежда же, его бывшая любовь, уже много лет, как умерла, и тело ее превратилось в прах. То самое тело, которое любили и ласкали Сашины руки. А ведь она была моложе Валентины, намного моложе.

Внезапно Валентина почувствовала, как горло сжал спазм, и торопливо провела рукой по лбу, желая скрыть от мужа, охватившее ее волнение.

– Знаешь, Саша, – сказала она, – я интуитивно чувствую, что Лиля что-то задумала, и мне страшно. Страшно из-за Тани. Это все ее безумное чувство к Илье, я не сомневаюсь. Мы зря потакали ей, стараясь устроить их брак – ни к чему хорошему это не привело.

Филев задумчиво посмотрел на жену и погладил подбородок.

– Не знаю, Валя, не знаю. По словам Виктории там что-то налаживается, Илья стремится видеться с девочкой, но в отсутствие Лили, – он остановил жену, которая хотела возразить, – подожди, я доскажу свою мысль. Так вот, не знаю, сумеют ли они когда-нибудь снова жить одной семьей, но хотелось бы. Мне надоело, что наша дочь мечется от мужчины к мужчине и придумывает разные аферы, чтобы вернуть мужа. Думаю, после того, что произошло за последние сутки, их фирма развалится, и наш зять останется гол, как сокол. Однако, если он решит вернуться и жить одной семьей с Лилей и воспитывать Таню, я согласен дать ему работу и средства к существованию. Пусть живут и работают в Швейцарии, рядом с нами. Что ты скажешь по этому поводу?

Протянув руку к мужу, Валентина попросила:

– Сядь рядом со мной, Саша. Вот так, – она подождала, пока он опустится рядом, и накрыла его худую руку своей ладонью. – Знаешь, я хочу тебе сказать, что не верю в эту сказку о том, что Илья вдруг полюбил Таню, пусть хоть все со всех сторон мне это рассказывают. Я видела его, когда он жил здесь, помню, какими глазами он смотрел на нее. Так не смотрят на ребенка, которого любят. Что-то за всем этим кроется, но бог с ним, главное, чтобы не пострадала наша внучка. Господи, если б только я могла ее защитить! Сейчас я мучаюсь и думаю, что нам не следовало ее отпускать в Россию, и если б я тогда знала…

Ее голос сорвался, плечи поникли, и Филев почувствовал неожиданную тревогу.

– Знала что? О чем ты, Валя? – он обнял ее за плечи.

– Вчера я повторно сделала анализы – раньше не хотела тебе говорить.

– Не хотела говорить что? – его голос стал удивительно ровным, хотя сердце внезапно сжалось от страшной тревоги.

– Этот немецкий доктор оказался очень приятным мужчиной, и прекрасно говорит по-французски. Он очень поэтично объяснил мне, что человек не может жить вечно, и смерть – всего лишь один из этапов бытия, через который мы все пройдем рано или поздно. Тем более, что мне остается еще около трех месяцев, а три месяца, когда знаешь, что они последние, имеют больше прелести, чем нудно прожитые десять лет. Знаешь, Саша, раньше доктора скрывали от больных этот диагноз – лейкемия. Я прежде тоже всегда считала, что так более правильно, но теперь понимаю – хуже тем, кто остается. Я со вчерашнего дня все думала, как тебе сказать…

– Ерунда! – закричал он, изо всех сил сжимая плечи жены. – Он с ума сошел – этот твой доктор? Он шарлатан, а не специалист, и почему ты поехала к нему, не посоветовавшись со мной? Лейкемия прекрасно лечится, об этом все знают – облучение, пересадка костного мозга, разные препараты и прочее! Завтра же свяжусь с американским профессором и…

– Не надо, Сашенька, я обращалась к нескольким врачам – они не советуют начинать лечение. Понимаешь, бывают такие формы заболевания, которые не поддаются лечению, и тогда нужно просто смириться. Единственно, чего я хотела бы, это увидеть Таню. Скоро в русских школах начинаются летние каникулы, и Лиля могла бы привезти ее к нам – не знаю, конечно, согласится ли она.

– Согласится, – угрюмо ответил ее муж, поднимаясь на ноги и шагая по ворсистому ковру. – Мне бы только найти ее сейчас, чертовку.

Словно отвечая его желанию, телефон, стоявший на столе, внезапно зазвонил, и секретарь, пытавшийся все это время отыскать Лилю, устало сказал:

– Госпожа Шумилова на проводе, господин Филев.

– Да, благодарю, – он бросил быстрый взгляд на жену и переключил телефон в фоновый режим, чтобы она слышала разговор с дочерью.

– Папа? – голос Лилианы звучал устало и удивленно. – Что случилось? Я только что включила телефон и вдруг так сразу…

– Ты в курсе того, что происходит на твоей фирме? Только за сутки более десяти рекламаций, вы фактически разорены.

– Ах, это, – небрежно ответила она. – Да, я знаю, но что я могу поделать? Илья уже две недели со всем этим разбирается, это в его компетенции.

– Что ж, если тебе это безразлично, то мы разрываем контракт с вашей фирмой. Думай сама, что тебе делать дальше – это меня уже не касается.

Лиля игриво засмеялась.

– Ну и прекрасно! Илья останется без работы, но в случае чего ты ему поможешь, не правда ли? Такими специалистами, как он, не стоит разбрасываться – отправишь его в какой-нибудь ваш европейский филиал.

– Думаю, что пока рано загадывать, сейчас тебе придется рассчитаться со всеми долгами и заняться ликвидацией предприятия, – сухо возразил отец.– Теперь второе: что с холдингом? На каком основании ты подаешь в отставку с поста президента, продаешь мои акции, не ставя меня в известность? Я доверил тебе заниматься холдингом, потому что считал, что тебя это привлекает, ты была просто захвачена идеей холдинга, проектом здравницы.

– Я не хотела тебе говорить, папа, но наши сибирские компаньоны ухитрились разворовать почти все средства холдинга – фонды, деньги Капри, кредиты, взятые под залог недвижимости холдинга. Они ухитрились даже провернуть какие-то аферы с бюджетными средствами, выделенными на социальные нужды и президентскую кампанию, а я не желаю быть козлом отпущения и нести за это юридическую ответственность – пусть сами выясняют отношения между собой и с государством.

– Ты поставила в известность Андрея? – растерявшись, спросил Филев.

– Зачем? – усмехнулась она. – Я уже не имею никакого отношения к холдингу, двадцать пятого мая состоится совет директоров, на котором я отчитаюсь, а они выберут нового президента. Оттого, что дядя Андрей узнает или не узнает, в принципе ничего не изменится. Не расстраивайся, папа, думаю, все к лучшему. Руководство холдингом, фирма – все это не для женщины. В последнее время я поняла, что мое призвание – воспитывать ребенка. Я сейчас уделяю много времени Тане и странно, наверное, но мне это нравится.

– Да, конечно, – с горечью проговорил ее отец, – поэтому, наверное, ты исчезаешь так, что тебя сутками не могут найти.

– Папа, не надо упреков! Я попала в аварию, у меня рассечена бровь, и сейчас я еду от хирурга – мне наложили швы. Трубка разбилась, и я только сейчас сообразила включить другую – мне было очень плохо. Как мама?

Не ответив, он сухо бросил:

– Ладно, поправляйся, поговорим потом.

Положив трубку, он повернулся к Валентине, которая во время разговора сидела с каменным лицом.

– Врет, – сказала она, не меняя позы, – я знаю этот ее тон и это выражение. Хотя не знаю, где и что и на каком этапе. Она что-то задумала, и для меня сейчас главное, чтобы не пострадала Таня. Сделай что-нибудь, Саша.

– Постараюсь, – хмуро ответил он и, позвонив секретарю, велел ему связаться с Воскобейниковым.

Лилиана же, закончив разговор с отцом, с облегчением сунула трубку в карман, достала зеркальце и оглядела залепленную пластырем бровь. Она действительно ехала от хирурга, который наложил маленький шовчик на рассеченную Мишиной дискетой бровь. Собственно говоря, можно было обойтись и без этого, но госпожа Шумилова смертельно боялась, что от раны останется шрам. Поэтому, велев своим людям еще раз прочесать все окрестности и во что бы то ни стало найти Мишу, она приказала шоферу отвезти себя в Москву – ей припомнилось, что швы нужно накладывать сразу, иначе это будет бесполезно.

После разговора с отцом Лилиана позвонила начальнику своей охраны в Саларьево, чтобы узнать, как идут поиски.

– Глухо, – мрачно буркнул он. – У меня тут ребята с местными ментами дружат, мы их попросили помочь, но все глухо – как сквозь землю.

– Он не мог уехать на попутке?

– Да мы по Киевке весь проходящий транспорт отслеживаем – грузовики, легковушки. Прячется где-то, гад, наверняка!

Лиля подумала и решила, что ее секъюрити, скорей всего, прав – Миша где-то прячется. Не то, чтобы она его сильно опасалась – дискета, на которую он ухитрился скопировать информацию, была уничтожена, других доказательств, кроме голословных утверждений, у него не было. Тем не менее, он был опасным свидетелем, а когда опасный свидетель становится врагом, его лучше сразу уничтожить.

– Ладно, ищите пока в лесу, но если в течение двух часов не найдете, отправьте трех человек в Москву – пусть проследят за домом его родственников.

Возможно, что из-за тревог, связанных с рассеченной бровью, госпожа Шумилова утратила свою обычную предусмотрительность – как раз в этот момент Миша с черного хода поднимался в квартиру Трухиных. Он довольно долго кружил вокруг дома, опасаясь, что там его подстерегает засада, но наконец решился, потому что выхода не было. В боковом кармане у него лежал ключ от черного хода, и в квартиру удалось попасть сразу. Было около одиннадцати утра, до возвращения Лизы из школы оставалось часа три или четыре, не меньше, а мать обычно до ее прихода из дома не выходила. Поэтому Миша, закрыв за собой входную дверь и оглядевшись по сторонам, тихо позвал:

– Мама!

Ответом было молчание. Осторожно обойдя всю квартиру, он убедился, что не только матери не было дома, но и в комнате, где она жила, не осталось ни одной ее вещи. В комнате Лизы царил привычный беспорядок, на стуле висела мужская рубашка, под кроватью валялась пустая облатка от противозачаточных таблеток.

Миша зашел в свою бывшую комнату – компьютер тети, который он перенес к себе, исчез, в шкафу, где висели его рубашки и свитера, было пусто, лишь в углу завалилась старая видеокассета. Увидев ее, Миша вспомнил о видеокамере в комнате для гостей и поспешил туда.

Здесь его ждала первая удача – камера находилась на прежнем месте и была, по-видимому, в рабочем состоянии. Тонкий проводок тянулся из-под матраца кровати к запускающему механизму, который, судя по всему, включался довольно часто. Миша взял камеру и направился в комнату двоюродной сестры, где стояла видеодвойка.

Уже первые кадры привели его в восторг – почти на всех были сняты любовные сцены Насти Воскобейниковой и ее парня. Не все время, конечно, эта пара проводила, трахаясь, – были эпизоды, где они просто сидели, обнявшись, и говорили друг другу милые глупости. Это было совсем уж ни к чему, потому что каждый эпизод после включения снимался всего десять минут, после чего камера автоматически выключалась, и могла включиться не ранее, чем через двадцать четыре часа. Конечно, когда Миша был дома, он мог лично контролировать процесс, теперь же время, потраченное на нежные фразы типа «Знаешь, я никогда не думала, что можно просто так сидеть рядом с человеком, ни о чем не говорить и быть счастливой», казались Мише непростительной роскошью, его так и подмывало крикнуть: «Дура, шевелись, время ограничено».

Были, однако, исключительные по своему содержанию эпизоды, когда они, обнаженные, метались по кровати, сплетались, задыхались, и долго потом не могли разомкнуть объятия. В один из таких моментов Алеша сказал:

– Совсем мало осталось – ты окончишь школу, и мы поженимся. Потому что я не могу без тебя, ты нужна мне каждый день, каждый час, каждую минуту.

Настя невесело засмеялась:

– Ты меня положишь в карман и будешь носить с собой?

– Примерно. Я уже год из-за тебя готов лезть на стенку, а прежде со мной такого никогда не бывало.

– Только не говори, что я это лишила тебя невинности, а до меня у тебя никого не было. Я даже уверена, что ты мне изменяешь, уверена!

Внезапно, сев на кровати, она схватила подушку и начала его колотить. Алеша увернулся, стиснул ее руки, притянул к себе.

– Перестань, Настя, перестань! Это было раньше, но сейчас я даже не знаю, что ты со мной сделала – я ни на одну девчонку смотреть не могу, а не то что… Но ты права, нам тяжело друг без друга поэтому мы все время ревнуем, поэтому мы и должны всегда быть вместе – чтобы не было никаких сомнений или подозрений. Позволь мне поговорить с твоими родителями!

На этом эпизод оборвался. Мишу заинтересовало, что в первом эпизоде Настя вообще была острижена наголо, а потом волосы постепенно отросли, но она продолжала их коротко стричь. Аккуратно рассортировав все записи, он выключил видеомагнитофон, нашел в одном из шкафов старую кожаную куртку, надел и, уложив кассеты в широкие карманы, собрался уходить, но решил поискать в квартире немного денег.

В висевшей на стуле рубашке, он нашел пятьдесят рублей, в столе у Лизы между книг лежала сотня. Разочарованный Миша раздумывал, что делать. Ждать сестру рискованно – неизвестно, когда она вернется, а люди Лилианы скоро выйдут на его след. С другой стороны, ему нужны деньги. Куда делась мать, непонятно, но сейчас она куда-то уехала, это ясно.

Он нерешительно стоял посреди широкой прихожей, когда вдруг послышался шорох открываемого замка. Хлопнув дверью, торопливо влетела запыхавшаяся Лиза, бросила сумочку на столик возле зеркала и, обернувшись, вскрикнула при виде метнувшейся к стенке фигуры.

– Ой! Мишка!

– Тише! – он приложил палец к губам. – Я только на минуту, за мной гонятся. Хотел увидеть маму. Где она?

Лиза отступила назад и, оглядев его с ног до головы, холодно пожала плечами.

– Тетя Тая уехала в Воронеж, а мама просила, если ты когда-нибудь появишься, передать, чтобы ты здесь больше никогда не появлялся. И отдай ключи от квартиры.

– Подожди, Лиза, – Миша испуганно прижал руки к груди, – почему, что я такого сделал?

– Не придуривайся и не строй из себя ангелочка, а то уже крылышки из задницы начали расти. Родители после Нового года приезжали, рассказали о твоих хакерских штучках. На маме просто лица не было – ты ее подставил по-крупному. Я уж, извини, когда узнала, что ты натворил, сразу им рассказала, как ты тайком сюда прибегал, байки свои травил, что тебя за долги ищут. Короче, тебя велено гнать отсюда поганой метлой. Тетю Таю бедную только жалко – она из-за тебя так разобиделась, что с мамой разругалась и уехала.

Лицо Миши исказилось, по лицу его потекли слезы. Он плакал, громко всхлипывая, шмыгая носом и утираясь ладонью, как носовым платком.

– Лиза, сестренка, я сволочь, да, сволочь! Хочешь – бей меня, ударь по морде, я это заслужил. Только я не хотел подставить тетю Полю, я просто нашел у нее на жестком диске старую информацию и решил побаловаться. Не знаю даже, что на меня нашло, я потом и забыл об этом – как они на меня вышли, не понимаю. Я же ничего такого не сделал, их банку никакого вреда даже не причинил.

– Ты провел через их банк краденые деньги, – сердито возразила Лиза, силясь преодолеть жалость, которую пробудил в ней вид рыдающего брата, – а в этом подозревали маму. Я все знаю, так что не надо мне тут лохматить бабушку. Кстати, зачем ты нацепил папину куртку? Жарко же.

Миша икнул, в последний раз шмыгнул носом и махнул рукой.

– Да, я знаю, что кругом виноват. Ладно, хотел у тебя тут хоть ненадолго притулиться, но не стоит – пойду. Пусть убивают, мне теперь один конец.

Сгорбившись, он сделал вид, что собирается уходить, но Лиза вцепилась ему в рукав и сердито спросила:

– И кто же тебя теперь собирается убить? Очередная сказка?

Тотчас же остановившись, он с готовностью ответил:

– Ты думаешь, я где был? Меня похитили, никуда не выпускали и заставили работать на них. Из-за этого я даже не мог узнать, как мама. Сейчас я удрал, мне просто чудом повезло, но за мной гонятся и если поймают, то конец один. Куртку дяди Теддика я взял потому, что у меня все осталось там, если прохладно вечером, даже надеть нечего. Денег тоже нет. Но если ты скажешь, я оставлю куртку.

Миша начал стаскивать куртку, но Лиза, злясь на саму себя, его остановила.

– Ладно, погоди, ты жрать хочешь?

Искоса взглянув на нее, он уныло ответил:

– Со вчерашнего дня ничего не ел.

– Пойдем на кухню, покормлю обедом.

Поев густого горячего супа, Миша раскраснелся и повеселел.

– А что, нормальная у тебя обжираловка! Сама готовишь?

– Делать мне нечего! Предки нашли женщину, она три раза в неделю приходит убирать и готовить.

– Ну и порядок, ты уже взрослая, можешь и одна просуществовать. Ты сейчас с Димкой дружишь или уже другого завела?

– Ну, вообще-то, это тебя мало касается, но если так уж интересуешься, то с Димкой.

– Конечно, интересуюсь, я твой брат, как ни как, хоть и двоюродный, – он слегка приосанился и, отодвинув пустую тарелку из-под супа, потянулся за котлетами. – Не обижает? А то ты только скажи!

– Спасибо, братик, – с иронией ответила Лиза, – у нас с Димой все в порядке.

– Замуж за него не собираешься?

– Как раз собираюсь – на двадцать восьмое июня подали документы во дворец. Считай, что ты официально приглашен.

– Ладно, считай, презент за мной. Только как вы подали, если тебе еще восемнадцати нет?

– Ну и что? Через три недели будет. Димка договорился. Сейчас, если хочешь, то обо все можно договориться.

– Понятно. Ты свой юбилей где будешь проводить – в Германию к предкам поедешь?

– Сдурел? Куда мне ехать – у меня пробные экзамены в МГУ, потом выпускные. Дед, наверное, приедет – он обещал мне на совершеннолетие шестисотый мерс. Компот будешь?

– Ага, давай. Слушай, ну ты совсем крутая будешь на мерсе! Мне тоже нужно придумать, что тебе подарить.

– Ты мне уже подарил, – ехидно фыркнула она, – меня из-за тебя предки от Интернета отключили. Сижу, как дура, без связи – хоть домой не приходи. Хорошо у Димки дома сеть есть.

– Да ладно, сестренка, не тебе плакать, у тебя жених – будущий дипломат! Поженитесь – будет тебя по всему миру катать! Слушай, мне уже надо идти, наверное, пока меня здесь у тебя не засекли. Ты мне не одолжишь сотни две баксов? Хотя бы на первых порах как-то перебиться. Потом-то я на ноги встану, но сейчас гол, как сокол.

– Тогда подожди чуток, пока Димка приедет, потому что я не богаче тебя – на семейном совете решено строго ограничить мои траты. В смысле, что я получаю в банке строго ограниченную сумму, и мне едва хватает на косметику. В данный момент я исчерпала все лимиты.

– Ничего себе! – изумился Миша. – С чего это они вдруг, неужели тоже из-за меня?

– Нет, там другая причина. Помнишь Лерку Легостаеву? Ну, мы еще с ней пели вместе? Так вот, она пропала.

– Как пропала?

– Окончательно и бесповоротно. Уехала в ноябре с каким-то деятелем и не вернулась.

– А ты-то тут причем?

Лиза со вздохом подперла щеку рукой, и лицо ее стало печальным.

– Мы ведь вместе пели – помнишь, как готовились? Так вот, после нашего дебюта она сразу куда-то уехала. Мы с Гошкой и Артемом на следующий день погнали к ее матери, а та только на нас руками машет: уехала, мол, после каникул приедет. Ее голос, мол, одному шоумену понравился, он с ней контракт заключил, а вы, дескать, не суйтесь не в свое дело и не мешайтесь. Мы ждем, каникулы прошли, а Лерки все нет. Через месяц в школе уже учителя засуетились, начали матери трезвонить, а она все крутила, крутила, а потом призналась: она этого шоумена даже не видела, Лерка только на минуту домой заскочила забрать паспорт и как в воду канула. Короче, шум, милиция подключилась, нас с Артемом и Гошкой потрясли – мы ведь последние ее видели. Провели общешкольное родительское собрание, приезжала инспектор, рассказывала страшные-страшные истории. Особенно про то, на что могут дети тратить деньги, которые остаются от завтрака – пиво, наркотики, презервативы, диски с порнухой. Мне крупно не повезло, что мои предки во время своего краткого пребывания в Москве ухитрились попасть именно на это собрание.

– Закон подлости, пресечение причинностей, – посочувствовал Миша.

– За три месяца до совершеннолетия они вдруг решили заняться моим воспитанием. Если мне нужно заплатить за курсы или купить себе туфли, я должна или оплачивать через банк по безналичке или представлять туда чеки и квитанции. Да они просто рехнулись в своей Германии, они забыли, что такое Россия? Здесь все нормальные шмотки продаются на рынках или в бутиках! Я сама переживаю из-за Лерки, но ведь я-то чем виновата?

– Да чего из-за нее переживать, – он небрежно пожал плечами, – она, небось, наплевала на всю эту вашу школу и умотала с каким-нибудь миллионером. Греется сейчас на солнышке и загорает, пока ты тут свою математику зубришь. Твоя подружка Настя, кстати, еще не развелась со своим миллиардером?

– Нет, – тон Лизы стал сух, – но только не надо трепаться, ясно? Она не хочет, чтобы в школе знали о ее браке. Я тебе тогда просто ляпнула сдуру, а теперь даже жалею.

– Ладно, кому я там треплюсь, у меня своих дел навалом. А с этим своим прошлогодним Алешей она все встречается?

– Слушай, Мишка, давай, действительно, займись своими делами, а то ты, смотрю, очень отвлекся и не в ту степь. Тебе еще не пора идти скрываться?

– Все, молчу, сестренка! Знаешь, завидую я вам, бабам, – у вас столько грандиозных возможностей! Ты вот тоже – станешь дипломаткой, тебя твой Димуля будет на руках носить, в бриллианты одевать. Кстати, он скоро придет?

– Сейчас позвоню – он уже должен был приехать. Сколько тебе нужно – двести баксов?

Однако Дима был еще дома и ответил ей голосом, полным страдания:

– Лиза, солнышко, я в ужасном состоянии, ты не могла бы взять такси за мой счет и приехать меня полечить?

– Ты болен? И чем?

– Никогда не угадаешь!

– Ты перепил, нанюхался клея «Момент» или тебя до смерти затрахали бабы, – предположила она, пожимая плечами в ответ на вопросительный взгляд Миши.

Дима на другом конце провода возмущенно возопил:

– Вот они, женщины – по их вине страдаешь, а они готовы сразу же бросить в тебя камень! Ты забыла, как заставила меня в ноябре сдавать кровь на СПИД, чтобы отвести глаза этому твоему знакомому главврачу?

– Точно, – вспомнила Лиза. – Ты его сдал, СПИД у тебя, вроде, не нашли, я твою жертву оценила. В чем проблема?

– А в том, – трагическим голосом ответил Дима, – что я заплатил им за два анализа – помнишь, Муромцев говорил, что в первый раз может не показать, поэтому лучше еще раз сдать через полгода? Вот теперь они мне проходу не дают – за услугу уплачено, и они хотят ее оказать во что бы то ни стало.

– Да пошли ты их в задницу!

– Я пробовал – они мне оставили сообщение на автоответчике, а сегодня сестра явилась со своими шприцами и пробирками прямо домой.

– Серьезно? – фыркнула Лиза. – Ну и как?

– Что как? Взяла кровь и ушла.

– Я имею в виду, сестра хоть симпатичная?

– Совсем молодая, два раза колола прежде, чем в вену попала. У меня теперь голова кружится, я даже за руль сесть не смогу. Так что ты бери такси и приезжай меня утешать и жалеть.

– Какой ты нежный! Ладно, сейчас приеду и утешу. Чао!

Все еще улыбаясь, она положила трубку, и Миша, смотревший на нее в ожидании, подался вперед.

– Когда он приедет?

– Он не сможет приехать, я сама к нему сейчас поеду. Хочешь, давай со мной?

Поразмыслив, Миша покачал головой:

– Нет, сестренка, я думаю, мне сейчас лучше исчезнуть – я без того засиделся. Давай, ты возьмешь у него, а я на днях тебе позвоню или заскочу.

– Как знаешь.

– Только никому не говори про меня, ладно? Ни единой душе, если кто будет спрашивать.

– Но тетя Тая переживает, она вообще думает, что тебя нет в живых. Ты не хочешь, чтобы я ей позвонила и сказала?

Миша смущенно почесал затылок.

– Понимаешь, если ты это сделаешь, то… скорей всего, меня тогда действительно скоро не будет в живых. Я сам с ней потом свяжусь.

– Ни с кем ты не свяжешься! – в сердцах прикрикнула на него Лиза. – Правильно мама говорила, что ты бессердечный эгоист, и для тебя нет ничего святого. Тебе на всех плевать.

– Неправда, вот и неправда! Я люблю маму, тебя, тетю Полю. Кстати, я это докажу – позвони тете Поле и сообщи, но только ничего не перепутай: в течение последних суток через их банк опять прошли деньги – где-то миллиард восемьсот долларов. Меня заставили это сделать, назови имя, запомни: Лилиана Шумилова.

– Подожди, – испугалась Лиза, – что ты говоришь, у мамы опять будут неприятности?

– Главное, ты сообщи, чтобы тетя Поля знала: Антонио Скуратти стер в базе данных всю поступившую информацию, Шумилова его купила за тридцать миллионов. Пусть поищут эти деньги на его счетах в банках, которые я тебе сейчас назову. Или нет, я лучше запишу все эти имена и названия, а ты, когда сообщишь тете Поле, сразу все уничтожишь, – он взял ручку, набросал несколько слов на листочке лежавшего возле телефона блокнотика и протянул Лизе.

Она испуганно смотрела на брата, который вдруг заговорил так уверенно и серьезно. Миша вложил ей в руку блокнот, торопливо поцеловал в щеку и вышел через черный ход, испытывая глубокое удовлетворение – идея сообщить тетке о совершенной нынче авантюре с каждой минутой казалась ему все более удачной. Жаль, конечно, что не было возможности доставить неприятности госпоже Шумиловой – поскольку дискету с компроматом уничтожили, у него не осталось ничего, кроме голословных утверждений. Зато на основании полученной информации какой-нибудь дотошный ревизор докопается до счетов Скуратти, и тот не получит свои тридцать миллионов. За что, действительно, этому наглому аферисту заплатили в шесть раз больше, чем тому, кто фактически выполнил всю работу?

В лицо Мише ударил легкий майский ветерок. Он поднял воротник дядиной куртки и смешался с потоком торопившихся по своим делам людей, чувствуя себя почти счастливым – сыт, свободен, и, главное, подложил свинью старому сквалыге Скуратти.

Глава седьмая

Сразу после разговора с дочерью Филев по мобильному телефону связался с Воскобейниковым. Тот находился на очередном рабочем заседании Думы, когда почувствовал, что у него в кармане отчаянно завибрировал мобильник. Он немедленно покинул зал, направившись в комнату для переговоров. Номер этого телефона был неизвестен даже его секретарю и предназначался для экстренной связи с самыми близкими людьми. Взглянув на дисплей, где высветилось имя звонившего абонента, Андрей Пантелеймонович с тревогой спросил:

– Александр? Что-нибудь случилось?

– Да, – коротко ответил тот, – случилось. Сам я, к сожалению, не могу приехать в Россию, поэтому вы, Андрей, единственный человек, который способен во всем разобраться – в том, что происходит с холдингом, и в том, что делает моя дочь.

– Я не совсем понимаю, что вас беспокоит, Александр, – осторожно сказал Воскобейников. – Сейчас я как раз на очередном заседании Думы и хочу вас обрадовать: закон о предоставлении Умудии статуса свободной экономической зоны уже принят, хотя еще обговариваются сроки действия статуса. Ваш холдинг, как зарегистрированный на территории Умудии, получит право на льготное налогообложение не менее чем на три года, и вы сможете в короткий срок погасить кредиты зарубежным банкам. Знаете, пока закон не был принят, меня вся эта ситуация тоже очень тревожила – вы ведь помните, что я был категорически против того, чтобы брать кредиты под залог недвижимости холдинга. Однако Лилиана убедила совет директоров, вы тоже ей не препятствовали, поэтому мне пришлось умыть руки.

– Да, – с горечью подтвердил Филев, – я не хотел ей мешать, я полагал, что пост президента холдинга – это как раз то, что требуется для ее энергичной натуры, при ее темпераменте. Я ошибся – она поиграла со всем этим и бросила. Только что сообщила мне, что сложила с себя президентские полномочия и продала все наши акции – я ведь юридически передал ей свои полномочия по делам холдинга.

Андрей Пантелеймонович растерялся.

– Даже не знаю, что вам сказать, Александр, я абсолютно не в курсе. Почему, как она это объясняет?

– Уверяет, что обнаружила какие-то злоупотребления и не желает нести ответственность. К тому же, еще одна напасть – их с Ильей фирма разорена, ваш племянник в одночасье стал нищим.

– Как?! Что?! Я вообще ничего не понимаю.

– Я тоже. Но по поводу Ильи вам не стоит переживать, это поправимо. Что же касается холдинга, то вы должны сегодня же, после заседания, вылететь в Умудию и на месте во всем разобраться.

– Думаю, мы сможем вылететь только на следующей неделе, Инга немного простужена, а в самолете…

– Бог мой, Андрей, о чем вы? Пусть Инга остается в Москве, вылететь нужно сегодня и разобраться на месте еще до праздников. Я настаиваю, слышите?

В голосе Филева зазвучали повелительные нотки, которые задели Андрея Пантелеймоновича. Он ответил очень холодно, голосом полным ледяного достоинства:

– Сегодня я занят, извините.

– Андрей, – устало вздохнул Филев, – мы говорим по моей личной защищенной мобильной линии, надеюсь, что нас не могут подслушать, поэтому я хочу вам кое-что объяснить, но этого не знает даже Лилиана – в противном случае она, возможно, вела бы себя иначе. Те люди, которые вкладывали деньги в вашу избирательную кампанию, заинтересованы в стабильности в регионе. Они готовы всячески поддерживать нас, поскольку процветание столь крупного конгломерата, как холдинг, способствует этой стабильности. Их интересы сосредоточены вокруг строящегося оздоровительного комплекса, потому что где-то там их база – база, которую они по каким-то причинам не хотят или не могут перенести в другое место. И делать врагами этих людей крайне неразумно и опасно. Лично я хочу спокойной жизни. Поезжайте в Умудск и постарайтесь не допустить никаких эксцессов, пожалуйста! Никакого шума вокруг строящейся здравницы, никаких журналистских расследований, вы меня поняли?

– Понял, – угрюмо ответил Воскобейников. – Я, в принципе, это подозревал, но жаль, что вы так откровенно не поговорили со мной прежде. Гордеев, я полагаю, знает?

– Да. Держите меня в курсе, Андрей.

Андрей Пантелеймонович не стал дожидаться конца заседания и поехал домой сообщить Инге о своем отъезде. Он позвонил Илье, но тот в ответ на все его обеспокоенные вопросы лишь мрачно бурчал:

– Разбираюсь, разбираюсь. Дядя Андрей, не трави душу, пожалуйста, меня и без того со всех сторон достали. Позвони Лильке, пусть она тебя введет в курс дела.

До Лили секретарь Воскобейникова дозвониться не смог – она опять выключила все свои телефоны, дома ее не было, в офисе тоже. Инга с печальным видом укладывала вещи мужа в его кейс и постоянно дотрагивалась до перевязанного горла – у нее была ангина.

– Андрюшенька, я, значит, столько дней буду одна? – спросила она так грустно, что Андрей Пантелеймонович с трудом подавил желание послать к черту Филева с его холдингом и с его Лилькой и остаться дома.

– Милая моя, любимая, детка моя ненаглядная! Мы бы поехали вместе, если б не твое горло, но везде сквозняки. К седьмому я вернусь, и мы куда-нибудь съездим на праздники, только поправляйся.

– Я попрошу Настю приехать и провести эти дни со мной, – сказала она чуть капризным тоном. – Ничего страшного ведь не случится, как ты думаешь?

Воскобейников нахмурился.

– Не стоит – я думаю, ей лучше постоянно находиться с мужем.

– Почему? Все дочери время от времени навещают родителей. Андрюша, я ее так мало вижу в последнее время, и даже по телефону мы почти не разговариваем. Даже у Лизы в гостях она бывает постоянно, а к себе домой…

– Детка, подруга есть подруга, а мы всего лишь родители. У нее своя жизнь и не надо мешать. Давай, не будем больше ни о чем говорить, а побудем вместе до моего отъезда.

Он увлек ее в спальню, и до самого его отъезда они действительно ни о чем больше не говорили. Отдаваясь нежным и размеренным ласкам мужа, Инга наслаждалась сознанием того, как она прекрасна и какое удовольствие может доставить этому умному и красивому человеку.

– Я так горжусь тобой, Андрюша, – шепнула она мужу, когда его утомленное страстью тело обессилено прижалось к ней, словно впитывая в себя ее силы и саму жизнь.

– Я стал мало тебя удовлетворять, да? – спросил он, дотрагиваясь губами до губ жены и ее щек, и Инга, как обычно, невинно удивилась:

– Что ты, Андрюшенька, мне с тобой очень хорошо.

Когда пришло время уезжать, муж бережно укутал ее одеялом и не позволил встать.

– Лежи и поправляйся, а то застудишь горло. Я буду звонить и постараюсь поскорее приехать – ни на минуту не задержусь дольше, чем нужно. Детка моя, радость моя.

Инга долго лежала, чувствуя, как постепенно остывает рядом с ней вмятина, оставленная телом мужа. Ей было тоскливо, но не из-за отъезда Андрея Пантелеймоновича – мучительно захотелось увидеть дочь, увидеть упрямые голубые глаза, так похожие на глаза отца, поспорить по поводу какой-нибудь ерунды, которая яйца выеденного не стоит. Зачем вообще нужно было это замужество? Настя ведь еще такая маленькая, ей только летом будет семнадцать, и она сама не хотела выходить замуж. Это все Андрей – ему ничего не стоит убедить жену во всем, что он считает нужным.

Уткнувшись в подушку, Инга долго плакала, думая о Насте и о том, что ее отношения с дочерью уже никогда не будут такими, как прежде. У Насти своя жизнь –  так уверяет Андрей. Инга лежала и сама себе растравляла душу, пока не заснула.

Утром ее разбудил пробившийся сквозь шторки солнечный луч. Все тревоги и огорчения куда-то ушли, голова не болела, в горле не першило и не саднило, а часам к четырем впервые за много месяцев приехала Настя. Она вошла к матери, гордо вскинув стриженую головку, и с висевшей на плече сумкой встала посреди комнаты.

– Мама, я приехала сказать, что решила развестись с Дональдом. Если ты согласна, я останусь жить здесь, если нет – уйду в другое место.

Побледнев, Инга приложила руку к повязке на горле, будто что-то ее душило.

– Доченька, я ничего не понимаю, – жалобно сказала она, – почему, что случилось?

– Мама, не притворяйся. Я только что обо всем поговорила с Дональдом – я могу просто потребовать признать этот брак недействительным, но я обещала не устраивать скандала и не стану портить вам жизнь. Только дальше так продолжаться не может.

– Доченька, давай подождем, пока вернется папа, я не могу так просто решить этот вопрос.

– А причем тут ты или папа? Это моя жизнь, а не ваша.

– Но ведь все было нормально, что такого сделал Дональд?

– Ничего. Я просто не люблю и никогда не полюблю его, и незачем ему надеяться, незачем нам устраивать этот спектакль. Я хочу жить здесь. Мне можно пройти в свою комнату, или ты велишь мне уйти?

– Доченька, что ты говоришь! Иди, иди к себе, конечно же.

Оставшись одна, Инга минут пять сидела, бессильно свесив руки вдоль тела, потом позвонила секретарю мужа и попросила срочно соединить ее с Андреем Пантелеймоновичем.

– Андрей Пантелеймонович сейчас занят, к сожалению, – сверхлюбезным голосом сообщил ей секретарь, – он говорит по телефону с господином Кейвором, секретарем господина Капри, и этот разговор никак нельзя прервать. Он вам перезвонит, как только освободится.

Инга в ужасе закрыла глаза, подумав: «Начинается!».

– Господин Воскобейников, – говорил между тем Кейвор, – комитет, контролирующий премиальный фонд Капри, хотел бы получить полный отчет о реальном использовании денег.

– Но вся отчетная документация представляется вам регулярно, – изумленно ответил Воскобейников, – я сам за этим слежу, но если что-либо не в порядке…

– О, нет, господин Воскобейников, ваша документация в полном порядке, странно другое: согласно вашим отчетам, практически вся сумма, выделенная на реализацию проекта, уже истрачена. Нам были представлены сметы, счета, мы все это честно оплатили. И что в результате? Реально заложен фундамент и возведен один этаж новой здравницы. На этом строительство объекта заморожено, а о проекте вообще никто не вспоминает.

Андрей Пантелеймонович сумел собраться и бодро ответил:

– К сожалению, я все это время был сильно занят и не мог лично проконтролировать строительство. Через два часа у меня встреча с одним из директоров «Умудия холдинг», господином Ючкиным, и он мне представит полную информацию. Нужно учитывать климатические особенности региона, в этом году зима была затяжной, и строительство началось позже.

– Господин Воскобейников, – весело возразил секретарь Капри, – по нашим данным компании, с которыми был заключен контракт на выполнение работ по строительству объекта, прекратили свое существование, а среди указанных в длинном списке специалистов-медиков, повышающих свою квалификацию в Европе, нет ни одного, с кем нам удалось бы связаться и лично побеседовать. Скажу честно: творится нечто странное. Очевидно, госпожа Шумилова, подав в отставку с поста президента холдинга, решила тем самым снять с себя всю ответственность за происходящее.

По правой руке Воскобейникова побежали мурашки, мелькнула неприятная мысль: «Не разбил бы паралич». Все же он сумел довольно внятно произнести:

– Я немедленно разберусь, господин Кейвор, благодарю, что сразу же обратились ко мне со своими сомнениями. Как поживает господин Капри?

– Превосходно. Разумеется, его огорчило желание Анастасии развестись с Дональдом, но он думает, что это всего лишь каприз молодости – они ведь прекрасная пара.

– Что?! Я не понял, о каком разводе идет речь.

– Как, вы не в курсе? Сегодня Анастасии заявила своему мужу, что между ними нет никаких чувств, и она желает официального развода. Она даже уехала из особняка, где они жили все это время, и сейчас находится у вас дома, в обществе вашей супруги. Она настаивала на разводе, и Дональд не пожелал удерживать ее силой – он велел своим людям отвезти ее домой, но сам сейчас находится на грани отчаяния.

– Черт знает что! Это ваши люди должны были следить за ней, мы же договаривались! Почему врач, который постоянно находится в доме, не сумел проконтролировать ее поведение? Господин Кейвор, это уже не моя вина!

– Да, может быть и так, – задумчиво протянул Кейвор, – доктор говорил мне, что наркотик перестал на нее действовать. Или она слишком хитра и не принимает его. Во всяком случае, мы стоим перед свершившимся фактом: Анастасия ушла от Дональда.

– Дайте мне какое-то время, чтобы все уладить, – устало попросил Андрей Пантелеймонович.– Постарайтесь успокоить Дональда, объясните, что у нее сейчас трудный период – скоро выпускные экзамены в школе, вступительные экзамены в МГУ.

– Хорошо, господин Воскобейников. В начале июня господин Капри хочет получить отчет контрольной комиссии холдинга. Комиссия будет заседать в Москве тридцать первого мая, фонд Капри будет представлен Дональдом Капри и тремя нашими специалистами. До свидания, господин Воскобейников, желаю вам всяческих успехов.

Андрей Пантелеймонович еще не пришел в себя после этого разговора, как из селектора послышался голос секретаря:

– Андрей Пантелеймонович, я соединяю вас с вашей супругой? Она ждет.

– Да-да, – он переложил трубку в другую руку и, прижав ее к уху, сказал, не дав Инге возможности начать объяснения: – Я все знаю, можешь не рассказывать. К сожалению, я не могу сейчас приехать, ты уж постарайся сама что-нибудь сделать.

– Но что, Андрюша, что я могу сделать? – голос ее звучал испуганно.

– Не знаю, придумай. Съезди к Дональду, скажи, что Настя уже жалеет о своем уходе, но из упрямства не хочет этого признать. Пусть он успокоится и немного подождет – хотя бы, пока я вернусь.

– Андрюшенька, но я не умею придумывать так хорошо, как ты. Потом с Дональдом надо разговаривать через переводчика, а он и переводчик все такие умные, они мне не поверят.

– Хорошо, ничего не делай, раз не можешь, – в голосе его слышались раздражение и досада. – Надо было сразу отправить ее обратно к мужу, зачем ты ее только впустила в дом?

Инга заплакала.

– Андрюша, что ты говоришь, ведь это наша дочь!

– Да, дочь. Ладно, детка, не плачь. Займись своим здоровьем, съезди куда-нибудь в клуб, а ей скажи, чтобы сидела тихо, раз вернулась домой, и постаралась до моего приезда больше ничего не выкинуть. Пусть Петр отвозит ее в школу и обратно. Целую тебя, любимая.

– Я тебя тоже, – ответила Инга, немного повеселев.

Воскобейников какое-то время сидел неподвижно, закрыв глаза. Губы его презрительно кривились, шепотом повторяя:

«Дочь! Дочь!».

Маленькая дрянь, которая вообще не должна была родиться, которая выжила вопреки всем законам природы и продолжает во всех ситуациях выходить сухой из воды. Узурпаторша, занявшая место той крошки, его родной дочери, которую он тайно от всех отнес в морг и даже не смог похоронить по-человечески. Боже, какая она была крошечная! У него перехватило горло при этом воспоминании. Потом пришла успокоительная мысль: все это ради Инги – ради нее он пошел на обман, ради нее столько лет страдал. Будь проклята эта мерзавка! Из-за нее он сейчас так резко говорил с Ингой. Бедняжка Инга, она, наверное, сидит и плачет.

Воскобейников хотел попросить секретаря вновь соединить его с женой, но передумал – незачем ее дергать, вдруг она заснула. Как она отдавалась ему вчера – томная со своим перевязанным горлом, горячая от небольшой температуры! Обидно, что ему не удалось закончить – надо сходить к недавно приехавшему в Москву тибетскому врачу, он, говорят, творит чудеса и избавляет мужчин от проблем с эякуляцией. Конечно, возраст, но, может быть, и из-за всей этой напряженной ситуации. Хотя Инга ничего не говорит, она, кажется, даже не замечает. Возможно, для нее тут есть и какие-то плюсы – можно не предохраняться. Она ведь вынула спираль, и таблетки после сорока уже лучше не принимать. Ладно, это все ерунда – главное, чтобы ангина не дала осложнение на сердце.

Все оставшееся до встречи с Ючкиным время Андрей Пантелеймонович думал о жене – об ее ангине и слабом сердце.

После беседы с мужем Инга пошла в комнату к Насте – посмотреть, как устроилась дочь в родном гнездышке.

– Говорила с папой, – смущенно сказала она, едва переступив через порог, –  он уже все знает.

Продолжая раскладывать на столе книги, Настя невозмутимо кивнула.

– Понятно, ему уже доложили. Ругался?

– Нет, он только просил, чтобы ты больше ничего не делала до его приезда. Очень просил, понимаешь?

– Я понимаю, мама, и я совсем не хочу, чтобы у папы были неприятности. Мы с Дональдом решили, что останемся друзьями. Он все это время очень благородно и порядочно вел себя со мной, я сказала ему это. Я сказала, что не смогу его полюбить, и просто нечестно так продолжать, поэтому я хочу уйти. Если я ему нужна, как друг, он всегда может приехать к нам и поговорить со мной, но я хочу утром и вечером есть за столом у себя дома, со своими родителями, а не с чужим человеком. Хочу спать у себя дома, а не в чужом особняке. Знаешь, он понял и сказал, что я свободна. Он только просил немного подождать и не требовать развода прямо сейчас, потому что ему очень тяжело свыкнуться с этой мыслью. Хорошо, я подожду еще месяц или два.

– Так Дональд может приехать сюда и тебя повидать? – обрадовано спросила мать.

– Конечно, может. Я знаю, что он очень замкнут и одинок, ему просто нужно мое общество, моя дружба. Зачем смешивать это с браком? Завтра он приедет, когда я вернусь из школы, и ты, мамочка, приготовь, пожалуйста, что-нибудь вкусное, ладно? Мы с ним просто посидим и поговорим в гостиной.

При виде спокойного лица дочери Инга почувствовал себя счастливой.

– Боже, как хорошо, доченька, а я-то думала, что вы разругались, и невесть что такое. Конечно, я все приготовлю, испеку, икру надо купить, наверное, или осетрину. Папе сейчас позвоню, чтобы так не волновался.

– Не вздумай! – разозлилась Настя. – С чего это ты его будешь успокаивать? Я что, сказала, что вернусь к Дональду?

– Нет, что ты, не сердись! Ладно, не буду звонить, раз ты не хочешь. Я, доченька, знаешь, сейчас соберусь и поеду по магазинам, а ты отдыхай.

Забыв про свою ангину, сияющая от счастья Инга, позвонила Петру и велела приготовить машину для шопинга – это было одно из тех английских слов, которые она хорошо знала и произносила с особым удовольствием.

– Инга, а горло-то горло! – ворчливо сказал старый шофер. – Мне Телемоныч говорил, чтоб ты особливо-то не разъезжала со своей ангиной.

Тем не менее, он привез ее в большой новый универсам, где она любила делать покупки. Набрав полные сумки, продуктов, Инга попросила:

– Петр, отвези меня в универмаг, я там похожу немного – костюм хочу себе присмотреть. Ты пока сумки домой отвези – Аннушке дай, пусть в холодильник все засунет до моего прихода. А то тут мясо свежее и осетрина – еще запахнется в тепле. Скажи, я, как приеду, мы надумаем, чего делать, потому что завтра Дональд будет к обеду.

– А, зять! Ну да, это дело хорошее, – уважительно произнес Петр. – Ладно, покупай себе обновку, а я пока быстро до дому смотаюсь и назад – ты ведь меньше трех часов себе никогда обновки не выбираешь.

Действительно, когда Инга оказалась в отделе готового платья, у нее загорелись глаза. Примерив два приглянувшихся ей костюма, она попросила продавщицу их пока отложить и в раздумье еще раз прошлась между длинными рядами, увешанными одеждой сорок восьмого размера. Предмет ее размышлений был достоин всяческого уважения, близок сердцу любой женщины и в общих чертах сводился к следующему: купить ли коричневый приталенный костюм с ложным воротничком-жабо или взять строгий прямой черный с белой водолазкой. Или, может, вообще не брать костюм, а купить отдельно пиджак с юбкой и составить из них пару?

Как раз в ту минуту, когда Инга, казалось, пришла к окончательному решению, возле уха ее раздался негромкий мужской голос:

– Мадам Инга Воскобейникова? Мне с вами нужно поговорить, мадам, по очень важному делу.

Она испуганно отпрянула, увидев пронырливого вида молодого человека лет двадцати пяти в черной кожаной куртке.

– Простите, я ни с кем не разговариваю в таком месте, я занята, и я вас не знаю, к тому же. Сейчас подойдет мой охранник, и мне нужно идти.

Миша Кукуев – а это был он – смерил ее нагловатым взглядом и ухмыльнулся.

– Да будет вам врать, я за вами уже три часа слежу – вы сегодня без охраны, и водила ваш уехал. Вы меня не бойтесь, наоборот, вам же будет лучше, если вы со мной поговорите, потому что дело касается вашей Насти – ее муженька-миллиардера и ее любовничка.

Инга в негодовании вспыхнула.

– Что вы такое говорите! У моей дочери нет никакого любовника, я сейчас вообще милицию позову!

– Ну и зовите! – широко осклабился Миша и похлопал себя по карману. – У меня тут такие кадры есть, что, если сейчас запустить в Интернет, то весь мир на уши встанет. Только это копии, я на диск переписал, чтоб вам продемонстрировать, а в натуре у меня на видео записано, и никакого монтажа – ни один эксперт не придерется. Так что если на меня ментов напустите, то это все автоматом в сеть пойдет. Так будете смотреть или нет?

– Я… подождите, где… Нет, я… как я узнаю, что вы… Нет, я вам не верю, но все же хочу посмотреть.

– Тогда пошли, – он махнул рукой, призывая ее идти за собой, и уже по дороге пояснил: – Я тут пару раз парням из магазина помогал компьютеры для игр наладить, так они меня знают, позволяют в кладовке рыться.

Миша привел ее в маленькую каморку, где на широком деревянном столе в ряд стояли три старых компьютера, два из них были наполовину разобраны. Напротив, в углу, притулился старенький монитор. Миша быстренько присобачил к нему кабель и, включив единственный неразобранный компьютер, подождал, пока тот загрузится.

– И что? И что тут? Я ничего не вижу, – в панике произнесла Инга, чувствуя, что ноги, ставшие вдруг ватными, начали подгибаться.

– Сейчас, загрузится, – он подождал немного и, вставив диск, пододвинул к ней старый стул, – да вы садитесь, а то упадете еще с расстройства.

На экране появилась Настя, потом высокий красивый парень, которого она обнимала. Юные любовники говорили друг другу страстные слова и делали такое, от чего Инге стало дурно, и она прижала руку к сердцу, пролепетав посиневшими губами:

– Я… я не могу. Кто это?

Миша весело подмигнул.

– Да кто же еще? Настюха ваша. Я ее с этим Алешей еще с прошлого года снимаю. На первых-то кадрах у нее волосы длинные, видали? А потом она с короткой стрижкой – это уж как за миллиардера замуж вышла. Так что у нее адюльтер выходит. Я даже думал фильм сделать и толкнуть – фигурка-то у нее классная, и трахается с чувством. Можно будет и мужу ее показать.

– Нет! – в горле у Инги что-то сорвалось, она закашлялась и замахала руками. – Не надо, нет, я вас умоляю! На колени встану, хотите?

Она действительно задрожала и чуть не сползла на пол, вконец обессиленная ужасом и кашлем, но Миша удержал ее за плечи и, подождав, пока затихнет кашель, сказал:

– Чего там на колени, я ж не бог, что б вы мне молились. Хотите – продам вам все эти кассеты и диски, возьму недорого. Миллион заплатите? Баксов, конечно.

– Миллион? – Инга затряслась еще сильнее. – У меня таких денег никогда не было, откуда я возьму вам миллион?

Миша недоверчиво хмыкнул:

– Муж депутат и миллиона баксов не наворовал? Чем же он тогда в Думе своей занимается? Ведь одна избирательная кампания у депутата чего стоит! Вы меня за дурачка-то не держите, я тоже соображать умею!

– Что вы, что вы! – умоляюще залепетала она. – Мой муж порядочный, он зарплату получает, и никогда…

– Тогда, раз у мужа нет, то у зятя-миллиардера попросите, – грубо перебил ее он, начиная раздражаться.

Инга заплакала.

– Как я у него попрошу, что я скажу ему? У меня есть немного денег в банке, я вам отдам, пожалуйста, все отдам! Муж сейчас уехал, а приедет… Ой, я даже не знаю, как ему сказать, я не смогу – я не знаю, что он сделает.

Миша вдруг сообразил, что она права, и с ее мужем-депутатом ему, Мише, лучше не связываться – у них и охрана, и ФСБ на них работает. Другое дело эта напуганная баба – нужно довольствоваться тем, что она может дать, а то и этого не получишь. Почесав затылок, он грубовато спросил:

– И сколько у вас сейчас есть? Только без обмана, потому что иначе я…

– Нет-нет! – Инга в ужасе сложила руки – У меня на счету две тысячи долларов, я вам их хоть завтра отдам.

– Мало! – с нарочитой суровостью произнес молодой хакер.

– Потом муж приедет, я еще попрошу, – наивно возразила она, – только не надо ничего и никому, я вас умоляю!

Миша посмотрел на ее залитое слезами лицо, встретил трогательно просящий взгляд прекрасных черных глаз, и внезапно понял, что сидевшая перед ним женщина удивительно красива.

– Ладно, – сказал он внезапно изменившимся голосом, – две тысячи завтра, потом еще у мужа возьмешь, а остальное будешь отдавать натурой.

– Как это натурой? – простодушно удивилась она, не заметив этого перехода на «ты».

– А вот так, обычно – натурой, – он взял ее за локти и, заставив подняться, прижал к себе. – Такая как ты, могла бы, в принципе, и больше миллиона заработать, но ладно уж, ты мне самому нравишься. Тем более, у меня давно бабы не было.

Побелев, как мел, Инга откинулась назад, пытаясь отодвинуться.

– Господи, что вы, я не такая, я порядочная! У меня муж есть!

– Да мне по фигу твой муж, давай, раздевайся – я дверь запер.

– Что вы, я не смогу, пожалуйста! Вы же молодой, а мне… мне уже больше сорока.

– Ну и что? Подумаешь, возраст какой! Было б семьдесят. Раздевайся, пока я добрый, а то передумаю. Фильм сейчас сделаю и за те же деньги на рынке толкну – пусть все на твою Настюху посмотрят.

Инга закрыла глаза и онемевшими пальцами начала расстегивать пуговицы. Ее трясло, зубы стучали, но Миша не торопил и с восхищением смотрел, как один за другим падают на пол предметы изысканной женской одежды. Когда она замялась, оставшись в бюстгальтере и трусиках, он торопливо расстегнул джинсы, шагнул к ней и, сорвав прозрачное белье, повалил  на пыльный стол рядом с разобранным компьютером.

– Нет, пожалуйста! – у нее вырвался короткий крик, глаза в ужасе раскрылись, взгляд остекленел, и губы шептали: – Пожалуйста!

– Шевелись, что ты, как неживая, тебя твой депутат что, трахаться не научил? Задом двигай, давай! – его движения становились все более грубыми и яростными, руки больно сжимали ее грудь, а тон вдруг стал угрожающим: – Ну-ка шевелись, а то я тебя сейчас отсюда выкину и пойду фильм делать. Ногами меня обхвати!

Обомлев от страха, Инга начала послушно двигать бедрами, обхватила его ягодицы ногами, а потом ее внезапно охватило странное ощущение, от которого в глазах помутилось, а из груди вырвался крик.

Обмякнув наконец, Миша выпустил ее и начал застегивать джинсы. Инга сидела на столе, закрыв лицо руками, и горько всхлипывала. Он добродушно похлопал ее по бедру и ухмыльнулся:

– Ладно, чего теперь ревешь? Нормально ты под конец разошлась, а то я уж думал, что ты никогда оргазм не испытывала. Одевайся, пошли, а завтра утром здесь встретимся, и отдашь деньги.

Когда Инга вышла из магазина, Петр вгляделся в ее лицо и встревожился.

– Ты чего какая-то не такая – заболела? А то на меня Телемоныч ругаться станет, что я тебя по этому шопингу возил. Ладно, поехали – я продукты домой отвез, загрузил в холодильник.

Однако Инге уже совершенно не хотелось заниматься обедом. Она лишь равнодушно махнула рукой, когда кухарка Аннушка оживленно засыпала ее вопросами по поводу завтрашнего меню.

– Что хочешь, то и сделай, мне безразлично. Я устала.

– Мама, тебе плохо? – испуганно спросила Настя, выходя из своей комнаты и с недоумением глядя на странное выражение лица матери. – Сердце?

– Уйди, не трогай меня, – сквозь зубы процедила Инга и, отмахнувшись от дочери, пошла к себе в комнату.

Приняв душ, она легла в постель и, лежа под одеялом, неуверенно ощупывала свое тело, казавшееся ей теперь чужим. Было горько, стыдно, хотелось плакать, и еще было какое-то странное непонятное чувство.

Ее разбудил звонок мужа.

– Инга, детка, как ты себя чувствуешь? Ты извини, я в тот раз очень резко с тобой разговаривал, ты не сердишься? Температуры нет? Ты ни о чем не думай, любимая, не тревожь себя, все ерунда, самое главное для меня – твое здоровье.

– Я… спала, – голос ее прозвучал действительно очень сонно и хрипло.

– Да? Ну, спи, родная, прости, что разбудил. Целую, – отключив телефон, Андрей Пантелеймонович вздохнул и, выйдя в соседнюю комнату, где его ожидали Егор Ючкин и мэр Умудска Бобровский, извинился: – Простите, нужно было позвонить домой – жена тяжело болеет.

– Передавайте привет вашей супруге, скорейшего выздоровления, – сказал Бобровский.

– Спасибо. Итак, вернемся к тому, на чем прервались. Мне хотелось бы объяснить вам, господа, что я не прокурор и не следователь, я не собираюсь предъявлять вам каких-то претензий, вчинять иски и так далее. Время противостояния прошло, господа, сейчас мы единомышленники, и нам всем нужно спокойствие в регионе, поэтому я хочу разобраться и попробовать что-то сделать, пока ситуация не вышла из-под контроля. Нас сейчас никто не может подслушать, прошу говорить все, как есть и любыми словами. Мне нужна ваша полная и абсолютная откровенность.

Бобровский переглянулся с Ючкиным и последний, тяжело вздохнул.

– Хорошо, все, как есть. Вам известно, что совет директоров принял предложение Шумиловой и моего Игнатия насчет кредитов под залог недвижимости холдинга. Мы собирались погасить их после реализации за кордон нескольких партий алмазов, –  он посмотрел на Бобровского, как бы ожидая продолжения, и тот прокашлялся.

–  Поскольку «Умудия холдинг» является крупнейшим предприятием региона, город принял решение поддержать его вливанием оставшихся после президентской компании денег, –  тут голос мэра предательски дрогнул, и, не в силах вынести внимательного взгляда Андрея Пантелеймоновича, он сознался: — Да, мы решили, как это называется, «прокрутить» бюджетные деньги города через банк, поскольку «Умудия холдинг» гарантировал нам поддержку. Схема проверенная, не мы одни ею пользуемся. Сейчас за счет дивидендов только и можно выжить.

–  Что с зарплатами бюджетникам? Люди не должны голодать.

Бобровский замялся.

–  Рассчитываем выплатить к концу месяца или в июне. Задержка всего полгода, в других регионах и по году люди денег не видят. Мы учитываем, что в большинстве семей выплаты из бюджета – не единственный доход. Если жена, например, врач или педагог, то муж может быть связан с туризмом, а если город задерживает зарплату охотникам, то они часть шкур отвезут в Иркутск и сбудут перекупщикам. Умуды вообще полностью себя обеспечивают. Единственно, профсоюзы нас достают – есть такие заводилы, что их хлебом не корми, а дай людей на митинг собрать. На первое мая была демонстрация, так молодежь попыталась прорваться на территорию стройки и поджечь бараки для строителей – кто-то пустил слух, что все деньги ушли на строительство комплекса.

–  Это надо немедленно прекратить, –  сурово сказал Андрей Пантелеймонович.

–  Теперь еще новому президенту в Москву собираются кляузу писать, –  пожаловался мэр.

– Нехорошо, господа, – тон депутата стал наставительным, – я понимаю, что нынешняя неразбериха в стране позволяет некоторым смотреть на бюджетные деньги, как на свои собственные, но нельзя, чтобы из-за этого поднимался шум и доходил до центра. Тот, кто занимает руководящую должность, должен действовать грамотно.

На «грамотно» Бобровский слегка обиделся.

–  Я надеюсь, Андрей Пантелеймонович, –  преувеличенно кротким тоном ответил он, –  вы сможете посоветовать, как нам грамотно выйти из подобной ситуации.

–  Смогу, –  невозмутимо кивнул депутат, –  для начала объявите, что поступление федеральных денег в Умудск задерживается, но вы, заботясь о людях, устанавливаете в городе фиксированные низкие цены на основные продукты питания, и это вплоть до полной ликвидации всех задолженностей по зарплатам. Возможно, –  пошутил он, –  тогда люди даже захотят, чтобы зарплаты подольше не выплачивались.

Не оценив шутку, мэр нахмурился.

– И как же это, интересно, я снижу цены? Кто согласится торговать себе в убыток и продавать товар по ценам ниже закупочных?

Воскобейников усмехнулся краешком губ.

– Значит, надо искать поставщиков дешевого товара. Мне известны такие, которые будут рады даже взять на себя доставку в регион.

Бобровский невольно подался вперед.

– Что за товар?

– Трансгенная модифицированная продукция.

–   За рубежом ее никто не берет, –  нерешительно заметил мэр.

–  Вот потому-то они и будут счастливы сбыть ее нам.

–  Я слышал, это вредно, последствия выявляются через поколения.

– Но вам-то нужно решать проблемы сейчас, вот и решайте. Не волнуйтесь, пол России питается трансгенами, но вас лично никто не заставляет, не хотите, боитесь – не ешьте.

–  Наверное, вы правы, –  поразмыслив и все взвесив, согласился Бобровский, –  если вы сможете нам помочь ускорить этот процесс…

–  Договорюсь в ближайшее время, –  пообещал депутат.

–  Тогда разрешите вас покинуть, дела, –  мэр поднялся и, обменявшись рукопожатиями с присутствующими, покинул кабинет.

Подождав, пока за ним закроется дверь, Воскобейников повернулся к Егору Ючкину.

–  Я проверил, –  сказал он, –  долг холдинга по кредитам был реструктуризирован, за два месяца произведены минимальные выплаты, а теперь пошла просрочка. Почему, если есть перечисления за алмазы? При этом, как говорил господин Бобровский, холдинг решено поддержать остатком средств от президентской компании. Куда ушли деньги?

Ючкин развел руками и отвел глаза.

– Выплаты по кредитам взял на себя Руслан Керимов. После того, как ваша племянница продала ему контрольный пакет акций холдинга, он исполняет обязанности президента компании. Однако его сейчас нет в Умудске, у него в конце мая защита диссертации, он в Москве.

–  Вот как. Тогда расскажите мне вы – как продвигается строительство комплекса? Я, извините уж, сразу по приезде заглянул на стройку – все наглухо огорожено, но внутрь первой ограды меня все же пропустили. Так там до половины возведен один корпус, и заложен фундамент второго. Ни рабочих, ни строительной техники.

–  Строительство зависит от поступления средств, –  все также глядя в сторону, объяснил Ючкин, –  сейчас нашей дочерней компании «Умудия даймонд» потребовались средства для закупки оборудования. После модернизации на руднике добыча алмазов во много раз возрастет, и, как только начнут поступать средства от реализации, мы возобновим строительные работы.

Андрей Пантелеймонович так возмутился, что не смог сдержать своего негодования, хотя обычно владел собой в любых ситуациях.

– Вы с ума сошли, господа? Фонд Капри по представленным вами документам полностью перечислил холдингу всю сумму премии, город инвестировал в строительство бюджетные деньги, а вы все ждете поступления средств? Да на эти деньги уже Москву можно было заново отстроить! Господин Ючкин, вы взрослый и умный человек, давайте, не будем играть словами. Тридцать первого мая мы должны отчитаться перед комиссией Капри в целевом использовании денег.

 Ючкин насупился.

–  У нас все законно, все документы в порядке. Мой Игнатий на той неделе вылетит в Москву, и все с вами обсудит.

–  Почему бы нам с ним не поговорить сейчас?

–  Он на майские праздники повез жену в Таиланд. Скажу откровенно, мне не очень нравилось, что он с вашей племянницей, семья есть семья.

Андрей Пантелеймонович с досадой поморщился.

–  Сейчас оставим этот разговор, я хочу точно знать, сколько фактически денег на зарубежных счетах холдинга. Скажу откровенно: я понимал, что, получив доступ к деньгам Капри, вы наверняка отхватите себе кусок, но ведь нужно же меру знать! В ближайшее время необходимо возобновить строительство.

–  Сейчас я точно ничего не могу сказать. Керимов, как глава «Умудия даймонд», занимался закупками оборудования для модернизации рудника, вся бухгалтерия у него.

Андрей Пантелеймонович в недоумении поднял брови.

–  Он что, занимался этим без контроля со стороны акционеров? Очевидно, господин Керимов образец кристальной честности, что ему так доверяют?

Его ирония задела Ючкина.

–  Почему же без контроля, –  с некоторым вызовом возразил он, –  было решение собрания акционеров. Руслан владеет контрольным пакетом акций и согласился, хотя и не сразу, взять на себя всю кредитную нагрузку холдинга. Человек он открытый, в любых мелочах всегда советуется со мной или с моим Игнатием, какую-нибудь аферу провернуть у него просто ума не хватит.

Пожав плечами, Воскобейников поднялся.

– Всего хорошего, господин Ючкин, я сегодня вылетаю обратно в Москву и жду вашего сына. Еще раз напоминаю, что тридцать первого необходимо будет отчитаться перед комиссией Капри, а до этого мне все же хотелось бы ознакомиться с ситуацией. С реальной, а не с той, что представлена вами фонду.

Глава восьмая

Катю Баженову с детьми выписали из клиники четвертого мая, а на следующий день, в пятницу, в дверь квартиры позвонили, и два веселых паренька из отдела доставки лихо втащили в прихожую огромную «близнецовую» коляску.

Они тут же на месте прикрутили колеса, прикрепили ручку и ушли, на прощание подмигнув растерянной Кате.

– Катайтесь, мамаша, на здоровье.

Пока она с некоторым ужасом разглядывала огромную темно-синюю колымагу, в бывшей спальне Евгения Семеновича басовито завопил Женька, и тут же к нему присоединился Максимка – именно в этот час они привыкли получать положенную им, как шутили медсестры в клинике, «дозу», и очень хорошо знали свое время.

Антон приехал, когда Катя закончила сцеживать оставшееся после кормления молоко. Он сразу же зашел взглянуть на сонно посапывающих мальчиков и придирчиво осмотрел бутылочку со сцеженным молоком.

– Хватает?

– Антошенька, ты не волнуйся, – торопливо проговорила Катя, – молока много. Я в маму, а у нее и со мной, и с Юлькой было много молока – она даже сдавала в роддом. Ты смотри, почти двести грамм нацедила.

– Мальчишки быстро растут. Следи – если будут грудь полностью высасывать и орать, то сразу перейдем на прикармливание. Водичку давала?

– Давала. Я их и искупала даже утром.

Осмотревшись, Антон заметил коляску.

– Привезли? Смотри, как быстро – я только утром оплатил заказ. Сегодня на балкон их вывезешь, а завтра уже на улицу гулять.

Катя перепугалась.

– Погоди, Антоша, ну куда я с этой громадиной? У нас лифт все время ломается, как тогда мне ее спускать? Они же еще совсем маленькие, говорят, что только с месяца нужно начинать гулять.

– Гулять нужно постоянно и не меньше четырех часов в день, – желчным тоном возразил ее брат. – Не понимаю, чем ты недовольна? Ты получила все, что хотела – справку о рождении близнецов я тебе написал, дети получили те имена, которые выбрала ты, они принадлежат тебе, ты и несешь полную ответственность за их здоровье.

Глядя на нервно дергавшийся на его щеке желвак, Катя не посмела спорить и лишь с кротким видом кивнула головой.

– Да, конечно, Антоша, ты прав.

Он немного смягчился.

– Я договорился с Таис, она будет приходить к тебе ежедневно и помогать – купить, приготовить, постирать, коляску спустить или поднять. Ты только занимайся детьми, потому что мне не хочется приглашать няню, пока они еще такие маленькие.

Таис, двадцатилетняя студентка-вечерница, жившая в соседнем подъезде, всегда искала возможности подработать и с радостью приняла предложение Антона. Катя почувствовала себя растроганной заботой брата.

– И сколько же ей платить? – спросила она с некоторым смущением.

– Это уж не твои проблемы. Кстати, вот и она, – в дверь позвонили два раза, – я велел ей звонить два раза, чтобы ты никому постороннему не открывала. Я ей составил примерное меню, что тебе готовить – ты кормишь, и нужно нормально питаться. Ладно, пока, – он поднялся и пошел в прихожую открыть дверь.

– В клинику? Оттуда сюда придешь? – говорила Катя, идя следом.

– Нет, у меня вечером деловая встреча, не жди, – он впустил Таис и исчез за дверью.

Встреча, о которой говорил Антон, была не совсем деловая. Пару дней назад, перед выпиской Кати из клиники, Таис готовила квартиру к возвращению молодой мамы с детьми и устроила грандиозную стирку Она повесила простыни сушиться на балконе, но вечером, вернувшись из института, забыла их снять, а ночью пошел дождь. Антон велел рассеянной девушке вновь перестирать белье, поскольку в дождевой воде, падающей с московского неба, неизвестно, сколько гадости, а сам погнал к себе на квартиру за чистыми простынями и пододеяльниками. Когда он, набив сумку вещами, уже собирался уходить, раздался телефонный звонок – звонила его давнишняя приятельница Диана, с которой они не виделись почти два года.

– Антон? – радостно удивилась она, услышав его голос.– А я тебя даже не ожидала застать – сколько звоню, и никто трубку не берет.

– Я тут почти не бываю, – ответил он очень вежливо, как говорят с человеком, который позвонил совсем некстати, но тут же спохватился: – Рад тебя слышать, Диана, как поживаешь?

– Да у меня все по-прежнему, – весело проворковала она, – я вот тут знакомую случайно встретила, так она мне про тебя битый час рассказывала. У тебя теперь, говорят, своя клиника?

– Нет у меня клиники, я просто работаю в частной клинике, это разные вещи.

– Да? Она мне говорила, что ты там всем распоряжаешься, потому что хозяйка клиники от тебя без ума. И вообще она говорит, что от тебя там все без ума – и персонал, и больные. Два часа она мне глаза к небу закатывала, пока про тебя рассказывала, но главное, что я хочу тебя поздравить: ты ведь стал папой, и не просто папой, а папой в квадрате. Верно?

– Спасибо, – усмехнулся Антон.

– Когда же вы с Катей поженились? Могли бы и пригласить на свадьбу.

– Мы с Катей не женились, и никакой свадьбы не было. Ладно, ты извини, я…

– Как не было? – перебила его Диана. – Ладно, значит, еще будет. Вообще все говорят, что вы чудесная пара.

– Да? Ну, пусть говорят.

Она, очевидно, поняла его резкий тон по-своему, потому что с запинкой произнесла:

– Нет, ну а как же, а… у вас же дети. Дети-то твои?

– Мои, мои, а причем тут дети? Ты меньше слушай, что говорят. Ладно, Диана, я…

– Значит, вы в ближайшем будущем не собираетесь пожениться? В принципе…

– Ни в ближайшем, ни в отдаленном, а сейчас…

– В принципе, ты возможно и прав – иметь детей, это совершенно не значит, что нужно жениться. Вы же и раньше с ней просто дружили, у вас же ничего такого не было. Слушай, Антон, если ты, говоришь, свободен, то, может, встретимся?

Антон негромко засмеялся.

– А у тебя-то как на личном фронте? Как твой Фурсенко? Так ты мне и не сообщила, получилось у вас с ним что-нибудь?

Он был неуверен, что правильно произнес фамилию начальника Дианы – того самого, который, овдовев, начал за ней ухаживать, и из-за которого, собственно, они перестали встречаться. Диана тогда решила, что у нее появился шанс выгодно устроить личную жизнь, а Антон не захотел мешать – в конце концов, их встречи с Дианой были для него всего лишь ничего не значащими эпизодами, планов на будущее они не строили.

– Фесенко, – поправила Диана. – Нет, у нас все получилось, мы почти два года прожили в законном браке, а теперь – вот уже месяц – вдовею. Он же был старенький, уже за шестьдесят.

– Да? А я, судя по твоим рассказам, представлял его эдаким орлом. Ладно, прими мои соболезнования по поводу утраты.

– Да чего там соболезновать, – сердито вздохнула она, – я за ним полгода горшки выносила, пока он парализованный лежал, а он, паразит, и квартиру, и дачу сыну отписал по завещанию. Сын хоть бы раз зашел, пока отец парализованный лежал!

– Бывает, – посочувствовал Антон. – Так и где же ты теперь живешь?

– Все там же, в своей комнате в коммуналке. Приходи, Антоша, посидим, о старых временах поговорим, вспомним, как жили.

– Ладно, как-нибудь забегу.

– Не как-нибудь, а давай в эту пятницу – у меня день рождения.

– Да ну! Поздравляю, Динуля, но…

– Антон, приходи обязательно, очень прошу! Просто посидим – мне почему-то так захотелось поговорить о чем-то очень далеком, давнишнем, отойти от всего – ты ведь даже не представляешь, что мне пришлось пережить в последние месяцы. Приходи, я пирог испекла, неужели не сможешь хоть на часок вырваться? Адрес ты знаешь.

Он сам не знал, почему согласился и, отвезя чистые простыни, поехал к Диане. По дороге решил заехать в цветочный магазин – купить цветы, – но когда уже положил огромный букет на заднее сидение, то отчетливо вспомнил, что день рождения Дианы не второго мая, а седьмого октября.

Встреча их получилась очень теплой. Диана пришла в восторг при виде прекрасного букета и, зарывшись в него лицом, несколько секунд стояла неподвижно, как завороженная.

– Поздравляю, – с улыбкой произнес Антон.

– Антоша, ты самый чудесный из всех, кого я знала! Пойдем, откроешь шампанское.

Шампанское было замечательным, пирог удался на славу, и перенесенные недавно разочарования никак не отразились на внешнем облике Дианы.

– Ты цветешь, – с улыбкой заметил он, поднимая бокал.

– Начала поправляться, – ответила она, кокетливо улыбаясь и чокаясь с ним.

Антон улыбнулся ей в ответ и подумал:

«Жизнь, как она есть  и без всяких прикрас».

С той минуты, когда он узнал  о внезапном отъезде Маргариты, его охватило странное безразличие. Это был не гнев, не боль, не возмущение, а именно безразличие ко всему происходящему – возможно, именно такое чувство мог бы испытывать умудренный жизнью глубокий старец, которому больше не о чем волноваться и не из-за чего тревожиться. И все же тело Антона оставалось телом молодого мужчины – мужчины, который прежде никогда не отличался особым целомудрием, а теперь очень долго не знал женщины. Поэтому, когда Диана нежно провела ладонью по его руке, он в ответ крепко сжал ее пальцы. Взгляды их встретились, все оказалось ясно и понятно без слов.

Этой ночью им было хорошо, а утром, когда она принесла Антону в постель кофе с остатком пирога, уселась рядом и прижалась к его ноге полным бедром, ему на миг показалось, что эта безыскусная женская забота – все, что нужно в жизни. Поэтому, дав Кате строгие инструкции, он поехал к Диане, а уже через два дня его опять потянуло к ней.

– Может, не пойдешь никуда сегодня, Антоша? – спросила Диана в воскресенье утром, аккуратно собирая упавшие на одеяло крошки.– Сегодня выходной, провели бы день вместе. Я обед сделаю, и фильмов хороших перед Днем Победы по телевизору много.

Чувствовалось, что она спрашивает, не надеясь на его согласие. И Антон неожиданно для самого себя сказал то, что совершенно не собирался говорить:

– Ладно, я только позвоню, и если нигде не намечается ничего срочного, то…

Он позвонил в клинику, и дежурные врачи всех отделений словно сговорились:

– Все в порядке, Антон Максимович, ничего срочного, проблем нет, и вам приезжать не нужно, хоть перед праздником отдохните. Как там ваши мальчишки?

– Антон Максимович, отдохните хоть раз по-человечески, а у нас все на уровне. Кате привет обязательно передавайте, как она?

– Антон Максимович, мы сами со всем справимся. Не приезжайте сегодня, Антон Максимович, как там Женька и Максимка?

Нечленораздельно пробурчав что-то невнятное в ответ на все заботливые расспросы коллег, он позвонил Кате.

– Температура у всех нормальная, – сказала она, не дав ему начать расспросы и не спрашивая, откуда он звонит, – только что покормила, оба нажрались до отвала, аж изо рта молоко течет. Сейчас дрыхнут, я сцедила двести пятьдесят граммов, утром ела гречневую кашу и выпила два стакана чаю с молоком. Таис сейчас здесь, готовит мне салат и суп с отварной говядиной – как ты велел.

– Пусть готовит, – строго ответил Антон, – а ты бери коляску, бери парней и вперед – гулять в сквер. Положишь их на бочок, чтобы не захлебнулись, если срыгнут.

– Какое гулять! – возопила Катя. – Мне что, делать нечего? И вообще – мне надо отдыхать, чтобы молоко не пропало. И потом скоро дождь пойдет.

– Не ври, погода прекрасная, а молоко у тебя быстрее пропадет, если будешь сидеть и одним глазом в книгу, а другим в телевизор. Так что гуляй спокойно.

– Ага – погуляй, травку пощипи. Я что, корова? Изверг ты!

– Давай, давай, я потом позвоню и проверю, что ты делаешь.

Он положил трубку, зная, что сестра не посмеет ослушаться, и, блаженно потянувшись, повернулся на другой бок. Положил голову на теплое бедро очень довольной Дианы, а та немедленно скользнула под одеяло и приникла к нему всем телом.

– А все-таки у вас с Катей какие-то странные отношения, я бы на ее месте сейчас была злая, как собака, – заметила она, и во взгляде ее мелькнуло любопытство.

Антон не стал ничего объяснять, он приподнял податливое тело молодой женщины и усадил ее на себя. Диана блаженно закрыла глаза.

После разговора с братом Катя приуныла – она уже предвкушала, как после кормления выставит коляску с мальчиками на балкон и усядется перед телевизором. Теперь же ей пришлось упаковать детей в конверты и, поскольку лифт в очередной раз не работал, спустить с помощью Таис коляску по лестнице. В сквере возле дома прохожие оглядывались на худенькую молодую женщину, катившую перед собой широкую коляску – близнецы почему-то всегда возбуждают у людей повышенный интерес. Кате постепенно даже стало нравиться повышенное внимание окружающих, и она вместо того, чтобы вышагивать по аллеям, решила прогуляться подальше – в ту сторону, где находился дом Ильи и Карины.

Коляска лихо пересекала широкие лужи, иногда под колесами хрустели сухие веточки – хруст, да хруст. Минут через двадцать, подкатив к маленькому скверу у дома Карины, Катя увидела Жоржика и его няню.

– Катя! – няня, крупная женщина лет пятидесяти пяти, обрадовано помахала ей рукой и поднялась со скамейки. – А Карина только сейчас про тебя говорила, как мы на прогулку собирались. Покажи-ка детишек.

Она вытащила вертевшегося Жоржика из открытой коляски и приподняла, чтобы он тоже посмотрел на спящих младенцев. Его, однако, гораздо больше интересовал висевший на коляске пестрый пакет с подгузниками.

– Гу!

– Вот тебе и гу! Смотри, как тихо лежат да спят, а от тебя, хулигана, мне ни минуты покою нет, – строго сказала няня, сажая его обратно в коляску. – Ты к нам-то зайдешь, Катерина? Карина все за тебя переживает – как ты. Она все хотела в клинику к тебе съездить, но сердце у нее болит и болит, совсем синяя ходит.

– Когда она едет в Париж на операцию? – с тревогой спросила Катя. – Уже май, а она еще в марте говорила.

– Ох, не знаю! Спрашиваю – отмахивается. Илья тоже все занят – на работе нелады. Ты зайди, зайди, они сейчас оба дома. Иди, а мы погуляем еще и тоже придем.

Катя кивнула и направилась к подъезду. В элитном доме Карины было два лифта. Коляска свободно въехала в широкую кабину, и та мгновенно доставила своих пассажиров на нужный этаж.

– Я, кажется, только сейчас начинаю по-настоящему ценить прелести технического прогресса, – сказала Катя Илье, открывшему ей дверь.

Он засмеялся, и было видно, что приход Кати его очень обрадовал.

– Катюшка, радость ты наша, показывай богатырей. Георгия в сквере не встретили?

– Встретили, он сказал нам «гу».

– Это в его устах высшая степень восхищения – он оценил своих коллег по подгузникам.

– Заходи, Катя, – сказала вставшая в дверях комнаты Карина. – Давай я тебе помогу, ты будешь их распаковывать?

– Да нет, мы скоро пойдем, а то на улице они тихие были, а сейчас еще разорутся.

– Так Илья вывезет их на лоджию, там воздух свежий, пусть поспят. Илья, вывези коляску, пожалуйста, а Катя посидит и отдохнет.

– Только не долго, а то Антон лютует – велит мне с ними бродить по четыре часа в день, представляешь? – жалобно говорила Катя, следя глазами за тем, как Илья осторожно вывозит коляску на лоджию.

Карина улыбнулась.

– Ничего, у меня Жоржик тоже на лоджии гулял, пока был маленький.

– Видишь, у вас лифт хороший и то, а наш постоянно ломается. Нет, Антон просто зверь, а не человек, мало он меня беременную гонял ходить.

Прикрыв дверь на лоджию, Илья печально покачал головой.

– Бедняга, как он сейчас? Когда он узнал про ее отъезд, на нем лица не было. И ни одного слова ведь не сказал, даже не стал спрашивать.

Катя погрустнела.

– Он и сейчас ничего об этом не говорит, что говорить? Хотя я вижу, что он не такой, как всегда.

Карина опустила длинные ресницы, словно в словах Ильи и Кати был упрек лично ей.

– Я пойду полежать, – тихо сказала она. – Илья, угости, пожалуйста, Катю чаем.

– Я не хочу, я только позавтракала. Пусть Илья работает, а я посижу с тобой. Илья, только, если они закричат…

– Я тебя сразу позову, не бойся, – успокоил он и вновь сел за компьютер.

В спальне Катя, плотно прикрыв за собой дверь, опустилась на стул рядом с кроватью Карины и взяла ее тонкую исхудавшую руку.

– Ты когда собираешься ехать в Париж на операцию?

Карина осторожно убрала руку и покачала головой:

– Не теперь, Катюша, чуть попозже. У Ильи сейчас большие проблемы, он и вся их группа фактически остались без работы. Мы даже продаем машину, чтобы можно было платить няне – я ведь не в силах возиться с Жоржиком.

– Подожди, но ведь тебе ждать нельзя, и у тебя есть деньги, ты можешь…

– Нет, – голос Карины прозвучал тихо, но твердо.

Катя растерялась, не зная, что сказать, лицо ее приняло беспомощное выражение.

– Но… Каринка, подожди, послушай, ты не можешь… Ладно, в конце концов, ты можешь сделать операцию здесь. Меня как раз перед выпиской слушала Сирануш Яковлевна, и она про тебя сказала, что Париж предпочтительней, только потому, что там медикаменты и оборудование – все гораздо лучше, чем у нас. Хотя наши хирурги тоже не хуже, и здесь тебя прооперируют бесплатно. Ждать ведь нельзя, это все врачи говорят.

Карина слабо улыбнулась и ласково погладила ее по руке.

– Ничего, еще немножко можно, не волнуйся так, Катюша.

Катя рассердилась не на шутку.

– Но Илья-то куда смотрит? Он не понимает, что ты творишь? Я с ним сейчас же поговорю!

– Илья… я же сказала тебе, что у него очень большие проблемы, не нужно его беспокоить. К тому же, это ничего не изменит.

Пристально глядя на нее, Катя покачала головой.

– Карина, ты делаешь это нарочно? Ты хочешь умереть?

– Я не хочу умирать, я хочу жить. Не надо так переживать, Катя.

– А ты забыла, что самоубийство – грех? Что у тебя есть сын – плоть от плоти твоей, кровь от крови твоей? В конце концов, у нее своя жизнь, она сама выбрала свой путь.

Карина отвернулась.

– Она – моя сестра, – тихо сказала она, – плоть от плоти моей, кровь от крови моей. Давай, Катюша, больше не будем об этом. Я хотела тебя попросить… знаешь, я хотела бы крестить Жоржика, и прошу тебя быть крестной матерью.

– Согласна, – Катя сделала над собой усилие, чтобы не разреветься, – я тоже хотела крестить Максимку с Женькой. Тогда их крестной будешь ты.

– Так, кажется, нельзя.

– Почему?

«Потому что крестная мать должна видеть, как растут ее крестники. Она должна заботиться о них, каждый год делать им подарки, а я уже не смогу».

Этого Карина Кате, конечно, не сказала, а как можно веселей произнесла:

– Не положено – кажется, по правилам церкви. Я думаю – а давай, мы попросим Настю быть крестной?

– Настю? – изумилась Катя. – Не знаю, хотя… Ладно, давай. Только как мы с ней свяжемся?

– Я прямо сейчас попрошу Илью позвонить дяде.

При упоминании о Воскобейникове Катя невольно вздрогнула, но все же кивнула:

– Хорошо, пусть попробует, но не знаю, конечно, что из этого получится.

Илья немного удивился их просьбе.

– Не знаю, девочки, Настя сама некрещеная. Ладно, я спрошу у Инги, потому что дядя Андрей вроде бы сейчас уехал в Сибирь.

К его удивлению Андрей Пантелеймонович оказался дома – он только что прилетел из Умудска и был приятно удивлен, увидев в гостиной беседующих о чем-то Дональда и Настю. Инга сидела в стороне, с отсутствующим видом вертела какой-то журнал и при виде мужа лицо ее почему-то выразило испуг. Воскобейников пожал руку Дональду, холодно кивнул Насте и подошел к жене.

– Как ты себя чувствуешь, моя радость? – спросил он, касаясь губами ее лба. – Я постарался вернуться пораньше. Температуры нет?

– Нет, небольшая слабость – голова кружится.

Настя встревожилась.

– Мама, иди и ложись, ты сейчас очень бледная.

– Да, пожалуй.

Инга поднялась и, избегая взгляда дочери, торопливо вышла. Андрей Пантелеймонович хотел извиниться перед Дональдом и пойти за ней, но в этот момент горничная принесла ему телефонную трубку – звонил Илья.

– Дядя Андрюша? Ты уже приехал? Вот хорошо, а то у меня тут Катя сидит с одной маленькой просьбой.

Услышав о просьбе Кати, Андрей Пантелеймонович изумился:

– У Катюши и Антона близнецы? Им уже почти две недели? Да как же так, Илья, почему ты не сообщил мне раньше? Почему Антон молчал, почему Лилиана не сказала? Я, знаешь… я по-настоящему обижен, у меня слов нет. Они оформили свой брак? Как это не собираются? Я позвоню Антону и сам с ним поговорю. Безобразник! Настя? Да ты сам с ней можешь поговорить – они с Дональдом сейчас сидят здесь.

Настя немного удивилась, услышав о просьбе Кати.

– Только я сама ведь некрещеная, ничего? Ладно, но только у двух братьев-близнецов, кажется, должны быть разные крестные – я где-то читала. Можно было бы, конечно, маму попросить, но она болеет. Слушай, а если я мою подругу Лизу попрошу? Ладно, тогда все нормально. Тогда слушай, какие у нас ближайшие дни заняты: двадцать первого пробный вступительный экзамен в МГУ. Что? Нет, не боюсь, там задачи легкие, мы на уроках такие все время решали. Ладно, дальше: двадцать пятого в школе последний звонок, первого пишем литературу. В остальные дни, можешь договариваться, из школы мы отпросимся. Да у нас уже и занятий-то нет, все какие-нибудь консультации.

Она положила трубку и посмотрела на отца. Тот строго наклонил голову.

– Объясни своему мужу, о чем тебя просили.

Однако Дональд, усердно изучавший русский язык в течение полугода, уже сам кое-что понял.

– Godmother? Настья? – спросил он, с интересом наклонив голову, – близнецы? Twins?

– Да, – с улыбкой подтвердил Андрей Пантелеймонович, – близнецы. Дети друга нашей семьи Антона Муромцева.

– Муромцев, – в глазах Дональда внезапно мелькнуло странное выражение. – Муромцев женатый? Married?

– Нет пока, – ответил Воскобейников.

– Why? Not married? Почшему? Я видел его девушка  pregnant (беременная). Going to have a baby (ждала ребенка).

– That’s no business of ours (это не наше дело), – сердито заметила Настя.

– Looking forward to another woman? Другая женщина очень ждать? – щурясь на нее, поинтересовался Дональд, но Настя, не понимая, что его так взволновало, вновь пожала плечами.

– I’d like to stop this tittle-tattle (я бы хотела прекратить эту болтовню), – сказала она, переводя взгляд с отца на Дональда. – Не хочу сплетничать. Антон мой друг, my friend.

Дональд поднялся и резко бросил по-английски:

– Напомни своему отцу: тридцать первого мая я хочу заслушать отчет о том, как израсходованы средства, выделенные премиальным фондом Капри на реализацию проекта.

Настя, немного удивленная его неприязненным тоном, перевела сказанное Андрею Пантелеймоновичу, но тот со спокойной улыбкой наклонил голову.

– Хорошо. Good.

Проводив Дональда и не глядя на Настю, он прошел к жене. Инга лежала на кровати, повернув голову к стене, и даже не пошевелилась, когда муж постучал в дверь.

– Радость моя, – сказал Андрей Пантелеймонович, садясь рядом с ней, – что с тобой такое? Нужно снова позвонить врачу – ангина дает осложнения на сердце, а ты очень бледная. Скажи, что тебя беспокоит?

– Я в порядке, Андрюша, правда, – она повернулась к нему и провела рукой по его плечу, – только… ты мне не можешь дать немного денег?

– Денег? Так возьми из банка, я положил на твое имя две тысячи долларов, ты же знаешь.

– Их… их уже нет, я их истратила.

– Истратила? Две тысячи долларов? Ты сняла их со счета?

Инга действительно сняла две тысячи долларов со счета и этим самым утром отнесла их Мише, который ждал ее в том же самом универмаге, что и накануне. Он пересчитал деньги, вновь заставил ее раздеться и на этот раз взял стоя, прижимая к стене. После этого Ингу опять мучило воспоминание об испытанном во время их близости чувстве – позорном, унизительном и… сладком. Миша велел прийти опять через три дня и принести еще денег, но этого Инга сказать мужу, естественно, не могла, поэтому она слегка замялась и обиженно надула губы.

– Андрюша, все так дорого, а я купила себе кучу разных вещей. Кожаная куртка стоит двести баксов, хороший костюм – пятьсот. Туфли еще надо, и к лету что-нибудь купить. Чеком можно расплачиваться только в некоторых магазинах, а в бутиках, например, берут только наличные.

– Хорошо, любимая, хорошо, я скажу секретарю, он привезет тебе деньги из банка – у меня просто нет при себе такой суммы наличными. Но только через три дня – в праздники банк закрыт. Потерпишь? Если нет, то я….

–  Нет-нет, мне не срочно.

–  Спи, а я пойду к себе – мне надо еще поработать.

Постепенно она успокоилась, нежные объятия мужа изгнали испытанное с Мишей постыдное сладкое чувство на задворки памяти, и все случившееся стало казаться далеким страшным сном. Впервые в жизни ей не хотелось видеть дочь, виновницу ее мучений, было легче, оттого что та все праздники занималась и почти не выходила из комнаты, а когда Настя попросила отвезти ее к Лизе –  прорешать варианты задач для вступительных экзаменов, – Инга почти обрадовалась.

 Утром десятого мая, бережно укутав жену одеялом, Андрей Пантелеймонович вышел из спальни и направился к себе в кабинет. Позвонив секретарю, он велел ему привезти Инге деньги и попросил:

– Свяжите меня с госпожой Шумиловой.

Лилиана по совету хирурга провела несколько дней в подмосковном санатории Ерино, где вода, как ей сказали, способствует лучшей регенерации тканей. Из санатория она сразу же направилась к хирургу, тот снял швы, заверил, что через месяц от крохотного шрама не останется и следа, но на всякий случай наклеил сверху пластырь. Лиля, едва вернувшись домой, первым делом отклеила пластырь и стала изучать в зеркале еле заметную полоску. Именно это занятие и прервал звонок Андрея Пантелеймоновича. Поскольку осмотр ее удовлетворил, она ответила в высшей степени приветливо:

– Дядя Андрей? С прошедшими праздниками тебя и Ингу, ты в Москве? А мне говорили, что ты в Сибири.

– Я беседовал с твоим отцом, – сухо ответил он, проигнорировав поздравление. – твоя фирма разорена. Помимо этого, Капри требует отчета о своем миллиарде.

– Видишь ли, я попала в катастрофу, мне наложили швы, и врач велел вести размеренную жизнь, чтобы не остался шрам на лице, поэтому я сейчас ни о каких делах стараюсь не думать. Да и зачем мне? От дел холдинга я отошла – ты ведь уже знаешь, что я подала в отставку. Фирмой занимается Илья, я этого вообще не касаюсь. Разорены? Что ж, значит, судьба. Это бизнес, тут может случиться всякое.

– Ты подала в отставку, но еще не отчиталась перед советом директоров и несешь юридическую ответственность за все, что там творится.

– Извини, но это не так – я продала свои акции Руслану Керимову и передала ему, как держателю контрольного пакета, свои полномочия. Он принял их и, в соответствии с уставом холдинга, принял на себя также все мои юридические обязательства. Кстати, он мне даже еще не выплатил деньги за акции, у меня только вексель за его подписью, так что я тоже имею основание тревожиться. Но я не тревожусь – мне нужен покой.  Я теперь частное лицо, живу своей личной жизнью и имею право забыть обо всех тревогах.

– И все же тебе в любом случае придется отчитаться во всем, что ты сделала, твой отец тоже этого требует, – голос Воскобейникова стал ледяным.

– Пожалуйста, я отчитаюсь, моя совесть чиста. Когда и что?

– Тридцать первого мая Капри назначил заседание комиссии, но до этого состоится совет директоров холдинга. Кажется, решили семнадцатого, нужно уточнить. Я буду присутствовать на обоих заседаниях.

– Хорошо, я не возражаю. А теперь мне можно немного отдохнуть и заняться своими болячками?

– Хорошо, отдыхай.

Лилиана с улыбкой положила трубку и вновь взялась за зеркало – если не приглядываться, то тоненькой полоски над бровью почти не видно. Госпожа Шумилова была в прекрасном настроении и даже на Мишу уже особо не злилась. После того, как ее люди с помощью местных милиционеров прочесали весь лес, начальник УВД, которого она регулярно подкармливала, сообразил опросить кондукторов, работающих на рейсовых автобусах. Пожилая кондукторша рассказала, что в тот день на остановке в салон влетел странного вида парень – встрепанный, без куртки и расплачивался долларами. По всем приметам походил на Мишу, а значит, Миша давно в Москве. Ну и пусть сидит здесь, трясется – денег у него нет, так что далеко не уйдет и когда-нибудь ей попадется. Без доказательств он не представляет никакой опасности, да и вряд ли осмелится высунуть свой трусливый нос.

Закончив осмотр шрама, Лиля вновь наклеила на него тоненькую полоску пластыря и по селектору попросила Лидию Михайловну к ней зайти.

Гувернантка переступила порог ее кабинета, испытывая крайнее смущение. Во время майских праздников Лилиана занималась своим шрамом, начисто позабыв о дочери, и Лидия Михайловна испытывала некоторое облегчение, оттого что ее объяснение с работодательницей откладывается.

– Таня сейчас в школе… гм… сегодня у них после уроков экскурсия, ее привезут позже.

– Садитесь, Лидия Михайловна, – Лилиана мягко улыбнулась и кивнула на стул, – я все не найду времени с вами поговорить. У вас есть какие-нибудь новости, Танин отец вам звонит? Заходил он на праздниках?

Старая учительница осторожно опустилась на край стула. Ей тяжело было начинать этот разговор – не из страха, а из чувства неловкости за свое невольное участие в обмане. И из сострадания, какое испытывает человек, зная, что придется причинить собеседнику сильную боль..

– Видите ли, я… Понимаете, произошла небольшая путаница.

Она запнулась, слегка помялась, но потом сумела взять себя в руки и все выложила. Лилиана слушала с непроницаемым лицом и странно застывшим взглядом. Когда старушка кончила говорить, она очень резко поднялась и указала на дверь:

– Вон! Вон из моего дома – вы и ваша шлюха-дочь!

Лидии Михайловне неожиданно стало легче – в конце концов, все случилось не по ее вине, а Лилиана как-нибудь переживет.

– Я знала, что вы рассердитесь, мы уже несколько дней, как собрали вещи, просто я ждала момента, чтобы вам сказать, – она с достоинством поджала губы, поднялась и пошла к двери.

Лиля какое-то время находилась в оцепенении, потом внезапно сорвалась с места и, схватив свою сумочку, бросилась в комнату Алины. Она вошла как раз в тот момент, когда последняя выпрямилась и подняла две тяжелые сумки. Лидия Михайловна была тут же и уже заканчивала одевать внука.

– Не волнуйтесь, мы уходим, – ледяным голосом произнесла Алина, перебрасывая через плечо жесткие лямки. – Или хотите посмотреть, что мы ничего у вас не украли? Открыть сумки?

Лилиана вытащила пачку денег и бросила на стол.

– Здесь десять тысяч долларов, –  сказала она. – Вы их возьмете и немедленно уедете, чтобы духу вашего в Москве не было, ясно?

Лидия Михайловна растерялась.

– Куда нам ехать? Нам некуда ехать, у нас здесь квартира, у нас и родственников нигде нет.

– Куда хотите, – холодно отрезала Лилиана. – Мои люди сейчас отвезут вас в аэропорт, могу предложить вам лететь в Умудск – это город в Сибири, там у меня есть связи, и там вам предоставят жилье и работу. Но учтите, если вы останетесь в Москве или попробуете раскрыть рот насчет того, что узнали…

Ее сузившийся взгляд внезапно упал на Толика, и взгляд этот был таков, что Алина, задрожав, выронила сумки и подхватила сынишку на руки.

– Мы уедем, уедем, – трясясь от страха, говорила она, – все сделаем, как вы скажете, и никому ни единого слова! Клянусь!

– Ладно, тогда сейчас вас отвезут в аэропорт. Можете по дороге заехать домой и взять теплые вещи – вам придется пробыть в Сибири очень долго. Не забудьте взять деньги – они вам пригодятся. И помните, что за каждым вашим шагом будут следить.

Она вышла, а Лидия Михайловна с возмущением посмотрела на дочь.

– Ты что, с ума сошла? С какой стати она нам приказывает, куда-то отсылает? Мы свободные люди, и в случае чего есть законы, чтобы нас защитить.

– Мама, это ты с ума сошла, я говорила тебе не лезть во все это! Ты в какое время живешь? Какие законы, какая свобода – ты видела, какими глазами она смотрела на моего сына? Ты видела, какие головорезы на нее работают? У нас нет выбора.

Через два часа один из людей Лилианы позвонил ей, сообщив, что Лидия Михайловна и Алина с ребенком улетели рейсом «Москва-Иркутск» в сопровождении охранника, который довезет их до места.

– Хорошо, – угрюмо буркнула Лиля и стала размышлять, что делать дальше.

Все планы ее рушились, все, так хорошо задуманное прежде, оказалось невыполнимым – Илья никогда не интересовался Таней, и нет никаких шансов, что заинтересуется. Возможно даже, что этот подонок Муромцев все ему рассказал – они ведь так дружны в последнее время. Подняв телефонную трубку, она набрала номер клиники и, когда Антон ответил, произнесла совершенно ровным, ничего не выражающим голосом:

– Это я. Ты уволен.

Он мгновенно все понял и спокойно ответил:

– Приезжай сюда. Мы прямо сейчас просмотрим мой контракт и все решим. Тебе, естественно, придется объяснить персоналу клиники, что и почему – у людей выработался определенный стиль работы, а с моим увольнением весь привычный режим будет нарушен.

Она криво усмехнулась.

– А ты еще никому ничего не объяснял по этому поводу?

– Если ты имеешь в виду Илью, то подобного разговора у нас не было. Пока не было, потому что я решил поставить все точки над «и». Я хочу видеть свою дочь и общаться с ней.

– Ладно, договоримся так: пока ты молчишь, ты у меня работаешь.

– Я прошу тебя, Лиля, к чему эти ультиматумы? Зачем ты пытаешься что-то связать из того, чего нет? Илья никогда не будет с тобой, не калечь жизнь девочке, будь человеком хоть с родной дочерью.

– Ты слышал, что я тебе предложила? Принимаешь мои условия? – угрюмо спросила она, не реагируя на его слова.

– Я вынужден пока их принять, но не знаю, как долго смогу это выдержать. Кстати, что ты сделала с гувернанткой и ее дочерью? Я должен быть уверен, что с ними все в порядке.

– С ними все в порядке, не волнуйся за них. Я знала, что ты будешь ими интересоваться, и ради тебя просто отправила обеих подальше от Москвы – туда, где их болтовня никого не заинтересует. Дальнейшее зависит только от твоего поведения.

– Я не хочу ничего плохого, Лиля, поверь мне! Я просто безумно люблю Таню, и она тоже меня любит.

Лилиана в ярости швырнула трубку. В дверь кабинета постучали, и на пороге появилась кухарка Оксана:

– Обед-то подавать или как? А то Танька скоро приедет.

Лилиана задумчиво смотрела на веселую женщину кока и думала:

«Эта, возможно, тоже знает. Хотя, может быть, и нет – вряд ли эти две вшивые интеллигентки откровенничали с такой деревенщиной».

– Подавайте, – сухо бросила она.

Приехавшая Таня радостно подбежала к матери, но оробела при виде ее хмурого лица.

– Здравствуй, мамочка.

– Здравствуй, раздевайся и иди обедать.

– А где Лидия Михайловна и Алина? Нас сегодня возили в музей, я привезла им буклеты – нам там давали такие книжки.

– Я знаю, что такое буклеты, не надо мне этого объяснять, – раздраженно ответила ей мать, – а Лидии Михайловны и Алины нет – они уехали.

– Почему они вдруг уехали? Когда приедут?

– Никогда, – отрезала Лиля, – у тебя будет другая гувернантка.

Таня отступила назад, исподлобья глядя на мать.

– Почему? Я не хочу другую гувернантку!

– Да я тебя избаловала, моя милая, дети вообще не должны знать слов «хочу» или «не хочу»! Все решаю я, твоя мать, тебе ясно?

Неожиданно для нее всегда послушная и спокойная Таня дерзко возразила:

– Нет, не ясно, не только ты решаешь, у меня есть папа!

Лилиана на миг растерялась.

– Папа? Да, конечно. Но с папой я говорила, он тоже согласен, что эта гувернантка тебе не подходит. Она слишком стара, плетет несусветную чушь. Тебе нужна женщина молодая и энергичная. Вообще, дочка, учти на будущее: не следует привязываться к обслуживающему персоналу, отношения с ними должны быть чисто деловыми. Эти люди нас обслуживают, мы им платим.

Таня склонила голову вбок и недоверчиво посмотрела на мать.

– А Лидия Михайловна рассказывала про Арину Родионовну, няню Пушкина, когда я учила «Буря мглою», там тоже были чисто деловые отношения? А Аристотель воспитывал Александра Македонского, мне Алина говорила.

Лилиана в гневе скрипнула зубами.

– Я вижу, чему они обе тебя научили – разговаривать с матерью хамским тоном. Думаю даже, лучше будет не гувернантку искать, а отправить тебя к дедушке с бабушкой в Швейцарию. Да, я, наверное, так и сделаю – недели через две-три закончу кое-какие дела и отвезу тебя к ним. Обойдешься пока без гувернантки.

– Я никуда не поеду! – закричала Таня, прижавшись к стене и глядя на мать взглядом затравленного зверька. – Здесь мой папа, и будет так, как он решит! Я знаю, почему ты уволила Лидию Михайловну, знаю! Потому что она узнала, что мой папа – Антон, а не Илья, а ты это скрывала! Не хочу другого папу, хочу этого! Моего любимого, моего родного папочку! Мне все равно, как его зовут!

Земля, разверзшаяся у ног Лилианы, не ужаснула бы ее так, как этот отчаянный детский вопль. Побелев, словно полотно, она покачнулась и изо всех сил ударила дочь по лицу – раз, другой.

– Дрянь! Мерзавка, да я тебя убью, задушу!

–  Не трогай меня, я хочу к папе! Я хочу к моему папочке!

Не соображая, что делает, Лилиана схватила девочку за горло, ее длинные ногти, оставляя глубокие царапины, впились в тонкую детскую шейку. Таня не сопротивлялась, и лишь испуганно хрипела, широко раскрыв глаза.

– Да что ж ты делаешь, … твою мать!

Могучие руки Оксаны оторвали Лилю от дочери и, встряхнув пару раз в воздухе, опустили на пол, да так резко, что экс-президент «Умудия холдинг» не устояла на ногах и шлепнулась на мягкое место. Она сидела, глядя снизу-вверх на подбоченившуюся кухарку, и взгляд ее был полон бешенства.

– Вон, убирайся отсюда, ты уволена! Пошла вон!

– Ни х…я! Ишь, испугала! – добродушным басом сказала Оксана. – Я – моряк, … твою мать, я себе работу найду, меня такой п…ц не запугает! Ишь, б…ь – с одним е…лась, другому херню навешала, а ребенок виноват. Она ж махонькая, ты ей шейку в кровь разодрала, … твою мать!

– Вот теперь я тебя точно убью, – ровным голосом проговорила Лилиана, и рука ее полезла в карман, где лежал пистолет.

Оксана встретилась с ней взглядом и прочла в глазах Лилианы свой приговор. Однако терять время, покорно ожидая своей участи, было не в ее правилах, и реакция ее была мгновенной. Один миг, и железные руки бывшей морячки стиснули локти Лилианы, не давая достать оружие.

– Охрана!

Крик Лилианы заглушило стоявшее в холле кресло – в его спинку Оксана ткнула носом свою хозяйку. С такой силой ткнула, что та на миг была оглушена ударом по переносице. Не дав Лилиане времени прийти в себя, Оксана быстро потащила ее к туалету, втолкнула внутрь и, захлопнув дверь, повернула снаружи замок.

– Надо уходить, б…ь, пока она меня тут не п…ла, – пробурчала она, но остановилась и посмотрела на Таню, которая, прижавшись к стене странно дергалась, держась обеими руками за шею, – Пойдешь со мной? А то мать у тебя е…нутая, придушит еще, как пить дать.

– Пойду, – прошептала девочка.

– Лады тогда, я сейчас бабки свои схвачу, и побежали, пока она, б…ь, из толчка не выбралась.

Когда Лилиана, опомнившись, начала колотить в запертую снаружи дверь туалета, Оксана с Таней как раз пробегали мимо охранника у входа. Секъюрити, хорошо знавший кухарку, не нашел ничего странного в том, что та вышла вместе с хозяйской дочкой – он полагал, что девочку у подъезда ждет машина. Когда охранники, прибежав, наконец, на стук Лилианы, открыли дверь туалета, вид их работодательницы был ужасен – из носа текла кровь, растрепанные волосы падали на лицо, и из-под них дико сверкали глаза.

– Где эта стерва? Она выходила на улицу?

Перепуганный секъюрити не сразу понял, о ком идет речь, и растерянно спросил:

–  Кто?

–  Придурок, эта тварь кухарка!

– Оксана уже с полчаса, наверное, как вышла. И Таня тоже с ней была.

– Таня? Где Таня?

Тани нигде не было. Прижав платок к окровавленному лицу, Лилиана бессильно прислонилась к стене.

– Эта стерва хотела меня убить, она увела Таню. Ищите ее, быстро!

– Может, в милицию заявить? – предложил начальник охраны. – Они все прочешут, перекроют ходы.

– Сами ищите, за что я вам плачу? – огрызнулась Лиля. – Свяжитесь с ментами, если хотите, но неофициально. Чтобы через час моя дочь и эта тварь были здесь, за какие-то полчаса они не могли далеко уйти.

– За полчаса на метро можно на другой конец Москвы уехать или до вокзала, а там на электричку сесть, – возразил секъюрити. – Если б вы нам сразу сказали ее не выпускать, а то… Я, конечно, свяжусь со знакомыми ментами, попрошу, чтобы они на вокзалах и у метро смотрели, но ведь тоже время пройдет. Лучше заявить.

– Идите в задницу! – прошипела Лилиана. – Ищите сами!

Через два часа секъюрити доложили своей хозяйке, что поиски Оксаны и Тани ничего не дали – бывший кок вместе с девочкой исчезли, как в воду канули.

Глава девятая

Крестить мальчиков договорились восемнадцатого мая в небольшом вновь отстроенном храме возле дома Ильи и Карины. Катя сама побеседовала с веселым молодым священником и накануне вечером сообщила Антону:

– Завтра в одиннадцать. Священник мне очень понравился – жизнерадостный такой, все время прибаутки рассказывает, но чувствуется, что интеллигентный. Я не стала говорить, что Настя с Лизой некрещенные, а он и не спрашивал. Говорят, заканчивал академию. Сказал, что все будет очень быстро, дети не простудятся, и риск инфекции тоже не больше, чем в поликлинике или на улице. Я у Жоржика буду крестной.

Антон сердито взглянул на сестру и пожал плечами.

– Ты можешь говорить поясней? Что в одиннадцать, какой священник? Какая крестная?

– Ну, Антоша, – обиделась она, – ты вообще меня никогда не слушаешь? Я тебе уже сто лет твержу, что мы с Кариной хотим крестить наших мальчишек. Я бегаю, договариваюсь, а до тебя только сейчас доходит! Короче, завтра утром ты в клинику не едешь – мы к одиннадцати едем в храм.

– С ума сошла? Если тебе нравится заниматься ерундой, то занимайся, а я сейчас уезжаю, – он взглянул на часы, – появлюсь завтра не раньше пяти.

– Как? – в глазах Кати были обида и растерянность. – Это же крещение! И потом, как же я одна с детьми?

– Как обычно – положишь в коляску и повезешь. Попроси Таис, она тебе поможет, а у меня, если честно, от этих храмов уже аллергия и сыпь на заднице.

– Какой ты стал грубый, Антон, нельзя же так!

– Какой есть. Ты сколько молока сцедила после последнего кормления?

Катя, вытащила из тумбочки и поставила перед ним двухсотграммовую бутылочку.

– На, подавись,  можешь сам выпить, еще теплое. Тиран несчастный!

Невозмутимо кивнув, Антон, спрятал бутылочку в портфель

– Нужно сделать анализ на жирность. Пей больше чаю с молоком и не забывай поить их водичкой – в прошлый раз анализ показал у тебя жирность молока выше нормы.

– Сам ты жирный – рожа, гляди, от злости лоснится. Садист!

В глазах Антона мелькнули веселые смешинки, поцеловав сестру в лоб, он застегнул портфель.

– Ладно, Катюшка, мне уже пора. Напомни Карине, что завтра в шесть я привезу к ним Сирануш Яковлевну, так что до тех пор постарайтесь закончить все ваши церковные процедуры.

– Ладно, – вздохнула Катя, провожая его к выходу, – да мы быстро, не волнуйся. Ты сейчас куда – в клинику?

–  Да, заеду – отвезу твое молоко в лабораторию.

–  А где тебя потом искать, если вдруг что-нибудь случится? На твой мобильник вообще не дозвонишься.

Ей было до смерти любопытно, куда брат время от времени стал таинственно исчезать. Прежде Антон никогда не скрывал от сестры своих отношений с женщинами, но теперь с ним творилось что-то странное, и ему не хотелось рассказывать ей об их с Дианой встречах. Поэтому в ответ на деликатный вопрос Кати он лишь усмехнулся и легонько нажал пальцем на кончик ее носа.

– Ничего, я сам позвоню.

Проводив брата, Катя немедленно набрала номер телефона Карины и печально сообщила ей, что Антона в церкви не будет.

– Нечего, Катюша, не расстраивайся, – утешила ее подруга, – это такое дело, что не надо насильно. Илья, например, тоже не пойдет, ему это безразлично, я прекрасно понимаю. Ничего – няня пойдет с нами и поможет с Жоржиком и с малышами, а Настя с подругой приедут прямо из школы, они с консультации отпросятся. Я думала, мы потом все вместе у нас посидим, но у девочек в воскресенье пробный экзамен по математике в МГУ, они сразу уедут заниматься.

– Такие умницы, – с уважением сказала Катя, – мне математика никогда не давалась.

– Да, Настенька умница – совсем, как Илья. Если б не он, я, наверное, не поступила бы в институт – он столько задач со мной перерешал, – голос Карины зазвенел нежностью. – Я как сейчас помню – Настя тогда была совсем маленькая и все волновалась, что мне негде жить. Если б не она, мы с Ильей и не познакомились бы. Знаешь, удивительно, как Настенька на него похожа! Даже на своего отца она похожа меньше, чем на Илюшу, а уж с Ингой у них вообще нет ничего общего. Странно, да?

Катя помрачнела – говорить о сходстве Насти с Ильей ей, знавшей все подробности совершенного преступления, было невыносимо.  Если кто-то начинал подобный разговор, она пыталась уклониться и сменить тему, как и теперь:

– Не знаю. Кстати, Антон просил напомнить, что завтра в шесть привезет к вам Сирануш Яковлевну, и чтобы ты была в боевой готовности.

– Да, я помню, спасибо. Зря, конечно, они все так суетятся – я нормально себя чувствую, пью все лекарства, и умирать не собираюсь.

– Никто тебя не просит умирать, просто Антон сказал, что Сирануш Яковлевна два месяца тебя не видела, пока была в отпуске, и соскучилась.

Карина тихо засмеялась.

– Я тоже соскучилась, она такая милая!

Церемония крещения прошла легко и быстро. Настю с Лизой привезли прямо из школы в белом мерседесе Капри, обе они в скромных светлых платьицах и наброшенных на голову кружевных шалях выглядели очаровательно. Жоржику дали подержать большое золоченое распятие, удивленный и восхищенный, он на время притих. Малышей Катя предварительно покормила, и они мирно спали, пока Настя не взяла на руки Максимку – проснувшись, он раскричался. И в этот момент перед ней неожиданно возник высокий молодой человек с фотокамерой.

– Миссис Капри, всего два слова для моей газеты.

– Я не…

Она растерялась от этого неожиданного обращения. Священник сурово повернулся к репортеру:

– Без разрешения в храме фотографировать нельзя!

К ним уже спешили два охранника, но юркий мужчина исчез – как испарился. Настя сердито сказала:

– Ничего страшного не случилось, давайте продолжать.

Тем не менее, когда все уже вышли из, храма она пару раз невольно оглянулась, но незнакомца нигде не было видно. Катя с Кариной и няня вообще не заметили наглого репортера, а Лиза, хоть и видела его, однако не слышала, о чем он говорил.

– Что это был за тип, чего он хотел? – спросила она Настю.

– Не знаю, да ну его – еще думать.

Пока няня с Катей укладывали в коляску Женьку и Максима, Лиза с Настей, взяв за руки повизгивающего от удовольствия Жоржика, раскачивали его, как на качелях, а Карина, с печальной улыбкой глядя на девочек и сына, говорила:

– Спасибо, девочки. Жалко, что вы не хотите к нам заехать, очень жалко. Настенька, мы с тобой теперь так редко встречаемся! Наверное, уже год не виделись, да?

– Да, как будто бы. Не огорчайся, Кариночка, как кончатся все экзамены, мы заедем, обязательно! Скажи лучше, как ты себя чувствуешь? Ты такая бледная, когда тебе будут делать операцию?

– А вот сегодня Антон и Сирануш Яковлевна к ним приедут и все решат, – ответила вместо Карины Катя. Она упаковала, наконец, Максимку, выпрямилась и изо всех сил начала трясти синюю «близнецовую» колымагу, чтобы успокоить расхныкавшихся ребятишек: – А-а-а-а! А-а-а-а! Баю-бай! Засыпай!

– Да что там решать – я в полном порядке, – улыбнулась Карина.

Няня ловко подхватила из рук девочек отчаянно сопротивлявшегося Жоржика, усадила его в коляску и пристегнула ремнем.

– Мы побежали домой, ему есть пора, – своим строгим голосом произнесла она и перекрестилась, – а то он разыгрался тут с вами, раскричался, теперь его не угомонить. Нехорошо в храме шуметь, сюда люди богу поклониться приходят.

– Пока, парень, – Лиза помахала мальчику рукой, – пора кашу есть.

Жоржик немедленно огласил окрестность мощным басовитым криком. Настя с улыбкой проводила взглядом могучую фигуру няни, катившую коляску, и повернулась к Карине.

– Она тебе, наверное, очень помогает, да? Ты слушайся Сирануш Яковлевну, Кариночка, она очень умная. Папа часто приглашает ее к нам, когда у мамы болит сердце.

– Хорошо, буду слушаться. Как сейчас Инга себя чувствует?

– Так себе. После ангины какая-то стала очень странная – то начинает мотаться по магазинам, то ложится и лежит, ни с кем не разговаривает.

Карина сочувственно вздохнула.

– Ангина часто дает осложнения. А папа как?

– Папа? Папа ничего. Хотел даже приехать сегодня на крестины, но у него вдруг возникло совещание. Просил передать свои наилучшие пожелания.

В ее голосе прозвучала легкая ирония, которую заметила только Катя и со странной усмешкой приподняла брови.

– В церковь? Твой папа начал верить в бога?

– Не знаю, во что он верит, но сейчас все депутаты посещают церковь – это модно и повышает авторитет в глазах электората.

Теперь уже издевка в ее слова была столь явной, что Катя засмеялась резким и неприятным смехом, Лиза весело фыркнула, а Карина укоризненно покачала головой:

– Не надо так говорить о своем папе, Настенька. Ладно, девочки, спасибо еще раз и до свидания. Катя, пошли, придется нам с тобой сегодня коротать время вдвоем.

– Нет, мы, пожалуй, тоже покатим домой, – хмуро ответила Катя, провожая глазами машину, в которой уехали Настя с Лизой.

Карина расстроилась.

– Почему? Мы же хотели…Что-то не так?

– Наоборот, все именно так.

Она поцеловала Карину и покатила коляску домой, с какой-то несвойственной ей злостью повторяя про себя:

«Все именно так, и очень хорошо, и прекрасно, и нам крупно повезло, что эта сволочь депутат сегодня срочно решил посовещаться и не соизволил почтить нас своим присутствием. Надо же – чуть не испортил такой день! Бог спас наших мальчиков».

Настя была права – ее отец действительно собирался присутствовать на церемонии, и одна из самых читаемых газет даже планировала поместить на первой странице его фотографию по выходе из церкви с подписью «Депутат Госдумы Воскобейников выходит из храма, где присутствовал на крещении своих внуков». Внуков, потому что Илья его племянник, а Антон Муромцев почти что сын. Многие даже считали Антона родным сыном Воскобейникова – что ж, таким сыном можно было гордиться.

С годами Андрей Пантелеймонович становился все более сентиментальным и порою даже думал, что зря в свое время официально не усыновил Антона – Людмила не стала бы возражать. Она никогда никому не рассказывала о родном отце мальчика и вряд ли испытывала к нему сильную любовь, а вот его, своего «Андрюшу», обожала до безумия. Если б не Инга, перевернувшая всю его жизнь, они с Людмилой, в конце концов, наверняка поженились бы. У них родились бы свои дети, а Антон стал бы их старшим сыном.

В принципе, если б Людмила захотела, она могла запросто забеременеть уже в первый год их совместной жизни, и тогда никуда бы он, ее «ненаглядный Андрюша», не делся – пришлось бы зарегистрировать брак, как миленькому. Просто она была слишком порядочной и честной, чтобы принуждать его таким образом. Она была такой милой, благородной и безумно доброй! Какая еще женщина стала бы заботиться о своей сопернице так, как она заботилась об Инге!

Все чаще и чаще теперь Андрей Пантелеймонович с нежностью вспоминал о мягкой женственности и доброте Людмилы, а обстоятельства ее гибели, наоборот, становились смутными и расплывчатыми. Он не хотел их помнить и не помнил, но иногда вдруг вспыхивало, вставало перед глазами ее лицо. Опять и опять она повторяла ему то, что сказала во время их последнего разговора, за десять минут до рокового конца:

«Я в совесть верю, и в то, что в глаза людям хочу спокойно смотреть»

И тогда из глубины души Андрея Пантелеймоновича вырывалась годами подавляемая ненависть – все случилось по вине этой девчонки! Из-за нее погибла Люда, из-за нее Инга сама на себя не похожа – чувствуется, что на нее вся эта ситуация очень плохо действует. Сколько он пытался избавиться от этой дряни, а теперь она опять вернулась в их с Ингой дом!

Размышляя о будущей статье, посвященной крестинам «внуков», Воскобейников с досадой думал, что одной из крестных будет Настя. Как всегда при мысли о ней в глубине души его засвербело, закопошилось неприятное чувство. Поднявшись, он начал расхаживать по кабинету, и как раз в этот момент секретарь сообщил, что звонит господин Игнатий Ючкин.

– Андрей Пантелеймонович, – сказал Игнатий, – не знаю уж, обрадую вас или огорчу, но совет директоров переносится с семнадцатого мая на восемнадцатое.

– Почему? – недовольно воскликнул Андрей Пантелеймонович. – Я специально отменил все встречи, запланированные на семнадцатое, восемнадцатого у меня назначено мероприятие, а теперь…

– Очень жаль, но это не моя вина – у Руслана Керимова на семнадцатое назначена защита диссертации, а заседание ученого совета перенести никак нельзя.

– Ладно, ничего не поделаешь.

 Таким образом, не бог, как полагала Катя Баженова, и не дьявол, а Руслан Керимов и его диссертация были причиной того, что депутат Андрей Пантелеймонович Воскобейников не смог явиться на крестины.

Защита прошла великолепно. Семнадцатого мая в одиннадцать часов утра Руслан Керимов предстал перед учеными мужами и зачитал по бумажке доклад. Вопросы к диссертанту были заранее подготовлены, а ответы на них  многократно отрепетированы. Отзывы оппонентов и ведущей организации были блестящи, во время голосования почти все шары, брошенные в урну, были белые. Один шар, правда, оказался черным, но это не имело особого значения – ученый совет постановил, что Керимов Руслан Иванович достоин присуждения ему ученой степени кандидата экономических наук.

Тем не менее, восемнадцатого мая на заседании совета директоров «Умудия холдинг», проходившем в офисе госпожи Шумиловой,  вновь испеченный кандидат не производил впечатления счастливца. Он явился последним, и лицо его было бледным до синевы. Егор Ючкин, скривив в усмешке губы, спросил:

– Как там вчера твоя диссертация, Руслан? Теперь ты, небось, с моим Игнатием сравнялся?

– Нормально, – отведя глаза, угрюмо буркнул Керимов.

Лилиана перед началом своего доклада скользнула взглядом в его сторону и сказала:

– Думаю, все уже уведомлены моим адвокатом, что, в соответствии с полномочиями, предоставленными мне моим отцом, я продала принадлежавший мне пакет акций холдинга присутствующему здесь Руслану Ивановичу Керимову. Я ознакомилась с его монографией и полагаю, что он, как ученый, творчески осмысливающий процесс развития предприятия, сумеет добиться для концерна большего, нежели я.

Нотки иронии в ее голосе звучали чересчур явно, бледное поначалу лицо Керимова внезапно налилось багровым румянцем, он покосился на нее, потом опустил голову и так просидел до самого конца доклада.

– Доклад хорош, –  заметил Воскобейников, когда она закончила.

Лилиана сверкнула белозубой улыбкой.

– Спасибо.

– Он хорош, –  невозмутимо продолжал депутат, –  для передовицы газеты «Правда», рассказывающей, как замечательно живет народ в стране Советов. Однако, господа, тридцать первого нам предстоит отчитываться перед комиссией фонда Капри. Если мы сообщим, что, израсходовав миллиард долларов, возвели всего лишь три этажа одного из десяти высотных зданий и не закупили никакого оборудования, нам никто не поверит. Вывернуться нам не удастся – когда я был в Умудии, люди с мандатом фонда Капри делали фотографии объекта. Чем-то придется поступиться, господа. Предъявить часть денег, объяснить, что расторгли какие-то договора, и эти суммы были возвращены на счета холдинга. Короче, не мне вас учить. Вы увлеклись, господа, решив, что американцы слепо поверят всем бумагам, а российские правоохранители вмешиваться не станут. Однако, если хищение миллиарда долларов будет доказано, нами займется Интерпол.

Лицо Лилианы оставалось безмятежным, Керимов сидел все также, с поникшей головой, а отец и сын Ючкины неуверенно смотрели друг на друга. Наконец Игнатий с тяжелым вздохом кивнул.

– Думаю, Андрей Пантелеймонович прав. Руслан, – он повернулся к Керимову, – нам с тобой в ближайшее время нужно будет просмотреть все финансовые документы, чтобы решить, какие счета предъявить комиссии.

Керимов опустил голову еще ниже.

– Я… – начал он и икнул, – короче… денег нет.

– Что?! – одновременно вскричали оба Ючкина и Воскобейников.

– Ну… да, я, – Керимов вновь икнул, – я, когда закупал оборудование для рудника, перевел все деньги на счета посредников. А потом в виде оплаты за алмазы перевел на свои счета.

– И не поставил нас в известность, – возмутился Игнатий.

Егор Ючкин, лицо которого выразило явное облегчение, остановил сына:

– Ладно, с кем не бывает. Раз деньги на твоих счетах, Руслан, то ничего страшного.

– Их…– Керимов в третий раз икнул, –  их там уже нет.

– Как это нет? – возмутился Воскобейников. – Что вы имеете в виду?

– Я сам только вчера обнаружил, что счета пусты – выписал этому самому…как его…оппоненту чек, а из банка пришел отказ его оплатить. Не знаю, куда деньги делись, честно, я сука что ли?

– Погоди, – торопливо спросил Игнатий, – а ты проверил, фирмы-посредники уже завершили транзакцию? Возможно, деньги еще просто к тебе не поступили.

Керимов уныло махнул рукой.

– Все поступило, а фирм-посредников уже нет, я сам их ликвидировал.

На мгновение воцарилось растерянное молчание, лишь один Андрей Пантелеймонович, сохранивший присутствие духа, деловито поинтересовался:

– Вы сказали, что все поступило. Все – это сколько?

Керимов уныло почесал затылок.

– Ну… деньги того миллиардера. Все его деньги. Потом бюджетные. Ну и…те, что холдинг под недвижимость в кредит получил. Короче, я на них оборудование для прииска покупал, а теперь ничего не осталось.

Потеряв дар речи, оба Ючкина молчали, Лилиана достала из косметички пилочку и начала подпиливать свои и без того аккуратные ногти, а Андрей Пантелеймонович совершенно ни к месту ощутил вдруг желание расхохотаться.

– Оборудование покупали, – почти весело проговорил он, – на один миллиард восемьсот миллионов долларов! Вы что же, на Луне собрались алмазы добывать? – его пристальный взгляд уперся в усердно обрабатывающую ногти госпожу Шумилову. – Лилиана!

– Да, дядя Андрей?

– Где деньги?

Она посмотрела на него взглядом, полным кроткого недоумения.

– Я представила совету все документы, дядя Андрей. Там указано, где находились деньги на тот момент, когда я подала в отставку. После этого я, согласно уставу, до выборов нового президента передала все свои полномочия держателю наибольшего пакета акций – господину Керимову. Что дальше произошло с деньгами, объяснять должен он, а не я.

Все взгляды вновь обратились к Керимову.

– Да не знаю я, на хрен, где деньги, – в отчаянии закричал он, – я же не могу требовать, чтобы банки начали расследование, не ясно что ли? Хотите – режьте.

– Хорошо, господин Керимов, – терпеливо сказал Андрей Пантелеймонович, – возможно, мы и примем эту вашу версию, но только если вы нам сейчас честно и откровенно расскажете все с самого начала. Терять, как вы понимаете, вам уже нечего.

– А ведь верно, Руслан, – протянул Егор Ючкин, – ты, сынок, сам такого не мог сообразить. Рассказывай.

Керимов заколебался, но потом, решив, что они правы, кивнул в сторону Лилианы, уже спрятавшей пилочку и теперь удовлетворенно разглядывающей результат своего труда.

– Она вот мне сказала, что Ючкины с мэром Бобровским спелись, а меня проводят, как последнего лоха. Что, неправда?

Егор слегка смутился и пожал плечами.

– У нас с Бобровским свои дела, Руслан, они тебя не касаются. В любом случае, ты бы свою долю получил, и я не понимаю, к чему ты все это затеял. Мог бы поговорить со мной, в крайнем случае, а теперь все в дерьме.

– Это все она, – в отчаянии завопил Керимов, тыча пальцем в сторону Лилианы, – надо с ней разобраться! Она мне лапшу навешала с оборудованием, и чтобы потом через посредников у самого себя алмазы покупать. Пусть скажет, она знает, где деньги! Пусть скажет!

– В самом деле, Лилиана, – сурово произнес Егор, – Руслан сам такого придумать не мог.

– Ты недооцениваешь господина Керимова, Егор, – с кроткой насмешкой в голосе возразила она, – если бы ты почитал его монографию…

– Это ты мне советовала! – в ярости кричал Керимов. – Ты! Ты! Ты!

– Я? – ее брови удивленно взлетели вверх. – У тебя бред, дорогой мой! Можете начинать расследование, господа, моя совесть в этом деле совершенно чиста, поэтому я ничего не боюсь. Кстати, господа, вы не читали интервью одной канадской газете, которое дала бывший фоторепортер газеты «Умудские новости» Лариса Чуева? Будто бы на одном алмазном руднике в Сибири используется труд рабов, нелегально ввезенных из Средней Азии! Подумать только! Она даже, кажется, представила некоторые фотографии. Рассказала, что, попав в руки хозяев рудника, неоднократно подвергалась избиению и сексуальному насилию, а затем угрозам и шантажу. Причем, во всех преступлениях этих, по ее словам, принимают участие крупные российские магнаты, уважаемые меценаты и даже люди, облеченные депутатскими полномочиями. Правда, она никаких имен не назвала – пока не называла. Но ведь все еще может измениться, не так ли, господа?

Окружающие растерянно молчали, потом Андрей Пантелеймонович с недоумением спросил:

– Не понимаю, к чему эти угрозы, чего ты добиваешься, Лилиана?

– Я? Добиваюсь? Это от меня неизвестно чего добиваются, неизвестно в чем обвиняют, хотя я больше всех пострадала. Моя фирма разорена, за свои акции, проданные Керимову, денег я так и не получила, хотя у меня имеются его нотариально заверенные расписки. Руслан, срок выплаты давно прошел, когда я могу получить деньги?

Алмазный магнат пробурчал в ответ что-то невнятное, а Игнатий Ючкин примиряющим тоном сказал:

– Никто тебя не обвиняет, Лилиана, папа не то хотел сказать. Просто и ты пойми, что все обеспокоены – деньги канули, как в воду, а тридцать первого мы должны отчитаться перед комиссией Капри.

– Ну, с Капри пусть улаживает отношения дядя Андрей, – губы ее тронула многозначительная улыбка, – в конце концов, любимый сын Капри женат на его… дочери.

Она выделила слово «дочери» очень выразительно и слегка прищурилась. Их с Воскобейниковым взгляды встретились, и, неожиданно поднявшись, он сказал своим звучным бархатистым голосом:

– Господа, думаю, вопрос с исчезнувшими деньгами в один момент не решить – дело потребует расследования. Предлагаю на этом пока прерваться. Я сегодня же проконсультируюсь со специалистами и попрошу моего племянника господина Шумилова высказать по этому поводу свое мнение. Лилиана, в шесть я жду тебя в своем офисе, Илья тоже будет.

Лилиана хотела заявить, что дела холдинга ее теперь не касаются, но при упоминании об Илье изменила решение.

– Хорошо, дядя Андрей, я буду.

Когда директора «Умудия холдинг» с мрачным видом рассаживались по машинам, к окну черного вольво Егора Ючкина с улыбкой наклонился секретарь Воскобейникова:

– Господин Ючкин, Андрей Пантелеймонович просил вас прибыть к нему в офис в пять, чтобы заранее обсудить кое-какие вопросы. Но это сугубо конфиденциально.

Егор понимающе кивнул и сказал сыну:

– После обеда у меня дела.

Войдя в кабинет Воскобейникова в начале седьмого, Лилиана была неприятно поражена, увидев за столом Егора Ючкина, откинувшегося на спинку стула и нервно постукивающего ногтем по полированной поверхности. Еще более неприятным для нее оказалось присутствие Феликса Гордеева – он развалился в кресле у окна, удобно устроив свое полное тело между подлокотниками. Илья сидел тут же, и выражение лица его было угрюмым – Андрей Пантелеймонович позвонил ему и очень просил приехать в офис именно тогда, когда Антон должен был привезти Сирануш Яковлевну. Илья сначала попытался наотрез отказаться, но Карина, прислушавшись к их разговору, дотронулась до его локтя.

– Илюша, да поезжай, раз там что-то случилось, и раз так срочно – Сирануш Яковлевна не тебя ведь будет смотреть, а меня.

Увидев вошедшую Лилиану, Воскобейников удовлетворенно кивнул.

– Вот мы и в полном сборе, господа. Здесь все свои, можно говорить откровенно, поэтому давайте не будем терять времени и начнем. Господин Ючкин, прошу вас.

Егор Ючкин посмотрел на Лилиану и усмехнулся.

– Ладно, давайте с меня. Я вот что скажу тебе, Лилиана: с точки зрения прокурора все, конечно, против Керимова, а ты, вроде как, чистенькая, но только это для чужих. Я Руслана знаю, как облупленного, уже говорил и теперь повторяю: он такого сам сделать не мог.

– Почему это? – она насмешливо подняла бровь. – Керимов – эталон порядочности?

– По поводу порядочности он мог и почище вещи творить, но вот ума у него для такого маловато – даром, что в кандидаты наук записался.

– Ты не веришь ученым, которые так высоко его оценили?

В голосе Лилианы звучала шутливая укоризна, и Ючкин ответил ей с той же лукавой интонацией:

– Ну, ученые! Их брат нынче драные, да голодные, они за тысячу-другую баксов и олигофрена академиком сделают.

Лиля погрозила тонким пальчиком.

– Осторожно, у тебя сын тоже ученый.

– Это-то да, Игнат Руслану не чета. Порой такие схемы придумает, что закачаешься, но в жизни его любая баба вокруг пальца обведет. У меня ведь словно интуиция была, что ты что-то затеваешь, потому и вызвал его в марте так срочно в Умудск, а ты – на тебе! – Руслана подхватила. Скажи, какой у тебя был резон? Мы не можем потребовать расследования, ты это прекрасно понимаешь, но и тебе воспользоваться деньгами не дадим. Думаешь, не найдем, куда ты их дела?

Андрей Пантелеймонович повернулся к племяннику и мягко спросил:

– Илья, ты работал над аналогичным случаем – тогда со счетов тоже исчезли деньги, но хозяева их по каким-то причинам не могли потребовать официального расследования, поэтому обратились к помощи вашей фирмы.

Подняв голову, Илья пристально посмотрел на Лилю, лицо его было смертельно бледным. Она смущенно заерзала и ответила ему полным любви взглядом.

– Илюша, ты что, любимый, что ты так смотришь на меня?

– Я проверял день и ночь, – медленно ответил он, – никто не взламывал коды доступа к антивирусным программам наших клиентов, никто не мог их заблокировать. Кроме тебя, Лиля.

– Что ты говоришь, Илья, любимый! Ты хочешь сказать, что это я заблокировала программы и разорила собственную фирму?

Губы Ильи исказила кривая усмешка.

– Потому я и молчал – не мог понять, для чего бы тебе это делать. Но сейчас вспомнил, с каким интересом ты изучала приемы хакера – того, которого я выслеживал. Теперь мне понятно: ты собиралось по его методу использовать серверы для промежуточных операций, избежав при этом его ошибок. Заканчивай игру, Лилиана.

Она высокомерно вскинула голову.

– Ну, хватит с меня, я не намерена отвечать на идиотские обвинения. Хотите – проводите официальное расследование.

Воскобейников покачал головой и вздохнул.

– Ты прекрасно знаешь, что официального расследования не будет, – он смотрел на нее пристально и ласково. – Ответь мне, девочка моя, всего на один вопрос: зачем? Как сказал Егор, ты не сможешь воспользоваться этими деньгами, за тобой будут следить. Ты сознательно разорила свою фирму и холдинг, в который вложила столько сил, губишь себя и своих партнеров, ставишь в неловкое положение своего отца, сделала нищим Илью. Что с тобой, Лилиана?

Гипнотизирующий взгляд его произвел неожиданное действие: глаза Лилианы сверкнули безумным блеском, и она вскочила на ноги.

– Достали! Хорошо, скажу: да, эти деньги у меня! Только даже если вы меня убьете, вы их не получите, ясно? У вас только один способ их получить: заставьте Илью ко мне вернуться, и я вам все отдам. Все!

– Да она сумасшедшая, – испуганно отшатнувшись, сказал Егор Ючкин, – это же надо – так мужика доставать! Зачем ты тогда моему Игнатию столько голову морочила своими цацками, раз уж так мужа любишь?

Воскобейников предпочел промолчать, а Илья презрительно сощурил глаза.

– Вернуться к тебе? Да я лучше удавлюсь! Дура! Я того хакера выследил, думаешь, и тебя не выслежу?

– Не сумеешь! – в голосе ее звучало торжество. – Я воспользовалась твоими же программами, у меня есть преимущество, о котором ты даже не подозреваешь. Дорогой мой, будь со мной, мне больше ничего в жизни не нужно! Вернись ко мне, и я отдам им эти чертовы деньги, пусть подавятся.

– Дрянь! Дядя Андрей, ты извини, но я больше ничем не могу тебе помочь – разбирайся с ней сам. Завтра я подаю документы в суд на развод.

– Нет! – ее вопль, казалось, разорвал воздух. – Не делай этого, Илья!

– Именно сделаю! До сих пор я терпел по твоей просьбе, но раз ты такая дрянь, шантажистка, то нам не о чем говорить.…

Он встал, Лилиана с диким воплем вцепилась в его рукав.

– Нет! Нет, не надо, я не виновата! Ты не знаешь, никто не знает, я не шантажистка, меня принудили, это не я! Я не знаю, где деньги, Илья, любимый, нашу дочь похитили и принудили меня все это сделать, я не виновата!

– Что?! – Андрей Пантелеймонович посмотрел на молчавшего в своем углу Гордеева, который лишь пожал плечами. – Похитили Таню? Кто и когда? Почему ты до сих пор молчала? Ты заявила куда-нибудь?

– Я боялась сказать, потому что они грозят убить ее! Я не могу никуда заявить, даже родителям ничего не могу сказать – мои люди пытаются ее отыскать своими силами, мы неофициально привлекли милицию, но…

Закрыв лицо руками, она разрыдалась, меж пальцев наблюдая за Ильей, который растерянно топтался на месте. Андрей Пантелеймонович покачал головой и сурово проговорил:

– Нужно было немедленно сообщить мне! Как это могло случиться, если девочку все время сопровождала охрана? Когда это произошло?

Лилиана хотела соврать, но побоялась – Гордееву ничего не стоило выяснить, когда Таню в последний раз видели в школе.

– Ну… десятого мая, – нехотя ответила она.

Илья с отвращением сплюнул.

– Ты кругом завралась, тьфу! У нас неприятности на фирме начались еще в апреле. Или ты авансом решила выполнить требование похитителей?

– Мне еще раньше угрожали, я боялась, но откуда мне было знать, что они собираются сделать? Угрожали, а потом свою угрозу выполнили, больше я ничего не знаю!

Гордеев зашевелился в своем кресле и поднял голову.

– Как это не знаешь? Твоя дочь не из тех, кто с утра до ночи носится во дворе, она постоянно под наблюдением. С кем, кроме как в школе и дома, она вступала в контакт?

Воскобейников смутился и неуверенно посмотрел на племянника.

– Извини, конечно, Илюша, но ведь ты…гм…ты несколько раз встречался с девочкой, насколько я знаю. Она тебе что-нибудь рассказывала, пока вы гуляли?

– Да я с ней никогда не виделся, что за выдумки! – раздраженно ответил тот, и в это время у него в кармане зазвонил телефон. – Извините, господа, я на минуту.

Он вышел из кабинета в холл и прижал к уху трубку.

– Старик, – торопливо сказал Антон Муромцев, – мы с Сирануш Яковлевной сейчас у тебя. Сирануш Яковлевна советует немедленно госпитализировать Карину и…

– Дай трубку, – перебила его Карина, – Илюша, совершенно ничего страшного, просто Сирануш Яковлевна сейчас позвонила в кардиологический институт и договорилась со своим знакомым врачом насчет моей госпитализации. Я полежу там немого под капельницей, а потом меня, может, даже переведут в хирургическое отделение и сделают операцию.

– Верни трубку Антону, – попросил Илья.

– Да, старик, это опять я. Карина тут развела бодягу, хотела тебя подождать – то, се, но я решил взять бразды правления в свои руки. Короче, я сейчас везу их с Сирануш Яковлевной в институт, а ты можешь туда подъехать. Это в Кунцево, третья Черепковская, пятнадцать «а».

– Так срочно? – голос Ильи внезапно охрип, и ему пришлось откашляться. – Меня подождать нельзя?

– Не рекомендуется. Ладно, не куксись, подъезжай на третью Череповковскую, до скорого.

Илья вернулся в кабинет и спросил Воскобейникова:

– Твой шофер не подкинет меня до метро? Нужно кое-куда съездить.

– Ты вернешься? – поинтересовалась Лилиана, но Илья не удостоил ее даже взгляда, он смотрел на дядю, тот кивнул.

– Конечно, милый, мой шофер может даже довезти тебя до места, но что с твоей машиной?

– Я ее продал, разве ты не заметил, что я пришел в твой офис пешком?

Расстроенный Андрей Пантелеймонович вышел проводить племянника, а Гордеев добродушно сказал Лилиане:

– И что же теперь делать? Ты всегда была приятная девочка, Лиля, задок у тебя крепкий и аппетитный – господину Муромцеву нравилось его щупать, его вон сыну, – он кивнул на Егора, – тоже нравилось. Но господин Шумилов не хочет ложиться с тобой в постель, хоть убей тут на месте! Что мы можем поделать? Если я даже велю своим людям уложить его с тобой рядом и привязать, так ведь у него не встанет. И что тогда делать? Давай, мы уж как-нибудь по-другому решим этот вопрос с деньгами, а?

– Заткнись, жирная колода, – буркнула Лилиана и повернулась к вошедшему Андрею Пантелеймоновичу: – Что сказал Илья?

– Ничего, – угрюмо ответил тот. – Давайте, будем решать наши вопросы без него, потому что я не знаю, когда он вернется и вернется ли вообще – у него срочные дела.

Из-за дорожных пробок Илья добрался до Кунцево лишь через час. Дежурная медсестра встретила его улыбкой:

– Эдуард Сергеевич ждет вас в своем кабинете.

– А моя жена?

– Эдуард Сергеевич просил вас сначала поговорить с ним. У него в кабинете Сирануш Яковлевна и доктор Муромцев.

Эдуард Сергеевич оказался плотным седовласым мужчиной лет пятидесяти. Он беседовал с Сирануш Яковлевной и Антоном, а при виде Ильи слегка приподнялся и дружески потряс ему руку.

– Мы тут кое-что обсудили касательно вашей супруги. Я ее только что сам осмотрел, и думаю, что Сирануш Яковлевна права – госпитализация была необходима. И срочная.

Илья помертвел.

– Так плохо?

– Вы ведь не медик, как бы вам поточнее объяснить? Ее печень увеличена и не справляется со своей работой. Поэтому мы положили ее под капельницу, чтобы выводить шлаки. Нехорошо ведь, если в организме накапливаются шлаки, вы ведь понимаете?

От того, что доктор объяснял это тоном, каким говорят с детьми, Илья почувствовал раздражение.

– А что насчет операции? – сердито спросил он. – Мы хотели ехать в Париж делать ей операцию, но если возможно оперировать ее здесь…

Эдуард Сергеевич развел руками.

– Пока печень не придет в норму, операцию ей никто делать не будет – ни здесь, ни в Париже. Если честно, то было бы лучше, если б вы обратились к нам месяц назад.

– Я всегда говорила, что это такая девочка, такая девочка! – сердито проворчала Сирануш Яковлевна, и по тону ее непонятно было, осуждает она Карину или хвалит.

– У меня были проблемы на работе, и я, видно, что-то упустил, – покаянным тоном сказал Илья. – Она как-то не жаловалась, говорила, что чувствует нормально. Что же теперь делать?

– Будем ждать, – бодро ответил Эдуард Сергеевич. – Надо надеяться, что организм возьмет свое, а мы со своей стороны постараемся помочь.

Антон поднялся.

– Пойдем, старик, я отведу тебя к ней. Сирануш Яковлевна, я сейчас вернусь и отвезу вас домой.

Старушка махнула рукой.

– Не надо, Антоша, мы тут с Эдиком еще немного поболтаем, а потом он меня и отвезет – мы рядом живем.

– Хорошо, тогда до свидания. И спасибо за все.

Они шли по коридору, и Илья расстроено говорил:

– Почему я… Нет, я просто был осел – почему я так ее упустил? Ведь еще месяц назад состояние было стабильное.

– Успокойся, старик, наверное, мы все тут виноваты. Вот ее палата. Нет, погоди – очень уж ты плох. Постой немного тут в коридоре у окошка и сделай веселое лицо, а потом войдешь. Ну? Давай, а то Карина испугается.

Илья провел рукой по лбу.

– Сейчас, дай я немного отойду.

– Отвлекись, подумай о другом – где, например, ты был, когда я позвонил тебе, чем занимался? Можешь даже рассказать, я готов выслушать.

– Был у дяди Андрея в офисе, и лучше уж об этом не вспоминать! В холдинге все стоят на ушах – Лилька устроила очередную бучу.

– Ну, ей не впервой. Что на этот раз?

– Какой-то дикий кошмар – куда-то дела деньги, требует, чтобы я к ней вернулся, и к тому же уверяет, что у нее кто-то похитил дочку. Старик, да что с тобой – тебе плохо? Антон, да ты стал весь белый!

Антон судорожно втянул воздух и попытался взять себя в руки.

– Подожди, все нормально, – сказал он, – давай по порядку и еще раз. Кого похитили?

– Похитили? – с некоторым удивлением переспросил Илья. – Ах, да – Лилька уверяет, что кто-то похитил Таню, но я ей ни на грош не верю. Скорей всего, она сама куда-то спрятала девочку. Сейчас она сидит у дяди в офисе, они перепираются из-за денег и еще долго, наверное, будут перепираться, а про Таню, кажется, давно забыли.

Антон выпрямился и судорожно стиснул кулаки.

– Ладно, – процедил он сквозь зубы, – посмотрим. Иди к Карине, старик, а мне нужно уехать. Сам потом доберешься домой?

Илья был прав – Лилиана все еще спорила с пытавшимися ее убедить Воскобейниковым и Гордеевым, когда секретарь Андрея Пантелеймоновича сообщил, что приехал доктор Муромцев.

– Господин Муромцев сказал, что у него срочное дело к госпоже Шумиловой, – голос секретаря звучал нерешительно.

Воскобейников удивленно переглянулся с Гордеевым, отметил недовольство на лице Лилианы и кивнул:

– Да, конечно, госпожа Шумилова здесь. Попросите господина Муромцева пройти в мой кабинет.

Антон вошел, мягко ступая по ковру, вежливо кивнул присутствующим, а потом подошел к Лилиане и сделал то, чего никто не ожидал – схватил ее за локти, приподнял и, резко встряхнув, поставил на ноги.

– Что ты сделала с моей дочерью, сука? Где Таня?

Она охнула, а увидев его лицо, испуганно завопила:

– Помогите, вызовите охрану! Он меня убьет, мне больно!

– Мозги вышибу, – угрюмо пообещал Антона и затряс ее, как грушу. – Куда ты дела девочку?

– Охрана, на помощь!

Гордеев с необычайной для своей толщины легкостью поднялся и, подойдя к двери, проверил, плотно ли она закрыта.

– Никакой тебе охраны не будет, потерпишь, – весело сказал он Лиле. – А вы, молодой человек, продолжайте, продолжайте. Ишь, какие интересные подробности выясняются!

– Я не виновата, – заплакала испуганная Лилиана, – это все кухарка! Она убежала из дома и увела Таню. Мы уже неделю ищем и нигде не можем их найти. Я уверена, что кухарку купили преступники, которые меня сейчас шантажируют.

– Какой нормальный преступник станет тебя шантажировать Таней, – с отвращением возразил Антон, – как будто дочь тебя хоть каплю волнует!

Швырнув ее обратно в кресло, он упал на стул и закрыл лицо руками. Андрей Пантелеймонович смотрел на него, пытаясь привести в порядок метавшиеся мысли.

«Сколько раз я пытался вспомнить, кого мне так напоминает эта девочка! Теперь понятно – Людмила, одно лицо».

Он тихо спросил:

– Илья знает?

Антон опустил руки и поднял голову, глаза его сверкнули.

– Я ему, конечно, ничего не говорил, но твой племянник тоже ведь не идиот, он давно догадался, что Таня – не его дочь.

– К черту! – выпрямившись, в бешенстве закричала Лилиана. – Попробуйте только кто-нибудь ему сказать! Деньги я еще, может, когда-нибудь вам верну. Но если Илья узнает и подаст на развод, то вам их уже точно никогда не видать.

Феликс добродушно улыбнулся.

– А вот это мы посмотрим. Знаешь, девочка, у профессионалов есть много способов получить нужную информацию.

Она окинула его презрительным взглядом.

– Ты не смеешь мне угрожать, жирный индюк! Ты, наверное, забыл, кто мой отец?

– Твой отец, – задумчиво разглядывая ее, протянул Гордеев. – Твоему отцу уже восьмой десяток, и ты так его достала своими фокусами, что он будет рад, если ему никто не помешает провести остаток жизни с любимой внучкой – если мы ее найдем, конечно. Что же касается тебя, девочка, то ты так часто исчезаешь, чтобы поправить свое здоровье, что тебя даже никто и искать не будет.

Фыркнув, Лилиана с коротким смешком вскочила на ноги.

– Идиот! Ты забыл, что со мной моя охрана? Или ты хочешь устроить пальбу в центре Москвы в депутатском офисе?

– Зачем же пальбу? – по-прежнему добродушно улыбаясь, он тоже поднялся и, словно невзначай, встал у нее на пути. – До твоей охраны, моя милая, тебе еще нужно дойти.

– Я-то дойду! С дороги, жирная свинья! – в ее руке внезапно появился пистолет, направленный дулом на Феликса.

Его ответное движение было четким и молниеносным – не вынимая рук из складок куртки, он выстрелил, и пистолет Лилианы разлетелся на кусочки. Она стояла, растерянно шевеля сведенными судорогой пальцами и изумленно глядя на то место, где только что находилось ее оружие.

– Я же говорил тебе, Лилиана, что не стоит соревноваться с профессионалами.

Голос Феликса звучал почти ласково. Егор Ючкин, до сих пор с интересом наблюдавший за тем, как разворачиваются события, слегка побледнел, взглянул на часы и торопливо поднялся.

– Господа, боюсь, мне пора. До свидания, желаю вам всяческих успехов.

Лиля проводила его взглядом и повернулась к Воскобейникову.

– Дядя Андрей, что все это значит? Я хочу уйти, прикажи этому недоноску меня пропустить!

Андрей Пантелеймонович промолчал, а Гордеев печально вздохнул.

– Оставь Андрея Пантелеймоновича, девочка, ты его, я думаю, тоже достала за все эти годы. Да и господин Муромцев, полагаю, тоже будет рад от тебя отделаться – вернется сейчас к своим детишкам, спокойно будет работать в клинике, и никто к нему не станет врываться в кабинет и грозить пистолетом. Так что, милая, не жди, что кто-то за тебя заступится, а скажи, где деньги. Пока у тебя еще есть шанс, но через пять минут его уже не будет.

Лилиана побелела, но глаза ее загорелись.

– Никогда! – процедила она, опускаясь на стул. – Идите в задницу! Не выпускаете – буду сидеть здесь. Делайте со мной, что хотите, но я ничего вам не скажу, скорей умру. Пока Илья не вернется ко мне, вы не узнаете, где деньги, ясно?

Воскобейников, не глядя на нее, поднялся и посмотрел на Антона.

– Антоша, – сказал он, – мне нужно с тобой поговорить, ты не пройдешь со мной в соседний кабинет?

Он сделал шаг к двери, приглашая Антона следовать за собой, но тот взглянул на Лилиану, которая, закрыв глаза, неподвижно сидела на стуле, и покачал головой.

– Нет, уж извини, но я эту идиотку здесь не оставлю, мы уйдем вместе.

Лилиана широко распахнула глаза и изумленно на него уставилась.

– Антон!

Антон шагнул к ней и стиснул ее руку.

– Вставай, пойдем со мной, психопатка ненормальная. Вставай!

Феликс прищурился, отчего его глазки почти полностью исчезли в складках кожи.

– Лучше было бы вам, молодой человек, сейчас побеседовать где-нибудь с Андреем Пантелеймоновичем. Потолковали бы о работе, о детишках – давно ведь не виделись.

Рука его все еще оставалась в складках куртки, но Антон, подталкивая Лилю, сделал шаг к двери и усмехнулся.

– Мы с ним обязательно потолкуем, но в другой раз, а теперь меня ждет Илья – я ведь сказал ему, что пробуду в офисе у дяди Андрея совсем недолго, – он в упор посмотрел на Воскобейникова, – ты не обидишься, дядя Андрей, если мы перенесем нашу беседу? Илья и Сирануш Яковлевна ждут, они будут меня искать.

Депутат посмотрел на Гордеева и слабо качнул головой. Тот отступил, а Андрей Пантелеймонович, ласково улыбнувшись, сказал своим бархатистым голосом:

– Что ты, Антоша, что ты мой мальчик, конечно, не обижусь! Иди, и пусть Лилиана идет с тобой, если она тебе так нужна.

– Если честно, она мне совсем не нужна, – c отвращением взглянув на Лилиану, Антон вновь подтолкнул ее вперед. – Шагай, давай, пошустрее.

– Он нас убьет! – истерически взвизгнула она. – Он будет стрелять в спину, я знаю!

Гордеев опустился на стул и засмеялся тихим дребезжащим смехом:

– Ты шутница, однако, девочка!

– Иди, иди, не болтай! – держа Лилиану за локоть, Антон вывел ее в длинный пустой коридор.

– Нам только спуститься в вестибюль, там мои охранники, – стуча зубами, говорила она, – только дойти.

– Очень боишься, да? – с усмешкой спросил он.

– Антон, спасибо! Спасибо, что ты не оставил меня там, я отблагодарю тебя, клянусь!

Ее секьюрити спокойно сидели у входа в ожидании хозяйки. Увидев их издалека, Лилиана рванулась было вперед, но Антон придержал ее, заставив остановиться.

– Куда? Упадешь и сломаешь шею.

Она взглянула на него в недоумении.

– Надо их позвать, они нас не видят.

– Не стоит – кричать здесь опасно. А знаешь, ведь есть вероятность, что я сейчас повернусь и отведу тебя обратно в кабинет – к Гордееву. Да, я, может, так и поступлю, – он насладился написанным на ее лице ужасом, а потом добавил: – Если, конечно, ты мне не скажешь честно и откровенно, что сделала с Таней.

– Антон, пожалуйста, неужели ты думаешь, что я сама не переживаю? – по лицу Лилианы потекли слезы. – Ведь это же моя дочь!

– Только правду, Лилиана, правду, слышишь? Я ведь увижу, если ты соврешь. Говори!

– Ну… Я не хотела, Антон, честное слово, так получилось!

– Что ты с ней сделала?

– Я… ничего… я… ее шлепнула. Разве мать не может шлепнуть свою дочь?

– Ты ее ударила, – каким-то бесцветным голосом произнес Антон. – Один раз?

– Ну… понимаешь, это все из-за этой подлой гувернантки с ее шлюхой-дочкой, и эта дура-кухарка тоже – они наговорили девочке черт знает что, а Таня начала повторять всю эту ерунду и вывела меня из себя. И кухарка тоже стала вопить, а потом они обе испугались и сбежали.

– Я представляю, что ты могла сделать, отчего они так испугались. Таня – тихая, ласковая девочка, а ты ее избила. Ты била мою дочь! – он сделал с ней еще несколько шагов по направлению к охранникам и крикнул ничего не подозревающему секьюрити: – Эй, парень, лови хозяйку! Стерва!

Получив хороший пинок под зад, Лилиана полетела вперед и попала прямо в объятия одного из секъюрити. Другой охранник, вскочив, бросился было к Антону, но Лиля его остановила:

– Не надо, – она поправила волосы, одернула свитер и высокомерно бросила через плечо: – А за стерву ты мне еще ответишь, Антон, дорогой.

Гордеев и Воскобейников наблюдали за происходящим с экрана монитора – видеокамеры слежения работали и в коридоре, и в холле. Последний эпизод развеселил Феликса. Он покрутил головой и добродушно сказал:

– Давно я так не веселился, Андрей Пантелеймонович! Жаль, конечно, что пришлось выпустить Лилиану, но это, в конце концов, лишь дело времени.

Ничего не ответив, Воскобейников устало откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Глава десятая

Пробный экзамен на мехмат МГУ сдавали примерно две трети учеников одиннадцатого математического. Официально экзамен назывался олимпиадой, но все знали, что результаты его послужат основанием для зачисления в университет.

В девять абитуриентов, сдававших в первом потоке, развели по аудиториям, и все ребята из Настиного класса оказались в разных группах. После экзамена они, очумевшие от напряженной шестичасовой работы, вновь сбились кучкой в вестибюле главного здания – поделиться впечатлениями и обсудить решения задач.

– Вариант с шаром, вписанным в усеченный конус, у кого был? Какой там ответ – «а» куб на корень из шести?

Они тут же разделились на группы и начали спорить. К ним подходили ученики других московских школ, подходили иногородние и даже родители, которые волновались не меньше своих чад. Артем Ярцев начертил на листочке трехгранную призму с вписанным в нее шаром и начал доказывать старосте Лене свою правоту:

– Ты не то отношение взяла, посмотри! У Насти так же, как у меня получилось.

– Да, – кивнула Настя, – мы же еще в прошлом году аналогичную задачу решали – помните, тогда сначала тоже не так чертеж начертили, и даже Ирина Владиславовна запуталась? Еще Лерка два урока у доски стояла.

– Ладно, посмотрим, – буркнула Лена, не любившая признавать свои ошибки. – А от Лерки ничего и неслышно? Матери так и не написала?

Артем пожал плечами.

– Никто ничего не знает, мы с Гошкой и Лизой на той неделе опять к ней домой заходили – мать говорит, что глухо. Милиция вроде как ищет.

Лена сложила листки и сунула к себе в сумочку.

– Да она и не вернется – дура она что ли? Здесь у нее разве жизнь была – ходила вся из себя как драная кошка.

– Да ладно тебе, – со свойственным ему добродушием возразил Артем, – а что ей делать, если мать на нормальный прикид денег не дает? Лерка хорошая девчонка.

– Ой, Артемка, ты всегда всех защищаешь! У нее характер – даже мать родная жаловалась. Мать-то у нее замуж вышла, знаешь? Я ее как-то видела – с кольцом и беременная. Думаю, она сейчас не особо страдает, что доченька слиняла. – ей в новой семье Лерка вообще не нужна.

– Ерунду-то не мели, – недовольно прикрикнула на нее подошедшая Лиза, – чего ты к Лерке прицепилась? Ее здесь нет.

Она злилась на всех и вся, так как после обсуждений выяснила, что допустила глупейшую арифметическую ошибку в совершенно ерундовом тригонометрическом уравнении. Лена в ответ на ее слова скорчила презрительную гримасу.

– Ой, да на фиг мне нужна твоя Лерка! Можно подумать, другие ее любили с ее характером, хоть Настю спроси – Настя, честно скажи, она тебе нравилась? Я знаю, что ты ее ненавидела за все ее пакости.

– Да ничего я ее не ненавидела, – угрюмо возразила Настя.

– Да, уж! А Гошка? Ты ведь с ним дружила, чего она к нему прицепилась? Скажешь, что нет? – Лена нервно повысила голос.

– Ленка, кончай, нашла место шуметь! – Лиза подняла ладонь. – Иди и психуй со своим Петенькой Соколовым. Чего ты вдруг разошлась? У меня тоже один пример не получился, но я же, видишь, стою спокойно и ни на кого не лаю, как ты.

– Девочки, хватит, вы уже не на ту тему начали, – миролюбиво сказал Артем.

– Ладно, кушайте вашу Легостаеву с маслом, только не подавитесь.

 Лена хмуро отвернулась и отошла в сторону. Лиза собралась было напоследок отпустить ей в спину реплику позлее, но в сумке у нее зазвонил телефон. Она посмотрела на высветившееся на дисплее имя абонента, поманила Настю пальцем и, отведя ее в сторону, передала трубку.

– Твой Алеша звонит – хочет узнать про тебя. Держи, а я в туалет побегу.

Бросив вслед подруге благодарный взгляд, Настя изо всех сил прижала трубку к уху и прикрыла рот ладонью

– Алеша! Как ты так удачно позвонил?

– Я же знал, что ты сегодня сдаешь экзамен на мехмат. Как дела?

– Короче, сделала все, но в двух ответах неуверенна – у всех людей по-разному.

– А я тут рядом – припарковался у главного здания рядом с твоей машиной.

– Да ты что! – испугалась она.

– Не нервничай, я спокойно сижу в машине и никого не трогаю. Набрасываю чертеж к дипломному проекту, смотрю, как твой шофер зевает, и жду тебя. Знаешь, ужасно соскучился, хочу увидеть, как ты выйдешь и будешь спускаться по лестнице. А хочешь, я подъеду, ты сядешь ко мне в машину, и я тебя умыкну?

– Лешенька! – Настя повернулась к стене, чтобы скрыть от окружающих свое вспыхнувшее от счастья лицо. – Я тоже соскучилась. Когда ты диплом защищаешь?

– Четвертого июня. Так как тебе моя идея похищения абитуриентки сразу после олимпиады? Едешь?

– Еще совсем чуточку подождем, ладно? Лешка, ну не трави душу, я ведь сама хочу, но у меня же предки со сдвигом, сам знаешь. Увидимся и все решим, ладно?

– Увидимся завтра?

– Завтра? Не знаю, завтра понедельник, хотя… Ладно, я постараюсь завтра. Мы с Лизой что-нибудь придумаем.

– Может, сегодня?

– Сегодня Лиза с Димкой идут в ресторан, а кроме как к ней меня никуда не отпускают.

– Они не могут сходить в ресторан завтра?

Настя тихо и нежно засмеялась.

– Ну, совсем уже наглеть тоже не надо. Димка завтра утром улетает в Лиссабон к родителям – у них с Лизой в конце июня свадьба, и ему нужно что-то там купить. Так что завтра, Лешенька, не раньше.

– Завтра так завтра, – со вздохом согласился он. – Передай Лизе, что свадебный подарок за мной. Кстати, вижу Димку, он припарковался напротив химического факультета и пытается куда-то дозвониться. На лице его досада.

– Наверное, Лизе звонит, а мы занимаем трубку.

– Хорошо, целую и до завтра. Настя, солнышко мое!

Настя вернула телефон подошедшей Лизе и сказала:

– Там тебе вроде Дима пытается дозвониться. Можно будет нам с Лешей завтра у тебя встретиться?

– Без проблем. Завтра утром Димка улетает, меня на консультации не будет –  поеду провожать. Официально для всех я буду больна. Скажешь родителям и Дональду, что едешь навестить умирающую подругу и везешь ей экзаменационные билеты по истории. Христианский долг, ничего не поделаешь!

Держась за руки, девочки спускались по каменной лесенке главного корпуса МГУ, обе, не отрываясь, смотрели на красный БМВ и стоявшего рядом с ним стройного юношу.

– Леша, – шепнула Настя, споткнулась и на минуту замерла на месте.

Лиза перехватила взгляд, каким Алеша смотрел на ее подругу, в душе у нее что-то оборвалось, голос зазвучал чересчур уж весело:

– Иди, иди к своей машине! Не смотри на него, соблюдай конспирацию!

Потом, легонько подтолкнув Настю в спину, помахала рукой и побежала к спешившему ей навстречу Диме. Он обнял ее за талию, прижав к себе, заглянул в глаза.

– Экзамен нормально?

Лиза выскользнула из его рук и юркнула в машину.

– Конечно, нормально, Димуля, у меня всегда все нормально. Поехали, прокати с ветерком.

– Будет своя машина – будешь ездить с ветерком, – с напускной строгостью говорил он, пристегивая ее ремнем безопасности, – а я по городу больше сорока не делаю.

– У меня своя машина будет через неделю, мой дедуля помнит, что мне восемнадцать лет. Это ты на мой день рождения уезжаешь к родителям и меня бросаешь!

Упрек ее звучал шутливо, но Дима расстроился всерьез.

– Лизанька, ненаглядная моя, – поцеловав ее в ухо, он зарылся лицом в черные пушистые кудряшки, – ты же сама сказала, что ничего страшного, если я уеду. Потом родители уедут в Сетубал, поэтому мама хочет сейчас вместе со мной выбрать нам свадебный подарок. Я специально досрочно сдал два экзамена, чтобы за ним слетать, но, если хочешь, я не поеду.

– Да ты сто раз уже это объяснял, я шучу, езжай за своим подарком. Твоя мама так серьезно ко всему относится!

– Но ведь это же наша свадьба! Папа с мамой постараются приехать, но могут не успеть, поэтому мама и волнуется насчет подарка. А твои родители когда приедут?

Лиза фыркнула:

– Если честно, я не уверена, что они приедут – наверное, просто пошлют телеграмму. Кажется, мою свадьбу всерьез воспринимает только дедушка. Кстати, он сейчас в Лиссабоне и просил, чтобы ты зашел к нему познакомиться.

Дима коснулся губами ее щеки.

– Обязательно! Твой дедушка – просто прелесть!

– Ага – если еще учесть, что кроме него мне никто не делает подарков. Кстати, когда ты вернешься, я уже получу права и встречу тебя в аэропорту на своей тачке.

– Надеюсь, к моему приезду ты ее еще не разобьешь. Будешь без меня скучать?

– Естественно.

Лиза кокетливо улыбнулась и подставила ему для поцелуя губы. После того, как они отдышались, Дима сказал:

– Я буду каждый день звонить, чтобы ты не скучала, ладно? Как прилечу в Лиссабон, так сразу и позвоню. Ты когда будешь дома?

– Да вообще весь день – я двадцать пятого на последнем звонке пою и танцую цыганский танец, нужно репетировать. Наш ансамбль-то распался, я теперь одна. И потом, Настя завтра встречается у меня со своим Лешкой, буду их сторожить.

Дима неожиданно нахмурился.

– Слушай, а она не могла бы решать свои проблемы без твоей помощи? После нашей свадьбы ты тоже будешь организовывать им встречи? И вообще мне не нравится, что ты устраиваешь у себя дом свиданий. Этот Алеша мне тоже не нравится – пижон какой-то, строит из себя.

Лиза внезапно вспыхнула:

– Брось, с чего ты взял? Ты видел-то его случайно и всего пару раз! Сухарь ты бездушный, Димка, если у Насти предки сдвинутые, то что же делать? – она встретила удивленный взгляд приятеля и постаралась успокоиться. – Ладно, ты по этому поводу особо не суетись, я думаю, что Настя в ближайшее время разберется со своим папой. Может, даже, сегодня.

Настя тоже так думала и тоже надеялась, что в этот воскресный вечер сумеет окончательно поставить все точки над «и». Вернувшись домой после экзамена, она съела тарелку борща с пирожком, после этого, набираясь храбрости, посидела немного у себя в комнате, а потом тряхнула коротко остриженной головой и решительным шагом направилась к отцу в кабинет.

Андрей Пантелеймонович был один – Игнатий Ючкин, с которым они ломали головы над предстоящим тридцать первого докладом Капри, уехал за полчаса до прихода Насти. Андрей Пантелеймонович как раз размышлял над деталями доклада, когда Настя, постучав, приоткрыла дверь.

– Можно мне поговорить с тобой, папа?

Глядя на нее прозрачным взглядом – таким, каким смотрят на человека в упор, но словно не видят его, – он кивнул и указал ей на стул напротив себя.

– Папа, – она опустилась на краешек сидения и совсем чуточку помедлила, надеясь, что отец спросит о прошедшем экзамене, – Дональд приедет к нам сегодня в восемь. Мы хотели поговорить с ним о разных вещах – в частности о том, как прошел сегодня мой экзамен.

 Упоминание об экзамене Андрей Пантелеймонович проигнорировал, хотя лицо его слегка смягчилось.

– Думаю, ты уже достаточно повзрослела и начинаешь понимать: твое вздорное поведение и твой уход от мужа – все это пустые, никому не нужные капризы. Вы с Дональдом прекрасно понимаете друг друга, вы дружны – о каком еще лучшем муже ты можешь мечтать?

Настя собралась с силами и бодро произнесла заранее обдуманную речь:

– Как раз об этом я и хотела с тобой поговорить, папа. Дело в том, что мы с Дональдом уже несколько раз все это обсуждали, и он согласился дать мне развод, я тебе уже это говорила. Он признает, что ошибся – не надо ему было осенью настаивать на нашем браке. Но я его уже не виню – каждый человек может совершать ошибки. Потом он вел себя очень благородно, думаю, мы с ним останемся друзьями, хотя я очень долго вообще не хотела с ним разговаривать.

– Короче, что тебе от меня нужно? – резко спросил Воскобейников, и взгляд его вновь помрачнел. – Мне неинтересно слушать всю эту инфантильную чушь.

Настя вспыхнула.

– Знаешь, папа, мне тоже неинтересны все эти твои выпендрежи с выборами, проектами и премиями. Короче, так короче – сегодня я поговорю с Доном и скажу, что не хочу больше ждать. Мне нужен развод прямо сейчас. Хочешь – можешь присутствовать при нашем разговоре.

– Прямо сейчас, – ничего не выражающим голосом повторил он. – И почему вдруг возникла такая спешка?

– А почему нет? – она с вызовом вскинула голову. – Поиграли в твои игры, и хватит! Я оканчиваю школу, буду учиться в университете, у меня будет другая жизнь – я, может, хочу выйти замуж за любимого человека.

Воскобейников внезапно насторожился.

– Интересно, интересно, – протянул он, и голос его внезапно стал вкрадчивым: – И кто же он – твой любимый человек, за которого ты так спешно собралась замуж?

Что-то в интонации отца помешало Насте выпалить всю правду, как она собиралась прежде, и уклониться от прямого ответа.

– Какая разница? Я просто говорю, что в принципе. Меня не устраивает это дурацкое положение. Я вообще имею полное моральное право требовать, чтобы этот брак признали недействительным, но я обещала не устраивать скандала, поэтому не буду этого делать. Развод, папа, слышишь? Сегодня же поговори с Капри – он сам это устроил, так пусть теперь и сам по-быстрому оформит развод. Иначе я сама с ним поговорю.

Наступившее молчание длилось довольно долго. Хмуро глядя в сторону, Андрей Пантелеймонович монотонно барабанил пальцами по столу и заговорил только тогда, когда Настя, не дождавшись ответа, собралась продолжить свою речь.

– Именно сейчас говорить о разводе ни с Капри, ни с Дональдом нельзя, – холодно произнес он, – но я обещаю тебе сделать это, как только появится возможность. Немного подожди.

– Почему не сейчас? Чего ждать?

– Сейчас ситуация такова, что я не могу с ними ссориться – если ты, конечно, не хочешь, чтобы меня лишили депутатских полномочий и бросили в тюрьму. Хотя, не знаю – тебе, возможно, именно этого и хочется.

– Папа, что ты говоришь! – ахнула Настя. – Но почему?

– Потому что кое-кто злоупотребил средствами, отпущенными на проект. Поскольку я принимал в этом участие, меня могут счесть сообщником. Если же разгорится скандал, меня обвинят в махинациях и использовании своих депутатских полномочий в преступных целях, а потом посадят, – он объяснял это ей равнодушно и спокойно, словно говорил о чем-то совершенно незначительном, и Настю внезапно начала бить дрожь.

– Папочка, но что же случилось? Столько ведь говорили об этом проекте! Почему, кто это сделал? Ты ведь не виноват, я знаю, я поговорю с Дональдом!

– И тут же попросишь развода? Нет уж, лучше не надо! А кто виноват – какая теперь разница? Это только в твоих детских сказках добро и правда всегда торжествуют, а в жизни чаще всего страдают невиновные. В общем, я объяснил тебе ситуацию, а что ты будешь делать дальше – дело твое.

Настя заколебалась.

– Сколько ты хочешь, чтобы я подождала? Для меня ведь это тоже очень важно.

– Думаю, неделю или две, может, и меньше. Потом я сам займусь твоим разводом. Тридцать первого мая авторы проекта отчитываются перед комиссией фонда Капри, в этот день, наверное, решится и моя судьба. Но, смотри сама, если хочешь затеять все это прямо сейчас, так что ж – мне в последнее время слишком часто наносили удары в спину, и мне не привыкать, дочка.

От его спокойного, полного достоинства голоса, от этого слова «дочка» у Насти перехватило горло, и глаза испуганно расширились.

– Папочка, что ты, я подожду, конечно!

– Спасибо, – он произнес это все тем же ровным тоном. – Думаю, сегодня вечером тебе лучше поговорить с Дональдом на отвлеченные темы.

– Хорошо, папа, – послушно сказала Настя, поднимаясь и с сочувствием глядя на отца, который выглядел в эту минуту очень утомленным, постаревшим, и каким-то беспомощным.

– Иди, доченька, иди. Дай я тебя поцелую.

Андрей Пантелеймонович поднялся, подошел к Насте и, сделав над собой усилие, коснулся губами ее лба. Тронутая неожиданной лаской, она потянулась к отцу и прижалась щекой к его щеке.

– Папочка! Я люблю тебя, папочка, что бы ни случилось, но я тебя люблю.

На миг им овладело безумное желание отшвырнуть ее в сторону. Сдержав себя, он лишь слегка отстранился и подтолкнул девочку к двери.

– Иди, иди, дочка, ты устала, и мне тоже нужно еще немного подумать.

Говоря об отчете авторов проекта, Андрей Пантелеймонович был не совсем точен: Лилиана не собиралась отчитываться, предоставив это одному Игнатию Ючкину. Помимо прочего, она еще и опоздала на заседание – позвонила, сообщив, что попала в уличную пробку, и попросила начинать без нее. Дональд с любезной улыбкой возразил:

– Зачем же, мы подождем госпожу Шумилову. Уличные пробки в Москве – о, это мне очень хорошо знакомо!

Пока ожидали Лилиану, он о чем-то тихо беседовал со своим секретарем, а Воскобейников смотрел на него и думал, что Дональд в последнее время начал довольно часто улыбаться. Что ж, его отец знал, что делает – общение с Настей явно пошло пареньку на пользу. За полгода молодой Капри из угрюмого, неразговорчивого и болезненного подростка превратился в элегантного молодого человека. Он по-прежнему держался с окружающими крайне высокомерно, но в общем вел себя вполне адекватно и даже умел иногда снизойти до шутки.

«Что бы ни было, – решил Андрей Пантелеймонович, – но вряд ли Бертрам Капри захочет портить со мной отношения. Только бы эта маленькая дрянь не сотворила чего-нибудь такое, от чего мальчишка снова впадет в депрессию».

Госпожа Шумилова появилась в половине четвертого – заседание было назначено на три часа дня, поскольку Дональд Капри не любил рано вставать. Она вошла легким шагом, с очаровательной улыбкой поздоровалась с Дональдом, скользнула равнодушным взглядом по Воскобейникову и немного смутившемуся Игнатию Ючкину.

– Что ж, господа, можно начинать, – взглянув на Дональда, громко сказал по-русски его секретарь-переводчик и повернулся к Игнатию, – прошу вас, господин Ючкин.

Игнатий говорил не более десяти минут – он сообщил об изменениях, внесенных в первоначальную смету проекта, и о том, что из-за климатических особенностей Сибири наиболее экономичным представляется перенести удельный вес работ с зимнего на весенне-летний период. Предполагаемый срок реализации проекта один год, до наступления морозов следующей зимы предполагается завершить строительство комплекса, а пока все идет, как и было запланировано.

На этой бодрой ноте Игнатий Ючкин закончил свой отчетный доклад, Дональд посовещался о чем-то с остальными членами комиссии, и его секретарь сказал:

– Мы рассмотрели все представленные комиссии документы – они в полном порядке, с этой сторону претензий нет. Остается одно: каким образом господин Ючкин предполагает завершить строительство объекта, если все отпущенные на это средства уже израсходованы?

Игнатий быстро взглянул на американцев – они явно скрывали улыбки, но внешне все держались вполне доброжелательно, и похоже было, что пока их удовлетворит любое чисто формальное объяснение.

– Я говорил об изменении первоначальных планов, – бодро произнес он, – господин Воскобейников добился выделения дополнительных средств из бюджета. Часть средств потрачена на покупку оборудования для оздоровительного комплекса, этим занималась госпожа Шумилова. Деньги уже перечислены французской фирме, которая займется поставками.

– Разрешите мне кое-что прояснить, – очаровательно улыбнувшись, сказала Лилиана по-английски, – я действительно поручила одному из своих сотрудников, специалисту с большим опытом, закупить оборудование у солидной шведской компании. К сожалению, этот сотрудник, господин Муромцев, нарушил мои указания и, воспользовавшись полученными полномочиями, за моей спиной заключил контракт с сомнительной французской фирмой. Это вызвало много дополнительных трудностей.

При упоминании имени Муромцева Дональд вспыхнул, потом побледнел и подался вперед.

– Как получилось, что ваш сотрудник так грубо нарушил данные ему указания? – резко спросил он. – Скорей всего, Муромцев получил комиссионные за совершение этой сделки. Надеюсь, вы его наказали?

Лилиана с удовлетворением отметила мгновенную перемену в настроении юноши и грустно вздохнула, а на лицо ее легло выражение благородной печали.

– Все намного сложнее, чем вы себе представляете, господин Капри. Муромцев – близкий друг семьи Воскобейниковых, он пользуется особым покровительством господина Воскобейникова и его дочери, поэтому часто позволяет себе нарушать мои указания, а я… я не могу и не хочу с ними ссориться – мне они слишком дороги. Да, кстати, я получила одну местную бульварную газетенку, хотите взглянуть? – она порылась в сумочке и, достав свернутую пополам газету, протянула Дональду.

Не отрываясь, он смотрел на Настю, стоявшую в церкви с ребенком на руках. Секретарь перевел и прочитал ему подпись под фотографией:

«Дочь депутата Госдумы господина Воскобейникова, жена сына американского мультимиллионера Анастасия Капри решила стать крестной матерью Максима – одного из сыновей своего близкого друга доктора Муромцева. Как ни странно, но сам Муромцев на крестины собственных детей не явился. Возможно, он хотел этим что-то дать понять окружающим. Интересно, что?»

Дональд молча протянул газету Воскобейникову. Тот впился глазами в фотографию и сразу же с пренебрежительным видом отшвырнул ее в сторону.

– Какая чушь! – резко произнес он. – Эти папарацци глупеют с каждым днем!

– Не такая уж чушь, дядя Андрей, – возразила Лилиана, обращаясь к нему, но почему-то по-английски, – ты с детства позволял ей к нему бегать, да и сейчас – я столько раз приезжала в клинику и заставала их наедине. И всегда какие-то предлоги – задачи по химии, то да се. Я не встречала мужчины развратней Муромцева, а ты его обожаешь, как сына, и сам подкладываешь под него свою дочь. Наверняка они и сейчас встречаются.

Дональд сидел, окаменев, а Андрей Пантелеймонович, который ничего не понял, вопросительно посмотрел на секретаря. Тот смущенно и в общих чертах перевел ему слова Лилианы. Воскобейников, побледнев, посмотрел на зятя:

– Дональд, don’t listen to her, she is… she is crazy, – сказал он.

Лилиана весело расхохоталась и ответила – опять же по-английски:

– Не такая уж я и сумасшедшая, дядя Андрей, не такая уж и сумасшедшая! А вот ты, видно, уже постарел, раз думаешь, что твоя дочь до сих пор умеет только в куклы с подругой играть, – она перешла на русский: – Учи язык, дядя Андрей, тогда тебе легче будет владеть ситуацией.

Стремительно поднявшись на ноги, Дональд направился к выходу. Переводчик поспешно встал и сказал:

– До свидания, господа, мы продолжим позже.

С этими словами он последовал за своим хозяином, но Дональд, спустившись до половины лестницы, бросил ему через плечо:

– Не ходите за мной, Малкольм, выясните, где сейчас находится Муромцев, и немедленно сообщите мне.

– Да, сэр, но…

– Я сказал: немедленно! Поезжайте к нему!

Сбежав вниз, молодой Капри почти оттолкнул распахнувшего перед ним дверь машины секъюрити и, упав на сидение, приказал:

– К дому подруги моей жены. Езжайте по самой короткой дороге.

– Слушаюсь, сэр, но…

– Я сказал!

Водитель вздохнул, развернул машину и направил ее в сторону Таганки, но уже через пять минут застрял в пробке.

– Я ничего не могу сделать, сэр, я поехал по самой короткой дороге! – он в испуге смотрел на бледного разгневанного Дональда.

– Развернитесь, черт бы вас побрал, и езжайте обратно!

– Здесь невозможно развернуться, сэр, – сзади троллейбус.

– Выезжайте на тротуар – посмотрите, все русские так делают.

Поколебавшись, шофер выполнил приказание – пристроившись за фордом, в котором сидел крутого вида парень, он дал задний ход и выехал к Земляному валу.

Они добрались до дома Лизы примерно через час. В тот момент, когда автомобиль Дональда затормозил возле подъезда, Настя сидела на кровати рядом с Алешей и говорила:

– Я ничего не могу тебе объяснить, я просто прошу тебя поверить, что так нужно. Подожди, пожалуйста, еще, ладно?

Алеша не успел ответить, потому что в комнату ворвалась Лиза:

– Ребята, простите. Настя, там Дональд – он звонит в дверь.

– Что? – Настя растерянно подняла голову, но Лиза уже набросила ей на голову свитер и сунула в руки джинсы.

– Одевайся, быстро! Волосы пригладь! Ладно, в крайнем случае, признаемся ему, что мы лесбиянки.

Алеша, не понимавший в чем дело, ошеломленно молчал. Лиза вытолкнула подругу в коридор и поспешно побежала открывать входную дверь.

– Дональд, как мило! – она изо всех сил захлопала глазами, изображая радостное удивление, и повернулась к Насте, маячившей в конце длинного коридора бывшей коммунальной квартиры. – Настя, да это Дональд!

Настя прислонилась к стене, чтобы скрыть дрожь в ногах, и исподлобья смотрела на смертельно бледного Дональда. Он властно схватил ее за руку, губы его дрожали:

– Где? Где он? Отвечай!

Настя выпрямилась, вырвала руку, и глаза ее гневно сверкнули:

– В чем дело, почему ты на меня кричишь?

– Потому что ты моя жена, и я хочу знать всю правду! Ты моя жена! Где Муромцев? Я хочу знать правду!

Оторопевшая на миг Лиза изумленно спросила:

– Дональд, ты что, какой Муромцев? Мы с Настей занимались, у нас завтра выпускной экзамен по литературе. У меня болит горло, а ты врываешься, кричишь…

– Я хочу знать, – перебил ее Дональд, но в это время в кармане его зазвонил телефон, и он, вытащив трубку, прижал ее к уху, – говорите!

– Сэр, – сказал ему Малкольм, – Муромцев в настоящий момент находится в клинике. Я видел его, но он отказался сейчас со мной говорить – у одной из пациенток трудные роды, и он возле нее.

– Да, хорошо, – рука Дональда, державшая трубку, упала вниз, другой он провел по лбу, стирая пот и, посмотрев на застывшую Настю, пробормотал: – Я… я… мне нехорошо. Настья, я…

Настя продолжала молчать, а Лиза с нарочитой веселостью в голосе беспечно заверещала:

– Как все-таки здорово, что ты пришел, Дон, а то мы с Настей уже с тоски подыхали с этими конспектами! Чего мы тут стоим, ребята – пошли в гостиную, я сейчас включу музыку. Пойдем, Дональд, тебе чаю или кофе? – она потянула молодого миллиардера за локоть, но тот вздрогнул и отступил, продолжая глядеть на Настю.

– Нет-нет, спасибо. Настья, почему ты молчишь, ты сердишься на меня?

– Я не сержусь, я просто не хочу тебя сейчас видеть, – тихо ответила она. – Не хочу, понимаешь? Для тебя это имеет какое-то значение?

– Да, конечно, я уже ухожу, – он повернулся к двери, мягко отстранив пытавшуюся что-то сказать Лизу. – Прости, Лиза.

Когда Дональд вышел, Настя вновь обессилено прислонилась к стене и застыла на месте.

– Настя, приди в себя, все уже, – Лиза мягко коснулась ее руки.

Настя заставила себя выпрямиться и поднять глаза – Алеша стоял на пороге комнаты, и смотрел на нее холодным насмешливым взглядом.

– Интересные подробности, однако, выясняются, и я рад, что в молодости столько времени уделял английскому. Так он – твой муж?

– Я все тебе объясню, – тихо ответила она, – разреши мне. Пожалуйста.

Лиза торопливо юркнула в свою комнату, плотно прикрыла дверь и на полную мощность включила первое, что попалось ей под руку – это оказались «Битлзы». Алеша, покачивая головой в такт музыке, слушал торопливый сбивчивый рассказ Насти, но по выражению лица его можно было подумать, что ничто, кроме ностальгического «Yesterday» ему в данный момент неинтересно.

– Хорошо, – ровным голосом сказал он, когда рассказ был окончен, – я понял ситуацию, но остается неясным одно: почему ты мне ничего не рассказала раньше. Когда я, после твоего возвращения ждал тебя возле школы, ты посмотрела на меня, как на пустое место – я до сих пор не могу забыть того взгляда. А ведь ты просто могла подойти, сесть ко мне в машину и уехать со мной – я сумел бы тебя защитить.

– Тогда я вообще плохо соображала, – горестно объяснила Настя, – меня травили какими-то наркотиками, я была совсем заторможенная. Сама не могла понять, что со мной, пока Антон случайно не увидел меня и не запретил пить что-либо в… в том доме. Мне даже плохо было в первое время, пока я отвыкала – все болело, а этот врач… Он, кажется, догадывался и все время предлагал мне какое-то лекарство. Но потом, когда я пришла в себя, я сразу поняла, что… что я не смогу без тебя жить, правда!

– И ты мне ничего не сказала, – немного смягчившись, укорил ее Алеша. – Почему?

– Я… я боялась. Отец Дональда угрожал, что это отразится на папе, и потом… эти секъюрити Капри – откуда я знала, что они могут сделать с тобой, если ты…

Он мгновенно вскипел:

– Вот уж за меня не надо было бояться! Ты должна была сказать мне все! Пойми, есть ситуация, когда женщина ничего не решает – решение должен принимать мужчина. Я бы увез тебя, сумел бы поговорить с твоим отцом и во всем разобраться. Вместо этого ты предпочла встречаться тайком, крутить мне мозги своими постоянными отговорками и жить с этим недоноском!

Музыка за стеной внезапно стихла, и Лиза вышла в коридор.

– Настя не спала с Дональдом, честно, – сказала она, – у них ничего не было.

– Да? И откуда это ты все так точно знаешь? – он с кривой усмешкой посмотрел на верную подругу Насти. – Свечку держала?

– Лиза, хватит! – вспыхнула Настя, но ее подруга упрямо тряхнула головой:

– Потому что она мне так говорила, и я ей верю. Я даже сама советовала ей с ним пару раз перепихнуться, чтобы он успокоился и отвалил, но она не захотела.

Алеша холодно пожал плечами.

– Это, собственно говоря, не так уж и важно. Ее могли изнасиловать, она могла спать с ним – для меня это не имеет значения, я сам не святой. Мне больно то, что она мне не доверилась и даже сегодня все время темнила – надо подождать, то да се. У меня было много девчонок – мы трахались, получали удовольствие, и я никогда не влезал в их дела, но Настя… Я считал ее своей женой, я говорил с ней о нашем будущем, а она…

Настя даже вскрикнула от горя и протянула к нему руки.

– Лешенька, нет, я люблю тебя! У нас все еще будет, все! Мне никто, кроме тебя, не нужен, но я прошу только чуточку подождать! Чуточку, понимаешь?

– Нет, – ледяным тоном возразил он, – у нас уже ничего не будет. Если только ты сию минуту не сядешь ко мне в машину и не уедешь отсюда со мной.

– Сию минуту? – потрясенно произнесла она. – Но… но ведь я сейчас уже не живу у Дональда, я живу дома, и у меня весь этот месяц выпускные экзамены, а у тебя диплом. Почему нельзя подождать хотя бы месяц?

– Потому что я так решил. Потому что я мужчина, а ты женщина, и ты должна меня слушаться, ясно?

Настя подняла на него полные слез глаза, и лицо ее просияло.

– Я готова слушаться тебя всю жизнь, – тихо сказала она, – и для меня не будет большего счастья. Но, мой господин, объясните, пожалуйста, своей рабыне, почему именно сейчас и сегодня? Потому что я обещала папе немного подождать – он сказал, что иначе Капри возбудит против него какое-то дело, и его даже могут посадить в тюрьму. А недели через две или три папа обещал сам заняться моим разводом – мы с ним говорили об этом только вчера.

– Потому что через неделю или две тебя опять напоят каким-нибудь наркотиком и отправят к этому миллиардеру, неужели ты не понимаешь, во что влипла? Если б он собирался тебя отпустить, то не стал бы сегодня врываться сюда с этой нелепой ревностью. Кстати, почему он вдруг привязался к Муромцеву? Если б я так хорошо не знал Антона Максимовича, то и сам мог бы вообразить неизвестно что.

– Настя, – сделав над собой усилие, произнесла Лиза, – делай, как говорит Алеша – уезжай с ним. Потому что я достаточно хорошо знаю твоих родителей – они, извини, всю жизнь шантажируют тебя своими проблемами. Тебя с детства держали на привязи, как куклу, потому что у тети Инги, видите ли, больное сердце, и она начинала переживать, если ты отходила от нее на два шага. Теперь дядя Андрей втянул тебя в какие-то свои нелепые игры, сделал из тебя марионетку. Он ведь фактически продал тебя этим Капри, а ты из-за него страдаешь. Да наплюй ты на все, да по фигу! Пусть выкручивается сам – не фиг было все это затевать!

Настя вспомнила свой недавний разговор с отцом, его осунувшееся лицо, нервно вздрагивающие руки, и вдруг заплакала, громко и горестно всхлипывая:

– Он ведь старый, даже мама удивлялась, какие вещи он иногда делает, и я… я не могу – я ведь ему обещала, и я… я люблю его.

Про себя же она еще подумала, но не стала говорить вслух, что сейчас за подъездом, за черным ходом, как и за каждым ее шагом, наверняка следят люди, нанятые Капри. Они, скорей всего, вооружены и не позволят Алеше так просто увезти ее отсюда. Что он один сделает против нескольких человек? Да и мало ли что может с ним случиться, если ему вздумается показать им свой крутой мужской характер? О том, что ее друг был способен на безумные поступки, Настя прекрасно знала – она помнила, как он в бешенстве погнался на задрипанных старых жигулях за огромным самосвалом-убийцей.

Ее слезы не тронули Алешу, он неожиданно повеселел – даже слишком повеселел.

– Что ж, люби своего отца, это хорошо – родителей нужно любить. Держи свои обещания, сдавай экзамены, и, надеюсь, все у тебя в жизни сложится удачно. Благодарю за прекрасно проведенное время – все было очень мило.

– Алеша, пожалуйста, не надо так! Неужели для тебя это так легко – взять и все разорвать, что было между нами?

– Почему же разорвать? – по губам его скользнула презрительная усмешка, тон стал вкрадчивым. – Нам с тобой неплохо, мы можем иногда встречаться, чтобы потрахаться. Я же говорил тебе, что я не святой – у меня много девчонок. Живи своей жизнью, а я буду жить своей. Жизнь ведь дается один раз, да, Лиза? – он повернулся к стоявшей рядом с ним Лизе и шутливо обнял ее за плечи.

Лиза вздрогнула, но тут же приникла к нему всем телом и задорно улыбнулась.

– Смотри, Настя, ты упускаешь свой шанс – Лешка такой парень, что за него уцепится любая девчонка. Если ты сейчас с ним не уйдешь, то смотри – я его у тебя отобью.

Алеша еще крепче прижал ее к себе и громко расхохотался.

– Нет, правда, девчонки, а ведь мы много упускаем! Это было бы даже интересно – секс втроем, а? Как тебе, Настя? Поучишь потом своего американца. Главное – никаких комплексов, а только одно удовольствие.

Настя прижала руку к груди, словно пыталась удержать рвущееся изнутри страдание, голос ее срывался.

– Мне больно, – хрипло простонала она, – ты делаешь мне очень больно. Зачем?

«А мне не больно? – хотелось закричать Алеше. – Мне не больно вспоминать о тех ночах, что я метался без сна, думая о тебе? Мне не больно хоронить заживо мои мечты и надежды на наше будущее?»

Вместо этого, продолжая  обнимать Лизу, он со смехом ответил:

– Что ж, маркиз де Сад уверял, что боль делает удовольствие от секса острее. Так не попробовать ли нам опять и прямо сейчас? Совсем недолго – потом сразу поедешь к своему долбанному американцу.

– Прощай, – вскинув голову, Настя отвернулась и пошла к двери.

Алеша и Лиза молча смотрели ей вслед. Входная дверь захлопнулась, и звук хлопка стих, а они все стояли, словно ожидая, пока в наступившей тишине растает последнее воспоминание о недавнем присутствии Насти.

Потом Лиза повернула голову, и в огромных черных глазах ее было нечто такое, отчего Алеша внезапно смутился и хотел убрать руку с ее плеча, но она вцепилась в него своими тонкими пальчиками.

– Она ушла! Алеша, Настя ушла и не вернется, не мучай себя, не мучай меня! Я согласна на все, Леша, на любые отношения, какие тебе понравятся, слышишь? Я никогда не говорила тебе, потому что не могла предать Настю – она моя подруга. Но она сама сделала свой выбор – она ушла. Пожалуйста, Алеша, пожалуйста!

Лиза припала к нему всем телом, а растерявшийся Алеша гладил ее по голове, пытаясь успокоить:

– Что ты, Лиза, что ты говоришь? Ах, я скотина, я вообще не имел права так себя вести с тобой, ты прости, если можешь. Успокойся, очень тебя прошу, ну что ты? У тебя ведь есть жених, ты его любишь, у вас скоро свадьба.

Глаза Лизы внезапно полыхнули огнем, она положила руку ему на плечо, и Алеша застыл на месте, завороженный страстностью и отчаянием, которые звучали в ее голосе:

– И что? Ты же сам говорил, что тебе нет дела до личной жизни девушек, с которыми ты трахаешься? Я тоже не покушаюсь на твою свободу – живи, как хочешь, делай, что хочешь, но только хоть на один час стань моим. Но если тебя смущает мой жених, то я готова с ним расстаться – хоть завтра, хоть сейчас! Алеша, ты не знаешь, как я страдала! С той минуты, когда в первый раз… когда ты впервые позвонил в дверь, и я… Боже мой, как я хотела тебя все это время – все время, что ты был с Настей здесь, за этой стеной! Один только миг, Алеша, один только миг!

Ее руки ласкали, гладили Алешу, и от этих ласк, от кипевшей в черных глазах страсти и от исходившего от нее тонкого аромата у него начала кружиться голова. Внезапной волной накатило желание, его руки стиснули нежные девичьи плечи. Он с силой привлек к себе Лизу, но вдруг в глазах почернело, перехватило горло от засевшего где-то в самой глубине воспоминания – глаза Насти, запах Насти, ее тихий шепот.

– Не могу, Лиза, нет, прости.

Отстранив девушку, Алеша бросился к выходу. Лиза долго стояла неподвижно, пока ее не вывел из оцепенения междугородний телефонный звонок. Она не сразу смогла стряхнуть охватившее все тело оцепенение и когда подняла, наконец, трубку, голос Димы на другом конце провода был полон тревоги:

– Лизанька, у тебя все в порядке? Голос какой-то странный, и почему ты так долго не подходила?

– Нет, я… у меня все в порядке, я просто… спала.

– Спала? Ты заболела?

– Да… горло немного. Ничего страшного.

Невнятно пробормотав что-то в ответ на встревоженные расспросы Димы, Лиза повесила трубку и пошла в комнату, где совсем недавно любили друг друга Настя с Алешей. Забывшись, она какое-то время стояла неподвижно, потом вдруг увидела оставленный Алешей свитер – небрежно брошенный хозяином, он лежал на разобранной постели.  Прижав к лицу мягкую шерсть, Лиза вдохнула запах дорогого мужского дезодоранта и горько зарыдала.

Сам Алеша о свитере давно забыл, и не до свитера ему было. Обгоняя и подрезая двигавшиеся с ним по одной полосе автомобили, он мчался домой, желая лишь одного – поскорей остаться в одиночестве. Но не успел войти в свою комнату, как в дверь постучала сестра Маринка.

– Леш, мама спрашивает, когда ты выйдешь к ужину.

– С чего вдруг? Я не хочу ужинать, садитесь без меня.

– А папа просил, чтобы ты обязательно спустился, – она не выдержала и поделилась новостью: – Пришло письмо из Оксфорда – я осенью еду туда учиться, папа сказал, все формальности уже улажены. Дядя Стас сегодня тоже будет у нас к ужину, и они хотели обсудить с тобой подробности. А ты чего такой злой – с ней поругался?

– Все б в тебе было хорошо, сестренка, кроме твоего длинного языка, – угрюмо буркнул Алеша. – Ладно, поздравляю. Сдавай свои выпускные экзамены и езжай в туманный Альбион учиться. Скажи Тамаре, что сейчас спущусь.

Однако его мачеха совсем, казалось, не разделяла радостного оживления дочери и более того – выглядела опечаленной и встревоженной. Когда Алеша вошел в столовую, Малеев, до того о чем-то беседовавший со Стасом, повернулся к сыну, и взгляд его потеплел.

– Сынок, а мы тебя тут ждем. Маринка сообщила уже, не утерпела? – он потрепал дочь по белокурой, как у матери, голове. – Ты, Леша, с Тамарой, вон, потолкуй по-своему, по-ученому – вбила себе в голову невесть чего, развела тут панику на весь мир.

– Витя, я не то, чтобы панику, но ведь это же Англия! Мы-то ведь ей здесь как – губы не крась, глаза не малюй, с голым пузом не бегай, а там она одна будет? Ты думаешь, она, как аттестат в школе получит, так и поумнеет? Ей еще семнадцати нет.

– Мама, да надоело уже, ты меня просто достала со своим голым пузом! Сейчас все так ходят, ну и что?

Нахмурившийся Виктор собрался было прикрикнуть на дочь, чтобы не дерзила, но Стас, мягко улыбнувшись, его остановил.

– Погоди, шеф, – он повернулся к Тамаре, – а ты, Тома, тоже подумай и рассуди: ты ее до каких пор будешь держать в пеленках? Сейчас появилась возможность ее отправить, и нужно делать, потому что потом еще неизвестно, что и как обернется. Тот мужик, который нам с Виктором обязан, и Лешку хочет на фирме пристроить – они там электроникой занимаются, а это как раз по его профессии. Вот защитит свой диплом, и отправим их вдвоем. Там я, конечно, не знаю, как наши дипломы считаются, но ведь у Лешки-то ума палата, ему у других не занимать.

– Мне бы, конечно, спокойней было, если б они вместе поехали, – Тамара неожиданно всхлипнула и вытерла глаза.

– Я? – Алеша изумленно воззрился на окружающих. – Вы, я вижу, тут за меня все мои проблемы разом решили.

– Да нет, сынок, я просто предложил, а ты сам, как тебе больше захочется, – заторопился Виктор, а Стас слегка прищурился и пожал плечами:

– Из этой страны, парень нужно драпать, и чем раньше, тем лучше. Нам-то уж на старости лет наш, как говорят, менталитет, трудно менять, а вам, молодым, лучше отсюда подальше.

– Почему это? – вспыхнул Алеша. – Папа ведь работает, и мы, вроде, нормально живем.

Стас переглянулся с Малеевым.

– Да, сынок, конечно, живем, –  каким-то неопределенным тоном произнес тот. – Пока еще живем.

– А Лешка отсюда не захочет уезжать, – неожиданно брякнула Маринка, – у него тут любовь.

– Любовь? – Виктор приподнял брови и усмехнулся, с нежностью посмотрев на своего первенца. – Любовь, так любовь. В конце концов, можно и его любовь с собой туда взять – ни одна девушка, наверное, не откажется в Англию жить поехать.

Алеша разозлился и, отодвинув тарелку, резко поднялся.

– Спасибо, Тамара, я уже сыт, – он гневно посмотрел на Маринку, и та, смущенно опустив глаза, начала усиленно катать хлебный мякиш. – А ты у меня дождешься!

– Ой, Лешенька, у меня случайно сорвалось, извини, – робко пискнула она, но Алеша уже вышел из столовой и напоследок громко хлопнул дверью.

Глава одиннадцатая

Александр Филев поздоровался с присутствующими в кабинете людьми, опустился на указанное ему место, ожидая, пока заговорит хозяин кабинета.

– Итак, Александр, – после некоторой паузы произнес человек, никогда не снимавший черные очки, – сегодня наша встреча произошла по вашей инициативе. Тем не менее, начну я и сразу скажу, что не все условия вашего договора выполнены, а произошло это по вине вашей дочери госпожи Шумиловой.

– Возможно, я допустил ошибку, когда полностью доверил моей дочери управление холдингом, – угрюмо отвечал Филев, – но других вариантов у меня не было. Вы должны учесть, что Россия для меня закрыта. Мне уже восьмой десяток, и я не могу рисковать – мчаться туда, чтобы с большой вероятностью угодить в Бутырки. Поэтому лично руководить работой мне практически было невозможно. Тем не менее, я сотрудничал и продолжаю сотрудничать с вами, а вы гарантировали неприкосновенность моим близким. Почему в таком случае похищена моя внучка?

Его собеседник поправил черные очки и повернулся к своей секретарше.

– Эванс, – медленно произнес он, – я вижу, господин Филев действительно давно не был в России и давно не видел свою дочь. Пожалуйста, сообщите ему все, что нам известно.

– Да, сэр, – она с вежливой полуулыбкой повернулась к Филеву. – Господин Филев, вам известно о таинственном исчезновении со счетов холдинга одного миллиарда восьмиста миллионов долларов? Из-за этого возникла угроза нарушения стабильности в Умудии, а это регион России, в котором мы по разным соображениям заинтересованы. Конечно, меры приняты, но ситуация остается напряженной.

– Как я понимаю, – резко возразил Филев, – вы хотите обвинить в этом меня и мою дочь. Однако я знаю, что подобные случаи уже были, хотя и не в столь крупных масштабах – моя фирма как раз занималась их расследованием. Что касается меня, то до сих пор я честно выполнял все ваши требования, но если моя внучка не будет возвращена, то о дальнейшем сотрудничестве не может быть и речи.

Эванс скользнула взглядом в сторону своего босса и мягко ответила:

– Мы верим в вашу искренность, сэр, но что касается вашей дочери… Вы только что сами упомянули о случаях хищения, которыми занималась ваша фирма. Так вот, мы в курсе этого дела.

– Да, – губы Филева презрительно искривились, – я сразу заподозрил, что Конти – подставное лицо. А потом догадался, что заказчики – вы.

– Теперь это уже неважно. К сожалению, хакер сумел скрыться. Однако около четырех недель назад от него совершенно неожиданно поступила информация. Через свою тетю – она работает программистом в том самом банке, через который шли все его мошеннические операции, – он сообщил, что ваша дочь похитила его и принудила к сотрудничеству. С его помощью она перевела на свои счета в различных банках именно эту сумму – один миллиард восемьсот миллионов долларов.

Филев на миг растерялся, но тут же взял себя в руки.

– Я только два дня назад разговаривал с дочерью –  именно тогда, когда она сообщила мне о похищении внучки. Она тоже говорила о подобных обвинениях со стороны ее бывших партнеров по бизнесу, но я даже не принял этого всерьез. Где этот хакер? У него есть доказательства? Если нет, то это, возможно, обычная провокация с целью подставить меня и мою дочь.

Эванс достала папку с бумагами и открыла ее.

– Я хочу объяснить с самого начала, господин Филев. Этот хакер отправил сообщение своей тете, госпоже Полине Трухиной, через ее дочь, свою кузину. Именно он сообщил, что через банк вновь прошли краденые деньги, но информация об этом была уничтожена Антонио Скуратти – этот человек возглавлял в банке отдел информационной безопасности и вполне имел возможность покопаться в базах данных. По словам хакера, ваша дочь заплатила Скуратти тридцать миллионов долларов за уничтожение информации, и деньги эти были переведены на его счета в нескольких банках.

– Это все слова, у вас есть прямые доказательства?

– Не совсем слова, господин Филев, – Эванс протянула ему документы, – хакер запомнил некоторые адреса, по которым он перечислял деньги для Антонио Скуратти. Мы по своим каналам смогли отследить движение денег на счетах Скуратти в трех из шести названных им банков, взгляните на эти документы.

Александр Филев скользнул взглядом по распечаткам и отложил их в сторону.

– А что говорит на это сам Скуратти? – угрюмо спросил он. – Подтверждает, что между ним и моей дочерью действительно существовал преступный сговор?

– К сожалению, его не удалось допросить – он почуял слежку и скрылся.

– В таком случае, у вас пока нет никаких доказательств. Когда Скуратти будет в ваших руках, и когда он подтвердит, что был связан с моей дочерью…

– Это не так скоро делается, господин Филев, – перебил его человек в черных очках, – этот Скуратти достаточно ловок, он в свое время работал на КГБ.

– Тогда как же я могу вам помочь? Мир велик, Скуратти, скорей всего, воспользовался чужими документами, и найдете вы его нескоро. Где моя внучка, чего вы от меня хотите в настоящий момент?

– Что бы вы повлияли на вашу дочь, господин Филев, только и всего. Да, против вашей дочери нет никаких подтвержденных документами улик, но есть свидетели, которым она призналась в частной беседе. По их словам, госпожа Шумилова решила воспользоваться этой ситуацией, чтобы заставить своего мужа вернуться к ней, но нас, как вы понимаете, частные дела вашей семьи совершенно не касаются. Вы меня поняли?

– Понял, – Филев судорожно вздохнул и откинулся назад, чувствуя, что начинает трястись мелкой дрожью, – но моя внучка…

– Когда все будет улажено, ваша внучка будет вам возвращена.

Подождав, пока Филев, с трудом ступая на негнущихся ногах, выйдет из кабинета, человек в черных очках вновь повернулся к Эванс:

– Что слышно о его внучке?

– Ничего, сэр. Нам удалось узнать от охранников, что девочка была напугана резким поведением матери и убежала из дома. Ее ищут с десятого мая, но пока даже не смогли напасть на след.

– Пусть Филев думает, что она у нас – это заставит его надавить на дочь. Хотя вряд ли ему удастся что-то сделать – госпожа Шумилова весьма упрямая особа, – он откинулся назад и говорил, словно размышляя вслух: – Если нам удастся найти Антонио Скуратти, то его свидетельские показания прижмут ее к стенке, а ей вряд ли захочется провести лучшие годы в тюрьме – да еще в российской тюрьме. Н-да, если удастся, конечно. Возможно даже, что он по подложным документам перебрался в Россию и попытается скрыться там у сына или дочери – что ж, будем искать.

Скуратти действительно был в России, но не собирался искать помощи у своих родственников – он знал, что это бесполезно. Однако был человек, чьей помощью Антонио рассчитывал воспользоваться. Именно к этому человеку он направлялся вечером тридцать первого мая после того, как сошел с электрички в маленьком дачном поселке под Москвой.

В девять часов вечера, когда Виктория Пантелеймоновна Шумилова вернулась в свой дачный домик после прогулки с собаками, на окне в ее кухне зазвонил телефон. Она подняла трубку, но, естественно, не сумела узнать собеседника, пока тот не представился:

– Вика, ты, наверное, никогда не догадаешься, кто тебе звонит. Помнишь Антонио Скуратти, который когда-то в школе дарил тебе цветы?

От восторга у Виктории Пантелеймоновны даже дыхание перехватило.

– Тоник! Какими судьбами?

– Да вот такими. Честно говоря, я рассчитывал тебя повидать еще осенью – когда приезжал в Россию. Илья дал мне твой номер телефона, но я так и не смог дозвониться – у тебя никто никогда не берет трубку. Сейчас позвонил без всякой надежды, и – на тебе! – твой голос. Совсем не изменился.

– Да, Илюша сказал мне, что ты живешь в Германии и работаешь в банке. Вы с ним ведь какую-то даже совместную работу делали, да?

– Да, осенью. Сейчас вот в отпуске, приехал повидать сына и дочь – в ноябре так закопался, что даже не успел. Я ведь совсем одинок – родителей уже давно нет в живых, вторая жена умерла, детей у нас не было. Получилось так, что единственные родственники у меня в России. Знаешь, наверное, только когда стареешь, начинаешь ценить свое прошлое и понимать, что такое родная кровь.

– Да, родная кровь тянет, – сочувственно согласилась Виктория Пантелеймоновна. – Так когда же мы с тобой увидимся? Я, правда, сейчас редко бываю в Москве. Как вышла на пенсию, стала чувствовать себя там одиноко – все вокруг куда-то бегут, все чем-то заняты. Здесь другое дело – чистый воздух, покой, небо, никого не раздражаю. Даже как будто ощущаю себя частью природы.

– Я понимаю тебя, Вика, так понимаю! Знаю, что ты не в Москве и даже больше того – если не прогонишь незваного гостя, то через двадцать минут буду у тебя.

– Как?!

– Так вот – адрес твой у меня есть, и мне почему-то жутко захотелось тебя повидать.

– Ой, Тоник, конечно, я жду.

Она бросила трубку и, схватив половую щетку, заметалась по гостиной – в доме, куда гости заходят не очень часто, хозяева нередко оставляют уборку «на потом». Покрикивая на вертевшихся под ногами собак, торопливо вымела мусор, затем сбросила халат и, надев новое шелковое платье, с сокрушенным видом подошла к трюмо – в смотревшей на нее из зеркала шестидесятилетней женщине трудно было узнать семнадцатилетнюю Вику Воскобейникову, в которую когда-то был влюблен юный Антонио.

Припудрив мешки под глазами и складки возле губ, Виктория Пантелеймоновна еще раз оглядела себя с близкого расстояния и махнула рукой – время есть время, а за сорок с лишним лет, прошедших с момента их последней встречи, Антонио, несомненно, тоже достаточно изменился.

Она пригладила волосы щеткой и повела собак наверх в спальню – не всем гостям нравилась привычка ее любимцев постоянно вертеться рядом со столом и тереться о ноги сидящих, а многих просто пугало их вполне безобидное тявканье. Внизу в кухне остался лежать только Рекс – он был слишком стар, и ему тяжело было тащиться наверх.

– Рекс, место! – сказала ему Виктория Пантелеймоновна, и пес, глядя на нее умными слезящимися глазами, послушно улегся на коврик возле плиты.

«Скоро издохнет, наверное, – с досадой подумала она, – придется просить соседского сына, чтобы закопал, а он парень ушлый – наверняка меньше, чем за две бутылки водки копать яму и возиться с дохлой собакой не согласится. Вообще не знаю, зачем я согласилась его взять – терпеть не могу овчарок».

Рекс был старой служебной овчаркой и принадлежал приятельнице Виктории Пантелеймоновны – соседке по даче. Пес уже давно одряхлел, но хозяйка все никак не соглашалась его усыпить, говорила:

–  Сколько уж поживет – пусть столько и поживет, я его схороню. Он ведь еще с Ванечкой служил.

Ванечка, старший сын соседки, еще в конце восьмидесятых погиб на границе в Таджикистане. Зимой эта соседка, хозяйка Рекса, умерла от рака, а пес все жил и жил. Младший сын умершей попросил Викторию Пантелеймоновну до лета взять собаку к себе:

–  Мама не хотела Рекса усыплять – она этого пса еще десять лет назад в части слезно выпросила, когда брат погиб. Рекса тогда после ранения тоже усыпить хотели, а потом ей отдали. Пожалуйста, Виктория Пантелеймоновна, очень вас прошу – только до лета. Потом мы с детьми приедем на дачу, и его возьмем. Я вам платить буду.

Виктория Пантелеймоновна махнула рукой и согласилась – по ее подсчетам Рексу было около восемнадцати лет, и он должен был вот-вот отдать концы. Сын же приятельницы, сбыв собаку с рук, немедленно про нее забыл. Денег за кормление пса он, естественно, не платил, дачу матери вскоре продал и, как сообщили общие знакомые, на три года уехал с семьей заграницу.

Весной Виктория Пантелеймоновна хотела отвезти Рекса в лечебницу, чтобы усыпить, и попросила брата прислать машину. Однако обычно всегда послушный пес что-то почуял и в машину лезть отказался наотрез, а водитель Петр тащить огромного пса побоялся. Виктория Пантелеймоновна махнула рукой и решила подождать до лета – Рекс казался совсем слабым и даже не огрызался на ее веселых пуделей, когда те начинали его задирать.

–  На, Рексик, на, –  она кинула дремавшему псу кусочек колбаски, и тот долго и лениво жевал желтыми, но еще удивительно крепкими для его возраста зубами.

Забыв о Рексе, Виктория Пантелеймоновна начала торопливо готовить салат из свежих помидоров и только успела, расстелить на столе новую скатерть и достать бутылочку водки, как в дверь позвонил Скуратти.

Выглядел он неважно – бледный, с опухшими веками и помятым лицом. Какое-то время Виктория исподтишка внимательно изучала гостя и, в конце концов, решила, что время обошлось с ее бывшим школьным товарищем куда как менее благосклонно, чем с ней. От этой мысли ей стало проще и свободней, она перестала стесняться своей расплывшейся фигуры и сетки морщин вокруг глаз, а в голосе даже зазвучали кокетливые нотки:

– Садись, Тоник. Выпьем немного, закусим и вспомним нашу далекую молодость.

– Эх, Вика, Витюша, – Антонио опрокинул в рот стопку водки и, подцепив вилкой кусочек колбасы, сказал как раз то, что ей хотелось услышать: – А ты совсем не изменилась – тот же взгляд, те же волосы. Помнишь Есенина – «эти волосы взял я у ржи»? Это было и осталось про тебя. Неужели забыла?

Виктория рассмеялась смущенным грудным смехом – смехом женщины, получившей приятный, но незаслуженный комплимент.

– Что ты, Тоник, столько лет прошло, я уже старуха. А помнишь, как мы шли с тобой из школы и играли в «стихи»?

Была у них такая игра – один игрок читал наизусть стихотворение, а когда заканчивал, то сразу же должен был начать другой. Повторять прочитанное ранее было нельзя, и проигравшим считался тот, кто ничего не мог вспомнить, когда приходила его очередь.

– И надо же, как только ты не забыла! – покачал головой раскрасневшийся от выпитой водки Антонио. – Я вот тоже теперь вспоминаю. Помню, что мне приходилось везде выискивать новые стихи, чтобы не ударить перед тобой лицом в грязь – ведь у тебя была прекрасная память, ты знала кучу стихов!

– Да и ты тоже – где-то доставал Хлебникова и Мандельштама, а ведь это была середина пятидесятых.

– Маме приносили друзья, а я их потихоньку от нее переписывал и учил наизусть по ночам, чтобы на следующий день выйти победителем в нашем соревновании. И чтобы ты мною восхищалась.

– Да что ты, а я и не знала!

Хмель ударил в голову Антонио, и он неожиданно спросил:

– Помнишь, как ты  уговаривала Андрея поиграть с нами? А он с важным видом отказывался и презрительно морщил нос.

Виктория улыбнулась,

– Андрюша всегда был очень серьезным, он считал, что эти игры – недостойная его ерунда.

– Нет, Витюша, он никогда с нами не играл, просто потому, что совсем не знал стихов – у него отвратительная память, но он думал, что никто об этом не догадывается. Вообще он всегда выезжал на тебе и портил тебе жизнь – помнишь, как ты получала двойки на контрольных потому, что решала ему задачи, а себе не успевала?

От неприязни, неожиданно прозвучавшей в голосе Скуратти, Виктория слегка оторопела, не зная, обидеться ли ей за брата или посмеяться над тем, что ее старый приятель так серьезно возмущается столь давними событиями. В конце концов, она выбрала последнее.

– Что ты, Тоник, это было так давно! Сейчас уже не имеет значения, кто из нас с Андреем лучше решал в школе задачи и знал больше стихов. Моя жизнь прожита, я одинокая и никому не нужная пенсионерка, а мой брат – депутат, большой человек. И я, знаешь, этому рада, потому что вся эта суета и нервотрепки не для меня. Говорю же тебе: свежий воздух, лес, собаки – кажется, что мне никогда ничего больше и не нужно было в этой жизни. Ты-то сам как?

Почувствовав, что хмель рассеялся, и мысли работают четко, Скуратти решил, что пора начинать.

– У меня, Вика, все прекрасно! Я богат, у меня на счетах тридцать миллионов долларов.

– Тридцать миллионов! – ахнула она.

– Да. Единственно, что мне нужно – получить их. Видишь ли, меня ищут, мои счета находятся под наблюдением, поэтому, как только я объявлюсь в каком-нибудь уголке земного шара и захочу получить свои деньги, за меня немедленно возьмутся.

– Кто тебя ищет? – с испугом спросила Виктория. – Кто следит за твоими счетами? Полиция? Это что, «грязные» деньги?

Он ответил с резким смешком:

– Скажем, не совсем чистые. Но полиция не стала бы следить за движением денег на счетах, она бы их просто арестовала. Нет, люди, которые за мной следят, по всем меркам сами могут считаться преступниками, но это преступники такого масштаба, что перед ними пасует любая полиция. Поэтому я хочу, чтобы твой брат мне помог.

– Андрей? Но что он может сделать?

– У него огромные связи еще с советских времен, на него работают люди из ФСБ, и они найдут способ мне помочь. Естественно, я отблагодарю их и очень щедро. Да и твоему брату деньги не помешают – мне известно, что у него были средства, но он слишком увлекся, играя в свои политические игры, и все разбазарил. Зря – вместо него должны были платить другие. А старость не за горами, и у него молодая жена.

Виктория растерянно смотрела на своего старого школьного приятеля, и мысли ее разбегались в разные стороны.

– Не знаю, боюсь… боюсь, Андрей не станет тебе помогать – он столько раз говорил мне, что никогда не станет ввязываться в сомнительные аферы и рисковать своей репутацией. Он всегда был честным и принципиальным, ты же знаешь. Люди его уважают, ему доверяют – даже в наше время. Мой брат – удивительный человек. Поэтому я даже не знаю…

Она смущенно умолкла. Антонио встал, подойдя к окну, выглянул во двор, а потом плотно задернул занавески и вновь повернулся к ней.

– Одиннадцатый час, а еще совсем светло. Н-да, а у тебя здесь действительно очень тихо – ни души вокруг. Так на чем я остановился? Так вот, хочу тебе кое-что разъяснить, – мечтательные нотки в его голосе внезапно исчезли, тон стал жестким и даже угрожающим. – Знаешь, откуда у меня эти деньги? Их заплатила мне твоя невестка госпожа Шумилова за то, что я помог провернуть ей одну грандиозную аферу. Так что если меня схватят и заставят говорить, то она просто-напросто сядет в тюрьму. Видишь ли, я единственный свидетель.

– Лиля? – Виктория испугалась, но мысль о брате заставила ее выпрямиться, и пожать плечами: – А при чем здесь Андрюша? Ты его этим не испугаешь, он честный человек и не станет покрывать авантюры. И потом Илья с Лилианой уже практически разошелся, у него другая семья, сыну почти год. Думаю, их формальный развод – дело одного-двух месяцев.

– Вообще-то я так и полагал, – усмехнулся Скуратти и, засунув руку в глубокий карман своей легкой курточки, достал видеокассету, – у тебя есть видеомагнитофон?

– Да, конечно, рядом с тобой, – она настороженно указала подбородком на стоявшую в углу видеодвойку, – но что это?

– Это? – он с безразличным видом включил магнитофон, вставил кассету и лишь потом с улыбкой повернулся к Виктории. – Я думаю, это то, что заставит нашего честного Андрюшу стать более сговорчивым. Его любимая дочь Настя ведь замужем за сыном миллиардера Капри, так? Поэтому нехорошо будет, если этот короткометражный фильм попадет в Интернет, как ты думаешь?

Виктория в ужасе смотрела на экран и чувствовала, что голова у нее начинает трястись мелкой-мелкой дрожью. Язык отказывался повиноваться, но она все же смогла выдавить:

– Это… это… Не может быть, это монтаж, и я не верю.

– Что ты, Витюша, любой эксперт сразу определит, что это натуральные съемки. Да, кстати, это копия, а подлинник у моего компаньона – это я просто к тому, чтобы вы с Андрюшей не подумали, что можно меня убрать и на этом закончить все дело. Мой компаньон – мальчик шустрый, он медлить не будет, случись что со мной. Однако фильм приятный, и я, знаешь ли, каждый раз смотрю его с большим удовольствием. Твоя племянница удивительно похожа на тебя, и я жалею, что мы в свое время были замучены комплексами и всяческими моральными устоями. Нам с тобой могло бы быть не хуже, ты так не считаешь?

Пододвинув свой стул к застывшей, словно изваяние, Виктории, Антонио сел рядом с ней и погладил ее по плечу.

– Перестань! – она истерически взвизгнула и отодвинулась. – Что ты сейчас хочешь, зачем ты принес это сюда?

Антонио поднялся, встал перед ней, и в голосе его вновь зазвучал металл:

– Я ведь сказал: мне нужна помощь твоего брата. А для начала ты должна позвонить ему и попросить его приехать сюда – одного, без его друзей из ФСБ. Я хочу, чтобы он посмотрел этот фильм прямо сейчас.

– Сейчас? – пролепетала Виктория, вжимаясь всем телом в спинку стула и закинув голову, чтобы видеть лицо Антонио. – Но ведь уже поздно, скоро ночь!

– Брат может приехать, чтобы навестить любимую сестру, в любое время суток. Скажи ему, например, что у тебя подскочило давление, что тебе нужна помощь – ты забыла, сколько раз отказывалась от наших свиданий, не хотела идти в кино только потому, что нужно было помочь Андрюше выучить физику или разобраться с теоремой по геометрии? Долг платежом красен – просто скажи ему, что ты в нем нуждаешься. Неужели мне тебя нужно учить?

Виктория, несмотря на напряженность ситуации, не смогла сдержать улыбку:

– Неужели ты до сих пор, как ребенок, таишь обиду? Нет, Тоник, Андрей очень занят, он не поедет так просто ночью за город – в крайнем случае, попросит своего шофера приехать и отвезти меня к нему. Если хочешь, я завтра утром свяжусь с ним – все расскажу и передам твою просьбу.

Скуратти в ярости топнул ногой.

– Завтра – нет! Мне нужна помощь сегодня, сейчас, ясно? Завтра они выйдут на мой след, и будет уже поздно. Если твой любимый брат так просто не может откликнуться на твой зов, то звони сыну – пусть Илья поедет к дяде и за шкирку притащит его сюда. Звони немедленно, слышишь? Мне нужны помощь и защита!

Упоминание о сыне заставило Викторию вновь испуганно вздрогнуть.

– Нет, нет, ты можешь завтра выяснить отношения с Андреем – я устрою вам встречу, – но не надо трогать моего сына, он тут ни при чем. Я не стану звонить Илье, даже не проси.

– Виктория, – неожиданно спокойно сказал Антонио, – ты думаешь, я шучу? Я не шучу, моя дорогая, я в полном отчаянии, а отчаявшийся человек способен на все. Посмотри на меня, – она подняла голову, и в ее голубых глазах засветился ужас при виде появившегося в руках Скуратти пистолета, – у меня нет другого выхода, если ты сейчас не выполнишь того, что я велю, мне придется искать других путей спасения. Но тогда ты мне будешь уже не нужна и не только не нужна – ты станешь опасным свидетелем, которого мне придется убрать. Звони сыну, Виктория, не доводи меня до крайности.

Возможно, не достань он оружия, Виктория и согласилась бы, в конце концов, позвонить Илье, чтобы просить его приехать вместе с дядей к ней на дачу, но теперь в мозгу ее засело лишь одно: опасность и смерть не должны коснуться ее сына. И материнский инстинкт оказался сильнее страха. На миг она закрыла глаза, потом вновь открыла их и, жалобно всхлипнув, неожиданно заплакала:

– Я не могу ему позвонить. Пожалуйста, Тоник, не нужно! Пожалуйста!

Скуратти растерянно смотрел на нее, размышляя, что делать дальше. Единственная надежда у него была на бывшую школьную подругу, потому что приблизиться к депутату Воскобейникову иностранец, да еще путешествующий под чужим именем, мог только с ее помощью, и это Антонио прекрасно понимал. Разумеется, у него и в мыслях не было убивать Викторию, но ему просто необходимо было заставить ее выполнить его требование. Голос его стал ледяным:

– Что ж, Вика, мне очень жаль, но у меня нет другого выхода.

Дуло пистолета поднялось, и глаза Виктории расширились от ужаса. Откинувшись назад в кресле, она издала короткий сдавленный крик, лицо ее болезненно искривилось. Внезапно Скуратти услышал легкий шорох у себя за спиной и резко повернулся – с трудом переступая дрожащими от слабости лапами, в его сторону медленно двигался Рекс. Пес не издал ни звука, но глаза его неотрывно следили за державшей оружие рукой. При виде огромной, беззвучно надвигавшейся на него овчарки Антонио не выдержал – дернулся и нажал на курок.

Старый пес опередил человека всего на долю секунды – за мгновение до того, как пуля пробила ему сердце, мощные челюсти сомкнулись на горле врага с той силой, которую уходящая из тела жизнь вкладывает в последнее движение. Послышался хруст хрящей гортани, голова Антонио безвольно откинулась назад, и в его остекленевших глазах застыло выражение ужаса.

Когда Викторию Пантелеймоновну привел в себя дикий лай запертых наверху собак, в комнате было уже совсем темно. Держась за мебель и стараясь не смотреть на неподвижные тела человека и старого пса, она поднялась, добралась до лежавшего на окне сотового телефона и нащупала кнопку экстренного соединения с Андреем Пантелеймоновичем по мобильной связи – ее дрожащие руки вряд ли смогли бы в эту минуту набрать номер.

Разбуженный Воскобейников, еще не отошедший после дневного заседания комиссии фонда Капри, мало, что понял из ее бессвязного рассказа, но все же главное ему стало ясно: в доме его сестры лежит мертвый человек, угрожавший ей оружием, и этот человек – Антонио Скуратти.

– Поднимись наверх, запрись там до моего приезда со своими собаками и даже носа никуда не высовывай, – велел он и начал звонить Гордееву.

Спустя полтора часа приехавшие с Воскобейниковым люди осматривали холл и трупы, а Виктория Пантелеймоновна лежала наверху в своей спальне и горько рыдала. Брат сидел рядом, держал ее за руку, а Гордеев, неудобно устроившийся на стуле – его телеса свисали по обе стороны сидения, – уговаривал:

– Виктория Пантелеймоновна, пожалуйста! Успокойтесь и расскажите подробно все, как было – вернее, чего он от вас хотел. Пожалуйста, Виктория Пантелеймоновна!

– Вика, заканчивай истерику, тут не детский сад! – прикрикнул на сестру Воскобейников.

Виктория Пантелеймоновна постаралась взять себя в руки и начала было объяснять, но вдруг в глазах ее вновь мелькнул ужас, и она, умоляюще взглянув на брата, замолчала. Андрей Пантелеймонович понял – он бросил многозначительный взгляд на Феликса, и тот, еле заметно кивнув головой, сразу же поднялся:

– Извините, я спущусь на минуту – взгляну, как там мои ребята управляются.

Он никуда не спустился и, более того, даже не удосужился плотно прикрыть за собой дверь, а просто стоял снаружи и слушал, как Виктория Пантелеймоновна, рыдая, говорит брату:

– Андрюша, там в видаке кассета – в холле, внизу. Достань, достань ее поскорее, нельзя! Бога ради, нельзя, чтобы ее кто-то видел! Там… там Настя.

– Настя? – его глаза сузились, пальцы крепко стиснули запястье сестры.

– Она… она там с каким-то мальчишкой, они… Ах, Андрюша, Тоник сказал, что он или его напарник могут запустить это в Интернет, и что тогда будет? Андрюша!

Торопливо поднявшись, Воскобейников подошел к двери и, приоткрыв ее, тихо сказал слегка отпрянувшему Гордееву:

– Слышали, конечно? Распорядитесь, чтобы принесли сюда магнитофон вместе с кассетой – не вынимая ее.

Подтянутый крепкий мужчина принес видеодвойку и, включив прибор в сеть, бесшумно вышел из комнаты. Виктория Пантелеймоновна отвернулась к стене, чтобы не видеть того, что происходит на экране, и горько плакала:

– Он сказал, что это копия, а у его напарника тоже есть – оригинал.

– И где же этот напарник, что он говорил-то? – глазки Феликса внимательно ощупывали взглядом плачущую женщину. – Вспомните, Виктория Пантелеймоновна, он, может, сказал что-то важное – где напарника-то этого искать?

– Нет, я даже не помню. Кажется только, что это молодой парень не промах – он что-то говорил, но… нет, не помню, не помню! Это шантаж, Андрюша! Тот парень теперь может прийти с угрозами ко мне, к тебе, к Инге.

– Инга! Боже мой, Инга! – Андрей Пантелеймонович внезапно побледнел, проведя рукой по лбу, беспомощно посмотрел на Гордеева. – Она уже недели две или три сама не своя, несколько раз просила у меня крупные суммы денег. Как только я сразу не догадался – она ведь обычно так радуется покупкам, по десять раз мне о них рассказывает и показывает, а тут…

Феликс заскрипел стулом, и лицо у него внезапно стало напряженным.

– Сколько она попросила у вас за это время?

– Четыре тысячи долларов. И еще две тысячи у нее прежде были на счету. Я, конечно, готов бы дать ей и больше, но она так странно молчит в последнее время – ни слова о том, что купила, постоянно запирается у себя в комнате. Она теперь вообще ни с кем почти не разговаривает – целыми днями отвернется к стене и лежит. Я сначала полагал, что это осложнение после ангины, но теперь…

Гордеев задумчиво кивнул.

– Да, похоже на шантаж, – он повернулся к Виктории.– Вы, Виктория Пантелеймоновна, надеюсь, поедете с нами в Москву?

– Нет-нет! – она затрясла головой. – Я не могу оставить собак одних. Только… чтобы там внизу…

– Пусть остается, раз у нее бзик на этих собаках, – Андрей Пантелеймонович с досады чуть не плюнул.

– Мои люди уже все внизу убрали, все привели в порядок, и я на всякий случай оставлю тут своего человечка. Только, Виктория Пантелеймоновна, очень вас прошу: о том, что произошло…

– Нет, что вы, мне даже подумать об этом страшно будет, а не то, что говорить.

– Ладно, тогда оставайся, у меня нет времени разбираться с твоей дурью, – Андрей Пантелеймонович встал, и Гордеев поднялся следом за ним.

Что касается Феликса, то он предпочел бы поговорить с Ингой немедленно, однако, разумеется, и речи не могло быть о том, чтобы Воскобейников согласился обеспокоить свою «ненаглядную детку» среди ночи. Он велел Гордееву приехать к нему в семь утра и отправился домой.

 Однако, когда Андрей Пантелеймонович, ступая на цыпочках, вошел в спальню, Инга не спала. Увидев мужа, она села на кровати, глядя на него своими огромными темными глазами.

– Андрюша, что случилось? Нет, не качай головой, я же вижу!

Он прижал к себе жену и почувствовал, что она дрожит мелкой дрожью.

– Родная, почему ты вдруг так взволновалась? Да что бы ни случилось – не стоит так переживать. Единственное, о чем я прошу, это всегда и во всем мне доверяться – никогда и ничего не скрывай от меня, ладно? Я все пойму и все улажу.

От этих, казалось бы, таких простых слов Инга помертвела и вдруг обмякла в объятиях мужа. Испугавшись внезапной бледности, покрывшей лицо жены, он бережно опустил ее на подушку, короткими нежными поцелуями попытался согреть похолодевшие от ужаса губы.

– Андрюша, я… Там Настя, а я… Он показал мне, и я не знала, что делать…

По прекрасному лицу текли слезы стыда и отчаяния – Инга решила, что ему известны все подробности ее встреч с молодым шантажистом. Начни Андрей Пантелеймонович в эту минуту задавать жене вопросы, она тут же выложила бы ему всю правду. Однако муж, уверившись, что его предположение о шантаже оказалось верным, теперь больше всего был обеспокоен самочувствием своей «ненаглядной детки». Поэтому он погладил черноволосую головку и полным бесконечной любви голосом произнес:

– Детка, я уже примерно знаю, что тебя мучает, и что ты хочешь мне рассказать, но давай отложим это до утра – ты сейчас очень бледна. Утром приедет Гордеев – он тоже хочет тебя послушать.

– Гордеев? Нет, что ты, Андрюша, как ты можешь!– в глазах Инги мелькнул ужас, ее бледные щеки вспыхнули от стыда. – Я же от такого позору умру, я знаю, что тоже виновата, потому что должна была сразу же тебе рассказать, но ведь… Но ведь это личное! И потом, у Насти завтра выпускной экзамен по литературе, мне нужно в школу, я в родительском комитете.

Андрей Пантелеймонович лег рядом, нежно прижался к ней и интимно поцеловал в ухо, шепнув:

– В школу ты успеешь, и об остальном тоже не волнуйся. Это не личное дело, родная, это политика. Хотя, конечно, я понимаю твои чувства, мне самому все это крайне неприятно, но отложим разговор до утра, ладно? А сейчас иди ко мне и забудь обо всем.

Таким образом, он дал жене время прийти в себя, и в эту ночь она отвечала на ласку мужа со смутившей его страстностью – ему показалось, что Инге хочется чего-то большего, нежели то, что могут дать супружеские объятия. Она же к утру успокоилась совершенно, осознав, что Андрей Пантелеймонович не подозревает о ее близости с Мишей. Теперь ей меньше всего хотелось, чтобы люди Гордеева схватили шантажиста – ведь он мог все разболтать. Поэтому рано утром, когда приехал Феликс, ответы Инги на его вопросы были весьма сбивчивы и неопределенны.

– Я так и не понял, сколько же ему лет – молодой? – благодушно спросил Гордеев уже, наверное, в сотый раз.

Он, как всегда, был крайне вежлив и терпелив с Ингой, не показывая, насколько его раздражает ее глупость.

– Откуда же я знаю? – Инга судорожно вздохнула и заплакала. – Я так боялась на него смотреть, что даже не видела!

– Он хоть блондин, брюнет, шатен? Нам же надо за что-то уцепиться.

– Не знаю, не знаю! – она уткнулась в плечо мужа и разрыдалась. – Он мне показал этот мерзкий диск, и я… Я вообще чуть с ума не сошла.

– А где он его вам показал, вы помните?

Инга так зарыдала при этом простом вопросе, что Андрей Пантелеймонович укоризненно взглянул на Феликса и погладил ее по голове.

– Детка, успокойся, не надо так. Феликс только хочет знать, где ты смотрела диск. Он дал его тебе домой или показал где-то там?

Она немедленно воспользовалась подсказкой мужа:

– Да-да, он мне дал его домой и велел принести деньги. Я принесла на следующий день, а потом он велел принести еще. А потом еще.

Гордеев лишь пожал плечами и вздохнул от этого очередного доказательства безмерной тупости сидевшей перед ним прелестной женщины, а Воскобейников мягко сказал:

– Ну, как же так – ты носила ему деньги и просто так отдавала? Нужно было потребовать, чтобы он отдал тебе все эти материалы. Так ведь можно было бы ему платить до бесконечности. Ты что-нибудь сказала Насте?

– Нет, Андрюша, что ты, нет! Мне было так стыдно! И было так страшно! Ведь мог узнать Дональд, и получился бы страшный скандал!

– Если честно, то я бы с радостью вышвырнул ее из дома за подобные штучки. Развратная маленькая дрянь! Тебе не стоит из-за нее так переживать, – от ярости, неожиданно прорвавшейся в его голосе, Инга в ужасе ахнула:

– Что ты, Андрюша! Что ты говоришь! Это же наша дочь!

Гордеев заторопился разрядить обстановку. Он рассмеялся, и заплывшая жиром фигура его затряслась, заколыхалась.

– Эх, Андрей Пантелеймонович, сейчас молодежь вся такая пошла! И не стоит так расстраиваться – съемки старые, мало ли с кем Анастасия могла встречаться, молодой Капри ее о прошлых делах не допрашивал. Она отказывалась за него выходить, они сами настояли на браке, так что к нам никаких претензий.

Инга испуганно прижала руки к груди и покачала головой.

– Но там… там ведь есть, где отснято даже в этом году – у Насти короткая стрижка, она раньше так не стриглась.

– Что? – Воскобейников резко повернулся к Феликсу, но тот лишь пожал плечами.

– Ну, стало быть, у напарника есть продолжение – это уже похуже, – вновь колыхнув телом, он повернулся к Инге: – Где вы должны с ним встретиться?

– Я… я не знаю. Я просто езжу, везде хожу, а он ко мне подходит, когда я одна. Я ношу с собой деньги и сразу ему отдаю.

Гордеев на это лишь тяжело вздохнул.

– М-да. Однако хорошо было бы иметь его фоторобот – нам легче было бы следить.

Андрей Пантелеймонович посмотрел на жену:

– Родная, ты могла бы поехать с нами к специалисту и помочь ему составить фоторобот?

Инга посмотрела на часы и всплеснула руками.

–  Ой, уже десять! Настя к девяти ушла на экзамен, а я ее даже не проводила! Хорошо, я поеду с вами, только недолго – до двенадцати мне нужно быть в школе, у детей на экзамене перерыв, и родительский комитет кормит их завтраком.

Гордеев улыбнулся своей добродушной улыбкой.

–  Как прикажете.

Инга провела в лаборатории около двух часов, но фоторобот шантажиста, составленный с ее слов, едва ли мог помочь его выследить – с распечатки на мир уныло смотрело лицо мужчины лет сорока пяти с крючковатым носом и редкими, зачесанными назад волосами цвета блеклых листьев. Люди Гордеева немедленно отправились в магазины, где имела обыкновение бывать мадам Воскобейникова, но никто из персонала подобного человека вспомнить не мог. Через три часа Гордеев приехал к Андрею Пантелеймоновичу, чтобы сообщить о неудаче.

– К сожалению, мы не сможем обойтись без помощи вашей супруги, Андрей Пантелеймонович, она должна будет несколько раз объехать и обойти все свои излюбленные места – раз этот человек велел ей носить с собой деньги, то он в самое ближайшее время захочет с ней встретиться.

Воскобейников пожал плечами.

– Инга будет вести ту же жизнь, какую вела обычно, но я не могу запретить вашим людям за ней следить. Если вы изловите этого негодяя, то ваше счастье, но меня в данный момент это волнует не столь уж сильно.

Привычно колыхнувшись, Гордеев недоуменно раскрыл свои заплывшие жиром глазки.

– Мне казалось, что вся эта история может иметь самые серьезные последствия. Разве вы считаете иначе, Андрей Пантелеймонович?

Поднявшись и пройдясь по кабинету, Воскобейников остановился прямо перед расплывшимся в кресле Феликсом и заложил руки за спину.

– Я обдумал возможные последствия, – медленно произнес он, – но опасность не в том, о чем вы думаете. Нам нужно погасить скандал с деньгами Капри, и у нас есть такая возможность, пока его сын женат на этой стервозной девчонке. Заседание комиссии было прервано по его капризу, нужно ожидать дальнейшего. Знаете, Феликс, лично мне безразлично, что она вытворяет.

– Но если все это окажется в Интернете…

– Дональд не станет расторгать брак, даже если вся эта гадость окажется в Интернете – просто потому, что его привязанность к ней имеет характер болезни.

– Вы так уверены, Андрей Пантелеймонович? – в голосе Гордеева звучало сомнение. – Но старый Капри, однако…

– Капри обожает сына, ему наплевать на Интернет и на весь мир – его интересует лишь здоровье Дональда. Хуже другое – из-за этого мальчишки на кассете она, по-видимому, совсем потеряла голову и постоянно твердит о разводе. Нужно выяснить, кто он такой, и, думаю, вам удастся сделать так, чтобы он нам не мешал. Сделать это нужно в ближайшие дни – следите за ней, следите за домом ее подруги Лизы Трухиной, потому что они, скорей всего, встречаются там, больше она нигде не бывает.

– Да, вы правы, я так и сделаю.

Садясь в свою машину, Гордеев внезапно почувствовал, как сильно он устал за эти сутки. Ему хотелось откинуться на спинку машины и немного подремать, но внезапно зазвонивший телефон нарушил столь приятные планы – эксперт из лаборатории дактилоскопии подтвердил, что тело человека, которого загрызла собака на даче Виктории Пантелеймоновны Шумиловой, действительно принадлежит Антонио Скуратти.

Спустя полчаса за тысячи километров от Москвы секретарша Эванс сообщила своему боссу о гибели Скуратти и спросила, каковы будут его дальнейшие указания на этот счет.

– Соедините меня с Васнером, – подумав, велел он.

Голос ответившего Васнера звучал, как всегда, немного смущенно – даже органайзер не помог ему изжить въевшееся с корнем опасение забыть что-либо важное в разговоре с начальством.

– Да, сэр, – ответил он, торопливо выводя на экран компьютера всю информацию из своей электронной записной книжки и приводя себя в полную боевую готовность.

– Сейчас у вас все спокойно?

– Да, сэр, сейчас уже никаких проблем. Трех человек из тех, кто первого мая подстрекали людей вломиться на нашу территорию, из Умудска убрали, с остальными мэр Бобровский сумел договориться. Он воспользовался полезными советами, которые получил от депутата Воскобейникова, и жизнь в городе налаживается. Хотя, конечно, неизвестно, что в такой ситуации может случиться через день или два.

– Существуют какие-нибудь другие объективные препятствия для работы?

– Нет, сэр, электроэнергия подается без перебоев, снабжение вновь налажено.

– Тогда работайте в прежнем режиме. Теперь о субъективных моментах. Я учел то, что вы мне говорили об Агапове и его коллегах, но, к сожалению, тут ничего нельзя изменить – они не сделают больше того, что им дано, а других специалистов подобного уровня у нас пока нет. Так что пусть работают, я уверен, они делают все, что могут. В течение лета к вам поступит группа объектов, которыми они будут заниматься. Однако с объектами категории «С» должна работать только Маргарита Чемия, и по поводу них вы получите специальные указания. Как сейчас Маргарита – как ее здоровье? В марте вы говорили, что опасаетесь диабета.

– Да, сэр, потому что она очень сильно располнела. Разумеется, предложить ей сдать анализ крови на сахар я бы не посмел. К счастью, я ошибался. Она провела почти два месяца в Москве с сестрой, потом посетила Париж, Лондон, две недели отдыхала на побережье в Испании. В Париже и Лондоне разговаривала с известными кардиологами – консультировалась относительно своей сестры. Вернулась к нам несколько дней назад, и после отдыха выглядит намного лучше. Похудела, кажется, начала заботиться о своем здоровье и внешности – ежедневно принимает ванны на источниках. Пока она свободна, но много работает в лаборатории с животными.

–  Прекрасно. Как ее настроение?

–  О ее настроении, сэр, мне трудно судить – вы же знаете, какой у нее неровный характер. Наш психолог пытался с ней побеседовать, но она наотрез отказалась отвечать на какие-либо вопросы. Однако по ее отдельным фразам у психолога создалось впечатление, что Маргарита испытывает неудовлетворение своей работой. Впрочем, она сама говорила вам еще осенью, что хочет расторгнуть контракт.

– Я помню, – это прозвучало довольно резко. – Как ее сестра?

– Сэр, именно это вызывает у меня сильное беспокойство. Восемнадцатого мая ее сестру поместили в одну из московских кардиологических клиник, и состояние ее здоровья очень тяжелое. Мы оплатили консультацию кардиолога, который специально прилетал из Парижа осмотреть эту женщину, и даже предполагалось, что он проведет операцию – или на месте в Москве, или ее транспортируют во Францию. Однако его заключение и заключения русских врачей довольно пессимистичны – она не перенесет операции, у нее практически отказали печень и почки, поэтому…

– Маргарита знает? – резко прервал его собеседник.

– Сэр, врачи пока ничего не сообщили даже мужу ее сестры, – Васнер торопливо вывел курсор в нужное место, щелкнул мышкой и прочитал на экране высветившееся имя, – господину Шумилову. Маргарита же имеет информацию о здоровье сестры лишь от него. Поэтому она тоже ничего не знает – пока. Однако, мы имеем достоверную информацию о том, что, – снова щелчок и другое имя на экране, – Карине Чемия осталось жить считанные дни. Скажу вам честно, сэр: не знаю почему, но Маргарита теперь уже не та, какой была, например, год назад – тогда мы полностью могли рассчитывать на ее лояльность. Боюсь, что, узнав о смерти сестры, она может стать неуправляемой.

– Почему вы не доложили мне раньше? Учтите, что отказ Чемия работать может обернуться для нас катастрофой – заказ нами уже получен, и если мы не удовлетворим клиентов, которые платят нам миллиарды, последствия, думаю, вам ясны. Работа даже Агапова или, тем паче, людей Софии Костенко их не удовлетворит – это другой уровень, другие заказы. Вы поняли, Васнер? Если не найдете выхода, вы… будете мне уже не нужны.

–  Результаты обследования стали мне известны лишь вчера, сэр, –  ответил Васнер, пытаясь унять дрожь, охватившую все его тело, –  и я собирался связаться с вами, чтобы получить ваше одобрение относительно того, что собираюсь сделать.

–  Что вы предлагаете?

–  Я хочу полностью отключить лабораторию от внешней связи – Интернет, ретрансляторы мобильной связи, телефоны и даже телевидение. Технические возможности для этого у меня есть, а сотрудникам я скажу, что из-за забастовки связистов мы оказались лишенными контакта с внешним миром. Объясню, что в целях их безопасности им временно запрещено покидать базу.

– Однако вы можете перегнуть палку, Васнер, сколько так сможет продолжаться? Если ваши нейрохирурги будут лишены контакта с родными и возможности свободно передвигаться, они почувствуют себя пленниками и вообще могут отказаться работать – вы имеете дело не с рабами.

– Сэр, я очень быстро налажу почтовую связь – думаю, это успокоит медиков. А если за каждый день подобных неудобств им будет выплачена солидная компенсация, они будут только рады, если информационная блокада продлится подольше. Вы не станете возражать?

– Не стану, если результат будет положителен.

– Чемия будет регулярно получать письменные сообщения о здоровье сестры от своего зятя, это мы устроим. За это время она выполнит ту работу, которая от нее требуется.

– Тогда начинайте.

– Наши службы начнут работы по отключению связи прямо сейчас, сэр, а через час я объявлю персоналу об информационной блокаде. Будут еще какие-то распоряжения по поводу Маргариты Чемия, сэр?

– Да, я хочу с ней поговорить. Но разговор этот сугубо конфиденциальный. Попросите Маргариту пройти в комнату видеосвязи – моя секретарша с ней сейчас свяжется. Сразу после нашего разговора можете начинать информационную блокаду.

Это означало, что тема разговора Васнера не касается, и что шеф хочет не только поговорить с Маргаритой, но и увидеть ее лицо.

Они смотрели друг на друга, разделенные тысячами километров – человек в непроницаемых черных очках и стройная рыжеволосая женщина с тонко очерченным лицом и ледяным взглядом чуть прищуренных зеленых глаз.

– Я вас слушаю, сэр, – произнесла она ровным, ничего не выражающим голосом.

– Мадам, вы прекрасно выглядите, я рад, что вы хорошо отдохнули после той работы, которую выполнили этой зимой. Рад также за вашу сестру – мне только что сообщили, что она чувствует себя намного лучше. По нашей просьбе французский профессор приезжал в Москву, чтобы ее осмотреть, и остался удовлетворен. Осенью он предполагает ее оперировать, мы все надеемся, что операция пройдет успешно.

Маргарита вскинула голову, и лицо ее сначала вспыхнуло, потом побледнело.

– Я не знала, что мою сестру консультировал специалист из Франции – ее муж мне ничего не сообщил. Знаю только, что ее госпитализировали, и она лежит под капельницей.

В голосе ее звучала тревога, и шеф, кивнув, спокойно подтвердил:

– Да-да, понимаю вашу тревогу. За здоровьем вашей сестры внимательно следят, мадам, нам известно, как она вам дорога. Так что вы можете спокойно работать, и, думаю, Маргарита, что наше дальнейшее сотрудничество будет не менее плодотворным, чем прежде. Сейчас мне хотелось бы получить от вас небольшую консультацию по одному деликатному вопросу.

– Да, сэр, – лицо ее вновь стало каменным.

– Предположим, вашим пациентом станет специалист – человек, который способен совершать сложнейшие банковские махинации, умеет пользоваться современными программами и владеет закрытой и очень важной информацией. Меня интересует, утратит ли этот человек какую-то часть своих навыков после операции на миндалевидном комплексе?

– Сэр, – ледяным голосом возразила Маргарита, – утрата навыков, о которых вы говорите, может быть вызвана не кристаллами ликворина в области миндалевидного комплекса, а неточной работой хирурга. Все зависит от того, кто будет оперировать.

– В таком случае, Маргарита, я бы хотел, чтобы операцию провели именно вы. Я буду откровенен с вами: это некая дама, которая начала выходить из-под нашего контроля, и которую вы очень хорошо знаете – Лилиана Шумилова. Кстати, эта женщина доставила немало неприятностей и вашей сестре.

– Шумилова?! Вы хотите, чтобы я ее прооперировала? – она даже слегка подалась вперед от изумления.

– А почему бы и нет? Операция, которую вы сделали в прошлом году доктору Эпштейну, прошла успешно – он продолжает работать на своей фирме, читает лекции в университете, и никто ни о чем не подозревает. Нам же он готов помочь всегда и в любой момент – мои люди неоднократно обращались к нему за консультацией.

Взгляд Маргариты стал угрюмым.

– Что ж, сэр, я работаю на вас и должна выполнять ваши указания.

– Как только появится возможность, ее к вам доставят. До свидания, мадам, я дам указания психологам подготовить диск.

По уже отработанной технологии диск с материалом, воздействующим на подсознание во время операции, и синтезированным голосом, «запускающим» спрятанную в контуре идею фикс, обычно составлялся группой опытных психологов. Сам хирург не должен был знать, на какую задачу ориентируют оперируемый им «объект» – считалось, что это позволит избежать у специалистов появления излишних вопросов и сомнений морального плана.

Отключившись от связи, Маргарита какое-то время сидела, закрыв глаза и раздумывая о только что состоявшейся беседе, но внезапно подняла голову, и губы ее, искривила недобрая усмешка.

«Диск! Они подготовят диск! Нет, господа, ваши банковские махинации меня очень мало волнуют, если уж вы отдаете в мои руки Лилиану Шумилову, то для этой цели я сама подготовлю диск и именно такой, какой нужен мне – пусть исправит то зло, что причинила Карине и… и… »

Она плотно сжала рот, даже мысленно боясь произнести имя Антона Муромцева.

Глава двенадцатая

После отъезда из Москвы Дима звонил Лизе каждый день, и всякий раз ему казалось, что голос ее звучит устало и невесело. Он начинал допытываться, в чем причина, по десять раз задавая одни и те же вопросы. В конце концов, даже мать на него рассердилась:

– Что ты хочешь от девочки – она готовится к выпускным экзаменам и, естественно, нервничает. Если ты всегда будешь так назойлив, она сбежит от тебя через год после свадьбы. Лучше пройдись по магазинам, купи подарок для своей невесты, ты уже решил, что купишь? Нет? Так думай! Кольца, конечно, вы будете покупать в России, но отсюда ты должен ей привезти дорогой и изысканный подарок – такой, который подчеркнул бы твою любовь и твой тонкий вкус. А к вечеру я освобожусь, и мы с тобой поедем к антиквару, нужно выбрать что-нибудь для вашего нового дома – нечто, придающее ему блеск и неповторимость. Да, кстати, вы уже определились окончательно, где будете жить – у нее или у нас?

– Не знаю, мама, какая разница, – уныло ответил сын, – будем то там, то тут – ведь родители Лизы в Москве не живут, вы тоже еще нескоро вернетесь.

Мать возмущенно всплеснула руками.

– Да как же так! Вы должны были это давно продумать, решить, каков будет внутренний интерьер квартиры, ее дизайн. Дорогой мой, тебе всего ничего осталось до окончания университета, через год или даже раньше нужно будет думать о карьере, и уже теперь следует принимать у себя дома тех, кто в будущем может оказаться полезен.

– Мама, мы пока просто хотим пожить вместе, понимаешь? Без гостей и без карьеры. Я вообще не понимаю, зачем ты заставила меня приехать в Лиссабон – мне уже от этих подарков и дизайна хочется выть. Зачем ты столько всего накупила?

Действительно, половина гостиной небольшой лиссабонской квартиры его родителей была заставлена коробками. Дима хотел было открыть одну из них, чтобы увидеть содержимое, но мать не позволила. Все – фарфоровые сервизы и статуэтки, картины, портьеры из шелка, гардины ручной работы – было упаковано и готово к отправке в Москву. В ответ на возмущение Димы мать с тонкой улыбкой покачала головой.

– Милый, я понимаю, что для тебя в твоем возрасте и на данном этапе важен лишь сегодняшний день, но мне приходится думать также и о твоем будущем, а оно не за горами. Твой выбор я одобряю – такая девушка, как Лиза, вполне достойна быть женой дипломата. Ее дед, старый Тэкеле, хорошо известен среди местных бизнесменов. Говорят, – она слегка понизила голос, – у старика куча детей и внуков, но он обожает Лизу и завещает ей чуть ли не половину своего состояния.

Дима поморщился.

– Чихать я хотел на состояние этого старика!

Мать его реплику проигнорировала.

– Тэкеле уехал из Лиссабона за день до твоего приезда, – продолжала она, – ждал тебя, мы даже получили от него приглашение – хотел познакомиться с тобой и с нами. Потом вдруг что-то случилось, и его вызвали в Германию к родителям Лизы.

– Не велика беда – познакомимся на нашей свадьбе.

– Разумеется, познакомитесь, дело не в этом, сейчас меня больше волнуют подарки. Нам с твоим отцом не хочется выглядеть нищими перед этим богатым негром, да и на твоей будущей жизни это может отразиться – муж должен быть материально обеспечен не хуже жены, иначе она всю жизнь будет его попрекать и ставить это ему в вину.

– Тогда я прямо сейчас сделаю шоп-тур, ладно, ма? – Дима изо всех сил постарался изобразить оживление, поскольку был порядком утомлен нравоучениями матери и тем стилем, каким она обычно выражалась.

– Конечно, милый, конечно.

Он прошелся по центру города, ничего не купил и решил сходить в Национальный музей старинного искусства. Там продавались шкатулки, имеющие форму дольменов – каменных гробниц времен неолита. Диме они совсем не нравились, но он надеялся, что его матери они покажутся именно тем «дорогим и изысканным», что подчеркнет его «тонкий вкус» и позволит соблюсти семейную гордость перед лицом «старого негра» Лоренса Тэкеле. Кроме того, Лиза просила его поискать диски с записями древних песен – вильянсикуш, жанейраш и майаш. Она хотела купить их еще летом, когда гостила у деда, но не успела из-за их поспешного отъезда в Германию.

Был первый день лета, и на улицах Лиссабона стояла жара. Когда Дима подошел к небольшому магазину, где продавались диски, его рубашка взмокла от пота, и он пожалел, что так рано вышел из дома – следовало подождать, пока на город опустится вечерняя прохлада. Нужных записей в магазине не было, но продавец оказался довольно шустрым малым и попытался всучить «молодому сеньору» сборник «Цветы музыки» Коэлью и диск, на коробке которого был наклеен портрет молодого человека в черной рамке. Лицо почему-то показалось Диме странно знакомым, и проныра-продавец немедленно заметил интерес, с каким покупатель разглядывал фотографию.

– Молодой сеньор не знаком с этой рок группой? Они были из Порту. Да, жаль, конечно, что им удалось записать всего два или три диска – они неплохо пели, и эта запись в своем роде раритет. Если молодой сеньор не хочет «Цветы любви», то могу продать этот диск – совсем недорого.

– И что с ними стало теперь? – поинтересовался Дима, вертя в руках коробку с портретом.

– Их никого уже нет в живых, сеньор. Педро Хуарес, который основал группу, – это его портрет – умер всего месяц назад. Он был последний.

– Педро Хуарес? – и тут Дима вспомнил – конечно же та фотография в альбоме Лизы, что она ему однажды показала. – А отчего он умер?

– О, сеньор, я лично знал Педро – он происходил из прекрасной семьи, был красивым парнем, очень красивым, и по фотографии это видно. Говорили даже, что Хуаресы королевской крови. А умер он плохо, очень плохо – у него был СПИД, и от этого развился рак кожи. Врачи ничего не могли поделать – он сгорел, как свеча.

Дима заплатил за диск с портретом и, сунув его в карман, вышел из магазина. Солнце пекло нещадно, но он уже этого не чувствовал – его бил озноб, и леденящий холод сковывал от корней волос до кончиков пальцев ног.

«Лиза… она ведь терпеть не может презервативов – говорит, что они притупляют ощущения. Но почему я вдруг решил, что у нее что-то было с этим Педро – просто похвасталась знакомством с музыкантом. Или… не просто похвасталась? Только я же сдавал анализ на СПИД – в клинике Муромцева. Он тогда говорил что-то о «периоде окна», но ведь я и потом сдавал – эта девчонка из клиники притащилась ко мне домой и чуть ли не насильно заставила сдать кровь. Если бы что-то было, мне сообщили бы! Нет, конечно же, я здоров и Лиза тоже. Боже мой, я должен ей немедленно позвонить и сказать!»

Дима сунул руку в карман и понял, что его не обошел вниманием кто-то из местных карманников – мобильника как не бывало. Впрочем, здесь на каждом шагу были таксофоны, и уже минут через десять ему удалось негнущимися пальцами набрать номер домашнего телефона Лизы. Гудки в трубке шли долгие и длинные, но только после пятого он вспомнил, что нынче первое июня, и Лиза теперь пишет выпускной экзамен по литературе. От этой простой мысли ему почему-то стало легче.

«Пусть даже самое страшное, но ведь мы с ней будем вместе! Интересно, у кого организм окажется крепче, и кто из нас первый… уйдет? Если это буду я, то попрошу ее взять меня за руку и держать до самого конца. И еще попрошу прочесть что-нибудь из Ахматовой – она любит Ахматову, ей будет приятно»

Потом вспыхнула злость на самого себя – за подобные мысли. Скорей всего, это совсем не тот Педро, чья фотография лежит у нее в альбоме – от жары черт знает, что лезет в голову. Успокоившись, Дима поехал домой. Через два часа он, наконец, дозвонился до Лизы и, едва услышал ее голос, как все тревоги разом позабылись.

– Устала, Лизонька? Какую тему выбрала?

– Лирику. Шесть часов анализировала Тютчева, обалдела до чертиков – аж ежики в глазах бегают. Литераторша ругалась, сказала, что я эту тему не раскрою, а я чего-то с ходу завелась, поспорила с ней на пять баксов. Директриса проходила мимо, услышала, как я выступаю, и начала: «Сейчас мы тебя, Трухина, за хамство удалим с экзамена – есть определенные нормы поведения». И так далее, и тому подобное. Короче, трояк, наверное, влепят, а больше мне и не надо.

– Ладно, не расстраивайся так, ничего страшного.

– Да чихать я на них на всех хотела! Еще расстраиваться из-за них!

Она действительно сорвалась на экзамене и начала ни с того ни с сего хамить. Дело было так: молоденькая учительница по литературе, работавшая в школе первый год, посоветовала ей взять тему полегче, а Лиза громко и вызывающе ей ответила:

– Почему вы решили, что Тютчев для меня труден – из-за того, что вы его с нами не прорабатывали по программе? Так знаете ли, я ведь читаю не только то, что вы нам давали – вы нам многого не давали, и сами, наверное, не все читали. Спорим на пять баксов, что я напишу?

Это было нелепо, учительница растерялась и покраснела, директриса сделала Лизе замечание, даже Артем Ярцев громко и укоризненно прошептал:

– Лизок! Ты, видно, давно валерьянки не пила.

Одноклассники, сидевшие за другими столами, тоже со всех сторон начали на Лизу шикать:

– Угомонись, Лизка!

– Слушай, не устраивай концерта, а?

– Не дури, Лизка, бери Толстого!

Только Настя, решившая писать сочинение по романам «Живые и мертвые» и «Солдатами не рождаются», не отреагировала на выходку подруги и, отвернувшись, уткнулась носом в лежавшую перед ней книгу Симонова.

 С той минуты, как она вышла из квартиры Лизы, оставив ту стоять в обнимку с Алешей, словно что-то разом оборвалось в их многолетней дружбе. Встретившись до начала экзамена, они лишь обменялись еле заметными кивками – конце концов, открытой ссоры не было, – но не сказали друг другу ни слова. Лиза не считала себя виновной – Настя сама сделала свой выбор. Но обеим было тяжело и невыносимо грустно. Не сиди Настя так прямо и безразлично, Лиза, может, успокоилась бы и вняла совету учительницы – у нее были припасены отличные шпаргалки по Пушкину и Толстому. Теперь же она заупрямилась:

– Буду писать лирику, не имеете права меня принуждать!

Литераторша, махнув рукой, поспешила в кабинет, где сидели претенденты на золотую медаль – староста Лена и два ученика из параллельного класса. Их посадили писать отдельно от других, и возле них все время суетились преподаватели –  подсказывали, советовали, исправляли.

Экзамен был рассчитан на шесть часов, ближе к полудню сделали перерыв, ребятам принесли бутерброды с чаем и соком, а уже к часу многие ученики, добросовестно «перекатав» свои темы со шпаргалок, начали сдавать работы. В третьем часу в зале оставалось всего несколько человек, среди них Лиза, завозившаяся с «лирикой», и Настя, которая вдруг в самом конце испугалась, что не раскрыла темы – ведь книги Симонова были посвящены войне, а она почему-то от войны отвлеклась и начала рассуждать о единстве настоящего и прошлого.

В конце концов, махнув на все рукой, Настя понесла сдавать сочинение и у учительского стола чуть не столкнулась с Лизой – та подошла с другой стороны, и они положили тетради в общую стопку почти одновременно.

– Как? – спросила Лиза, отведя глаза в сторону.

– Нормально, – Настя слегка пожала плечами и вскинула голову.

К ним подошла Инга, помогавшая на экзамене кормить учеников.

– Девочки, вы все? Ой, бедные, как устали, наверное. Лиза, ты не хочешь поехать к нам? Ты у нас уже сто лет, наверное, не была.

Лиза вежливо улыбнулась.

– Нет, спасибо, тетя Инга, мне нужно ехать домой – должны позвонить, а у меня мобильник разрядился.

– Да? Ну что ж, жалко – муж тоже спрашивал, почему ты так давно к нам не приезжаешь. Заходи как-нибудь.

– Спасибо, обязательно, – повернувшись на каблучках, Лиза побежала к выходу, а Настя посмотрела на мать с некоторым удивлением – Андрей Пантелеймонович никогда не изъявлял особого желания видеть у себя дома друзей дочери, а уж Лизу-то он вообще не выносил. Тем не менее, Инга пригласила Лизу именно по совету мужа, и он был сильно разочарован, когда жена, после экзамена приехав с Настей из школы, на его осторожный вопрос о Лизе равнодушно ответила:

– Нет, Андрюша, я ее не привезла – она ждала какого-то звонка. И вообще у меня уже сил нет – с утра у твоего Гордеева, потом на экзамене. И Настя тоже устала. Представь себе – шесть часов писать это сочинение! Мы с родителями столько суетились – ребят нужно покормить, учителям тоже угощение поставить, и цветов на столах оказалось мало. Мы с Петром даже быстренько съездили на рынок – купили еще пять букетов. Потом я забежала в универсам за вином – учителям в трех кабинетах накрыли, на все столы не хватило. Ох!

Голос Инги внезапно задрожал – она вспомнила, что нынче в универмаге видела Мишу. Тот направился было к ней, но потом заметил выражение панического ужаса на ее лице и, скорей всего, сообразил, что за его жертвой наблюдают. Замедлив шаг почти рядом с Ингой, он с равнодушным видом повернулся и смешался с толпой других покупателей. Андрей Пантелеймонович, заметив волнение жены, ласково провел рукой по ее волосам.

– Очень устала, родная?

– Ничего, не я одна, все родители сегодня постарались. Мать Темы Ярцева такой торт испекла – в полстола. Конечно, хочется учителям сделать приятное, но с другой стороны мы им от нашего класса и без того много подарков надарили – директору видеокамеру, классной руководительнице золотую цепочку на шею и другим тоже наборы всякие. А нам потом передали, что они все равно недовольны. Когда я училась, мы никаких подарков вообще не делали, –  она говорила торопливо и громко, чтобы муж не догадался о причине ее волнения.

Андрей Пантелеймонович прикоснулся губами к ее виску.

– Не бери себе в голову, детка, пойди и отдохни. Учителя думают, они слишком мало получают, поэтому им все обязаны. Можно подумать, я не работаю и не получаю ту же самую зарплату.

– Андрюша, – она уткнулась носом в плечо мужа и неожиданно вся затряслась, –  а что с этим… с этим, который….

–  Не волнуйся, милая, – он успокаивающе водил ладонью вверх и вниз по ее вздрагивающей спине, – тебя теперь будут постоянно охранять, если он подойдет к тебе, его сразу схватят.

–  Ой, нет, я боюсь!

Инга пришла в ужас и задрожала еще сильнее – теперь она смертельно боялась, как бы при следующем ее столкновении с молодым шантажистом его действительно не схватили. Разумеется, Андрей Пантелеймонович не мог знать, чем вызвана нервозность его жены.

– Все, родная, забудь и ни о чем не думай. Выпей настойку, дай, я тебе накапаю.

Когда Инга ушла к себе, Андрей Пантелеймонович, взглянув на часы, и ему вдруг захотелось прямо сейчас побыть с ней. Как нелепо – у него все чаще стало пробуждаться желание именно в это время, часов в пять-шесть, а после девяти вечера уже неудержимо тянет в сон. Из-за этого они все реже занимаются любовью – во второй половине дня Инга обычно ездит в свой клуб, бегает по магазинам или встречается с подругами. Но сейчас она дома и наверняка ляжет в постель – после этих капель ей всегда хочется поспать. Представив себе жену – прелестную, трепещущую, полусонную от настойки, он нежно улыбнулся и, направившись в спальню, по дороге вытащил из кармана мобильный телефон, чтобы отключить. Пропади пропадом все дела, но сейчас они будут с Ингой, и никто в целом мире им больше не нужен! Палец уже коснулся заветной кнопки, но в этот момент мобильник заверещал, и когда Андрей Пантелеймонович взглянул на определитель номера, от его желания не осталось и следа.

–  Здравствуйте, господин Воскобейников, –  приветливо сказал Кейвор, секретарь Бертрама Капри, –  вчера заседание комиссии было прервано. Господину Бертраму Капри это стало известно, он приносит свои извинения, и мне поручено узнать, на какой день вам было бы удобно назначить новое заседание.

Андрей Пантелеймонович кашлянул, чтобы придать своему голосу солидное звучание.

–  На какой день… гм… следующая неделя у меня полностью занята. Ориентировочно через неделю или две. Я выберу день и согласую это с господином Ючкиным и госпожой Шумиловой. Позвоните мне на той неделе, я уже смогу сказать точно.

Ему послышался смешок на другом конце провода – такой тихий, впрочем, что его можно было и не заметить. Очень вежливо Кейвор ответил:

–  Как вам будет угодно, господин депутат. Однако у господина Капри неожиданно появились дополнительные вопросы относительно компании «Умудия холдинг», не могли бы вы прямо сейчас на них ответить?

Воскобейников похолодел и почувствовал, что душа у него в буквальном смысле ушла в пятки, потому что ноги вдруг затряслись, словно через них пропустили электрический ток, но тон его оставался по-прежнему важным и бархатистым:

–  Если смогу, то с удовольствием отвечу на все вопросы господина Капри. Хотя я никак непричастен к финансовым делам холдинга, но не снимаю с себя ответственности. Хочу заверить, что в ближайшее время мы придем к соглашению с госпожой Шумиловой и во всем разберемся.

–  С госпожой Шумиловой? – удивился Кейвор. – Да, вспоминаю – там какие-то поставки оборудования и прочее. Нет, господина Бертрама Капри это не интересует, с этим разберется комиссия фонда, он встревожен другим. Нам совсем недавно стало известно, что госпожа Шумилова подала в отставку, и теперь пост президента занимает господин Керимов.

Воскобейников искренне удивился, ощутив, впрочем, некоторое облегчение, когда понял, что речь идет не об украденных Лилианой деньгах.

–  Не понимаю, перестановки в руководстве – внутреннее дело холдинга. Почему это беспокоит господина Капри?

–  Дело в том, что проект от имени умудского народа был представлен вами, уважаемым политиком, известным своей честностью, и руководством холдинга в лице госпожи Шумиловой и господина Ючкина. Они неплохо себя зарекомендовали в деловых кругах, а безупречность репутации конкурсантов, была основным условием конкурса, иначе жюри вообще не допустило бы ваш проект к рассмотрению – господин Капри не может иметь дела с сомнительными людьми. Однако теперь госпожа Шумилова передала все свои дела господину Керимову, и юридически он является ее правопреемником. Фонд Капри с господином Керимовым сотрудничать не может.

Андрей Пантелеймонович пришел в крайнее замешательство.

–  Что мне сказать? Я плохо знаю, господина Керимова. Наверное, у него, как у всех нас, есть недостатки. Мне известно лишь, что он – крупный коммерсант и полезный для региона человек. В любом случае я не могу влиять на внутренние дела холдинга.

–  Мы связались с бывшей корреспонденткой газеты «Умудские новости» госпожой Ларисой Чуевой и имели с ней продолжительную беседу. В частности, она сообщила, что еще во время вашей избирательной кампании представила вам информацию, связанную с преступной деятельностью господина Керимова.

Это был удар ниже пояса, и Андрею Пантелеймоновичу не сразу даже удалось собраться с силами, но все же он сумел ответить:

–  Да, конечно, я передал все материалы в прокуратуру. Однако следствие не нашло состава преступления.

–  Разумеется, –  весело согласился Кейвор, –  иначе господин Керимов давно был бы за решеткой. Однако, чтобы обелить репутацию господина Керимова, этого недостаточно. Во избежание щекотливой ситуации господин Капри хочет, чтобы результаты следствия стали достоянием гласности. У вас в России ведь тоже теперь уважают гласность, не так ли? Поскольку рассказом госпожи Чуевой об использовании на алмазных рудниках наемных рабочих из Средней Азии заинтересовались правозащитники, нельзя ли организовать пресс-конференцию с новым президентом холдинга?

–  Я…постараюсь, –  буркнул вконец обессилевший депутат. 

Закончив разговор с секретарем миллиардера, Воскобейников немедленно попытался связаться с Гордеевым, но один из контактных телефонов последнего был выключен, а на другом автоответчик вежливо попросил оставить сообщение или подождать, пока абонент освободится и сам свяжется со звонившим.

«С бабой он что ли? – раздраженно отшвырнув мобильник, подумал депутат. – Отключил, скотина, отдыхает. Эх, выключил бы я свой телефон секундой раньше! Теперь уже и желание все пропало»

Андрею Пантелеймоновичу самому стало смешно от этих мыслей – всякая чушь в голову лезет, совсем поглупел от государственных дел, но, как говорится, у кого что болит.

Полковник ФСБ Феликс Гордеев находился в маленькой квартире старого дома на Арбате, в которой еще с двадцатых годов сотрудники спецслужб назначали встречи сексотам. Сидевший перед ним человек к спецслужбам никакого отношения не имел, за час до того он позвонил Гордееву, представился американским гражданином Эдди Гаррисоном и просил уделить ему время для приватной беседы. Из-за того, что Гаррисон звонил на мобильный телефон, номер которого мало кто знал, полковник согласился немедленно. И теперь, сидя перед Гордеевым, американец говорил:

–  Господин Гордеев, я только что прилетел в Москву по поручению мистера Бертрама Капри. Нам известно, что вы умный человек. Я уполномочен сделать вам деловое предложение, поскольку у нас есть информация, что вы, помимо прочего, еще и деловой человек. Сразу скажу, что предложение это не имеет никакого отношения к государственным секретам. И это не вербовка. Мы знаем, где и на кого вы работаете, но это нас не интересует. Господина Капри вообще не интересует политика, он простой человек, любящий отец, и его больше всего на свете волнует благополучие его сына. Вы разрешите мне продолжать?

Он умолк и выжидательно смотрел на ничего не выражавшее лицо Гордеева. Какое-то время тот молчал, разглядывая собеседника блестящими маленькими глазами, почти скрытыми в складках жирного лица, потом кивнул.

–  Продолжайте.

–  Вы близко и давно связаны с семьей депутата Воскобейникова, поэтому сразу будем говорить откровенно. Вам известно, что Дональд Капри любит его дочь и даже официально женат на ней, хотя Анастасия настаивает на разводе, а сейчас ушла от него и живет в родительском доме. Вчера между ними произошло недоразумение, и вечером Дональд звонил ей, чтобы извиниться, но она отказалась подойти к телефону и просила передать, что не хочет его больше видеть. После этого Дональд заперся у себя в комнате и никого к себе не допускает. Господин Бертрам Капри сильно встревожен. Он уже немало заплатил за эту девочку и готов заплатить еще – тому, кто поможет его сыну. Любым способом. Что вы на это скажете, господин Гордеев?

Феликс подумал и покачал головой.

– Я предпочитаю конкретный разговор, – медленно сказал он, – разумеется, есть медикаментозные способы, чтобы воздействовать на психику и контролировать поведение. Кажется, один из них вы уже пробовали, и это не принесло результатов, а превращать девчонку в зомби… Думаю, мистера Дональда это не устроит.

– Разумеется, нет.

– Еще одно, – продолжал Гордеев, – буквально вчера мне в руки попала видеокассета, на которой эта маленькая шлюшка, пардон, миссис Капри, занимается сексом с каким-то мальчишкой. Может быть, если продемонстрировать этот шедевр молодому Капри, он излечится от своих чувств к ней?

Гаррисон тяжело вздохнул.

– Нет, это только усугубило бы его состояние. Хотя господин Бертрам Капри и подозревает нечто подобное, она с самого начала ему говорила. Кто тот человек?

– Пока мы не выяснили. Однако скоро выясним. Может быть, если устранить предмет ее страсти, она изменит отношение к своему… законному мужу.

– Возможно. Раз вы предпочитаете конкретный разговор, то согласились бы взять на себя эту работу?

– Сколько?

– Как только вы дадите согласие работать на господина Капри, на ваше имя будет открыт счет в любом банке, который вы укажете. Скажем, на два миллиона долларов – для оплаты текущих расходов. Ваше вознаграждение, естественно, сюда не входит.

Лицо Гордеева оставалось бесстрастным.

– Согласен, – почти равнодушно ответил он, – на первых порах этого достаточно, а о вознаграждении поговорим, когда будет результат. Как только получу деньги на расходы, начну работать.

– Укажите банк и реквизиты, – американец слегка поклонился, – деньги поступят в течение двух часов.

Проводив Гаррисона, Гордеев позвонил Андрею Пантелеймоновичу – спустя двадцать минут после того, как тот в последний раз пытался к нему дозвониться. Депутат, едва сдерживая раздражение, бросил:

– Вы мне нужны, Феликс, приезжайте в мой офис, – он слишком долго нервничал, поэтому не сумел сдержаться и в сердцах задал полковнику ФСБ не совсем тактичный вопрос: – И где только вас черт носит?

– Ну, скажем, – Феликс усмехнулся в трубку, – я с женщиной. Можете вы принять такое объяснение?

– Ладно, – буркнул Воскобейников, – жду.

Спустя полчаса, нервно расхаживая по кабинету, он рассказывал Гордееву о звонке Кейвора. Тот, барабаня пальцами по столу, сочувственно кивал, а под конец задумчиво заметил:

– Надо же, как они насели! Думаю, для всех будет лучше, если Керимов тихо и незаметно подаст в отставку. Однако главная причина, как вы сами понимаете, не устранена. Если она будет устранена, нам спишут все долги. Итак, что будем делать с Анастасией?

 – Вы так и не смогли вычислить мальчишку?

Феликс тяжело вздохнул.

– Пока нет, увы! Мои люди с ночи занимаются вашей Анастасией. Ходили по магазинам с портретом шантажиста, с того видео сделали фото ее парня, сегодня вечером мой человек деликатно расспросит соседей Трухиной, может, кто-то его знает. Однако я не сильно надеюсь – сами понимаете, что в такой позе лицо несколько меняется.

От его благодушного тона Воскобейников чуть не вспылил.

– Не нужно мне этого объяснять! Ваши люди с утра рылись в ее комнате, что-нибудь нашли?

– Проверили все записочки – ничего интересного.

– А ее мобильный телефон, что я вам дал?

– Пустой номер. Среди контактов телефоны одноклассников, ваш, Инги, вашего племянника, Муромцева, какого-то менеджера.

– Что за менеджер?

Гордеев пожал плечами.

– Не знаю. Тот номер давно заблокирован, мои люди проверили.

Упомянутый им «телефон менеджера» и был номером сотового Алеши, который хитрая Настя зашифровала, прибавив к последним четырем цифрам по единице, но Гордеев этого, естественно, знать не мог. Андрей Пантелеймонович, размышляя, потер лоб и сдвинул брови.

– Нужно проверить у операторов звонки ее подруги Лизы Трухиной и Антона Муромцева, –  сказал он, –  она могла связываться с тем парнем через них.

– Я об этом подумал, –  устало возразил Гордеев, –  мне еще днем прислали распечатки, но я только глянул и не стал загружать людей. Эта девица Трухина с утра до вечера названивает по разным номерам, Муромцев тоже без конца разговаривает – пациентки, их мужья, коллеги. Нет, это долго. Наш электронщик вскрыл на сервере ее прошлогоднюю электронную почту – там переписка с двумя десятками незнакомых мужчин на сексуальные темы.

– Что?!

– Обычная ерунда, которую пишут в сети девчонки, не видя респондента – похабничают, назначают свидания, потом на них не приходят.

Воскобейников брезгливо поморщился.

– Подумать только! В прошлом году за ней был присмотр, она ни на какие свидания ходить не могла, но я даже представить себе не мог, что эта дрянь до такой степени распущена! Однако что же делать? Я хотел тоже что-то предпринять, просил Ингу после экзамена привезти к нам Лизу Трухину, хотел с ней поговорить, расспросить. Она отказалась приехать, но, может, в другой день…

Гордеев настолько возмутился, что не постеснялся прервать депутата:

– Ни в коем случае, никаких расспросов! Неужто вы думаете, Трухина вам что-то расскажет? Да эти девицы хитрее нас с вами! В крайнем случае, пригласите к ужину, послушайте, о чем они между собой болтают, а то расспросить! Я не узнаю вашей обычной рассудительности, Андрей Пантелеймонович! Что с вами стало?

Депутат обиделся, решив, что Гордеев намекает на его возрастные изменения, и угрюмо поджал губы.

– Что ж, Феликс, если вы так хорошо все знаете, то и скажите, что делать.

Гордеев добродушно усмехнулся.

– Не обижайтесь, Андрей Пантелеймонович, просто сделайте немного по-другому, вы уж извините, если я вас учу. Верните ей мобильник – может быть, она с ним свяжется. Войдите к ней в доверие, пригласите его к вам, наконец. Мы должны как-то на него выйти. Если честно, столько энергии, сколько мы сегодня потратили на вашу Анастасию, мы даже на поиски террористов не тратим. Я не могу все время загружать этой работой моих сотрудников, да и время не терпит, вы сами понимаете.

Вернувшись домой после экзамена, Настя сразу забралась в постель и, натянув на голову простыню, проспала до девяти вечера. Проснувшись, она почувствовала себя отдохнувшей и безумно злой, поэтому натянула черное трико, включила на полную мощность магнитофон и стала исполнять дикий танец «живота» собственного изобретения – вихляя туловищем, дергая ногами и выбрасывая вперед руки, при этом громко повторяя вслух:

 – Раз-два! И раз-два! И раз, и раз, и раз, и раз-два!

Андрей Пантелеймонович минут пять стучался к ней в комнату, но грохот музыки заглушал его стук. Не дождавшись ответа, он толкнул дверь и вошел. Увидев его, Настя вздрогнула, выключила магнитофон и молча села на краешек кровати в позе ожидания – сложив руки на коленях и глядя на отца взглядом, который яснее ясного говорил:

«Да, я тебя слушаю, но с нетерпением жду, когда ты закончишь и уйдешь»

– Доченька, я на минутку, – мягко произнес он, присаживаясь за стол, – знаю, что ты сегодня очень устала. Как прошел экзамен?

– Нормально, – буркнула она, не меняя позы.

– Я рад, что все хорошо, но иначе ведь и быть не могло – ты у меня умница. А другие как – все смогли написать?

– Папа, ну о чем ты говоришь – сейчас в каждом магазине продаются шпаргалки, сочинения на любую тему. Кто не может написать сам, тот открывает шпаргалку и списывает все подряд.

Андрей Пантелеймонович слегка поднял брови и покачал головой.

– М-да. Ну, в наше время все было, конечно, иначе – мы как-то старались все сделать самостоятельно, волновались. Неужели ты тоже списывала?

– Я не списывала, успокойся.

– Это прекрасно, потому что мне неловко было бы, если б кто-то из учителей это заметил, и потом стало бы известно, что моя дочь списывает на экзамене.

– Да нам даже литераторша советовала пользоваться шпаргалками, а не выдумывать из головы. Потому что у нас математический класс, на литературу часы были урезаны, и мы даже «серебряный век» не до конца прошли. Учителя прекрасно знают, что люди списывают, это всем давно известно, и я вообще не пойму – ты сюда пришел, чтобы вести эти детские разговоры?

– Нет, доченька, – мягко ответил он, – я пришел сказать тебе, что сегодня утром мы с Капри говорили по поводу вашего с Дональдом развода. Конечно, он был категорически против, но я объяснил, что ничего измениться не может – у тебя есть человек, которого ты любишь. Ты ведь сама мне это говорила, правда?

Настя растерянно смотрела на отца, и кровь медленно отливала от ее лица.

– Папа, я… А как же твои проблемы? Что будет с тобой?

Андрей Пантелеймонович спокойно и ласково улыбнулся.

– Не тревожь себя этим, доченька, я сумею найти выход. В конце концов, я твой отец, взрослый человек и не имею права взваливать на тебя свои проблемы, мешать твоему счастью. Я сам виноват – я хотел сделать доброе дело для моих избирателей, для целого народа, а сам поверил бесчестным людям. Но тебя это ни в коей мере не должно коснуться. Поэтому в течение трех-четырех недель я постараюсь добиться для тебя развода – Капри вынужден был со мной согласиться. Пусть твой избранник спокойно придет в наш дом – мы с мамой хотим с ним познакомиться. И чем скорее, тем лучше.

– Я… не знаю, – она с трудом проглотила застрявший в горле ком.

– Как это не знаешь? – тон его внезапно стал строгим. – Как я понял по твоим словам, вы друг друга любите и предполагали связать свои судьбы. Или я ошибся? Может, он со своей стороны не имеет подобных намерений?

– Папа, ты так всегда говоришь – торжественно. Я сейчас ничего не могу тебе ответить – позже, ладно?

Отец сурово нахмурился.

– Как это позже? Я из-за этого человека сейчас все бросаю и начинаю заниматься твоим разводом, а ты говоришь «позже»?

Настя сердито сверкнула глазами.

– Развод я должна получить в любом случае! Хочу напомнить тебе, папа, что меня к этому браку просто бессовестно принудили. Так что мне не нужно никаких одолжений с твоей стороны.

Андрей Пантелеймонович тоже рассердился:

– Не желаю слушать подобных глупостей! Дональд для тебя – прекрасная партия, и со временем ты смогла бы это понять. Конечно, если твое сердце не занято кем-то другим. Или, может, никого другого и нет? Может, ты мне просто морочишь голову своими очередными фантазиями? Тогда о разводе, конечно, не имеет смысла говорить.

Испугавшись, Настя запротестовала:

– Нет, папа, нет! Ты должен заняться разводом, потому что я действительно люблю… одного человека.

– Кто же он? Дай мне хотя бы его координаты – я узнаю, что это за человек. Может даже, побеседую с ним – вдруг он какой-нибудь жулик и негодяй?

Настя остановила отца, подняв руку – словно защищаясь от его слов.

– Не надо, папа, вот этого не надо говорить, пожалуйста! Ладно, я ему скажу… когда будет возможно. Если он захочет с тобой встретиться, то придет сюда. Но разводом ты должен заняться в любом случае.

Лицо Андрея Пантелеймоновича подобрело, тяжело поднявшись, он подошел к дочери и поцеловал ее в макушку коротко остриженной головки.

– Хорошо, милая, я пойду, отдыхай. Да, кстати, – в его руках появился давно забытый ею сотовый телефон, – я все хочу вернуть тебе твою трубку и забываю. Возьми, тебе ведь нужно иногда бывает куда-нибудь позвонить.

– Спасибо, папочка, – Настя равнодушно взяла свой мобильник и отложила в сторону, – я, если честно, уже давно от него отвыкла.

Когда отец вышел, она сунула трубку под подушку, а на следующий день совершенно про нее забыла и даже не взяла с собой в школу, когда поехала на консультацию по английскому языку. Утром второго июня Гордеев на нетерпеливый вопрос Андрея Пантелеймоновича ответил, что ночью ни со своего мобильного, ни с домашнего телефона Воскобейниковых Настя никуда не звонила. Она и не могла позвонить, потому что после ухода отца мгновенно провалилась в какое-то забытье и, не раздеваясь, проспала до утра.

Всю ночь ее мучил один и тот же кошмарный сон: Алеша стоит перед ней в обнимку с Лизой и смеется.

 «У меня много девчонок, – весело говорит он, – было и будет. Теперь ты всего лишь одна из них, и что мне сказать твоему отцу? Лиза, как ты думаешь? Давай, я и с твоими родителями тоже познакомлюсь».

И оба они весело хохотали, хохотали, а у Насти от боли все внутри разрывалось на части, и нечем было дышать. А Лиза сверкала своей белозубой улыбкой.

«Надо жить сегодня, Настюха, потому что завтра, может, к кому-то из нас уже не придет».

Он внезапного охватившего ее ужаса Настя проснулась и долго не могла понять, что уже утро, и что ей пора ехать на консультацию. В принципе, она могла и не ехать – билеты им раздали еще два месяца назад, все темы были знакомыми и казались очень легкими – ведь большинство ребят их класса изучали иностранные языки еще в начальной школе и трижды ездили в Англию. Возможно, именно поэтому все дружно решили сдавать английский язык, а на консультацию пришли просто так – пообщаться и отдохнуть от вчерашнего напряжения. Или, как говорится, побалдеть.

Учительница для порядка продержала их сорок минут – еще раз продиктовала названия экзаменационных тем, рассказала, в каких случаях после глаголов восприятия используется герундий, а в каких инфинитив. Все это время Настя искоса поглядывала на Лизу – у той было осунувшееся, бледное лицо, и сама она ничуть не походила на смеющуюся девчонку из ночного кошмара.

– Лиза, ты не больна? – не выдержав, прошептала Настя, и Лиза медленно повернула к ней голову.

– Я в норме, – пожав плечами, ответила она, – а что?

– Ну… ты бледная, и вчера на экзамене чего-то бузила. Дима звонил? У него все хорошо?

– Звонил – вчера, как только я домой ввалилась. Нормально, а что с ним может быть? Ищет для меня подарки, целует в задницу.

– Трухина, Воскобейникова! – сердито произнесла «англичанка». – Сейчас консультация закончится, и вы сможете поговорить.

– А можно нам прямо сейчас выйти и поговорить? – дерзко спросила Лиза. – Мы вроде уже все поняли из того, что вы хотели нам сказать.

Сдержавшись, учительница спокойно кивнула.

– Хорошо, идите.

У нее за плечами было сорок пять лет педагогического стажа, и она понимала, что с Лизой Трухиной в последние дни творится что-то неладное – девочка начала дерзить преподавателям и даже вчера во время экзамена по литературе устроила скандал. Возможно, это связано с чем-то личным – говорили, будто Лиза в конце июня собирается замуж. Что ж, молодежь нового тысячелетия стала очень нервной и не умеет себя вести. Хотя, возможно, не только они в этом виноваты.

Лиза вышла из класса, демонстративно хлопнув дверью. Настя смущенно посмотрела на учительницу и поднялась.

– Извините, пожалуйста, Зинаида Матвеевна, можно я тоже выйду? Мне кажется, Лиза не совсем здорова.

– Критические дни, – громко произнес Соколов, а староста Лена поморщилась:

– Да она ненормальная – ходит, как бешеная, со всеми ругается.

– Иди, Настя, – мягко ответила учительница.

Ей нравилась эта казавшаяся такой спокойной девочка с прекрасными голубыми глазами и благородными манерами. Зинаида Матвеевна вела одиннадцатый математический всего два года –  прежняя учительница, постоянно возившая этих детей в Англию, ушла работать на фирму. Почти все ученики в классе свободно говорили по-английски, а Зинаида Матвеевна, прекрасно владевшая техникой перевода и грамматикой английского языка, разговаривать на нем практически не умела и со слуха понимала тоже не очень хорошо – сказывались недостатки старой советской языковой школы. Многие ребята, поняв это, иногда выпендривались, стараясь показать свое превосходство над старой «англичанкой», но Настя никогда ничего подобного себе не позволяла и даже старалась не говорить по-английски в присутствии Зинаиды Матвеевны.

Проводив глазами тоненькую фигурку девочки, учительница продолжила консультацию, а Настя сразу же направилась в туалет на третий этаж – где еще могла ее подруга уединиться со своими расстроенными чувствами, как не там?

Лиза с мрачным видом сидела на подоконнике и неподвижно смотрела перед собой. Подойдя к подруге, Настя мягко дотронулась до ее плеча.

– Лиза, что с тобой творится? Я вижу – это все после того, как… после того дня. Это из-за меня, да?

Лиза подняла голову и смерила ее гневным взглядом.

– Чего ты хочешь? – резко спросила она. – Я всегда старалась тебе помочь, но ты сама от всего отказалась. Ты тоже, кстати, в мою сторону стараешься не глядеть. Я что, в чем-то перед тобой виновата?

– Прости, – Настю охватило раскаяние, – ты ни в чем не виновата, это правда. Ты из-за меня во все это влезла, ты нам помогла, а теперь я действительно веду себя, как свинья, – она погладила Лизу по голове. – Прости меня, пожалуйста, моя хорошая, моя любимая подружка!

– То-то же! – Лиза криво усмехнулась и, подвинувшись, указала Насте на освободившееся место рядом с собой. – Сядь, отдохни.

– От чего? – немного повеселев, Настя уселась рядом с ней.

– От жизни, – Лиза тоже приободрилась, – она, зараза, ведь еще длинная и нудная впереди предстоит. Ты, кстати, что решила делать дальше? Будешь разводиться со своим Дональдом?

– Знаешь, у меня есть кое-какие новости.

Болтая ногами, Настя передала подруге вчерашний разговор с отцом. Лиза слушала, и лицо ее постепенно каменело.

– И что же ты решила?

Тон ее был странным, каким-то неестественным, но Настя этого не заметила. В ответ на вопрос Лизы она лишь горестно вздохнула:

– Не знаю. Я хотела бы позвонить Леше и все ему рассказать, а дальше он сам, как решит. Только боюсь – вдруг позвоню, а он меня просто пошлет подальше.

Лиза холодно усмехнулась.

– Вполне возможно – ты от него отказалась, а мужики этого не любят и не прощают. Может, он тебя и пошлет.

– Я не отказывалась от него, ну что ты говоришь! Я только просила подождать! Видишь, папа же решил пойти мне навстречу, он поможет – он согласен на мой развод с Дональдом. Неужели нужно было так прямо и сразу ставить ультиматум?

– Мужики не умеют ждать, у них всегда горит и сверху и снизу, – проворчала Лиза и достала свой мобильный телефон. – Что ж, звони ему, и тут уж пусть сама судьба рассудит и решит – если он тебя пошлет подальше, то вам, значит, не суждено быть вместе, а если нет, то… Звони, короче.

Настя торопливо схватила трубку и, попробовав набрать номер, с удивлением посмотрела на подругу:

– Да он у тебя заблокирован. Может, денег нет?

– Не может быть, – изумилась та, – мне деньги из банка перечисляют автоматически. Ладно, я сейчас, подожди.

Она легко соскочила с окна и побежала к двери.

– Лиза, подожди, да я из дома со своего позвоню, – крикнула ей вслед Настя.

Однако ее подруга уже выскочила в коридор и, сбежав на один лестничный пролет вниз, крикнула Пете Соколову, обсуждавшему что-то у окна со старостой Леной:

– Петюнь, дай на секунду мобильник – до зарезу позвонить надо, а мой чего-то сдох. Один короткий звоночек.

– Только не в Португалию жениху, ладно, Лизок? – весело подмигнув, он доставал из кармана трубку. – Держи, смотри, какой я хороший.

Лиза послала ему воздушный поцелуй и побежала обратно на третий этаж.

– Звони, – слегка запыхавшись, она сунула Насте телефон.

– Соколовский телефон? Ой, неудобно, Лиза, может, я лучше из дома…

– Звони! Звони, и пусть все решится сейчас и навсегда!

Голос Алеши в трубке звучал так громко, что Лизе слышно было каждое слово, сказанное им Насте.

– Настя? Что ты хочешь сказать?

– Алеша, понимаешь, мне очень нужно тебя увидеть, очень-очень! Когда хочешь и где хочешь! Я хотела сказать тебе…

– Извини, я сейчас не могу говорить, – торопливо перебил он, – буквально через пять минут мне идти на защиту диплома.

– Разве у тебя сегодня защита? Ведь…

– Перенесли. Два дня я буду занят, так что пятого в пять, где Том Сойер, запомнишь?

– Ага.

Отключив телефон, Настя растерянно посмотрела на подругу:

– В понедельник мы с ним встретимся и поговорим – сейчас у него идет защита диплома, так что я не вовремя.

– Не отшил – и ладно, – угрюмо проворчала Лиза, – дай трубку, я сотру номер, чтобы Соколов не узнал, куда ты звонила.

– Может, он меня и отшил бы, – растерянно говорила Настя, – но там кругом шумели люди, и ему, наверное, было неудобно ругаться по телефону.

Ее подруга равнодушно пожала плечами.

– Не отшил, так еще отошьет, – лицо ее при этих словах не выразило никаких чувств, – а может быть и вообще не придет – сказал только, чтобы отвязаться. Ладно, мне пора – отдам Петьке мобилу и поскачу.

Лиза убежала так быстро, что Настя не успела ничего ответить. Посидев еще с минуту на подоконнике, она подумала, что и ей пора, но на душе было так тоскливо, что хотелось застыть на месте и больше никогда в жизни не двигаться.

Когда Петр привез ее домой, отец работал в своем кабинете. Он вышел навстречу Насте и непривычно ласково потрепал ее по плечу. Спросил:

– Все в порядке? Как твоя консультация?

– Папа, все нормально, не волнуйся.

Ей непривычен был интерес отца к ее делам, и непривычно было видеть его в это время дня дома. Она направилась к себе, а Андрей Пантелеймонович следовал за ней по пятам. Он вошел в ее комнату и притворил дверь.

– Я по поводу нашего вчерашнего разговора – когда ты мне конкретно скажешь о своих планах? Потому что я тоже должен знать, что и как мне делать. Когда ты свяжешься со своим юношей?

 Настя бросила на кровать сумку и повернулась к отцу.

– Я с ним сегодня уже связалась. Папа, ты можешь подождать до пятого числа? Мы с ним увидимся, и тогда я тебе все скажу.

– Ладно, доченька, отдыхай.

Воскобейников вышел, осторожно притворив за собой дверь, и, пройдя в свой кабинет, позвонил Гордееву.

– Когда же она могла с ним связаться? – изумился тот. – С ее мобильного звонков не поступало, со школьных телефонов она тоже не звонила, мы проверили. Ладно, Андрей Пантелеймонович, один ориентир у нас хотя бы есть – будем ждать пятого.

– Она могла позвонить с телефона Лизы.

– Мобильник ее подруги мы с утра заблокировали – специально, чтобы Анастасия с него не позвонила. Я уже говорил, Трухина столько везде звонит, что у меня людей не хватит ее звонки сортировать. Но раз вы говорите, что они уже переговорили, тогда я сию минуту распоряжусь подружкин телефон подключить.

Мобильный телефон Лизы, включившись, пискнул. Она не обратила на это внимание, поскольку как раз в тот момент, выйдя из своей новенькой машины – подарка Лоренса Тэкеле любимой внучке, – подходила к группе молодых людей, толпившихся у дверей университета. Взгляд ее был прикован к высокому юноше, что-то со смехом рассказывавшему приятелю.

– Леша!

Голос Лизы прозвучал очень тихо, но Алеша услышал и с некоторым недоумением посмотрел в ее сторону. Впрочем, он тут же ее узнал, сказал что-то спорившим приятелям и направился к ней.

– Привет, Лиза, ты что здесь делаешь?

– Я? Когда мы с Настей узнали, что у тебя сегодня защита диплома, то захотелось тебя поздравить. И сделать небольшой подарок.

Из туманного ответа ее не понять было, захотели ли они с Настей обе его поздравить, или одна Лиза выразила такое желание. Боясь, что Алеша начнет это уточнять, она заторопилась, вытащила из сумочки и протянула ему тоненький сборник стихов Ахматовой. Он взглянул на тисненную золотом обложку, и в голосе его прозвучало легкое удивление:

– Ахматова? Спасибо, Лиза. Я тронут, не знаю даже, что и сказать.

– Ничего не говори. Знаешь, я ее очень люблю. Хотя ты, возможно, считаешь, что это нечто вроде ретро.

Алеша улыбнулся, бережно закрыл книжицу и аккуратно спрятал ее во внутренний карман ветровки.

– Моя покойная бабушка Нина была от нее без ума, – сказал он, и глаза его подернулись печалью. – Помню, только-только началась перестройка, и везде стали появляться неизвестные стихи Ахматовой – те, которые раньше не печатались. Бабушка тогда уже не вставала с постели – она лежала и делала вырезки из разных газет и журналов, а я помогал ей вклеивать их в наш сборник. Но когда сам читал, то абсолютно ничего не понимал. Тогда я решил, что это женские стихи и для мужчин не годятся. Возможно, теперь мне пора менять точку зрения. Что ж, спасибо, за подарок.

– У тебя глаза какие-то – замученные, – она нежно дотронулась тонким пальчиком до его уже слегка потемневшей щеки, – и не брился. Устал?

– Есть немного, – Алеша смущенно потер щеку и оглянулся, потому что один из приятелей его окликнул.

Лиза протянула руку.

– Мне уже пора. Надеюсь, пятого вы с Настей сумеете все выяснить, – заметив, как он нахмурился, она добавила: – Если судьба так решит, то вы будете счастливы. Если же нет…

Алеша ничего не ответил и не сделал попытки удержать ее руку в своей.

– Леха, ты долго еще? А то мы тут… – в голосе подошедшего Сергея слышалось нетерпение, но он взглянул на Лизу и мгновенно осекся. – Извините, пожалуйста, я помешал вашей беседе.

Заметив восхищение в его взгляде, Лиза изящным движением руки, сводившим с ума ее поклонников, поправила прядь волос и очаровательно улыбнулась.

– Что вы, это я вам помешала – заехала всего лишь на минуту, а болтаю, как всегда целый час. Хотела только поздравить Алешу. Вы сегодня тоже защитили диплом? Поздравляю от всей души! Я Лиза, а вы…

Ожидая ответа, она протянула Сергею руку, но тот, затрепетав от прикосновения к ее пальчикам, замешкался. Алеша, которому стало неловко от того восторга, каким сияли глаза его обычно сдержанного в проявлении чувств друга, приобнял Сергея за плечи и с легкой усмешкой ответил за него:

– Серега он, Серега. А вот это, – он многозначительно кивнул в сторону подходившей к ним молодой женщины, –  его жена Наташа. Оба мои близкие друзья.

Наташа с Сергеем официально сочетались браком всего три месяца назад, но у молодой жены уже заметно округлился животик, а на правой руке победно сияло недавно купленное широкое обручальное кольцо. Сергей, смотревший на Лизу, не заметил, как приблизилась его супруга, но Лиза с улыбкой повернулась и вновь протянула руку.

– Здравствуйте, очень приятно познакомиться с друзьями Алеши.

– Здравствуйте, – нехотя пожимая ей руку, холодно ответила Наташа, и по тону ее чувствовалось, что она отнюдь не разделяет восторга мужа по поводу нового знакомства. – Ребята, ну мы едем или как? Что решили? Долго ведь добираться.

Она потянула мужа за рукав, но тот, раздраженный ее неприязненным тоном, демонстративно высвободил руку и, повернувшись к ней спиной, начал объяснять Лизе:

– Вы извините, у нас тут проблемы с транспортом – собрались сегодня после защиты ехать за город на шашлыки, а у Боба его москвич совсем некстати сдох – прямо сейчас. Заводили, тащили – все тетере под хвост. Придется мужикам на электричке до места топать – к Лешке в его БМВ только женщины и мясо влезут.

У обиженной Наташи задрожал подбородок, и Алеша поспешил вмешаться:

– Ладно, ребята, кончайте базар, я сейчас позвоню и договорюсь – тачка будет.

– Зачем куда-то звонить, – небрежно возразила Лиза, – я вполне могу вас подбросить до места – мне все равно делать нечего.

– Нет, что вы, зачем, мы скинемся, договоримся с водителем, – недовольно начала было Наташа, но Сергей ее перебил:

– Здорово было бы! У тебя и вправду есть тачка? А далеко?

Лиза с притворным равнодушием кивнула на припаркованный метрах в ста поодаль форд.

– Вон стоит. К вашим услугам, и совершенно бесплатно.

– Подожди, откуда у тебя машина? – изумился Алеша. – Права-то у тебя есть?

– Я права получила еще неделю назад, – кокетливо сказала она, – а машина моя, не угнала, не волнуйся. Дед на восемнадцатилетие подарил. Сначала я хотела мерс, но потом решила, что форд лучше.

– Крутой дед, слушай! – восхитился Сергей так громко, что приятели, привлеченные его возгласами, подошли поближе.

Предложение знакомой Алеши привело их в восторг. Боб, высокий худой парень с взлохмаченной головой, оглядел Лизу потемневшим взглядом и оскалил зубы в хищной улыбке:

– Все, парни, раз берем новую карету, то с меня причитается. Выгружайте багаж из моей тачки – я бросаю ее здесь на съедение волкам и еду с вами.

– Бросишь здесь свой москвич? – изумилась Ксюша – светловолосая девушка с круглым улыбчивым личиком. – Да ведь мы на два дня едем, его тут на запчасти разберут.

– Если кто чего украдет, то скоро сам горько об этом пожалеет – у меня тут все на соплях и чистом энтузиазме работало. Поехали, я с вами.

– Проедемся с ветерком, – Лиза кокетливо стрельнула глазами в сторону Боба, и повернулась к Алеше: – Давай, посоревнуемся, у кого машина быстрее.

Он пристально посмотрел на нее, и взгляд его стал строгим.

– Не вздумай лихачить на дороге, ясно? Будешь держаться за мной и ни шагу в сторону, поняла? Попробуешь обогнать – ссажу с машины и пойдешь обратно в Москву пешком.

– Есть, шеф, – Лиза шутливо приложила руку к виску, а Боб, глядя на нее, хрипло засмеялся и сказал Алеше:

– Малеев, кончай отдавать команды, не на фронте. Я сам сяду рядом с девочкой и помогу ей советом, если что. Вы не против, мадемуазель, если я вас слегка проконтролирую?

– Контролируйте, пожалуйста, – Лиза кокетливо повела глазами и, уже сев в машину, поинтересовалась: – А далеко ехать-то до этого вашего пикника?

– Часа два по ровной дороге, – ответил Боб, пожирая ее глазами, – потом еще минут двадцать по оврагам и кочкам – я думал, ты знаешь. Малеев тебя еще никогда не возил в охотничий домик своего отца?

Лиза не только не знала, где у отца Алеши охотничий домик, но и впервые сегодня узнала его фамилию, однако не стала объяснять этого Бобу, а лишь загадочно улыбнулась.

– Он меня еще много, куда не возил, – она через плечо посмотрела назад и приветливо спросила: – Нормально устроились?

Сзади сидели полненькая Ксюша и другая однокурсница Алеши, Рая. Обе девушки стиснули с обеих сторон застенчивого светловолосого паренька Ванюшу, с которым обе они по-дружески беззастенчиво заигрывали. Наташа наотрез отказалась ехать в роскошном форде Лизы, она устроилась рядом с Алешей на переднем сидении его БМВ, ее муж и еще два парня разместились за их спиной. Через сорок минут обе машины уже были за пределами кольцевой дороги и мчались по Ярославскому шоссе.

Глава тринадцатая

После развала Союза Виктор Малеев постепенно начал подбирать себе команду, и к концу девяностых на него работали двадцать с лишним человек. Публика была довольно разношерстная – от оставшихся не у дел бывших спецназовцев до жаждущих приключений и больших денег вчерашних школьников. Платил он хорошо, но требовал беспрекословного повиновения и никакой самодеятельности не допускал – брать заказы со стороны запрещалось.

– У нас есть постоянные клиенты, узнаю, что кто-то ходит «налево», – будет плохо. Хочешь одиноким волком выть, иди в лес и вой. Только не забудь, что волков отстреливают.

Основной клиент у него остался прежний – официально Малеев числился сотрудником одного из отделов ФСБ, но работал теперь уже, естественно, не за зарплату и за премиальные. Поначалу, когда он начал собирать группу, Гордеев был недоволен.

– Если понадобится, я дам вам людей, – говорил он, – к чему рисковать? Тут нужны закаленные, чтобы потом им мальчики кровавые не снились. А то ведь такие попадутся, что по ночам во сне будут болтать или к попу на исповедь побегут.

– Я со своими заботами справлюсь, – холодно возражал на это Виктор, – ваши люди мне не нужны. Вы мне информацию, задание и деньги, я вам результат. А поп у меня в команде свой есть.

Начальник его службы безопасности, которого в команде знали под именем Стас, имел диплом военного психолога, но утверждал, что два года проучился в Одесской духовной семинарии. Правду он говорил, или нет, Малеева мало интересовало, он ценил в Стасе его умение влезть человеку в душу и с первого взгляда выявить тех, кто недостаточно устойчив для их работы. С присущим ему вкрадчивым обаянием Стас буквально выворачивал собеседника наизнанку и сразу определял:

–  Этот, сразу скажу, нам не годится –  спокойно воспринимать объект не сможет, или в жалость с эмоциями ударится, или от запаха крови одуреет, в дикого зверя превратится.

Сам Малеев давно уже научился не испытывать эмоций в своем деле – объект есть объект. О том ужасе, который он испытал год назад, остановив грузовик в двух шагах от родного сына, не знал даже Стас, а уж тот-то с присущей ему проницательностью сумел выведать почти все о «советских» годах деятельности своего шефа, даже об Анне. Возможно, под влиянием их «задушевных» бесед Малеев в последнее время вспоминал об убитой им жене совершенно спокойно, даже мысленно анализировал ошибки, которые тогда допустил. И теперь, теплым июньским днем, он сидел в кабинете Гордеева, слушал последнего с полузакрытыми глазами и отмечал для себя моменты, которые следовало уточнить.

– На диске фото девушки, которая должна вывести к объекту. Мои люди начнут ее вести и передадут вашим в районе Чистых прудов пятого июня во второй половине дня. Встреча у них в пять часов, место встречи неизвестно. Возможно, она поедет на свидание не сразу. О самом объекте ничего неизвестно, имеются только его фотографии, они тоже на диске. Ваша задача обнаружить объект, как только он появится в окрестности девушки, но до того, как она его заметит. После этого опять передайте девушку моим людям и больше ею не занимайтесь, ваше дело объект. Где и как его убрать – дело ваше, но перед этим получите о нем возможную информацию. Никакого шума, еще раз напоминаю, все должно произойти тихо.

– Шума не будет, – холодно ответил Малеев, – у меня работают профессионалы. Качество изображения, надеюсь, хорошее и позволит однозначно идентифицировать объект?

– Вполне – снимки четкие, в разных ракурсах, хорошо различимы характерные черты лица – мои специалисты постарались. Оплата по высшей категории. Это все.

Сев в машину, Малеев открыл свой ноутбук и вставил диск. Изображение объекта выплыло на экран и начало поворачиваться, демонстрируя и подчеркивая характерные особенности черт лица, мимики и динамики телодвижений. Наконец оно застыло, и появился вопрос – компьютер спрашивал, что делать дальше. Однако Виктор все сидел и сидел, неподвижно глядя перед собой. У него не было сил пошевелиться, потому что на экране перед ним было лицо Алеши. С трудом шевеля внезапно начавшими неметь пальцами, он достал телефон и позвонил Стасу.

– Где сейчас Алексей?

– Пару часов назад отправился с компанией в охотничий домик. В чем дело, шеф?

– Приезжай, я жду, – коротко бросил Виктор.

Ожидая Стаса, он стал изучать фотографии девчонки, с которой должен был встретиться его сын. Что-то знакомое. Он все еще напряженно пытался вспомнить, где мог ее видеть, когда Стас, как всегда бесшумно, открыл дверь его машины и сел рядом.

 – Случилось что, шеф?

Он внимательно слушал Виктора, лицо его не отражало никаких чувств, но взгляд стал настороженным.

– Ничего сейчас не могу придумать, –  угрюмо проворчал Малеев, –  но если он встречается с ней, почему у тебя нет о ней никаких данных?

Стас усмехнулся и покачал головой.

– Короче, шеф, ты полагаешь, что я плохо работаю. И почему ты считаешь, что у меня нет о ней данных?

– Что!? – в глазах Малеева сверкнул гнев. – Так какого черта ты мне не сообщил?

Стас, широко улыбнулся и пожал плечами.

– А с какого мне лешего тебе сообщать? Ты сам говорил не забивать тебе голову Лешкиными девчонками – у него их было с вагон и тележку. Слежу – да, это моя работа. Тогда с Лейлой, как осложнилось, так сразу сообщил, а эта Настя вроде бы приличная – школьница, депутатская дочка, и родители за ней строго присматривают. Дочь депутата Воскобейникова. Мне и спокойней было – он больше ни с кем и не путался. Началось все где-то в сентябре – он привез ее в коттедж, три дня продержал у себя в комнате, а потом они начали встречаться у ее подружки.

–  В сентябре?

И тут Виктор вспомнил – испуганная девичья мордашка, выглядывавшая из-за спины Алеши в тот страшный день в лесу. Нет, это было раньше, не в сентябре. Это было в мае. Его сын, считая, что прощается с жизнью, заслонил ее своим телом, и иначе поступить не мог – ведь это был ЕГО сын! От гордости у Малеева вдруг перехватило горло, и он тут же горько усмехнулся нелепости подобного чувства. Если бы Лешка знал все о своем отце… Нет, только не это, лучше тогда умереть сразу. Лешка не поймет – он другой. Сынок…

–  Да, в сентябре, –  подтвердил Стас, –  потом она стала жить с одним иностранцем, только там дело темное и непонятное, мы даже по своим каналам ничего толком узнать не смогли – замуж она за него вышла или не замуж. Факт лишь, что она от того парня к Лешке бегала трахаться. Парень тот очень богатый – отец его миллиардер Бертрам Капри. У него с отцом этой Насти какие-то дела, и твой Гордеев тоже там у них светится. Поэтому, думаю, они Лешку и хотят убрать. Странно только, что у них нет на него никакой информации – даже имени. Девчонка, видно, хорошо маскировалась от папы с мамой и своего миллиардера – даже фээсбешников провела. Хотя нам это, конечно, только на руку. Дай-ка мне еще раз взглянуть на ихние изображеньица.

Малеев снова включил ноутбук, и Стас впился глазами в экран, вновь и вновь прокручивая кадры. Внезапно он расхохотался и, откинувшись назад, вытер ладонью выступившие от смеха слезы. Виктор мрачно буркнул:

– Хорош ржать, со своим юмором, говори.

– Ладно, шеф, не злись. Короче, они тут, конечно, монтировали и подчеркивали, но мне уже по проекциям и по глазам ясно: Лешку кто-то снимал, пока он трахался с девчонкой. Может даже эта ее подружка. Наверное, кадры попали к папе, и он всполошился, а выведать у дочки подробности про Лешку не сумел – девки-то нынче ушлые пошли. Решили проследить, когда она на рандеву пойдет. Посмотри, девчонку они из кадра с Алешкой убрали, дали тебе другие ее фотографии, – не во время траханья. И не хотят они, видишь, чтобы мы знали, кто она – не скомпрометировать чтобы, значит, папашу.

– Хорошо, и что ты предлагаешь? – нетерпеливо спросил Виктор.

Стас наморщил лоб и покачал головой.

– Погоди, шеф. Как говорится, безвыходных положений не бывает, бывают дураки, которые бьются о стену и не могут найти дверь. Дай подумать.

– Думай, аналитик.

 Малеев достал сигареты, с наслаждением затянулся и протянул пачку Стасу. Тот тоже закурил, какое-то время смотрел в окно, пуская дым колечками, потом задумчиво сказал:

– Вариантов тут может быть несколько. Первый и самый простой – убрать девчонку. Тогда им уже Лешка будет вроде как и не по делу.

Виктор выбросил окурок в окно и равнодушно пожал плечами.

– Что ж, давай уберем – до пятого у нас еще два дня, координаты у тебя есть.

– Вот тут-то и оно, шеф – девчонку постоянно охраняют люди этого Капри, я проверял. К тому же за ней в ближайшее время наверняка будут присматривать секьюрити папы и фээсбешники. Поэтому за несчастный случай выдать не получится, и прикрытия у нас тоже, естественно, не будет. Для нас это, конечно, не проблема, да только Лешка станет сильно переживать.

– Ладно уж, лишь бы цел был, а с остальным я разберусь.

– Вот то-то и оно: он ведь у нас парень горячий, а запереть мы его надолго не сможем –  ему в Англию ехать. Значит, помчится выяснять как и что, непременно столкнется с людьми миллиардера и феэсбэшниками. Гордеев не дурак, сразу сообразит, откуда ноги растут. Не то, чтобы я его опасался, обвинений нам он выдвигать не станет, но ведь может тебе в наказание Лешку просветить – и насчет девчонки, и насчет всего остального. И тогда…

– Стоп, понял, – прервал Малеев, – давай другой вариант.

– Другой вариант поинтересней. Сейчас я тебе вкратце набросаю, а ты продумаешь. Короче, что у них на Лешку есть, кроме внешнего фэйса? Да ничего! Девчонка про него не сказала и, стало быть, не скажет, так что с другими параметрами у них вроде как облом, а с фейсом… Конечно, он у нас красавец, и другого такого найти трудно, но… можно. Тем более, что его, сам понимаешь, в каком положении фотографировали, так что и про рост его им ничего неизвестно. Одним словом, Лешку придется на короткое время запереть, чтобы он к этой Насте больше не совался, а потом отсюда отправить подальше – это уж твои родительские проблемы. Мы же Гордееву подыщем похожего паренька, чтобы он больше с Лешкой не суетился.

– Шутишь? – Виктор снова закурил и тут же со злостью вышвырнул сигарету. – У них специалисты жанра работали, ты их не наколешь.

– Мимика нам не важна, – объяснил Стас, – динамика тоже – у трупа ни мимики, ни динамики не выявишь. Значит только по особенностям лица и развороту плеч, а это мы подыщем – у Арифа такая коллекция гомиков, что там и нашему и американскому президентам двойников можно подыскать.

Он был прав – известный в Москве поставщик «голубого» товара Ариф Курбанов имел прекрасную компьютерную базу данных, которой могли бы позавидовать и МВД, и ФСБ. В ранней молодости, когда он помогал торговавшим на ташкентском базаре отцу и старшим братьям, ему, как самому младшему, обычно доставалась самая непрезентабельная работа – очищать ящики от сгнивших нереализованных фруктов и овощей. Именно в то время Ариф познал основной закон рынка: предлагать следует то, на что есть спрос – когда весь товар будет распродан, не придется возиться с отходами. А на что неизменно высок спрос во времена любых перестроек и революций? Разумеется, на сексуальные услуги, при этом в новой демократической России более откровенным стал интерес к однополой любви.

Рейтинг Арифа Курбанова, как поставщика «товара» для гомосексуалистов, был одним из самых высоких. Состоятельные бизнесмены, обратившиеся к нему, могли быть уверены, что будут максимально застрахованы от заражения СПИДом и прочей гадостью, а также не нарвутся ни на какие осложнения, связанные с «неэтичным» поведением милиции или обслуживающего персонала. С клиентами господин Курбанов был бесконечно обходителен, любезен, терпелив, и его ничуть не нервировало, когда придирчивые господа, выбирая себе мальчиков, часами рассматривали компьютерные изображения.

Подумав, Малеев решил, что предложение Стаса имеет смысл, и базу Курбанова вполне можно использовать, чтобы найти Алеше двойника по всем параметрам. Тем более, что выбора у них не было – времени до пятого оставалось в обрез.

– Хорошо, займись Курбановым и его базой, – сказал он, – а я продумаю остальные детали. Если ты сегодня-завтра подберешь подходящего парня, вопрос будет решен. Ариф не станет на нас обижаться – за мальчика мы ему заплатим. С таким парнишкой будет даже легче – они там все из группы риска, у ментов вряд ли из-за несчастного случая с ним будет особо болеть голова.

Стас задумался.

– Тут есть одна деталька, шеф – не с двойником, тут, я уверен, получится. Дело в том, что у этой красавицы-Насти есть подружка Лиза – та, у которой они постоянно виделись. Скорей всего именно эта Лиза их потихоньку и снимала, пока они трахались – Лешка-то парень у нас застенчивый, он бы добровольно не дал себя за этим делом снимать. Может, она и подсунула родителям Насти эти кадры – потихоньку, открыто побоялась. Интуитивно у меня впечатление сложилось, что она сама на нашего паренька глаз положила, потому и намеревается их разлучить, вот и пакостит втихую. У нее хоть и жених есть, но, сам знаешь, всякое бывает, а когда у бабы горит, то пускать ее на самотек уже нельзя.

Поразмышляв немного, Виктор кивнул головой.

– Тогда, конечно, ее лучше убрать – риск меньше.

– Может, она и не одна это дело со съемками провернула, думаю, тебе лучше сначала с ней встретиться и чуток потолковать – узнать, кто еще опасен на предмет распыления информации.

– Почему именно мне? Тебе по-хорошему толковать с бабами привычней и продуктивней, а если по-другому, то у нас для этого дела ребята есть.

Губы Стаса искривились в усмешке.

– Что ты, Витек, никому из наших ребят об этих делах знать нельзя. Делать все нужно быстро, чисто и четко, после вашей беседы отпускать ее уже будет нельзя, а я такими делами не занимаюсь. Я, как ты знаешь, больше по аналитической части и осмысливанию. Так что ты, шеф, должен будешь сделать все сам.

– Хорошо, – отрывисто и недовольно бросил Малеев, – только чуть позже – у нас сейчас и без этого дел будет невпроворот.

– Конечно, но уже через пару-другую дней после того, как мы уберем двойника, придется подсуетиться – долго ждать опасно.

– С чего это ты вдруг распсиховался с этой подругой, аналитик? – удивился Виктор. – Если б она хотела разболтать, давно бы разболтала. Может, она и имени-то Лешки не знает – мало ли, с кем ее подруга у нее встречалась.

Пристально глядя на него, Стас сказал, очень медленно, почти что разделяя слова по слогам:

– А вот тут-то ты и ошибаешься, шеф. Потому что нынче ей стало намного больше известно, чем прежде, а то она б меня так не тревожила. Знаешь, где сейчас эта подружка Лиза? Она сейчас со всей Лешкиной компанией в твоем охотничьем домике на Ярославке. Не знаю, конечно, чем они там занимаются – ты запретил следить за Лешкиной интимной жизнью, – но считай, что у нее есть все наши ориентиры. Одно ее слово, и Гордеев нас всех за пять минут с потрохами вычислит. Так-то, Витек.

Он был прав – в тот день Лиза узнала об Алеше намного больше, чем за весь предыдущий год их знакомства. Пока ребята вытаскивали из машины сумки с продуктами и ящики со спиртным, она бродила по просторному залу, занимавшему весь первый этаж, и с интересом разглядывала фотографии на стенах. Сергей, на минуту забежавший со двора поставить в угол ящик, подошел к ней и указал на большой портрет высокого молодого мужчины в «афганской» военной форме, державшего на руках малыша с широко распахнутыми глазами.

– Никогда не видела? Это Алешкин отец перед тем, как его в Афган отправили, и Алешка у него на руках. Похож? – он сам засмеялся своей шутке, потому что в крохотном мальчонке, смотревшем на мир удивленным и доверчивым взглядом, трудно было узнать нынешнего красавца Алешу.

Лиза перевела взгляд на фотографию красивой блондинки, обнимавшей двух девочек. Отец Алеши стоял позади них, положив руку на плечо женщины. Взгляд его отличался странной неподвижностью, которой не было на первом снимке, и здесь он был лет на пятнадцать старше.

– А это кто?

– Это мачеха Алешки и его сестры – у него ведь матери нет, ты не знала? Машиной сбило, он ее и не помнит даже, а отец второй раз женился, когда ему было лет пять.

Он собирался рассказать что-то еще, но со двора вошла Наташа и сердито сказала мужу:

– Сережа, ты бы помог девчонкам с мясом и продуктами, а то все ребята в лес ящики потащили, а Ксюшка с Раей и Машкой надрываются. А ты тут ля-ля-тополя.

От ее тона Сергей вскипел и хотел ответить резкостью, но Лиза с улыбкой посмотрела на Наташу и кокетливо покачала головой.

– Иди, Сережа, иди скорей и помоги девчонкам. Извини, Наташа, это моя вина, я люблю поболтать, и немного его отвлекла. Скажи, что нужно делать, я тоже хочу помочь.

Сергей вышел, а Наташа, не глядя на Лизу, пожала плечами.

– Спасибо, ничего не нужно – мы дома уже мясо приготовили, сейчас в лесу ребята костер разведут, и будем шашлыки жарить. Так что ничего не нужно. Спасибо уже на том, что довезла.

Ей хотелось добавить: «Довезла, а теперь единственно, что от тебя нужно, так это чтобы ты поскорее убралась обратно в Москву. Что ты вообще тут делаешь?». Но она не могла быть столь невежливой с Алешиной гостьей, а Лиза, словно не замечая ее тона, захлопала в ладоши:

– Здорово! Я просто обожаю шашлыки! Далеко туда идти?

– Далеко, – Наташа взглянула на ноги Лизы в открытых босоножках, – не знаю, как ты по корням в своих шлепках дойдешь – порвешь их все.

Лиза не обиделась, что Наташа назвала ее стодолларовые босоножки «шлепками», она махнула рукой и весело рассмеялась:

– Ну их к лешему, пусть рвутся – оно того стоит. Пошли – покажешь, где тут лес?

Лес начинался почти сразу за домом. Они прошли метров двести и оказались на широкой поляне, где уже потрескивал разгоравшийся костер. Алеша с Ваней о чем-то совещались, и лица у обоих были испачканы золой. Сергей подошел к Лизе и с улыбкой указал в их сторону:

– Молодые инженеры обсуждают, как можно во время дождя разжечь костер одной спичкой – у каждого своя теория.

– Сейчас вроде бы сухо, – удивилась она.

– Это сейчас сухо, а ты бы посмотрела, в каких метеоусловиях нам иногда приходилось орудовать! В прошлом году…

– Ты бы лучше принес из дома мешок с углем, – оборвала его Наташа, но муж лишь мельком взглянул на нее и, повернувшись спиной, отошел в сторону.

Девушки резали хлеб, сыр и колбасу, раскладывали бутерброды на широких пластмассовых подносах. Мясо с кольцами лука нанизали на шампуры и закрепили над потрескивающими углями. Лиза, оглянувшись и не найдя себе дела, осторожно присела на длинное толстое бревно рядом с Бобом. Тот, не обращая ни на кого внимания, настраивал гитару. Взглянув на Лизу, он придвинулся к ней и, взяв мощный аккорд, вкрадчиво усмехнулся.

– Сегодня буду петь исключительно для вас, мадам – заказывайте репертуар.

Лиза с улыбкой указала подбородком на стоявшую рядом с ним на земле полупустую бутылку пива,

– А это для голоса, да?

– А как же, – Боб подмигнул ей и, опорожнив бутылку, забросил под бревно.

Сергей принес Лизе бумажную тарелочку с кусочками шашлыка и подал пластиковый стаканчик:

– Тебе вина или водки?

Мясо оказалось пересоленным, Боб, съев один кусочек, поморщился и отставил тарелку:

– Девчонки, вы все повлюблялись что ли? Столько тостов нужно сегодня произнести, а заедать нечем. Кто замачивал в уксусе, Ксюшка с Раей? Ванек, ты когда кончишь девочкам головы морочить?

Все засмеялись – обе подружки с первого курса обхаживали светловолосого застенчивого Ванюшу, а он дружил с обеими и на настойчивые вопросы приятелей о том, на кого же все-таки падет его выбор, лишь смущенно пожимал плечами.

Первый тост был за всех вновь испеченных инженеров, второй Алеша предложил за Наташу с Сергеем и их будущего наследника. Боб, перебирая струны, пел чуть надтреснутым голосом «Поедем, красотка, кататься». Лиза попросила у него гитару и, немного подстроив струны, спела «Очи черные» и Джо Дассена на французском языке. Все – и Алеша в том числе – смотрели на нее восхищенно и немного растерянно, а Боб, когда она вернула ему гитару, отбросил инструмент в сторону.

– Мои пальцы после тебя недостойны касаться этих струн. Давай, выпьем за наше знакомство.

Он уже сильно захмелел, и когда хотел налить водки в Лизин стакан, она быстро перевернула его:

– Спасибо, я пока больше не хочу.

– А я хочу, чтобы ты выпила и выпила со мной!

Пальцы Боба стиснули ее запястье, но Сергей немедленно встал между ними, плечом отодвигая приятеля назад.

– Отойди от девочки, Боб!

– А ты молчи, женатик, жене своей приказывай!

К ним уже спешили Алеша с Ваней и лопоухий коренастый парень по имени Владик.

– Кончай базарить, Бобка! Серега, ты тоже спусти на тормоза!

– Лиза, с тобой все в порядке? – спросил у нее Алеша, но она не успела ответить, потому что Боб внезапно пришел в бешенство, вцепился в Алешин воротник и начал орать:

– Сука, тебе всего мало, да? Чего ты к ней лезешь? Педераст, баб за деньги трахаешь.

Его тут же оттащили, Алеша вскипел, но сдержался и, резко повернувшись, зашагал прочь. Лиза бросилась за ним следом, но не смогла догнать и только минут через десять нашла его метрах в пятидесяти от лагеря – он стоял, прислонившись к высокому тополю, и смотрел на звезды. Она тихо подошла и встала рядом.

– Ты расстроился, да? Из-за этого придурка?

Алеша сердито пожал плечами.

– Да ну – терпеть не могу выяснять отношения по пьянке, – он посмотрел на нее и, улыбнувшись, потрепал по голове: – Ладно, все нормально. Если честно, то Боб всегда что-нибудь учудит, когда выпьет, но сегодня, конечно – водки натащили, а бутербродов мало, и мясо тоже не очень съедобное. Ты хоть поела что-нибудь?

– Алеша, я… – уткнувшись в его плечо, Лиза вдруг всхлипнула и задрожала.

– Ты что, тоже перебрала? – удивился он, легонько обнимая ее за плечи. – Тихо, тихо. Ты плачешь, Лиза? Что случилось?

– Почему? – она рыдала, уже не скрывая своих слез. – Почему? Разве я что-то требую от тебя? В понедельник ты увидишь Настю, и все будет так, как решит судьба – быть вам вместе или не быть. Но сейчас с тобой я, а не она, так почему нам нельзя хоть на миг стать счастливыми?

– Лиза, подожди…

– Нет! Посмотри на меня, – ее залитое слезами лицо обратилось к нему, взгляд огромных черных глаз, казалось, прожигал насквозь, – разве я некрасива?

– Ты прекрасна, Лиза, – голос Алеши звучал глухо, и тело его внезапно напряглось, – ты прелестна, а я…

Он сжал ее в объятиях, чувствуя, как трепещет хрупкое нежное тело. Руки Лизы касались его щек, гладили по голове, тонкие пальцы запутались в волосах.

– Я готова умереть за один миг с тобой. Алеша, Алешенька! Мне никто не нужен, для меня мир не существует без тебя.

В глазах Алеши плыл туман, который вдруг сгустился и принял отчетливые формы. Перед ним встало лицо Насти, засияли ее глаза, зазвучал ее голос:

«Алеша, Алешенька»

От нахлынувшего чувства в душе его все перевернулось, он отодвинул от себя Лизу и с раскаяньем в голосе сказал:

– Нет, Лиза, нет! Прости меня, но я не могу. Просто не могу.

– Из-за нее, да?

– Да, наверное, – он провел рукой по лбу, – и это от меня не зависит.

Лиза стояла, выпрямившись и глядя на него странным взглядом, но больше не делала попытки прижаться.

– Что ж, – тон ее был таким же странным, как и взгляд, – возможно, этого не хочет судьба. Если так, то мне незачем настаивать.

Алеша слабо улыбнулся.

– Неужели ты такая фаталистка? Но если все в руках судьбы, то ни к чему и торопиться – все придет в свое время и встанет на свои места. Не сердись, возможно, когда-нибудь…

– Нет! – закричала Лиза, гневно топнув ногой. – У тебя был шанс. Дважды я предлагала тебе себя, и дважды ты отказался. В третий раз не дождешься – на свете достаточно мужиков, я найду, где мне развлечься! Все! Прощай!

Она повернулась и быстро пошла прочь, а рука Алеши, поднявшаяся было, чтобы ее задержать, упала вниз.

– Ну, если так, то развлекайся, конечно, – негромко произнес он ей вслед.

Запнувшись на миг, Лиза выпрямилась и направилась в сторону, откуда неслись звуки музыки – кто-то включил транзистор, и две пары медленно кружились по поляне. Сергей сидел у костра на корточках и ковырял его палкой, чтобы сухие веточки лучше разгорались. Боб расположился на траве, прислонившись спиной к бревну, и тихо перебирал струны гитары – о недавнем скандале уже все позабыли.

Лиза присела рядом с Сергеем и мягко коснулась его локтя.

– Сережа, ты не потанцуешь со мной?

Он повернул голову, и во взгляде его вспыхнуло радостное удивление.

– Конечно, сколько угодно.

Они кружились под музыку, постепенно уходя все дальше и дальше в глубину леса. В голове у Сергея мутилось от пьянящих ароматов лета и близости хрупкой девичьей фигурки. Лиза остановилась внезапно – закинула голову назад, обдавая партнера сиянием черных глаз.

– Слышишь? Воздух как будто поет, да?

– Это цикады, – голос его вдруг охрип, и она засмеялась странным грудным смехом.

– Нам не пора возвращаться, как ты думаешь, Сережа?

Вместо ответа он стиснул ее плечи, впился губами в смеющийся рот и потянул вниз. Лиза не сопротивлялась.

Они вернулись на поляну минут через сорок. Наташа сидела бледная, опустив голову и ни на кого не глядя. Сергей, не обращая внимания на жену, опустился на бревно рядом с Лизой.

– Далеко ходили? – угрюмо поинтересовался Боб, доставая из ящика нераскрытую бутылку водки.

Лиза не ответила – она наблюдала за танцующими Ксюшей и Ваней. Ксюша двигалась несколько неуклюже, но грациозными движениями Ванюши Лиза откровенно залюбовалась. Музыка кончилась, усадив Ксюшу, Ваня подошел к возившемуся с плеером Владику. Сорвавшись с места, Лиза побежала к ним.

– Танго у вас есть какое-нибудь? Можно поставить?

– Кумпарасита подойдет?

– Ваня, пожалуйста, потанцуем, – Лиза протянула руки к Ванюше.

Они танцевали прекрасно, и вернувшийся на поляну Алеша на минуту застыл на месте при виде этой пары, грациозно двигавшейся под страстные звуки аргентинского танго. Ксюша восторженно захлопала в ладоши:

– Еще! Пожалуйста, Владик, поставь другое танго!

– Лиза, ты изумительно танцуешь, – подойдя к Лизе, восторженно и немного заискивающе проговорил Сергей.

 Она смотрела на Ванюшу и даже не повернула головы в его сторону. Вновь над поляной понеслись звуки танго, очаровательным движением сбросила с ног босоножки:

– Только мешают. Пойдем, Ваня?

И вновь все с замиранием сердца следили за их танцем – лишь Сергей помрачнел и нахмурился, а Боб со злорадством тихо спросил у него:

– Что, облом? Твой трах ей не понравился?

Он не рассчитывал, что всегда сдержанный Сергей так отреагирует, поэтому не успел уклониться от врезавшегося ему в скулу кулака. Правда, и сам Сергей немедленно был отброшен ответным ударом. Музыка резко оборвалась, Владик успел втиснуться между Бобом и Сергеем.

– Брейк, ребята, разошлись! А то сейчас обоим по мозгам надаю!

Силы в его мощных руках было дай боже, это все знали. Драка прекратилась, но оба противника стояли, в бешенстве глядя друг на друга и тяжело дыша. Наташа, даже не взглянув в сторону мужа, поднялась, губы ее дрожали.

– Алеша, пожалуйста, отвези меня обратно в Москву!

– Наташа, пойдем, я провожу тебя в дом, – мягко сказал он, беря ее за локоть. – Пойдем, ты приляжешь, отдохнешь, –  Серега, пойдем.

В его голосе было нечто такое, что Сергей послушался. Он постоял на месте, потом вытер кровь с губы и поплелся следом за женой и Алешей, который вел ее, придерживая за локоть. Наташа шла, не оглядываясь, и тихо плакала.

Лиза посмотрела им вслед и пожала плечами.

– Не дали дотанцевать, да? Пойдем отсюда куда-нибудь подальше.

– Знаешь, Лиза, я сегодня, наверное, слишком много выпил, – смущенно говорил Ванюша, следуя за ней, – плохо соображаю.

Лиза засмеялась.

– Ну и хорошо, что выпил. Для чего вообще нужно соображать, ты знаешь? Если хочешь, скажу, но только на ушко – наклонись.

Она обхватила Ванюшу за шею, притянула к себе и начала целовать короткими отрывистыми поцелуями – в нос, подбородок, в щеки. Потом вдруг надолго прижалась к его губам и не отрывалась, пока не почувствовала, что в нем начинает закипать страсть. Все же он еще сделал слабую попытку освободиться, но Лиза прижималась так нежно и крепко, что в глазах у паренька потемнело, а разум утратил контроль над телом.

Через десять минут Лиза поднялась и с улыбкой посмотрела на лежавшего на траве паренька – после их близости он сразу же заснул, обессиленный физическим и эмоциональным напряжением, а также выпитой водкой. Она бережно поправила его одежду и пошла на поляну.

Ксюша и Рая смотрели на нее растерянно и даже немного испуганно. Боб попытался подняться на ноги, но его закачало, и он вновь сел, протянув Владику начатую бутылку.

– На, допивай, а я завязал. Лиза, когда придет моя очередь с тобой танцевать? Видишь, я уже и пить бросил.

– Никогда, – весело ответила она, садясь рядом с Ксюшей, – ты грубый и невоспитанный, и тебя не учили бальным танцам. Лучше уж я буду танцевать одна.

Парни придвинулись к ней ближе, и Владик положил ладонь на ее колено.

– Меня в детстве водили на бальные танцы, хочешь посмотреть, как я танцую?

Стряхнув его руку, Лиза поднялась и подошла к костру.

– Бальные танцы для меня в прошлом. Могу показать вам танец моих предков. Вы знаете, что я из племени вуду? Мы танцуем возле огня обнаженными и вбираем в себя силу огня. Огонь дает силу и власть над мужчинами.

Она начала медленно кружиться, стаскивая с себя одежду, и все вновь следили за ней, как завороженные. Внезапно Ксюша, поднявшись с места, подошла и встала рядом с Лизой.

– Я тоже буду танцевать, – она сняла и бросила на землю футболку, потом начала стаскивать джинсы вместе с трусами.

– Ты с ума сошла! Прекрати, Ксения, слышишь? – ахнула Рая, но подруга, не обращая на нее внимания, закрыла глаза и начала кружиться на месте, тряся полными бедрами.

– Браво! – закричал Боб, захлопав в ладоши. – Ксюшка молодец – во, дает!

– Да вы перепились, как свиньи, я сейчас Лешку позову! – возмущенно закричала Рая и побежала в сторону охотничьего домика.

Владик потянулся к пляшущей Лизе, но она увернулась и внезапно оказалась рядом с Бобом.

– Хочешь меня? Тогда бери, – она сильно толкнула его, и он от неожиданности растянулся на земле, а Лиза немедленно оказалась сверху, оседлав его и торопливо расстегивая ему брюки.

Оцепенев, ребята смотрели, как она движется – долго, медленно и страстно, с закрытыми глазами и выражением блаженства на лице. Потом тело ее начало содрогаться и на миг обмякло. Из груди Боба вырвался стон, похожий на рычание, но Лиза внезапно оттолкнула его и бросилась к Владику.

– Лиза, иди сюда, – в бешенстве закричал Боб, пытаясь ее схватить, – иди сюда, маленькая сука!

– Больше тебе не положено, ты грубый, – смеясь, ответила она, – и потом ты уже выдохся, а я хочу еще.

Владик рывком притянул к себе Лизу, и Боб, стоя на коленях, мрачно наблюдал, как они без всякого стеснения сплелись в объятиях. Потом Лиза также бесцеремонно оттолкнула Владика и оседлала рыжего Генку. Однако тот сбросил ее с себя и тут же навалился сверху, а она, повизгивая и сладострастно изгибаясь, обхватила его обнаженными ногами.

– Сучка, – Боб чуть не плакал от кипевшей внутри ярости.

Внезапно он повернулся к Ксюше, которая в пьяном угаре продолжала медленно кружиться на месте, и повалил на землю. Девушка дико закричала от боли – она была девственна – и, задыхаясь от ужаса, билась под Бобом, пытаясь высвободиться.

Рая, примчавшаяся на крик подруги, вцепилась Бобу в волосы, вбежавший следом за ней на поляну Алеша схватил его за шкирку и отшвырнул в сторону.

– Ты что творишь, скотина, сволочь?

Ксюша сидела на земле и рыдала во весь голос, по ногам ее текла кровь, а испуганная Рая растерянно металась рядом, не зная, что делать. Алеша отвернулся и посмотрел на обнаженную Лизу. Та, оттолкнув Гену, медленно подошла к костру. Оглядевшись, она подобрала футболку Ксюши и накинула ее на плечи плачущей девушки:

– Оденься, Ксюша. Не плачь, ничего страшного, это когда-то со всеми бывает, – кончик ее языка облизал губы, в обведенных кругами глазах застыло удовлетворенное выражение.

Поднявшись на ноги, Боб в ужасе смотрел на плачущую Ксюшу.

– Господи Иисусе, – он перекрестился и неожиданно разрыдался, – прости, Ксюша, ради бога прости. Все эта сучка со своим вуду. Малеев, зачем ты ее вообще сюда привел?

Лиза пожала плечами и с ленивым видом начала подбирать и натягивать свою разбросанную по поляне одежду. Рая всхлипывая, помогала Ксюше одеваться и причитала:

– Нет, ну куда ты полезла, а? Вуду ей понадобился! И эти тоже все перепились, – она с отвращением посмотрела на сидевшего на земле и бессмысленно таращившего глаза Гену, крикнула ему: – Отвернись, паразит! И Владька тоже нализался!

– А? Что такое? – Владик начал подниматься, и это ему, в конце концов, удалось. – Чего тут у вас?

– Где Ванюша? – всхлипнув, спросила Рая.

– Найдется. Девчонки, идите в дом, – тихо сказал Алеша Рае и Ксюше, – идите и ложитесь спать, а эти гаврики здесь до утра на траве побалдеют, ничего страшного. Лиза, если ты оделась, то пойдем – я отвезу тебя в Москву.

Лиза, только что отыскавшая в траве сброшенные во время танца босоножки, выпрямилась и насмешливо улыбнулась.

– Я тебе так сильно мешаю?

– Да нет, просто думаю, что ты уже развлеклась, как могла. Или у тебя еще что-нибудь осталось в запасе?

– Я могу прекрасно и сама доехать.

– Сейчас еще темно, и ты много пила. Поэтому мне придется тебя отвезти.

– А ты не пил?

– Ты меня с собой не равняй. Пойдем.

Всю дорогу до Москвы они молчали, лишь за два квартала до своего дома Лиза решилась нарушить молчание:

– Как же ты будешь возвращаться? Довези меня до дома и на моем же форде езжай обратно – потом вернешь.

– Не волнуйся, доберусь на электричке.

:– Тогда иди, а то не успеешь на поезд, Здесь уже близко, я дворами проеду.

Алеша выглянул в окно и кивнул:

– Ладно, тут и вправду рукой подать, доберешься.

– Ты на меня сердишься? – тихо спросила она, когда он уже взялся за ручку.

– Да нет, за что же? Я взрослый мужчина и должен был сам проследить за ситуацией. Только я ошибся – решил, что ты в отместку мне решила поморочить голову Сереге, поэтому и увел их с Наталкой от греха подальше. А ты вон, значит, как решила развлечься.

Лиза прижала руки к груди и горько всхлипнула.

– Это потому, что мне было очень плохо. Последние дни я даже спать не могу нормально – все снится и снится, что ты стоишь рядом со мной и обнимаешь как… как тогда. А днем злюсь, бросаюсь на людей, как бешеная собака.

– Лиза, – очень серьезно ответил он, – если я был в чем-то неправ, то прошу прощения. Большего сделать не могу, помочь тебе тоже ничем не могу.

– Тогда хоть посоветуй! Посоветуй хоть что-нибудь, чтобы мне стало легче!

– У меня нет никакого права давать тебе советы. Правда, один могу дать: в ближайшее время сходи к врачу и проверься, а в будущем предохраняйся. Видишь ли, за всех ребят, с которыми ты сегодня была, я отвечать не могу – я отвечаю только за себя. Презервативами же, как я понял, ты не пользуешься, хотя и презервативы, конечно, не всегда дают стопроцентную гарантию.

Смуглые щеки Лизы потемнели от гнева.

– Почему ты так грубо? Еще перескажи мне научно-популярную статью о сексе. Я достаточно во всем разбираюсь. Единственно, чего я не представляла, это что ты можешь быть таким грубым и говорить такие пошлости!

– Какой есть. И все же подумай над моими словами – тем более, что ты собираешься замуж. Секс не игрушка – даже для школьниц.

– Теперь я понимаю, почему у нас ничего не могло получиться – ты холодный, ты не способен жить и умереть ради одного мгновения. Если б Пушкин думал о презервативах, когда занимался любовью с Керн… А в нем тоже была негритянская кровь, как и во мне.

– Мы вряд ли когда-нибудь узнаем, о чем думал Пушкин, когда занимался любовью с Керн. И причем здесь негритянская кровь, что ты себе внушила? На свете миллиарды людей с негритянской кровью, и они занимаются сексом разумно. Наш век – страшный век, Лиза.

– Уходи, я больше не хочу с тобой говорить! – она демонстративно отвернулась и уставилась в окно.

Алеша молча вышел из машины и направился к метро. Лиза, подождав, пока он скроется из виду, включила зажигание и медленно поехала в сторону своего дома. Миновав переулок, она повернула направо, и тут откуда-то выскочил большой синий БМВ, буквально подстав бок ее форду. Лиза выскочила из машины и стояла, беспомощно разглядывая вмятину на корпусе синего автомобиля. Водитель протараненной машины – приятный мужчина лет сорока – лениво вылез из БМВ и покачал головой, с возмущением разглядывая форд, потом перевел взгляд на растерянную Лизу.

– Скажите, пожалуйста, какая приятная девушка, а не знает правил. Вы должны были меня пропустить, вам это неизвестно, мадемуазель?

Вслед за ним из покалеченного БМВ выкатились два молодцеватых парня, они тут же встали по обе стороны Лизы и буквально стиснули ее плечами. Увидев, что никто не пострадал, она облегченно вздохнула и с некоторым вызовом в голосе возразила:

– Я ехала медленно, вы сами выскочили неизвестно откуда! Давайте вызовем ГАИ, и пусть разбираются.

– Да-да, вызовем, – он беззастенчиво обнюхал воздух у ее лица и усмехнулся: – Вы еще, кажется, выпили вдобавок.

– Я не…

– Да-да, конечно. Ребята, вызывайте автоинспекторов, раз мадемуазель так желает.

Лиза поняла, что выхода нет, и тяжело вздохнула:

– Ладно, сколько вы хотите?

– Сколько? – он оценивающе осмотрел свою машину и сказал: – Здесь ремонта тысячи на три баксов.

– Три… тысячи? Вы сошли с ума!

– Хорошо, позовем инспектора – пусть оценит.

– Ладно, – хмуро буркнула Лиза, – но у меня сейчас таких денег нет. Через несколько дней.

– Для такой красивой девушки я могу и подождать. Но, конечно, не хочется, чтобы вы вдруг куда-то испарились, а я так и остался без машины. Так что в залог что-нибудь уж оставьте, будьте так добры.

Один из парней беззастенчиво открыл форд и достал Лизину сумку. Затем, бесцеремонно вытряхнув оттуда документы и мобильник, он передал все это водителю БМВ. Тот вернул девушке права, а паспорт и сотовый телефон оставил у себя.

– Я не могу без паспорта, вы что! И телефон мне нужен! – ахнула она.

– Верну, не волнуйтесь, – пообещал мужчина и обаятельно улыбнулся. – Как деньги получу, так сразу и верну. Так что поторопитесь, мадемуазель.

Поднявшись к себе, Лиза швырнула сумку на стол и разрыдалась. Зазвонил телефон, но она долго не поднимала трубку, пытаясь успокоиться, а когда все же ответила, то услышала встревоженный голос Димы:

– Лизонька, что случилось? Вчера тебя не было, сегодня с утра тоже, мобильник «вне зоны», и ты еще полчаса не брала трубку. Ты плачешь?

– Мобильник украли и паспорт тоже, – всхлипывая, ответила Лиза, оставив без внимания остальные его вопросы.

– Ладно, я куплю тебе новый мобильник, а с паспортом что-нибудь придумаем, – повеселев, ответил он. – Не расстраивайся, я уже думал, что-то случилось. С МГУ уже известны результаты?

– Если проходной балл будет, как в прошлом году, то пройду. Вообще из нашего класса почти все, кто сдавал, хорошо сдали – мы ведь по специальной программе от университета занимались, а те, кто знали, что не смогут сдать, те и не пошли.

– А что твои родители – все еще хотят, чтобы ты в Бауманку сдавала?

– Да ладно, им все по фене – поболтали и забыли, у них свои проблемы. Я им звонила, когда сдала экзамен, так они вообще не поняли, куда я и что сдавала.

– Какая же ты у меня умница все-таки, – нежно произнес Дима и чмокнул трубку, что должно было означать звук поцелуя. – Подумать только: поступить на мехмат МГУ! Для меня лично математика всегда была лес темный. Когда у тебя в школе заканчиваются экзамены?

– Ну, литературу сдали, обществознание мы еще зимой сдали. Английский в понедельник, в четверг пишем математику, а геометрию всем нам, кто сдал на мехмат, зачтут экзамен автоматом. Так что с четверга до выпускного буду подыхать от скуки.

Он даже ахнул:

– Лизанька, тогда ты, может, сюда ко мне прилетишь? Виза у тебя была, так что отец позвонит, и тебе в момент все оформят. А потом вместе вернемся в Москву. Понимаешь, я бы прямо сейчас все бросил и рванул к тебе, но мать жалко – она нам столько коробок тут наготовила.

– Как я полечу без паспорта? Говорю же: у меня его нет.

– У тебя есть загранпаспорт.

Лиза внезапно разрыдалась.

– Димуль, я тебе не сказала, ты прости – у меня не украли, а все отобрали. Я врезалась в какой-то крутой БМВ, но они сами подставились, честно! А теперь все забрали и требуют деньги на ремонт.

– Так, спокойно, – голос Димы сразу стал жестким, – сколько требуют?

– Три тысячи баксов.

– Ладно, – подумав, сказал он, – скоро я буду в Москве и сам с этим разберусь. Ты не суетись, а если будут особо приставать, скажи, что муж приедет и будет разговаривать. Поняла? Так и скажи: муж. Я таких ребят встречал – увидели, что ты еще зеленая и полезли. Ничего, договоримся, это не опасно. Сейчас я тут все быстро утрясу с матерью и ее подарками, а потом позвоню тебе, на какое число возьму билет. Спокойно сдавай экзамены и ни о чем больше не думай.

Лизе стало немного легче.

– Ладно, спасибо, Димуль, ты у меня очень хороший. Целую, и не трать больше деньги, а то мы тут с тобой уже на двести баксов, наверное, наговорили.

Она постояла под душем, а когда вышла из ванной, внезапно ощутила во всем теле, такую усталость что еле дошла до кровати и, упав на нее, сразу же отключилась, не успев даже скинуть халатик.

В воскресенье Стас приехал к Малееву, чтобы доложить обстановку:

– Короче, шеф, Лешка своих ребят уже развез по местам и скоро будет дома. Ты постарайся его сразу же заизолировать от внешнего мира, потому что в понедельник мы будем проводить операцию с тем мальчонкой, – он вытащил видеокассету и вставил в магнитофон.

– Похож, – угрюмо сказал Виктор, наблюдая за движущимся на экране пареньком, – только ростом, вроде, пониже. И кто ж он такой?

– Некто Хлусов Александр – самый подходящий из всех. Сейчас он у нас – на одной из наших квартир. Рост, конечно, на три сантиметра поменьше, чем у Лешки, и выражение глаз другое. Голос тоже – немного на бабский смахивает, но это уже от профессии. На трупе такой разницы не определить.

Саша Хлусов, двадцатилетний студент колледжа, зарабатывал деньги на обучение, проводя время с богатыми мужчинами нетрадиционной сексуальной ориентации. Старшая сестра, воспитавшая его после гибели родителей вместе со своими детьми, никогда не интересовалась, откуда у парня берутся крупные суммы денег, и была довольна, когда он ей порою подкидывал полторы-две тысячи – особенно, если на работе задерживали зарплату.

Клиентам Хлусов нравился – воспитанный, чистенький, симпатичный. Его постоянную клиентуру составляли солидные пожилые джентльмены – Саша отказывался «обслуживать» незнакомцев из страха перед СПИДом. Ариф Курбанов это знал и обычно шел навстречу парню, приносившему стабильный и достаточно высокий доход. Однако Стас заплатил столько, что о подобных мелочах даже и думать не приходилось, поэтому Курбанов вызвал Сашу еще в субботу вечером и не допускающим возражения тоном велел поступить в распоряжение богатого клиента.

Малеев, внимательно наблюдая за экраном, заметил:

– Ладно, этот сойдет. Что с той подругой – вернулась с Ярославки?

– Еще в субботу. Лешка довез ее почти до дома, поэтому мы смогли подсечь ее только у самого крыльца – попугали, забрали паспорт и сотовый. Девчонка со страху сегодня весь день просидела у себя в квартире – даже носу не высовывала. Думаю, пока она неопасна, потому как мозги не тем заняты – придумывает, наверное, как выкрутиться. Денька через три-четыре ты ею займешься, и только после этого Лешку можно будет выпускать из изоляции – раньше опасно. Потом сразу отправишь его с Маринкой в Англию.

Неожиданно на лице Малеева появилось несвойственное ему нерешительное выражение.

– Лешка-то… Если его насильно заизолировать, он ведь и обидеться может. Как я ему потом объясню?

Стас усмехнулся и покрутил головой.

– Ну, шеф, ты и даешь! Лучше быть обиженным, чем дохлым. Ладно, что-нибудь придумаем, а пока ты мне разложи по полочкам, как ты решил с Хлусовым – мне ведь нужно его соответствующим образом подготовить. Вот дискета с данными.

Взгляд Виктора вновь стал холодным и равнодушным. Он внимательно просмотрел дискету и удовлетворенно кивнул.

– Вполне. Я уже продумал основные моменты: мои ребята проследят за девчонкой и определят, место их встречи – наверняка она там встанет и будет ждать. Ты подвезешь туда этого педераста и выпустишь так, чтобы парни Гордеева могли через пару минут его засечь. Мы его тут же возьмем у них на глазах, и пусть они убедятся, что мы сработали чисто по всем статьям.

– С чем будем брать, шеф?

– С порошком, с чем еще же. Подложишь ему, когда выпустишь из машины.

Стас кивнул:

– Что ж, нормально. Парень тихий, он шума поднимать не станет.

– Чем он сейчас занимается?

– Да ничем – сидит, телевизор смотрит. Удивляется только, что никто не заставляет его работать задницей – боится, что не заплатят.

Малеев криво усмехнулся.

– Скажи, чтоб не нервничал – оплатят повременно. Объясни, что клиент подъедет позже.

– Ладно, разберусь. Ты сам им займешься, шеф?

– Да, – ответ Виктора прозвучал коротко и резко, как выстрел. – А что?

Стас добродушно улыбнулся:

– Нет, правильно. Тут главное – чисто сработать и не наследить, поэтому тебе самому надежней всего. Парнишка из «группы риска», кроме сестры родных нет, а она никого теребить с этим несчастным случаем не станет – у нее своих проблем выше крыши. Менты покрутятся немного, да и закроют дело под «висяк» – нам даже прикрытие не понадобится. Погоди, Витек, извини, – он достал из кармана телефон и, прижав к уху, с удовлетворенным видом выслушал сообщение невидимого собеседника. – Все, Лешка дома, шеф, – его смеющийся взгляд обратился к Малееву, – можешь вступать в свои родительские права.

Глава четырнадцатая

В субботу днем, сидя на лавочке в сквере возле дома и покачивая синюю близнецовую колымагу, Катя услышала разговор расположившихся на противоположной скамье соседок-пенсионерок – те, забыв, что слух у молодой мамы еще далеко нестарческий, судачили о ней довольно громко.

– Ты, Капитоновна, посмотри на Катьку Баженову, – говорила Светлана Ивановна из соседнего подъезда, – совсем не в семью девка пошла – облезлая вся ходит, волосы нечесаные, без пуговиц. Дед с бабкой у нее крупные были – орлы! – а уж про отца и говорить нечего. Помню, Максим студентом был, а я поднимаюсь как-то по лестнице, и он внизу стоит, смеется: «Ножки – прелесть! И где только такие делают?» Я тогда застыдилась – аж сердце захолонуло! – и даже ответить не смогла. Сейчас, конечно, ко мне если кто подойдет, да так скажет, то я его, знаешь, как отошью!

Другая соседка, Елена Капитоновна, бросив взгляд на ноги своей товарки –  искривленные ревматизмом, облаченные в криво заштопанные толстые чулки, –  рассудительно заметила:

– Сейчас, Ивановна, к тебе уже вряд ли кто подойдет и такое скажет. А Катька-то что, она просто мелкая удалась – в мать пошла. Да и детки ее сейчас высасывают, а этот ее Антон тоже орел хороший – то прикатит на своей машине, то нет. Трудно ведь бабе одной-то, а он то ли муж, то ли не муж. Хоть бы перед памятью Евгения Семеновича постыдился – тот с ним как с родным всегда возился.

– Ты про Антона-то плохо не говори, – возмутилась Светлана Ивановна, – он парень хороший, и мать его Людмила – царство ей небесное! – меня с того света вытащила, когда я Ваську рожала. Мне медсестра из детской поликлиники сказала, что мальчиков он на свое имя записал. И Таиске он платит, чтобы она Катьке помогала, а что не женится на ней, так он, может, еще и не уверен, что это его детишки. Тут ведь к Катьке один долго захаживал – улыбчивый такой и весь как лиса из себя. Машина тоже была иностранная, и видно, что богатый. Ездить ездил, а жениться не собрался. Да ты сама его никогда не примечала что ли?

Елена Капитоновна пожала плечами.

– Видела, конечно, да только кто ж и что знает? Теперь ведь наука все может определить – чей ребенок, от кого. Для чего он стал бы писать на себя мальчиков, когда б они чужие были?

– Может, Катька его и обманула поначалу – она хоть и тихая, да ведь тихони такие хитрые бывают, что не приведи бог! Да и ему-то что – записал, ну и записал. Он ведь из себя видный, его любая баба с руками и ногами оторвет, ни на каких детей не посмотрит!

Дальше Катя слушать не стала. Поднявшись, она поплелась домой, толкая перед собой свою колымагу и чувствуя, что от стыда горят уши и заплетаются ноги. Войдя в квартиру, она первым делом посмотрела в зеркало. Ее внешний облик – увы! – и впрямь оставлял желать лучшего. Слова Светланы Ивановны оказались чистой правдой – две пуговицы с пиджачка были вырваны с мясом, подпушка у юбки отпоролась, а из-под закрывавших лицо растрепанных волос выглядывал лишь кончик носа, на котором лихо поблескивали большие круглые очки,

Таис, гремевшая на кухне посудой, выглянула в прихожую и удивилась:

– Кать, ты чего разглядываешь?

– Мне уже и в зеркало на себя нельзя посмотреть, да?

– Нет, смотри, конечно, – неуверенно ответила Таис, хотя в интонациях ее голоса явно звучало «смотри, но только не знаю, зачем тебе это может понадобиться», – я только хотела сказать, что у меня все – обед готов на два дня, фруктов я купила, а белье детское все постирано и в шкафу сложено. В воскресенье меня не будет – у меня в понедельник экзамен, и я сегодня как засяду, так и не шелохнусь. Да, кстати, я тут в шкафу от моли вещи перебирала, а у тебя на дне коробка с босоножками стоит – на «платформе». Может, ты продашь мне их? Ты ведь с высоким каблуком не ходишь.

Ее глаза наивно смотрели с лучившейся молодостью хорошенькой мордашки, и Катя внезапно разозлилась.

– Ничего я тебе не собираюсь продавать, а если ты закончила с работой, то иди и готовься к своему экзамену. Запиши в тетрадь свое время, не забудь.

Антон, чтобы точнее рассчитываться с Таис, прибил к входной двери толстую тетрадь и велел ей каждый день аккуратно записывать, сколько времени она провела за работой:

– Специально к двери прикрепляю, чтобы ты не забывала со своей девичьей памятью. За субботу, воскресенье и ночное время будешь получать с надбавкой.

Обещанная им надбавка позволяла Кате не стесняться и в случае необходимости звонить Таис в любое время дня и ночи. К счастью, экстренных «ночных» случаев пока не возникало, но в выходные девушка – возможно, подсознательно – старалась подольше потолочься на кухне с обедом. Поскольку она объявила, что в воскресенье прийти не сможет, да еще вдобавок попросила продать ей босоножки, Катя сразу заподозрила, что причиной тут был никакой не экзамен, а свидание с очередным бой-френдом. Покормив и перепеленав мальчиков, она села сцеживать молоко и, думая о бурлящей юностью Таис, неожиданно расплакалась.

«Вот и жизнь моя прошла – молодые бегают на свидание, а я сижу тут, как телка, и ничего, кроме этих подгузников с бутылочками, не вижу».

Было около семи, когда Катя успокоилась, посмотрела на часы и решительно поднялась. Чувствуя себя страшной преступницей, она оглядела безмятежно причмокивающих во сне малышей, сунула в карман ключи с деньгами и выбежала из квартиры.

Парикмахерская была за углом. Десятка два женщин томились в креслах в ожидании своей очереди, но все они ждали «своего» мастера. «Своих» мастеров было трое, а четвертая – застенчивая девочка-новичок – маялась без работы, уже не надеясь, что к ней обратится кто-нибудь из завсегдатаев салона.

– Пострижете? – спросила ее Катя, чувствуя, как сердце сжимается от страха – мало ли, что может сотворить с ее волосами эта новобранка, в кресло к которой никто не желает садиться. – Укладку мне не надо, только обкорнать по-быстрому.

Девочка очень старалась и постригла Катю не так уж плохо, хотя под конец чуть не отрезала ей ухо, но тут уж Катя сама была виновата – начала вертеться от внезапно нахлынувших беспокойных мыслей:

«Наверное, проснулись! Или вдруг пожар, а я тут сижу со своей шевелюрой!»

К ее величайшему удивлению ничего такого не произошло – ни пожара, ни землетрясения, даже Москва-река не вышла из берегов, чтобы затопить квартиру Баженовых. Когда Катя вернулась, мальчики все еще спокойно спали. Она тотчас же забыла о недавних тревогах, вытащила из шифоньера итальянский брючный костюм, отыскала очки в дорогой импортной оправе и надела те самые босоножки на платформе, на которые положила глаз кокетка Таис. Переодевшись, подошла к старому бабушкиному трюмо и встретилась взглядом с элегантной молодой женщиной, очень даже симпатичной. Тут же мелькнула злорадная мысль:

«Пусть бабки завтра полюбуются, когда я буду пацанов выгуливать! Жалко, что Таис в воскресенье не придет и не увидит, а то она меня уже вообще в старухи записала. Интересно, Антошка приедет завтра? Возьму его под руку, и пойдем гулять, пусть у всех языки повылезут от зависти – на нем же не написано, что он мой брат»

Увы, ее мечтам не суждено было осуществиться, потому что на следующий день с самого утра Антон позвонил и после обычных вопросов о детях и количестве сцеженного молока коротко сказал:

– Ладно, пока. В понедельник заеду на вас посмотреть.

– А сегодня?

– Сегодня я занят – дела.

Разочарованная Катя не смогла удержаться:

– Конечно – у тебя дела, у тебя личная жизнь, а я ни на что такое не имею права!

– Ну, ты уже не девочка и сама для себя все решила, я за тебя не выбирал.

– Да, я не девочка, а ты у нас слишком молодой! Конечно, для чего тебе тратить время на сестру-неудачницу и сыновей!

Антон недоумевал – прежде Катя никогда его ни в чем не упрекала и ни на что не жаловалась, – потом правильно решил, что она уже вконец очумела от однообразия своей жизни, но спуску ей все равно давать нельзя.

– Давай считать, что все именно так, как ты говоришь, – тон его стал абсолютно ледяным, – но, тем не менее, постарайся не устраивать истерик – у тебя испортится молоко, и это отразится на детях, а вот тогда уже я с тобой иначе поговорю. Все ясно, или повторить?

– Ясно! – Катя постаралась рявкнуть это погромче, чтобы у него заложило ухо.

– Раз ясно, тогда не ори.

– Ой, испугал! Сделал из меня дойную корову, да еще и дрессирует.

– А кто ты еще есть – дойная корова ты пока и есть, – не реагируя на ее крик, спокойно ответил брат. – Так что сиди и не рыпайся – думай только о детях. Ладно, коровка, целую вас всех, а мне и вправду пора.

Катя немного оттаяла и, повесив трубку, решила, что, в конце концов, ничего страшного не случилось – Антон и Таис сумеют оценить ее новый имидж в понедельник, а нынче ей лучше просто походить немного на высокой платформе, чтобы разносить новые босоножки. Пусть прохожие и бабульки у подъезда полюбуются на интересную молодую маму, гуляющую с прелестными близнецами! Подумав это, Катя даже ужаснулась:

«Боже мой, до чего же я отупела, опустилась и о чем думаю!»

Тем не менее, она начала собираться на прогулку и уже запеленала мальчиков, когда из подъезда донеслись шум и жуткий грохот.

– В чем дело? – жильцы открывали двери своих квартир и выглядывали на лестничную клетку, а стоявшая на площадке Елена Капитоновна словоохотливо поясняла:

– Петрович с пятого этажа в лифте застрял – слышите, как стучит? Между третьим и четвертым, вместе со своей псиной застрял, – она сложила руки рупором и крикнула в шахту лифта: – Петрович, не стучи, мы уже слесаря из аварийки вызвали!

Стук стих, по подъезду разносился жалобный вой испуганной собаки.

– Лифт-то уже неделю, как трещит, – качая головой, говорил пожилой сосед, – а Петрович-то, небось, выпимши был – стукнул всей пятерней по щитку и замкнул там что-то. Теперь часа два просидит – слесаря в воскресенье быстро не докличешься.

Его жена неприязненно покосилась на высунувшую из двери нос Катю

– Теперь опять на месяц лифт остановят, – пробурчала она, – потому что не надо такие коляски огромные туда завозить.

– Так уж тоже совсем нельзя говорить, Татьяна Константиновна, – благодушно пробасила Елена Капитоновна, – дети у нас первей всего.

– Конечно, как же мне иначе гулять? – пискнула Катя.

– Да как хотите! – возмущалась Татьяна Константиновна. – Я пожилой человек, у меня сердце больное, а я каждый раз из-за вас должна пешком подниматься! Жили же мы раньше как-то обходились, а теперь молодежь стала – все хамы, и места даже в автобусе не уступят. Растишь их, растишь, а они, как женятся, так…

Катя поспешно юркнула обратно в квартиру и захлопнула дверь, чтобы не слушать воркотню соседки, но Татьяна Константиновна уже забыла о ней и теперь жаловалась Елене Капитоновне на свою сноху.

Поломка лифта означала, что теперь Кате с детьми придется весь воскресный день просидеть в четырех стенах. Прежняя Катя-замарашка обрадовалась бы такому отличному предлогу – можно было вывезти коляску с детьми на балкон, а потом с чистой совестью посидеть с книгой или посмотреть по телевизору очередной ужастик. Нынешняя же Катя с горькой обидой смотрела на элегантную даму в зеркале, а та, казалась, насмешливо усмехалась.

«Батюшки, с ума схожу – это ж я сама над собой ухмыляюсь».

Она потрясла головой и вдруг вспомнила, что в кладовке лежат две сумки-люльки – их прислали ей в подарок старшие сестры, узнав о рождении племянников. Антон в свое время эти люльки забраковал, заявив, что матрасики там слишком мягкие и вредные для спинок маленьких детей. Конечно же, постоянно носить в них малышей не стоит, но ведь от одного-то раза ничего особо вредного со спинками не случится!

Осторожно спускаясь на своих платформах по лестнице с висящими по обе стороны люльками, Катя прямо-таки кожей ощущала позади себя молчаливое изумление соседок и восхищенный взгляд подвыпившего слесаря, возившегося с лифтом. Однако, оказавшись на улице, она поняла, что долго так не прогуляешься – ноги, отвыкшие от высокого каблука, уже начинали ныть, а лямки врезались в плечи. И все же эти люльки имели одно преимущество перед коляской – с ними можно было спокойно влезть в общественный транспорт. Поскольку Кате жутко не хотелось возвращаться домой, она решила, что лучше всего будет съездить к Карине в больницу – в троллейбусе и метро можно спокойно посидеть и дать отдохнуть ногам, а мальчишки перед прогулкой насосались, так что раньше, чем часа через два, не проснутся.

Карина безумно обрадовалась их приходу – даже бледное лицо ее слегка порозовело от радости.

– Катюша! И мальчиков принесла – да как же ты не побоялась с такими маленькими сюда ехать?

– А что нам будет? – весело говорила Катя, вытаскивая малышей из люлек и укладывая их на покрытую пикейным одеялом соседнюю кровать. – Мы уже не какие-нибудь там новорожденные – нам уже второй месяц пошел! Решили вот взять и навестить тетю Карину. Ничего, что я их на эту кровать положила?

– Ничего страшного – тут моя соседка лежит, а ее на выходные домой отпустили. Всех отпускают, кроме меня – мне через час опять под капельницу ложиться. Тут жарко, разверни их, а? Я хочу посмотреть, как они выросли.

В палате было действительно жарко, и Катя распеленала мальчиков. Они проснулись, Максимка немного покричал, но быстро успокоился, а Женька лежал спокойно – улыбался и безмятежно гулил, иногда взмахивая ручкой. Карина целовала их пухлые ножки, смеясь от счастья, прижималась к ним лицом.

– Видишь, какие уже здоровые стали? – с гордостью сказала Катя и, спохватившись, спросила: – А ничего, что ты встала – тебе можно?

– Да я все время хожу по палате – даже на балкон выхожу. Ложусь только, когда капельницу ставят. Сегодня я вообще хорошо себя чувствую – наверное, скоро выпишут.

– Да, ты нормально выглядишь, – нерешительно заметила Катя, – и Илья с Жоржиком без тебя, наверное, совсем заскучали. Илья придет сегодня?

– Попозже – он сегодня один с Жоржиком и совсем завозился. Приедет с ним часам к четырем, не раньше.

– А няня?

– Вчера уехала к сестре в деревню – сегодня к ночи только вернется. Знаешь, она мне предлагает Жоржика на лето в деревню забрать – там воздух, ягоды со своего огорода.

– А почему ты не хочешь? Она же порядочная женщина и очень хорошо о нем заботится.

– Ой, не знаю, Катюша, не знаю – как-то страшно. Ему ведь еще и года нет. Хотя, если посмотреть, то она все равно все время с ним, а я… – голос Карины дрогнул, но она тут же постаралась взять себя в руки и весело спросила: – Подожди, а что-то ваш папа Антон долго не поднимается – он что, с машиной там внизу завозился?

– Причем тут наш папа Антон? – в тон ей ответила Катя и начала заворачивать Максимку, – мы без папы Антона приехали, мы и сами с усами!

Карина ахнула и села на свою кровать.

– Как, ты с ними одна приехала? На такси?

– Еще чего – сели на троллейбус, потом в метро и приехали. Очень даже приятно было покататься в общественном транспорте – люди уступали нам места, и я даже начала верить, что не все человечество состоит из хамов.

Карина засмеялась, но не успела ответить, потому что вошла медсестра ставить капельницу и с улыбкой поздоровалась.

Испугавшись, Катя поднялась.

– Мы уже пойдем, наверное.

– Немножко еще посиди, – возразила Карина, – покорми их прямо здесь, если хочешь.

– Да нет, они сыты, а то б орали, – Катя испуганно покосилась на пугавшие ее иголки и трубки.

– Сидите, ничего, – медсестра закончила делать свое дело и, выпрямившись, удалилась.

– Милая какая, да? – удивилась Катя. – У Антона в клинике, конечно, тоже все милые, но там ведь частное предприятие. А Сирануш Яковлевна к тебе часто заходит?

– Сегодня она дежурит – вечером, наверное, освободится и зайдет. Посидит, поговорит. Она иногда такие интересные вещи рассказывает, что заслушаешься.

– Ладно, хорошо, что тебе нескучно, а я вот порой просто с тоски подыхаю.

Глаза Карины наполнились слезами.

– Катюша, родная моя, я так перед тобой виновата! Если б я не болела, разве позволила бы тебе взвалить на себя все заботы о Максимке.

– Молчи, не смей такого говорить – Максимка мой сын и только мой, я сама так решила, ясно? Я счастлива, пойми, Карина! И не слушай, что иногда ворчу и говорю глупости, – Катя вдруг нахмурилась, – Илья сообщил ей, что ты в больнице?

Она не уточнила, кому «ей», но Карина поняла и отрицательно качнула головой.

– Нет, я просила ничего не сообщать. Конечно, если что-то случится, то…

– Что? Что может случиться, что ты ерунду городишь? Ты уже совсем поправилась, тебя скоро выпишут.

– Конечно, Катюша, не нервничай, а то молоко пропадет, – испугалась Карина, – все будет хорошо. Я только волнуюсь, как ты домой доберешься. Позвони Антону, он приедет за вами.

– Нет, он сегодня очень занят.

– Тогда посиди, пока приедет Илья, он вас отвезет на такси. Посиди, Катюша, и не смотри, что у меня глаза закрываются – это мне такое лекарство вводят.

Карина вдруг уснула, а Катя осторожно уложила мальчиков в колыбельки и вышла, тихо приговаривая:

– Ш-ш-ш! Тетя Карина спит, и не надо кричать! Сейчас приедем домой, и ваша мама вас покормит. А папа Антон пусть занимается своей личной жизнью и развлекается.

Папа Антон не развлекался. На три часа дня у него была назначена встреча с частным детективом Артемом Михайловичем Григорьевым – невысоким человеком лет сорока со взглядом, наводящем мысль об умной и достаточно пронырливой лисе.

Когда-то Григорьев работал простым следователем, но потом решил, что скромная зарплата сотрудника МВД несоизмерима с его талантами, и решил заняться частным сыском. Антон обратился в его агентство по рекомендации мужа одной из своих пациенток – молодой бизнесмен рассказал, как Григорьев помог ему в одном щекотливом деле.  И еще он сказал, что детектив обладает базой данных, не уступающей базе МВД.

– Давай, садись, – Григорьев указал Антону на стул, – сейчас расскажу по порядку, что нам удалось выудить за твою тысячу баксов аванса. Эта кухарка действительно всю жизнь проработала коком на кораблях, судимостей не имеет, и в Питере у нее раньше была квартира, из которой она выписалась. Мы рассудили, что туда она с девочкой вряд ли направилась, потому что ее детки не особо жаждут видеть свою мамашу – она в свое время сбагрила их всех в интернат и воспитанием практически не занималась. Мои ребята подняли послужной список этой Оксаны и разыскали кое-кого из ее бывших сослуживцев – те моряки, с которыми она много лет плавала. Все эти парни уже ушли в отставку, но об Оксане сохранили прекрасные воспоминания, Короче, это баба, которая и накормит, и приголубит, когда надо, и претензий потом предъявлять не станет – четверых родила, но никому ничего не пыталась навесить. Хотя могла – был у нее одно время особо близкий дружок. Так вот, мы его разыскали, и побеседовали – приватно, как ты понимаешь, потому что у человека жена, дети и внуки уже даже взрослые. Он сначала стеснялся, но потом расчувствовался и рассказал, что однажды ездила Оксана по путевке в черноморский санаторий, и так ей там понравилось, что она долго потом говорила: «Помирать на Черное море отправлюсь – оно теплое». Поэтому я и решил проработать эту версию – кухарка вполне могла отправиться с девочкой на юг.

– Она могла бросить ребенка, – угрюмо возразил Антон, – зачем ей такая обуза?

– Зачем ей тогда было с самого начала тащить ее с собой? Легче было просто удрать. Нет, я полагаю, что она привязалась к Тане и решила о ней позаботиться.

Антон криво усмехнулся.

– Весьма странная дама – о своих детях никогда не заботилась, а тут вдруг совершенно чужая девочка.

Григорьев пожал плечами.

– Возможно, что у нее поздно проснулся материнский инстинкт. Я знал женщин, которые были плохими матерями, но позже стали прекрасными бабушками. В любом случае мы решили попробовать и взять этот след. Поскольку в кассах дальнего следования она билетов не брала, мы проверили все пункты следования электричек с Курского и Казанского вокзалов. В Туле нам повезло – один из бомжей, который постоянно там околачивался, вспомнил крупную женщину с девочкой и вроде бы узнал их по фотографиям. Не стану тебя утомлять техническими подробностями, но в итоге мы сумели добраться до Воронежа. Там на улице Каспийской – это самая окраина города – в старой пятиэтажке на снос обитают бомжи, бродяги и разные мелкие уголовники. Самые крутые, можно сказать, прописались там на постоянно, заняли уютные комнатки в нижней части и посторонних туда не пускают – под домом проложены трубы и по ним прогоняют горячую воду, поэтому на нижних этажах всегда тепло. На верхних же этажах жильцы постоянно меняются, потому что жить там можно только летом – стены разрушены, и зимой внутрь наметает столько снега, что впору бегать на лыжах. Главный в этом доме – бывший уголовник Рубен. Его опасается даже местная милиция, предполагают, что он промышляет наркотой, и в доме у него перевалочный пункт – через него идет поставка героина из Средней Азии в Москву. В распоряжении Рубена около двух десятков детишек от семи до пятнадцати лет. Они приносят и уносят «товар», а также оказывают своему боссу сексуальные услуги – Рубен этот известен, как заядлый педофил. Так вот, мой парень прикинулся бомжем, и сумел подружиться с одним из парнишек Рубена. Тот ему рассказал, что в начале апреля наверху поселился бездомный старик, прозванный Профессором – из-за того, что носил в своем мешке книги с непонятными буквами. После майских праздников, числа парнишка, естественно, не помнит, Профессор привел к себе огромного роста женщину и маленькую девочку. Тот пацан говорил, что их поздно вечером менты ссадили с поезда на станции Боровской, а Профессор увидел и пожалел – девочка, вроде бы, приболела.

– Приболела, – побледнев, ахнул Антон.

– Не перебивай. Дня через два ей уже стало легче, и пацан, который заходил в их «квартиру», узнал, что девочку зовут Таней, а женщина ей не мать. Мальчик подивился, что девочка и Профессор говорили друг с другом на каком-то непонятном языке, и Таня рассказала ему, что раньше жила заграницей у бабушки с дедушкой. Потом девочка поправилась и начала выходить на улицу. Рубен ее заметил и хотел привести к себе, но та женщина, Оксана, так двинула его кулаком, что он упал и расшиб себе голову. Сразу после этого Оксана, Таня и Профессор исчезли, и люди Рубена так и не смогли их разыскать. Возможно, они втроем уехали на электричке. Может, и вчетвером – как раз в то же время сбежал один мальчонка, с которым Рубен и его прихвостни любили забавляться. Это случилось за два дня до появления в доме моего парня, а он приехал туда второго июня – два дня назад. Так что еще четыре дня назад Таня была жива и здорова.

Антон поднялся на ноги, лицо его было белым, как мел.

– Я сам туда поеду, – сказал он, – поеду и буду ее там искать. Скажи своему человеку, чтобы он меня отвез, я заплачу.

– Сядь, не пори горячку, – грубовато буркнул Григорьев. – Делай свою работу, а мы будем делать свою. Положись на моих ребят – они в таких делах асы. Кроме того, тут нужно работать очень осторожно, потому что по моим данным Таню ищем не только мы – кто-то еще очень и очень ею интересуется.

– Неудивительно – ее ищут мать и дед, ищет, думаю, депутат Воскобейников и его подручные из ФСБ.

– Это-то да, этих мы давно приметили. Они, собственно, и не скрываются – работают открыто. Хотя на ее след кроме нас никто из них так и не вышел. Но есть кто-то еще, кто меня сильно беспокоит – они держатся в тени и постоянно дышат нам в спину, так что моим ребятам даже пару раз приходилось сбивать их со следа.

– Зачем? – удивился Антон. – Насчет денег не переживай, я в любом случае заплачу за вашу работу – лишь бы девочка была в безопасности, мне неважно, кто первый ее найдет. Только бы поскорее, пока с ней ничего не случилось! Дополнительные расходы готов оплатить прямо сейчас, – он вытащил бумажник и, отсчитав десять стодолларовых купюр, положил их на стол.

– Мы берем строго по тарифу, – буркнул Григорьев, неловко косясь на зеленые бумажки и скромно отводя глаза, – чужого нам не надо, но… если ты, конечно, так переживаешь, то это пойдет в счет оплаты заказа. Я тебе сейчас квитанцию выпишу, погоди, – он засуетился в поисках: – Сейчас, куда я квитанции сунул? И учти, что если вдруг мы не можем выполнить требование клиента, то часть неизрасходованных денег возвращается.

Отмахнувшись от его объяснений, Антон хрипло – словно кто-то душил его удавкой – попросил:

– Найди мне Таню, командир, пожалуйста. Не надо квитанций, мне все равно, кто ее найдет – хоть те люди, хоть вы.

Артем Григорьев немного смутился.

– Погоди, Антон, ты, может, думаешь, что я прямо уж такой жадный и не хочу с кем-то там делиться? Дело не в этом – эти парни ведут себя как-то странно. Похоже, что кто-то рассчитывает воспользоваться ситуацией. Ребенком ведь можно шантажировать, разве не так? Ты не подозреваешь, кто бы это мог быть? Покопайся в мозгах.

Антон подумал и покачал головой.

– Не имею представления, хотя, возможно, ты и прав.

– Если кто-то решил заставить ее деда раскошелиться, то ниточки должны тянуться из-за рубежа. Я полагаю, тебе следует позвонить ее родным в Швейцарию и сообщить о том, что я тебе сказал – возможно, они сообщат ценную информацию.

– Хорошо, позвоню. Если что-нибудь узнаю, то сразу же сообщу.

Добравшись до дома, Антон хотел первым делом позвонить в Швейцарию, потом заколебался – как объяснить Филеву свой интерес к Тане? Тогда уж придется объяснять с самого начала – после той сцены в офисе Воскобейникова тайна перестала быть тайной. Но как старик воспримет столь пикантную новость о своей дочери? Обдумывая предстоявший разговор, Антон прилег на диван, на минуту прикрыл глаза и мгновенно уснул.

Когда он очнулся, уже стемнело. Настенные часы с подсветкой показывали, что до полуночи оставалось меньше десяти минут, а телефон на столе надрывался и звонил не переставая. Женский голос в трубке был ему незнаком.

– Антон, мальчик мой, это ты? Это Сирануш Яковлевна, ты меня не узнал?

Антон вдруг понял, почему он не узнал ее – она плакала. Внутри у него все оборвалось, провалилось глубоко-глубоко.

– Сирануш Яковлевна, что? Что с Кариной?

– Мы боролись два часа, сделали все, что могли.

Перед глазами Антона стояла застенчивая черноглазая девочка с сумкой на плече – такой была Карина, когда он впервые увидел ее на платформе Курского вокзала.

– Сирануш Яковлевна, как?

– Внезапная остановка сердца – интоксикация. В любом случае, надежды не было – печень и почки практически не функционировал, токсины…

– Илья… Илье сообщили?

– Нет, я хотела сначала поговорить с тобой. У меня тут куча твоих номеров, – она высморкалась, – звонила в клинику, на мобильный. Катю пока не хотела беспокоить, решила позвонить по этому номеру.

– Да, правильно, спасибо, – Антон провел рукой по лбу и вспомнил, что выключил мобильный телефон во время беседы с Григорьевым, а потом забыл включить. – Я сейчас поеду к Илье и скажу ему сам. Кате завтра скажу.

– Такая хорошая, такая красивая моя девочка! – старушка снова заплакала. – На этой неделе мы попробовали новый препарат – вчера и позавчера ей было лучше. Илья с малышом сегодня сидели у нее до семи – смеялись, разговаривали. А днем Катюша с детишками приходила.

– Катя? С мальчиками?

– Разве ты не знал? Медсестра говорит, Каринка так им обрадовалась – вставала, ходила по палате, играла с маленькими. Я зашла к ней в восемь – мы тоже немного поговорили. Я, конечно, знала, что надежды нет, но надеялась, что новый препарат…еще хоть немного… А в девять…

– Сирануш Яковлевна, – сказал он, пытаясь собраться с мыслями, – я сейчас отправлюсь к Илье, а завтра утром приеду и сам займусь формальностями.

– Да, я сейчас подготовлю все бумаги. Прости, Антоша, я, знаешь… я никогда так не плачу. Мой отец, помню еще с детства, говорил: «Врач должен лечить больного, а не плакать над ним». Но это была такая хорошая, такая красивая девочка! И такая молодая.

«Да, она была еще очень и очень молода, – думал Антон, ведя машину по ночной Москве, – ей ведь не было даже тридцати. Мама всегда говорила, что молодые не должны умирать. Помню, когда не спасли женщину с эклампсией, мама целый месяц ходила сама не своя, а ведь это была не ее вина – пациентка отказывалась от госпитализации, и ее привезли поздно, уже в коме. Хотела, видите ли, встретить Новый год с мужем и со всей их студенческой компанией. У мамы было такое лицо… Но она не плакала, нет».

Он усилием воли выбросил из головы рвущие сердце воспоминания и остановил машину возле подъезда элитного дома.

Няня минут десять, как вернулась из деревни. Она открыла Антону дверь и хотела что-то сказать, но, увидев его лицо, перекрестилась и отступила назад.

– Господи Иисусе! Карина?

Антон молча кивнул. Илья, услышав голоса, открыл дверь в прихожую, и лицо его было спокойным.

– Привет, старик, что такое?

– Сирануш Яковлевна звонила, – губы Антона шевелились с трудом, – Карина… Ее больше нет.

Самое страшное было, что Илья не поверил и усмехнулся даже с некоторой досадой – так усмехается ребенок, уже не верящий в страшные детские сказки.

– Мы с Жоржем недавно от нее вернулись, она нормально себя чувствует, – вызывающе сказал он.

Антон шагнул к другу и мягко обнял его за плечи.

– Давай, пройдем в комнату. Пойдем, пойдем.

Илья сделал несколько шагов и вдруг упал на диван, закрыв лицо руками. Антон молчал и смотрел на него, не зная, что сказать. Няня вышла и скоро вернулась, неся маленькую икону и свечку, вставленную в наперсток.

– Пусть свеча нынче всю ночь горит, – строго и торжественно промолвила она, поставила на этажерку икону, прислонив к стене, зажгла перед ней свечу и перекрестилась. – Нынче ночью ее душа с нами будет, отмучилась, ангел наш. Говорила она мне, чтоб если что случись, то хотела б она в храме быть отпетой. Не знаю, конечно, как скажете – вы-то неверующие оба.

– Если Карина этого хотела, то, конечно, так и будет, – глухо ответил Антон.

Илья оторвал руки от лица и посмотрел на них невидящими глазами.

– Уходите! – сдавленно прошептал он. – Все, пожалуйста, уйдите! Оставьте меня одного.

Няня сочувственно кивнула и, тяжело вздохнув, вышла, но Антон не шевельнулся.

– Прости, старик, но я не могу тебя сейчас оставить одного. Если хочешь, я позвоню Виктории Пантелеймоновне или…

– Нет! – Илья резко вскинул голову. – Я вообще не желаю, чтобы они… После того, как они отнеслись к ней и к нашему сыну…

– Тогда выбора нет – с тобой побуду я.

– Я могу сейчас поехать… к ней? – в глазах Ильи вдруг мелькнуло беспомощное выражение. – Я… я не знаю – надо ведь что-то делать, да? Я сейчас ничего не смогу.

– Утром. Мы поедем вместе, и я займусь всеми формальностями. Кстати, если тебе нужны деньги…

– Деньги есть, Карина… она десять дней назад продала свою старую квартиру – покупатели приехали в больницу и сами все оформили. Деньги сразу перевели. Так что… – внезапно Илья разрыдался, но продолжал говорить: – Как же я не понял тогда сразу – она говорила, что это для операции, а сама… Она знала, что умирает, а квартира ведь была на ее имя, и я не смог бы ее продать. Она хотела, чтобы у нас остались какие-то деньги – ведь я теперь безработный, – он вытер лицо тыльной стороной ладони и равнодушно сказал: – Только зачем теперь мне все это?

– Надо сообщить… Маргарите, – Антону с трудом удалось произнести это имя.

– Попробую, – Илья встал и подошел к компьютеру, – я пытался связаться с ней пару раз, но она не отвечает. Попробую.

Набрав текст короткого и страшного послания, он отправил его, потом закрыл лицо руками и остался сидеть неподвижно. Антон пододвинул стул и сел рядом.

– Помнишь, ты